Секретарша взяла карточку, зажав ее ногтями, зелеными и прозрачными, как крылышки жучка. Большие груди и стройные бедра подчеркивались розовым ангорским свитером и узкой черной юбкой. Волосы носили платиновый, отливающий латунью, оттенок.
- Погодите, пожалуйста, минутку, - попросила она, улыбаясь и не переставая жевать резинку. - Присядьте, что-ли…
Она протиснулась мимо меня, стукнула костяшками пальцев в дверь слева от себя и вошла внутрь. Напротив располагалась точно такая же дверь, а на стенах между ними висели сотни фотографий в рамках, среди которых я и обнаружил ту самую, восемь на десять, что держал у себя в картонном конверте. Джонни Фейворит забрался высоко на левую стену, где находился в компании женщины-чревовещателя и толстого мужчины, играющего на кларнете.
Дверь за моей спиной открылась, и появившаяся из-за нее секретарша сказала:
- Мистер Вагнер примет вас немедленно.
Я поблагодарил и вошел. Кабинет был размером с половину наружной кабинки, и большую его часть занимал деревянный стол в отметинах от сигарет. За ним брился электрической бритвой парень в рубашке. "Пять минут", - произнес он, поднимая руку ладонью ко мне, чтобы я мог сосчитать его пальцы, если окажусь глухим.
Поставив свой "дипломат" на зеленый коврик, я уставился на юношу, заканчивающего бритье. У него были кудрявые, цвета ржавчины волосы и веснушки. Очки в роговой оправе не могли бы добавить ему ни года к его двадцати четырем или двадцати пяти.
- Мистер Вагнер? - спросил я, когда он выключил бритву.
- Да?
- Мистер Уоррен Вагнер?
- Совершенно верно.
- Но вы наверняка не были агентом Джонни Фейворита?
- Вы говорите о папаше. Я Уоррен-младший.
- Тогда мне хотелось бы поговорить с вашим отцом.
- Вам не повезло. Он умер четыре года назад.
- Понятно.
- А в чем дело? - Уоррен-младший откинулся назад на своем стуле и обхватил ладонями затылок.
- Один из наших клиентов владеет полисом, согласно которому Джонатан Либлинг числится получателем наследства. Адрес вашей конторы был указан в качестве его адреса.
Уоррен-младший рассмеялся.
- Вряд ли это большие деньги, - заметил я. - Скорее, причуда старого почитателя. Вы можете сказать, где я могу найти мистера Фейворита?
Паренек смеялся, как безумный.
- Ну и дела! - фыркнул он. - С ума сойти. Джонни Фейворит - пропавший наследник.
- Откровенно говоря, я не вижу здесь ничего смешного.
- Неужто? Ладно, я нарисую вам картинку. Джонни Фейворит не слезает с казенной койки в психушке на севере штата. Он смахивает на турнепс вот уже двадцать лет!
- Прекрасная шутка. А еще какие вы знаете?
- Вы не поняли. - Он снял очки и вытер глаза. - Джонни Фейворит был крупной ставкой моего папаши: он вложил все свои деньги в контракт, который выкупил у Спайдера Симпсона. И вот, когда он, казалось, ухватил жар-птицу, Фейворита призвали в армию. А ведь были заключены контракты на киносъемки и прочее. Армия отправляет собственность ценою миллион долларов в Северную Африку и через три месяца возвращает домой "мешок с картошкой".
- Очень жаль.
- Чертовски верно, жаль. А для папы тем более. Он так и не оправился от этого. Несколько лет он все еще не терял надежды, что Джонни поправится и вернется, по-крупному подсластив ему пилюлю. Наивный бедняга…
Я встал.
- Можете дать мне название и адрес больницы, где содержится Фейворит?
- Спросите у секретарши. Должно быть, он у нее где-то припрятан.
В наружном кабинете я прошел кучу формальностей, чтобы получить от секретарши записанный на бумажке адрес "Мемориальной клиники Эммы Додд Харвест".
- Вы бывали когда-нибудь в Пафкипси? - спросил я ее, засовывая сложенную полоску бумаги в карман рубашки. - Это прекрасный городок.
- Вы шутите? Я вообще нигде не бывала дальше Бронкса.
- Ну а в зоопарке?
- В зоопарке? А что мне там делать?
- Не знаю. Но все-таки как-нибудь побывайте. Местная компания может вам понравиться…
Выходя из конторы, я снова взглянул на нее и, прежде чем захлопнулась дверь, успел заметить разинутый красный рот величиной с хула-хуп и бесформенный ком жвачки на розовом языке.
Глава девятая
На первом этаже Брилл Билдинг по обе стороны от входа находились два бара, выходившие окнами на Бродвей: "Джек Демпси", где собирались завсегдатаи боксерских матчей, и "Тэрф", местечко для музыкантов и поэтов.
"Тэрф" был обычной алкогольной забегаловкой. Я прогулялся вдоль стойки и нашел человека, который был мне нужен, - Кенни Помероя, аккомпаниатора и аранжировщика.
- Как дела, Кенни? - шепнул я, влезая на соседний табурет.
- Неужто Гарри Энджел, знаменитая ищейка? Давно не виделись, приятель.
- Верно, Кенни. У тебя пустой бокал. Погоди, я закажу тебе повторную. - Я помахал бармену и заказал "Манхэттен" себе и Кенни.
- Твое здоровье, малыш, - произнес он, поднимая бокал, едва напитки очутились перед нами. Кенни Померой был лысым толстяком с носом-лампочкой и комплектом подбородков, помещавшимися один над другим, словно запчасти. Его стилем в одежде были колючие пиджаки и кольца с розовыми сапфирами на пальцах. Единственным местом, где я когда-либо встречал его, кроме репетиционного зала, была стойка в "Тэрфе".
Мы немного поболтали о старых временах, а затем Кенни спросил:
- Что привело тебя в наш притон? Погоня за злодеями?
- Не совсем. Я работаю над одним делом, в котором ты мог бы мне помочь.
- Всегда рад, приятель.
- Что ты можешь рассказать о Джонни Фейворите?
- Джонни Фейворите? По сути, почти ничего.
- Ты знал его?
- Не-ет. Несколько раз был на его выступлениях перед войной. Последний раз в Старлайт-Лаундж, если не подводит память.
- Ну а после этого, случайно, не встречал? Скажем, в последние пятнадцать лет?
- Ты шутишь? Он умер, ведь так?
- Не совсем. Он в больнице, на севере штата.
- Что ж, если он в больнице, как же я мог повстречать его?
- Иногда он покидал ее, - сказал я. - Ну-ка глянь сюда. - Вынув фотографию оркестра Спайдера Симпсона из конверта, я подал ее Кенну. - Который из этих парней Симпсон? Здесь, на снимке, не сказано.
- Симпсон ударник.
- А чем он занят сейчас? Все еще руководит оркестром?
- Не-ет. Из ударников никогда не получаются хорошие лидеры. - Кенни отхлебнул из бокала и задумчиво наморщил лоб, гладко взбегающий на самую макушку. - Как-то я слыхал, будто он работает на студии где-то на Побережье. Можешь попробовать позвонить Натану Фишбайну в "Кэпитол Билдинг".
Я записал имя и спросил Кенни, не знает ли он что о ком-нибудь из остальных оркестрантов.
- Как-то несколько лет назад я работал в Атлантик Сити с одним тромбонистом. - Кенни ткнул пухлым пальцем в фото. - С этим парнем, по имени Рэд Диффендорф. Сейчас он играет "кантри" с Лоренсом Уэлком.
- Ну, а что-нибудь о других? Не знаешь, где я могу их найти?
- Вообще-то я припоминаю многих. Все они до сих пор при деле, но не могу сказать тебе, кто с кем работает. Тебе придется расспросить музыкантов, или позвонить в профсоюз.
- А как насчет негра-пианиста по имени Эдисон Суит?
- "Туте"? Он неподражаем. У него левая рука, как у Арта Татума. Бесподобно. Его и разыскивать нечего. Последние пять лет он играет в "Красном петухе" на окраине города, на 138-й улице.
- Кенни, ты кладезь полезной информации. Хочешь позавтракать?
- Я к этому добру не прикасаюсь. Но не откажусь от еще одного коктейля.
Я заказал еще и позвонил в местное отделение Американской федерации музыкантов. Назвавшись свободным журналистом, работающим по заказу журнала "Лук", я спросил, нельзя ли взять интервью у оставшихся в живых музыкантов оркестра Спайдера Симпсона.
Меня соединили с заведующей досье членов профсоюза. Я подсластил им пилюлю, пообещав отметить профсоюз в своей статье, и дал девушке имена оркестрантов на фото, упомянув инструменты, на которых каждый из них играл.
Десять минут я сидел на линии, ожидая результатов. Из пятнадцати музыкантов четверо скончались, а шестеро были вычеркнуты из профсоюзных списков. Диффендорф, тромбонист у Лоренса Уэлка, жил в Голливуде. У Спайдера Симпсона тоже было местечко поблизости от Лос-Анджелеса, в Студио Сити. Остальные были здесь, в городе. Среди них - альт-саксофонист Вернон Хайд, работающий в бэнде "Тунайт", в "Эн-Би-Си Студиос" и два "духовика" - трубач Бен Хогарт с Лексингтон-авеню и тромбон - Карл Валински, живший в Бруклине.
Я записал все Это в свою книжку и тут же обзвонил все местные номера, но безуспешно. "Духовиков" не было дома и лучше ее, что я мог сделать, это оставить на коммутаторе "Эн-Би-Си" номер своей конторы.
Я чувствовал себя, как новичок на бекасиной охоте, сидящий всю ночь напролет в лесу с пустым мешком в руках. Шансов на то, что кто-либо из бывших коллег Джонни по оркестру случайно встретил его после войны, было меньше, чем один на миллион. Но это была пока единственная ниточка в городе, и я решил подержаться за нее.
Вернувшись к стойке, я сьел свой сэндвич и поклевал увядшей на тарелке картошки.
- Ведь ты еще не уходишь, Гарри? - спросил Кенни.
- Мне пора, старина, хотя я с удовольствием побыл бы еще с тобой и залил на пару отравой печень. Спасибо, Кенни.
Я натянул пальто.
- Тебе говорит что-нибудь имя Эдвард Келли?
Кенни сосредоточенно наморщил гигантский куполообразный лоб.
- Я помню только Горацио Келли, - пробормотал он. - Примерно в то время, когда "красавчик" Бой Флойд вырубил федеральных агентов на Юнион Стэйшен, Горацио играл на рояле в Рено-клубе, на 12-й и Черри. Между делом, он занимался букмекерством. Он, случаем, не родственник твоему?
- Надеюсь, нет, - ответил я. - До встречи, Кенни.
- Я вставлю твое обещание в рамку, если ты не против…
Глава десятая
Я проехал остановку подземкой до Таймс-сквер и вошел к себе в контору как раз, когда зазвонил телефон. Это был Вернон Хайд, саксофонист Спайдера Симпсона.
- Очень рад, что вы позвонили, - сказал я и принялся распространяться о якобы полученном мною задании для журнала "Лук". Он проглотил эту историю, и я предложил встретиться за выпивкой в удобное для него время.
- Сейчас я в студии, - пояснил он. - Через двадцать минут мы начнем репетицию и я не освобожусь до четырех-тридцати.
- Меня это вполне устраивает. Если сможете уделить мне полчаса, то давайте встретимся. На какой улице ваша студия?
- На 45-й. Хадсон-театр.
- Отлично. Хикори-Хаус лишь в паре кварталов оттуда. Как насчет того, чтобы встретиться там без четверти пять?
- Годится, начальник. Я прихвачу свой топор, чтобы вам легче было меня узнать.
- Человек с топором бросается в глаза в любой толпе, - заметил я.
- Ты не понял, приятель. "Топор" - мой инструмент, усек?
Я усек, подтвердил, и мы повесили трубки. Высвободившись из пальто, я уселся за стол и вновь стал рассматривать принесенные с собой вырезки и фотоснимки. Разложив их на столе, подобно музейным экспонатам, я пристально вглядывался в слащавую улыбку Джонни Фейворита, пока мне это не надоело до тошноты.
Вырезка с колонкой Уинчелла была хрупкой как Скрижаль Мертвого Моря. Я перечел его статью о разрыве помолвки Фейворита и позвонил Уолту Риглеру в "Таймс".
- Привет, Уолт, это снова я. Мне хотелось бы узнать об Этане Круземарке.
- Крупный босс, судовладелец?
- Именно он. Мне нужно все, что у тебя на него есть, плюс адрес. Меня особенно интересует разрыв помолвки его дочери с Джонни Фейворитом в начале сороковых.
- Снова Фейворит. Похоже, для тебя сейчас в мире не существует никого другого.
- Он звезда моего шоу. Так мне рассчитывать на помощь?
- Я сверюсь с Женским Департаментом, - сказал он. - Они следят за всеми скандалами в высшем обществе. Перезвони мне через пару минут.
- Да пребудет с тобой мое благословение. - Я бросил трубку на рычаг. Было без десяти два. Я вынул записную книжку и сделал пару звонков в Лос-Анджелес. Голливудский номер Диффендорфа не отвечал, но когда я позвонил Спайдеру Симпсону, то попал на его горничную. Она была мексиканкой, и хотя мой испанский был не лучше ее английского, я ухитрился оставить ей свой номер телефона.
Я повесил трубку. Телефон зазвонил, не успел я снять с него руку. Это был Уолт Риглер.
- Значит, так, - произнес он. - Круземарк сейчас в крупных шишках: благотворительные балы, общественные мероприятия и прочее, и тому подобное. У него контора в "Крайслер Билдинг". Адрес - Саттон Плэйс, номер 2, телефон найдешь в справочнике. Все понял?
- Уже записал.
- Ладно. Круземарк не всегда был таким важным. В начале двадцатых он работал на торговом флоте моряком и сделал первые денежки на контрабандном спиртном. Но он никогда не привлекался, так что его досье чисто, в отличие от носа. Собственный флот он начал сколачивать во время Депрессии, разумеется, зарегистрировав его в Панаме.
Первые крупные заказы он получил в войну, на корабельные корпуса. Затем против его фирмы пошли обвинения в недостаточно качественном материале, из которых делались конструкции. Эти суда класса "Либерти" прямо разваливались во время шторма, но комиссия конгресса, которая вела расследование, оправдала его, и в дальнейшем об этом деле не вспоминали.
- А что ты узнал о его дочери?
- Маргарет Круземарк родилась в 1922-м, мать с отцом в разводе с 1926-го. Мать покончила самоубийством в том же году, после развода. Маргарет повстречала Фейворита на выпускном балу в колледже. Он пел там с оркестром. Их помолвка состоялась в 1941. Похоже, именно Фейворит порвал ее, но по какой причине - никому неизвестно. Впрочем, говорят, девушка была "с заскоком", так что возможно, поэтому.
- В чем выражались эти заскоки?
- Это было связано с видениями. Обычно она предсказывала будущее на вечеринках. Всегда приходила в гости с колодой "таро" в сумочке. Некоторое время все находили это оригинальным, пока Маргарет не начала налагать заклятья на публике.
- Это серьезно?
- Абсолютно. У нее было прозвище - "Колдунья из Уэллели". Она пользовалась успехом у юных богачей из "Лиги Плюща".
- А где она теперь?
- Никто из тех, кого я о, просил, не знает. Редактор колонки светской жизни утверждает, что она не живет с отцом и не относится к тем, кого приглашают на балы в Уолдорф, так что у них нет на нее материала. Последний раз о ней упоминали в "Таймс" по поводу ее отбытия в Европу десять лет назад. Возможно, она все еще там.
- Уолт, ты здорово помог мне. Пожалуй, я начал бы читать "Таймс", печатай они комиксы с продолжениями.
- А в чем дело? Есть тут что-нибудь для меня?
- Пока что я не могу открыться, приятель, но когда придет время, ты получишь материал первым.
- Премного благодарен.
- Взаимно. Пока, Уолт.
Я вытащил из стола телефонную книгу и пробежал пальцем вниз по странице, обозначенной "К". В списке числились компании "Круземарк, Этан и Круземарк Инкорпорейтед" и "Круземарк М., Консультации по Астрологии". Стоило попробовать. Я набрал номер и подождал. Ответила женщина.
- Я узнал номер вашего телефона у своего приятеля, - сказал я. - Сам-то я не очень полагаюсь на звезды, но моя невеста всерьез верит в астрологию. Вот хочу сделать ей сюрприз, подарив два гороскопа - мой и ее.
- Я беру пятнадцать долларов за карту, - сказала женщина.
- Меня это устраивает.
- И я не консультирую по телефону. Вам придется договориться о встрече.
Я согласился и на это, спросив, нет ли у нее свободного времени сегодня.
- Мой настольный календарь абсолютно чист после полудня, - ответила она. - Так что выбирайте, когда вам удобнее.
- Может, прямо сейчас? Скажем, через полчаса?
- Чудесно, приходите.
Я назвал ей мое имя. Она тоже сочла его чудесным и сказала, что ее квартира находится в Карнеги-холл. Заверив, что знаю, как ее найти, я повесил трубку.
Глава одиннадцатая
Я проехал подземкой до 57-й улицы и сошел по лестнице, спускающейся к углу Карнеги-холла. По пути в Студию какой-то бродяга вытряхнул из меня десятицентовик. Кварталом ниже, на противоположной стороне Седьмой-авеню, перед "Парк Шератоном" расхаживала цепочка пикетчиков.
Вестибюль Карнеги-холла был маленьким и лишенным каких-либо украшений. Рядом со входом в Карнеги-таверну висел настенный указатель. Я поискал строчку "Круземарк М., Консультации по Астрологии" и нашел ее в списке напротив цифры 11.
Дверцы лифта открылись, и первым из них показался огромный дог, влекущий за собой грузную женщину в шубе. За ними вышел бородач с виолончелью. Я вошел и назвал номер этажа старику-лифтеру в своей плохо подогнанной униформе похожему на пенсионера-отставника, воевавшего в Балканской армии. Он с подозрением осмотрел мои ботинки, но промолчал. Затем закрыл металлические воротца, и мы начали подниматься.
Я проехал до одиннадцатого этажа без остановок. Коридор наверху был таким же широким и унылым, как и нижний вестибюль. В конце его раздавались рулады обладателя сопрано, исполняющего для "разогрева" гаммы.
Вот и контора М. Круземарк. Ее имя написано на двери золотыми буквами, а под ними - странный символ, похожий на букву "М" с перевернутой стрелой, напоминающей хвост. Я позвонил и подождал. За дверью послышался стук высоких каблуков, повернулся замок и дверь открылась ровно на длину предохранительной цепочки.
Из темноты на меня изучающе уставились зеленые кошачьи глаза. Затем послышалось вопросительное "да?"
- Я Гарри Энджел, звонил вам предварительно насчет приема..
- Ну конечно. Одну минутку. - Дверь закрылась и распахнулась вторично.
Вся в черном, она напоминала представительницу богемы на уик-энде в кофейне "виллиджа": черная шерстяная юбка и свитер, черные чулки и черные, густые волосы, закрепленные в узел парой эбонитовых палочек, по величине смахивающих на китайские палочки для еды. Уолтер Ригли говорил, что ей лет тридцать шесть - тридцать семь, но без косметики она казалась намного старше. Груди ее едва обозначались под тяжелыми складками свитера. Единственным украшением служил золотой медальон на простой цепочке в виде перевернутой пятиконечной звезды.
"Поймай же мне звезду, что падает…" - эхом прозвучали у меня в голове начальные слова поэмы Данна, а перед глазами возникли руки доктора Альберта Фаулера; золотое кольцо, на котором была выгравирована пятиконечная звездочка. Но его уже не было на пальце доктора, когда я нашел его тело наверху, в спальне. Вот она - пропавшая частица мозаики.