Мне будто вставили клизму с ледяной водой. Вдоль позвоночника пробежал холодок и дыбом поднял волосы на затылке. Что случилось с кольцом доктора? Может оно было у него в кармане; я не обыскал его одежду. Но зачем он снял его перед тем, как выбить себе мозги? А если это был не он, то кто же?
Я почувствовал, как в меня впились лисьи глаза женщины.
- Кажется, вы мисс Круземарк, - заметил я, чтобы нарушить молчание.
- Да, - ответила она без улыбки.
- Я прочитал ваше имя на двери, но не понял значения символа.
- Это мой знак, - объяснила она, запирая за мной дверь. - Я "скорпион". - Она с минуту всматривалась в меня, словно мои глаза были замочными скважинами. - А вы?
- Я?
- Каков ваш знак?
- Вообще-то, я не знаю, - пробормотал я. - Астрология - не мой конек.
- Когда вы родились?
- Второго июня, 1920-го. - Я дал ей дату рождения Джонни Фейворита так, на пробу, и на мгновенье мне показалось, что в ее пристальном, холодном взгляде мелькнула далекая искорка.
- Близнец, - сказала она. - Любопытно. Когда-то я знала парня, родившегося в тот же самый день.
- Неужели? И кто он такой?
- Это неважно, - заметила она. - Это было давным-давно. Как невежливо с моей стороны держать вас здесь, в прихожей. Пожалуйста, входите и присаживайтесь.
Я последовал за ней из полутемного холла в просторную, с высоким потолком, жилую студию. Мебелью служила убогая коллекция ранних трофеев Армии спасения, оживленная пестрыми шотландскими покрывалами и многочисленными вышитыми подушечками. Смелая геометрия нескольких прекрасных туркестанских ковриков на полу лишь подчеркивала интерьер лавки подержанных вещей. До самого потолка громоздились всевозможные папоротники и пальмы. Зелень свешивалась из подвесных кашпо. В закрытых стеклянных террариумах исходили паром миниатюрные дождевые леса.
- Прекрасная комната, - заметил я, подавая ей пальто, которое она уложила на спинку кушетки.
- Да, она прекрасна, ведь так? Я счастлива здесь. - Вдруг ее перебил резкий свисток издалека. - Не хотите чаю? Я как раз поставила чайник перед вашим приходом.
- Если это вас не побеспокоит.
- Никакого беспокойства. Вода уже кипит. Какой вы предпочитаете: "Дарджелинг", жасминовый или "Улонг"?
- На ваш вкус. Я не знаток чая.
Она одарила меня вялой полуулыбкой и торопливо ушла на свист. Я присмотрелся к комнате повнимательней.
Везде, где могло быть свободное местечко, теснились экзотические безделушки - вещицы, наподобие храмовых флейт, молельных колес, индейских фетишей и сделанных из папье-маше инкарнаций Вишну, исходящих из пастей рыб и черепах. На книжной полке поблескивал ацтекский кинжал из обсидиана в форме птицы. Я просмотрел стоявшие вперемешку томики и обнаружил несколько книг по китайской и тибетской магии.
Когда М. Круземарк вернулась, неся перед собой серебряный поднос с набором для чаепития, я стоял у окна, думая об исчезнувшем кольце доктора Фаулера. Она поставила поднос на низенький столик у кушетки и присоединилась ко мне. На противоположной стороне улицы стоял особняк с белыми дорическими колоннами.
- Кто-то купил дом Джефферсона и перенес его туда? - пошутил я.
- Особняк принадлежит Эрлу Блэквеллу. Он дает восхитительные приемы. По крайней мере, за ними интересно наблюдать.
Она вернулась к кушетке, и я последовал за ней.
- Знакомое лицо, - кивнул я на выполненный маслом портрет пожилого пирата во фраке.
- Мой отец, Этан Круземарк. - Струйка чая зажурчала в прозрачных фарфоровых чашках.
На жестких губах Круземарка играла плутовская улыбка, а беспощадные и хитрые глаза были зелеными, как и у дочери.
- Кажется, он судостроитель? Я видел его фото в "Форбсе".
- Он ненавидел живопись маслом. Сливки или лимон?
- Пожалуйста, без добавок.
Она подала мне чашку.
- Портрет был выполнен в прошлом году. По-моему, замечательное сходство.
- Он симпатичный мужчина.
Она кивнула.
- Поверите ли, что ему за шестьдесят? Он всегда выглядел на десять лет моложе людей своего возраста. Его солнце благоприятствует Юпитеру, очень полезный аспект.
Я пропустил ее "мумбо-джумбо" мимо ушей и сказал, что он похож на просоленного морского капитана из пиратских фильмов, которые я смотрел в детстве.
- Совершенно верно. Когда я была в колледже, все девочки в общежитии думали, что он Кларк Гэйбл.
Я попробовал чай. По вкусу он напоминал сок чуть забродившего персика.
- Мой брат знал одну девушку по фамилии Круземарк, когда учился в Принстоне, - заметил я. - Она приехала в Уэллсли и предсказала ему судьбу на выпускном балу.
- Наверное, то была моя сестра, Маргарет, - сказала она. - Я Миллисент. Мы близнецы. В нашей семье она - черная колдунья, а я - белая.
Тут я понял, что чувствует человек, сначала нашедший, а затем потерявший миллион долларов.
- А ваша сестра живет здесь, в Нью-Йорке? - беззаботно спросил я, уже зная ответ.
- Боже, нет. Мэгги уехала в Париж больше десяти лет назад. Я не видела ее целую вечность. А как звать вашего брата?
Вся моя шарада лопнула как мыльный пузырь.
- Джек, - сказал я.
- Не помню, чтобы Мэгги хоть раз упоминала какого-нибудь Джека. Впрочем, тогда в ее жизни было множество молодых людей. Мне необходимо задать вам несколько вопросов. - Она потянулась к кожаному блокноту и подставке для карандашей, находящимся на столе. - Чтобы я смогла начертить вашу карту.
- Валяйте. - Я выбил из пачки сигарету и сунул ее в рот.
Миллисент Круземарк помахала перед лицом ладонью, как женщина, дающая ногтям просохнуть.
- Пожалуйста, не надо. У меня аллергия на дым.
- Конечно. - Я спрятал сигарету за ухо.
- Вы родились 2 июня 1920 года, - начала она. - Я уже знаю о вас кое-что только из этого единственного факта.
- Расскажите мне все, что знаете.
Миллисент Круземарк уставилась на меня своим хищным взглядом.
- Я знаю, что вы прирожденный актер, - сказала она. - Играть роли удается вам легко. Вы меняете лица инстинктивно, подобно хамелеону, меняющему цвет. Хотя вы глубоко озабочены тем, чтобы открыть правду, ложь слетает с ваших губ без колебаний.
- Довольно хорошо. Продолжайте.
- Я бы сказала, что зачастую вы оказываетесь жертвой своих сомнений, "как мог я это сделать?" - вот вопрос, который постоянно задаете себе вы. Жестокость дается вам легко, но вы находите непостижимой свою способность причинять боль другим. С одной стороны, вы методичны и настойчивы, но в то же время очень полагаетесь на интуицию. - Она улыбнулась. - Что касается женщин, то вы предпочитаете молодых и темнокожих.
- Пять с плюсом, - похвалил я. - Вы полностью оправдываете свой гонорар. - И в самом деле, аналитик, способный так углубляться в чужие секреты, вполне стоит двадцати пяти долларов в час. Но есть одна проблема: неверный день рождения, она предсказала мою судьбу, исходя из данных Джонни Фейворита. - Вы не подскажете заодно, где мне повстречать молоденьких, темнокожих женщин?
- Я смогу рассказать гораздо больше, как только получу то, что мне нужно. - Белая Колдунья принялась царапать карандашом в своем блокноте. - Не могу гарантировать вам девушку вашей мечты, но могу несколько развить эту тему. Итак, я отмечаю положение звезд на этот месяц, чтобы увидеть, как они повлияют на вашу судьбу. Точнее, не на вашу, а на судьбу юноши, о котором я упомянула. Несомненно, ваши гороскопы сходны.
- Я полностью в вашем распоряжении.
Миллисент Круземарк нахмурилась, изучая свои пометки.
- Данный период чреват большой опасностью. Недавно, не более недели назад, вы увидели смерть. Покойный не был вам хорошо знаком, но все же вы очень обеспокоены его кончиной. В деле присутствует медицинская профессия. Возможно, вы сами вскоре окажетесь в больнице: неблагоприятные аспекты очень сильны. Берегитесь незнакомцев.
Я не сводил глаз с этой странной женщины в черном и чувствовал, как невидимые щупальца обвивают мое сердце. Откуда она так много знала? С пересохшим ртом и слипшимися губами, я спросил:
- Что это за украшение у вас на шее?
- Это? - Рука женщины замерла у шеи, словно птица, отдыхающая в полете. - Обычный пентакль. Приносит удачу.
Пентакль доктора Фаулера не принес ему удачи, но ведь он и не носил его, когда умер. Или же кто-то забрал кольцо после того, как убил старика?
- Мне нужна дополнительная информация, - потребовала Миллисент Круземарк, и ее золотой карандашик завис над бумагой, словно метательный дротик. - Когда и где родилась ваша невеста? Мне нужен точный час и место, чтобы я смогла определить долготу и широту. Кстати, вы не сказали мне, где родились.
Я сымпровизировал кое-какие фальшивые даты и места и наигранным жестом глянул на часы перед тем, как поставить чашку на стол. Мы поднялись одновременно, как на пружинах.
- Спасибо за чай.
Она проводила меня до двери и сказала, что карты будут готовы на следующей неделе. Я пообещал позвонить, и мы пожали друг другу руки с механической учтивостью заводных солдатиков.
Глава двенадцатая
Я вспомнил про сигарету, что положил себе за ухо, уже в лифте и жадно закурил ее, едва вышел на улицу. До встречи с Верноном Хайдом оставалось больше часа. Я неторопливо шел по Седьмой-авеню, пытаясь найти причину того беспричинного страха, охватившего меня в квартире гадалки. Конечно, дело не обошлось без классических трюков типа "берегись незнакомцев". Обычное дерьмо, которое получаешь за свои денежки полной мерой. Она надула меня своим вещим голосом и гипнотическими глазами.
Пятьдесят вторая улица теперь стала довольно заурядной. "Клуб-21" все еще сохранял былую элегантность, на месте же былых джаз-клубов появился целый ряд "стрип"-притонов. С закрытием Оникс-клуба лишь "Птичий остров" поддерживал священное пламя би-бопа на Бродвее. И клуб "Знаменитая дверь" закрылся навсегда. Кабачки "Джимми Райан" и "Хикори Хаус" были последними из пятидесяти "слепых свиней", которых приютила эта улица во времена Сухого закона.
Пройдя последний отрезок пути мимо китайских ресторанов и шлюх в юбках из искусственной кожи я оказался, наконец, в "Хикори Хаусе". Заказав виски, я уселся за столик, из-за которого можно было наблюдать за дверью, и после двух стопок заметил парня с футляром для саксофона в коричневой замшевой куртке и светлой свитере ирландской вязки. Волосы у него были короткие, цвета перца с солью. Я махнул ему рукой, и он подошел.
- Вернон Хайд?
- Это я, - произнес он, криво улыбаясь.
- Пристраивай свой "топор" и присаживайся.
- Ладно. - Он осторожно положил футляр на стол и подставил стул. - Итак, ты писатель. И что за вещи ты пишешь?
- В основном для журналов. Например, биографические зарисовки.
Подошла официантка, и Хайд заказал бутылку "Хайнекена". Хайд от души хлебнул и перешел к делу:
- Итак, ты хочешь написать о бэнде Спайдера Симпсона. Что ж, ты попал в точку. Если бы бетон обладал даром речи, этот тротуар выложил бы тебе историю моей жизни.
- Послушай, я не хочу сбивать тебя с толку. История коснется этого бэнда, но по сути я больше хотел бы услышать о Джонни Фейворите.
Улыбка Хайда превратилась в гримасу.
- О нем? К чему тебе писать об этом сукином сыне?
- Похоже, он не относился к твоим приятелям?
- И вообще, кто сейчас помнит о Джонни Фейворите?
- Редактор "Лука" помнит… А твои воспоминания, кажется, достаточно свежи. Что он из себя представлял?
- Этот тип был подонком. То, что он сделал со Спайдером, подлее трюка Бенедикта Арнольда.
- А что он сделал?
- Пойми, Спайдер "открыл" его и вытащил из какого-то жалкого провинциального пивного зала.
- Я знаю об этом.
- Фейворит был многим обязан Спайдеру. Ведь он получал проценты со сбора, а не просто ставку, как остальные музыканты из бэнда, так что у него не было причин жаловаться. И вот он порвал контракт со Спайдером, когда ему оставалось отработать еще четыре года. Из-за этой маленькой подлости мы потеряли несколько выгодных приглашений на гастроли.
Я вытащил записную книжку и автоматический карандаш.
- Он когда-нибудь потом хотел связаться с кем-то из оркестра Спайдера?
- Разве призраки хотят?
- Не понял?
- Этот тип перекинулся, парень. Его угробили на войне.
- А это правда? Я слыхал, что его поместили в больницу на севере штата.
- Возможно, но по-моему, он все-таки умер.
- Мне говорили, что он был суеверным. Ты ничего такого не замечал?
Вернон Хайд снова скривил лицо в улыбке.
- Ага, вечно бегал на какие-то сеансы и отыскивал хрустальные шары. Однажды на гастролях, кажется, это было в штате Цинциннати, мы уговорили гостиничную шлюху, чтобы та притворилась гадалкой. Она выдала Джонни, что он подцепит триппер, так он даже не глянул ни на одну бабенку до конца гастролей.
- Кажется, у него была подруга из высшего общества, которая занималась предсказаниями?
- Ну да, что-то такое было. Я с этой девицей не встречался. В то время мы с Джонни вращались на разных орбитах.
- Оркестр Спайдера Симпсона состоял только из белых, когда с вами пел Фейворит, не так ли?
- Мы все были белыми, ага. Впрочем, целый год на виброфоне играл один кубинец. - Вернон Хайд прикончил свое пиво. - Сам знаешь, даже Дюк Эллингтон в то время не мог позволить себе белого музыканта.
- Верно. - Я черкнул пару слов в записной книжке.
- Другое дело после работы, в тесной компании.
При воспоминании о былых "посиделках" в дымных комнатах улыбка Хайда едва не стала симпатичной.
- Когда в городишко приезжал бэнд Бэйси, мы собирались маленькой группой и устраивали "джем" на всю ночь.
- А Фейворит участвовал в этих "сейшенах"?
- Нет. Джонни не любил черных. Единственными черными, которых он хотел видеть, были горничные из пентхаусов на Парк-авеню.
- Интересно. Мне казалось, Фейворит был другом Тутса Суита.
- Может, он и просил Тутса почистить ему разок ботинки. Поверь, у Джонни было предубеждение против черномазых. Помню, он говорил, что тенор Джорджи Оулд лучше тенора Лестера Янга. Можешь себе представить?
Я согласился, что это немыслимо.
- Он думал, будто они приносят беду.
- Тенор-саксофонисты?
- Черномазые, парень. Для Джонни все они были "черные кошки", кроме шуток.
Я спросил его, не было ли у Джонни Фейворита близких друзей в бэнде.
- Не думаю, что у него вообще были друзья, - ответил Вернон Хайд. - Можешь сослаться на меня в статье, если хочешь. Он был одиночкой. Почти всегда держался в стороне. Бывало, шутит с тобой и улыбается до ушей, но это ровным счетом ничего не значило. Джонни умел очаровать и пользовался этим для того, чтобы не подпустить тебя поближе.
- А что ты знаешь о его личной жизни?
- Я никогда не видел его где-либо, кроме эстрады или автобуса. Лучше всех его знал Спайдер. Вот с этим парнем тебе и нужно поговорить.
- У меня есть его номер телефона на Побережье, - заметил я. - Но пока еще мы не успели связаться. Еще пива?
Хайд не возражал, и я повторил заказ. После этого мы целый час обменивались байками о 52-й улице и былых деньках и уже не единым словом не упомянули Джонни Фейворита.
Глава тринадцатая
Вернон Хайд простился со мной около семи, а я прошел пару кварталов на запад, к закусочной Галлагера, где подавали лучшие бифштексы в городе. К девяти часам я прикончил сигару и вторую чашку кофе, заплатил по счету и, поймав такси, проехал восемь кварталов по Бродвею до своего гаража.
Я покатил на север по 6-й улице, следуя в потоке машин через Центральный Парк мимо водоема и Гарлем-меер. Выехав из парка через Уорриорс-гейт на угол 110-й и Седьмой, я углубился в полутемные переулки, застроенные доходными домами. Я не был в Гарлеме с тех пор, как в прошлом году снесли танцзал Савой, но улица выглядела точь-в-точь по-прежнему. В этом районе города Парк-авеню располагалась под железнодорожными линиями Нью-Йорк Сентрал, поэтому вся активность сосредоточилась на Седьмой, с ее бетонными площадками, разделяющими уличное движение.
На перекрестке 125-й улицы все сияло как на Бродвее. Кабачки "Смоллс Парэдайз" и "Каунт Бэйси", судя по всему процветали. Я приметил себе местечко для парковки напротив "Красного петуха" и остановился, ожидая смены сигнала. От группы бездельников на углу отделился молодой темнокожий парень с фазаньим пером в шляпе и спросил, не хочу ли я купить часы. Вздернув рукава своего щегольского пальто, он показал мне с полдюжины часов на каждой руке.
- Могу предложить тебе отличную цену, братишка. Ей-ей отличную.
Я ответил, что часы у меня уже есть, и пересек авеню на "зеленый".
Оркестровый пятачок в "Красном петухе" окружали столики, за которыми сидели местные знаменитости, а компанию этим богачам-транжирам составляли блистательные леди в радужном великолепии расшитых блестками вечерних платьев без бретелек.
Найдя свободный табурет у стойки бара, я заказал крошечную стопку "Реми Мартин". На эстраде играло трио Эдисона Суита, правда с моего места видна была лишь нависшая над инструментом спина пианиста.
Бэнд играл блюз; гитара то замирала, то вновь оживала. Рояль вибрировал и гремел. Левая рука Тутса Суита полностью оправдывала похвалы Кенни Помероя -. группа не нуждалась в ударных. Туте сопровождал печальный, меняющийся басовый ритм сложными вставками, а когда запел, голос его наполнился сладкой горечью.
В моей душе поселился ву-ду блюз
Этот злой ху-ху блюз
Петро Лоа не оставляет меня в покое
Каждую ночь я слышу стоны зомби
Господь, во мне этот подлый блюз.
Зу-зу была "мамбо" и любила хунгана
Но вовсе не хотела спутаться с Эрзули
Заклятье Том-тома превратило ее в рабыню
И теперь Барон Самеди пляшет на ее могиле.
Ага, в ней поселился ву-ду блюз.
Тот самый, подлый ху-ху блюз…
Отыграв несколько номеров, музыканты, вытирая потные лица большими белыми платками, направились в бар. Я сказал бармену, что хочу поставить группе выпивку. Он подал им заказ, кивнув в мою сторону.
Двое взяли бокалы и, взглянув на меня, затерялись в толпе. Туте Суит оседлал табурет в конце стойки и откинулся назад, чтобы удобней было разглядывать толпу; его большая, с сединой в волосах голова упиралась в стену. Я взял свой бокал и подошел к нему.