– Вы извините, мне надо еще в несколько квартир зайти… Я пойду.
Стараясь быть аккуратным и не расплескать чай, я начал высвобождать свои колени, плененные крышкой низкого столика.
– Вы же еще не записали мои данные, – удивилась хозяйка.
– А! Да.
Я опять начал садиться. Хозяйка, наблюдая за мной, тихонько, воркующе засмеялась.
– Подождите секундочку, – сказала хозяйка и, взяв чашки, вышла в другую комнату.
Я развалился в кожаном кресле. Плюшевые шторы почти полностью закрывали окна, и в комнате господствовал приятный полумрак. От нечего делать я стал разглядывать шкатулку. Она одиноко стояла посередине столика, – маленькая, красивая усыпальница, вся в извивах древесных узоров. Гипнотический блеск гладкой ступенчатой крышки притягивал… Хозяйка сама пригласила задавать вопросы, если что любопытно. Почему же она не предложила посмотреть, что в шкатулке? Мне вдруг очень захотелось заглянуть внутрь. Решил – так и сделаю, пока хозяйка не вернулась. Я прислушался. Куда она подевалась? Ее присутствия не было слышно в соседней комнате. Сглотнув от волнения, я протянул руку и подушечкой указательного пальца осторожно повел по краю крышки, желая нащупать что-нибудь, что открыло бы гробик. Надеюсь, там не кукольная копия ее мужа, что было бы неудивительно для такой странной дамы. Не найдя никакого крючка или чего-то подобного, я взялся за крышку и потянул ее вве-ерх…
– В этой шкатулке хранятся неосуществленные женские желания, – громко произнесла хозяйка.
Я вздрогнул от неожиданности, и крышка со стуком откинулась. Хозяйка стояла в дверном проеме. Я так смутился, что решил вести себя как можно развязнее.
– Здорово! Значит, я первый, кто может всерьез сказать: "В гробу я видел неосуществленные женские желания!" – воскликнул я.
Хозяйка подошла и вынула из шкатулки плоскую круглую коробочку – вроде тех, которые с косметическим кремом. Коробочка была из прозрачного сиреневого стекла, и внутри нее я действительно увидел что-то очень похожее на крем. Я подумал, что это, наверное, редкое целебное средство. А может, оно так и называется – "Неосуществленные женские желания"? Почему-то ведь хозяйка поименовала его так? А что, разные есть названия с закидонами. Например, одеколон "Эгоист". Или туалетная вода "Оргазм". В любом случае мне стало окончательно ясно, что все, что происходит со мной с того момента, как я очутился в этой квартире, происходит неспроста. Хозяйка втягивает меня… Но во что? Элементарное соблазнение? Если бы так, то мы бы уже барахтались в постели. Поворачивая в руке коробочку и глядя сквозь нее на свет, хозяйка заговорила:
– У мужчин на головке пениса, а также у женщин в районе клитора группируются корпускулы Краузе, богатые нервными окончаниями. Именно они – важнейший источник сексуального наслаждения. В будущем достижения биологии позволят клонировать корпускулы Краузе и распределять их в огромном количестве по всему кожному покрову человеческого тела. Радикально изменится структура и качество сексуального наслаждения. Представляете, как это будет прекрасно?
"Чокнутая", – подумал я, хотя об исследованиях Краузе кое-что слышал.
– Но это в будущем, – продолжала хозяйка. – А пока этот крем, нанесенный на кожу, дает эффект, к сожалению, кратковременный, но вполне подобный любовному восторгу людей будущего.
"Нет, скорее, наркоманка", – подумал я. Принимая игру хозяйки, я спросил:
– А почему вы это, – кивок на коробочку, – назвали "неосуществленными женскими желаниями"? Почему именно женские?
– Хороший вопрос! Вы первый, кто его задает…
"Дай Бог, не последний", – мысленно усмехнулся я, перебирая варианты: секс-хищница? Или наоборот, старая дева? Как позже оказалось – и то, и другое.
– А вы не желаете попробовать? – спросила хозяйка.
– Что попробовать?
Хозяйка выразительным, акцентированным жестом, как фокусник, открыла коробочку. Я заволновался и начал вставать из-за столика. Черт его знает, какая там зараза в коробочке!
– Я думаю, это ни к чему… Вы мне много интересного рассказали, но мы тут отвлеклись…
Я бормотал, внимательно глядя на ее руки. Откуда я знаю, может, ее крем – вроде хлороформа, сунет мне его поднос, и я в отключке, а сама начнет шарить по моим карманам. Меня будто ледяной водой облили – аферистка она! А может, ей зачем-нибудь нужны данные переписи – кто в какой квартире просто живет, а кто прописан?
– Да не бойтесь, – хозяйка толкнула меня слегка в грудь, будто усаживая в кресло.
Я, боясь, что она измажет меня кремом, отпрянул назад и упал, зацепившись за кресло. Пока я поднимался, хозяйка, нахмурившись и заметно нервничая, выхватила длинную ложечку из шкатулки и зачерпнула крем ею. Теперь я был уверен, что это химия для выведения человека из строя. Хозяйка с ложечкой в протянутой руке быстро нагнулась ко мне, встав коленом на столик. Ее груди, тяжело качнувшиеся в вырезе халата, были великолепны. Я мгновенно вскочил. В смысле, – на ноги. Нет, не на хозяйкины, – на свои. Вставая, я качнул столик и, поскольку хозяйка находилась в неустойчивой позиции, то полетела на пол, попутно врезавшись головой в стеклянные дверцы шкафа. Шипя от боли и злости, хозяйка приподняла голову и выкрикнула что-то непонятное, будто звала кого. Через пару секунд в комнату вбежали два существа, от вида которых у меня закружилась голова…
У одного искривленный череп, покрытый пучком черных волос, был вытянут в сторону, как съехавший колпак, и продолжался ниже огромным и неподвижным, будто парализованным, лицом с такими же неподвижными глазами навыкате, в которых крошечные зрачки вздрагивали, как у моргающей рептилии… Второй, толстый, как шар, бежал, переваливаясь и протягивая вперед уродливо короткие пухлые руки, издавая мучительно раздражающий, скрипучий, как у попугая, крик. Сзади раздался стук. Я резко обернулся. Двустворчатые белые двери, ведущие в другую комнату, шевельнулись… С другой стороны их пытались открыть, скребли и постукивали, издавая приглушенный ноющий звук, который странно раздваивался. Я ощутил томительную зябкость в животе, покрываясь холодной испариной от страха… Хозяйка, дотянувшись, схватила меня за ногу, я вырвался, но сзади меня ударили по голове. Падая, я увидел, как двустворчатая дверь распахнулась, и в комнату с грохотом ввалился жуткий человекообразный осьминог. Сразу несколько рук с длинными скрюченными пальцами тянулись ко мне. У твари было две головы. Одна голова находилась чуть ниже другой, глаза, чересчур близко и криво поставленные, были закрыты красными веками, толстые губы беспрестанно двигались… Этот шевелящийся ком плоти со сдавленным мяуканьем подобрался ко мне вплотную. Я, видимо, потерял сознание.
Придя в себя, я обнаружил, что сижу на белоснежном кафельном полу, прислонившись к стене. Поясница ныла. Вроде бы ванная, но не та, в которой я мыл руки. Я двинулся и понял, что руки мои связаны за спиной. Ох, как затекла шея! Я приподнял голову…
– А!
В ужасе я попытался вскочить, но ноги тоже были связаны. Рядом находилась просторная ванна-джакузи, наполненная водой. Три четверти площади ванны занимал огромный цветок, распростерший по воде мелко-ворсистые, как бархат, лепестки размером с изрядную подушку каждый. Один из лепестков свесился через край ванный и медленно, как улитка, загибался вверх…В центре цветка топорщились лепестки поменьше. Там, в зеленоватой жиже лежала человеческая рука, обезображенная, словно побывавшая в мясорубке… и голова… На посиневшем, полуразложившемся лице рот был изорван и приоткрыт, а мокрые остатки бровей приподняты, словно в недоумении…
– Ах ты, моя красавица… – раздался томный и зловещий голос.
Хозяйка, хищно улыбаясь, наблюдала в приоткрытую дверь ванной за мной, с ужасом жмущимся к стене – подальше от цветка. Рука хозяйки почти до локтя была заложена за полу халата на уровне живота…
– Согласитесь, она прелестна? – спросила хозяйка. Она чуть откинула голову и закусила нижнюю губу:
– М-м…
– Что это? – прошептал я.
– Это – дитя тропических болот, цветок-хищник, питающийся мясом угодившей в него живности.
Словно в подтверждение хозяйкиных слов, цветок испустил звук, напоминающий сиплый вздох…
Хозяйка обернулась и крикнула:
– Эй!
В дверях замаячил тот, – с огромной, ничего не выражающей мордой.
– Покажи гостю, на что способна моя красавица, – сказала хозяйка.
Урод вошел, толкнул меня мясистой шестипалой лапой. Я упал. Усевшись на меня, урод ослабил веревку на моих ногах и освободил одну ногу. Я трепыхался и пинался, но этот гад был очень сильным. Он обхватил меня одной рукой и, подтащив к ванне, шлепнул моей босой ступней в центр цветка. Рука, лежавшая в цветке, от толчка соскользнула и плюхнулась в воду. В ванной распространился неприятно-сладковатый запах. Я, пыхтя, скользя на одной ноге по кафелю, пытался сопротивляться. Хозяйка смеялась приятным, как у юной девочки, хохотком. Урод еще раз и еще раз шлепнул моей ногой по цветку. Я с омерзением ощутил прикосновение полуразложившейся головы… Лепестки дрогнули и, после очередного шлепка начали стремительно подниматься, образуя закрытый бутон. Сквозь открывшуюся взгляду поверхность мутной воды я увидел что-то вроде корневищ. Моя нога по щиколотку скрылась между плотно сжатыми лепестками. Вытянуть ногу было бы нетрудно, но меня держали, не давая двинуться. Через несколько секунд я ощутил все усиливающееся жжение, как от йода. Видимо, реагируя на мою ногу, цветок начал выделять пищеварительный сок.
– Брось его, – сказала хозяйка.
Урод подчинился. Хозяйка села на принесенную уродом табуретку и начала разглагольствовать. Я, задыхаясь, лежал на полу рядом.
– Прежде чем скормить вас моей красавице, я хочу рассказать о себе. Меня это возбуждает – открывать всю свою подноготную незнакомцам… а потом убивать их! Я ненавижу мужчин! Только раз я любила – своего мужа. Он был очень красивым, но постоянно изменял мне. А вот мне, своей жене, он не мог доставить радость. Не знаю, может, дело во мне. С ним я не испытывала ничего, кроме дикой боли. А других мне было не надо. Так и осталась… непорочной. Что ж, сбылась мечта мамы, – голос хозяйки стал злым. – Она всячески оберегала меня от мужчин – "рано еще, учиться надо!" Я и училась. С отличием закончила мединститут. Была терапевтом. А потом переквалифицировалась в тератолога, – усмехнулась хозяйка. – Знаете, что такое тератология? Это раздел медицины, изучающий различные уродства и физиологические отклонения. Я хотела разобраться, почему я не могу быть, как все женщины. Да… А теперь с моими уродами у меня больше взаимопонимания, чем с красавцем-мужем. Я нужна им, никто, кроме меня, не будет заниматься их проблемами. Они помогли мне отправить моего благоверного на тот свет. Муж был сердечник, и застав меня однажды в спальне с теми славными сиамскими близнецами-гермафродитами, которых вы видели, схватился за сердце… с ним случился приступ. А потом я отправила его… его орудие измен на корм в цветок, который он сам мне и подарил. Любил он экзотику, и мне к ней любовь привил. Да, никто и не заметил, что я похоронила своего муженька евнухом. Ну ладно, заболтались мы! Моя девочка проголодалась. Сейчас я принесу крем и обработаю им вас… и себя тоже! Вы испытаете невероятное наслаждение. А я буду сочувствовать вам, наблюдая. За фантастическим, непрекращающимся оргазмом вы и не заметите, как будете съедены и переварены моей красавицей.
Глаза хозяйки помутнели, щеки стали розовыми. Она содрогнулась, заводясь от своих слов.
– Я сейчас подготовлюсь и схожу за кремом…
Хозяйка вышла. Меня трясло. Я кое-как встал – сначала на четвереньки, потом на обе ноги. Полустреноженный (веревка на ногах была ослаблена) я проковылял в дверь. Между кухней и прихожей на колесном инвалидном кресле раскорячились сиамские близнецы. От неожиданности я упал – на колени. Близнецы подкатили ко мне. Стоя на коленях, я умоляюще посмотрел на близнецов.
– Пожалуйста…
Наверное, я выглядел очень жалким. Близнецы задвигали всеми конечностями и подъехали к входной двери. Тихо щелкнули замки. Близнецы покатили в другую комнату. Хорошо, что я был босой. Не было слышно, как я допрыгал до двери. Взявшись зубами за дверную ручку, я потянул дверь на себя. Сердце бешено колотилось… Внутренне напрягшись, я пропрыгал через лестничную площадку. Только бы не упасть на ступеньках!.. Быстрее, быстрее…
Мне удалось уйти. Сейчас я думаю, что хозяйка предвидела мое бегство, и, может быть, сама допустила его. Если бы она хотела непременно прикончить меня, была бы осторожнее. В общем, я кое-как добрался до друга. Хорошо, что было уже темно. Когда кто-то проходил мимо меня, я стоял, и прохожие, наверное, думали: "Вот, стоит пьяный, без шубы, шапки, босиком, стоит и качается". Потом я прыгал дальше. Другу сказал, что ограбили, раздели, еле выбрался. Он дал мне стакан водки и проводил домой. Простыл я, конечно, здорово, две недели лежал. Вот так я поучаствовал в переписи населения. С тех пор от любой работы, которая "на общественных началах", я отказываюсь. У меня есть свои профессиональные обязанности – и хватит с меня этого! А за все прочие поручения – будь они хоть на общественных началах, хоть на общественных концах – сами пусть берутся.
БЕЛЫЙ ПЁС
Вадим топтался на остановке у политеха, где он учился, и мысленно ругался. Видимо, из-за аварии на линии троллейбусы где-то застряли, а на маршрутку тратиться не хотелось. "Все, жду еще пять минут и еду на маршрутке", – решил Вадим. Он опаздывал на работу. Вадим работал вахтером-сторожем во Дворце детского и юношеского творчества. Таким местом студенту стоило дорожить. Еще бы – дежурство раз через трое суток, зарплата для студента вполне приличная, да и работа – не бей лежачего. Точнее, не бей сидячего, потому что большую часть рабочего времени Вадим сидел за стойкой, выдавал и принимал ключи, читал и пил чай. Лишь вечером нужно было обойти помещение и проверить, все ли кабинеты заперты, все ли окна в больших залах закрыты. На пересменок Вадим все-таки успел, хотя женщина, у которой он принимал дежурство была очень недовольна. По негласному правилу все на дежурство приходили на полчаса раньше, а вахтерша к тому же именно сегодня куда-то торопилась. Ровно в восемь вечера Вадим, с глазами, полными слез от мороза и бега, влетел в вестибюль, хлопнув дверью. Не раздеваясь, в шапке, он негнущимися от холода пальцами взял ручку и накарябал в журнале дежурств свой автограф. Вахтерша упорхнула, и Вадим занял свое место. Несмотря на вечернее время, работа многих кружков была в самом разгаре. Мимо Вадима проходили, здороваясь и прощаясь, взрослые и дети. Около половины десятого народ рассосался почти полностью. Рядом с Вадимом в кресле для посетителей сидел только мужчина, дожидаясь дочь, которая, распеваясь, голосила так, что было слышно в вестибюле. Наконец вокальные упражнения были закончены. По коридору донеслось дребезжанье застекленных дверей и стук каблуков по паркету. Оживленно разговаривая, педагог и ученица вышли в вестибюль. Мужчина встал и натянул перчатки. Руководительница кружка отдала Вадиму ключи, и последние присутствующие на сегодняшний вечер покинули храм творчества юных дарований. Вадим остался один в огромном здании. Заперев входную дверь, он решил, что пора поужинать. Звук разбиваемой скорлупы вареных яиц в тишине казался нелепым и даже пугающим. Но зато чайничек, кипя, насвистывал негромко и уютно, вполне по-домашнему. Поев, Вадим приступил к исполнению своих профессиональных обязанностей. Он открыл дверь в маленькую хозяйственную каморку у входа и достал оттуда железную палку с загогулиной на конце, называемую им тычкой. Это было холодное оружие для самообороны, на всякий случай. Вообще-то за все время, пока Вадим работал здесь, не было случаев, когда понадобилось бы применение тычки. Однако ходить по пустому зданию с коридорами и залами шириной чуть ли не с центральную городскую улицу, со множеством окон и кабинетов, в том числе и подвальных, да еще когда с улицы к окнам вплотную прижалась темнота, было жутковато. Для успокоения души не было ничего лучше, чем ощущать в правой руке холодящую тяжесть железной тычки. Вадим прихватил с собой пару ключей – от кабинетов авиамодельного и эстрадного кружков. Из любопытства Вадим успел уже, пользуясь тем, что все ключи были в его распоряжении, побывать во всех кабинетах, коротая вечера и ночи. Аквариумы, рояли, фотооборудование и театральные декорации – в этом паноптикуме скучать не приходилось. Шагая по коридору с высоченными потолками, Вадим на ощупь в темноте нашаривал настенные выключатели, и, чуть помедлив, длинные белые цилиндрические лампы с легким треском зажигались, освещая путь Вадиму. Звук его шагов раздавался далеко и, эхом возвратившись из тьмы дальних залов, заставлял Вадима сомневаться – один ли он в здании? Тогда Вадим в легком волнении останавливался и, задержав дыхание, прислушивался. Со временем он перестал обращать внимание на эхо и проверять, не забрался ли кто в помещение. Убедившись, что двери всех кабинетов заперты, Вадим вернулся на свой пост и поставил тычку обратно в каморку. Заглядывая туда, Вадим всякий раз вспоминал легенду о том, что в полу каморки замурован люк в подземный туннель, выходящий аж к набережной. От кого-то Вадим слышал, что купец Потапов, которому до революции принадлежало это здание, посредством туннеля помогал скрыться от полиции своим друзьям из могущественных тайных организаций… Вадим включил сигнализацию. Она представляла собой металлический ящик со стеклянными окошечками и выключателями около каждого из них. Номера на окошечках соответствовали номерам кабинетов. Если сигнализация была включена, проникновение в кабинет через двери или окна вызывало пронзительный безостановочный звонок. Щелкнув последним рычажком, Вадим уселся в кресло и включил телевизор. Показывали ужастик. Девице взбрело в голову лазить ночью по каким-то заброшенным подземным коммуникациям. Неудивительно, что дуреха наткнулась на скелет, видимо бомжа. Скелет, само собой, оказался живым и очень хотел познакомиться. Сквозь крики девицы Вадим вдруг услышал довольно громкий скребущий звук, донесшийся из коридора. Хмурясь, убавив звук телевизора, Вадим с участившимся сердцебиением навострил уши. Показалось… В дверном проеме, ведущем в коридор, было темно и тихо. По телеэкрану поползли титры. Вадим взглянул на настенные часы. Полпервого ночи… Зевая, Вадим выключил телевизор и начал сдвигать скамейки для посетителей, приготавливая себе лежанку. Из коридора снова послышался тот же звук, но чуть тише и, кажется, дальше. Затем раздалось дребезжанье, будто кто-то дергал ручку застекленной двери. Вадим замер и прислушался. В полной тишине отчетливо раздавался характерный звук, исходивший от электроламп под потолком, – чуть слышное жужжание. Задержав дыхание и осторожно ставя ноги, Вадим подкрался к каморке. Тычка упала, глухо звякнув. Вадим выматерился бы от досады, если бы не хотел остаться неуслышанным. Взяв тычку, Вадим подошел к двери и шагнул в темноту, как в холодную воду – с дрожью. К сожалению, широкий коридор со всеми его поворотами и уголками отдыха с креслами и пальмами был единственным местом в помещении, освещение в котором включалось определенной комбинацией рычажков на щитке, который открывался специальным ключом. Вадим решил не тратить время на включение света, да и не хотелось стоять спиной к темноте, полунаугад ковыряясь в щитке. Успокаивая себя, Вадим медленно двигался по коридору. Конец коридора был залит светом, падающим в лестничный пролет со второго этажа, от ламп, которые никогда не гасили.