Все снова стало резко в фокусе, снова, раздирая барабанные перепонки, обрушились звуки - лай собак, вопли играющих детей, голоса рабочих под деревом. Девушка все еще стояла перед ним, а он шагнул еще назад и смял бумажный стаканчик, выпустил его из пальцев на землю.
- Да что с тобой? - спросила Берк, проходя мимо.
Она подошла к девушке, протянула ей почти пустую бутылку и спросила по-испански:
- Нальете мне ее полную?
Девушка налила, и Берк вернулась обратно, прижимая холодную бутылку колбу. Мимо Кочевника она прошла так, будто он стал невидимым.
Джордж стоял между Ариэль и Майком; на лице у него выступили яркие капли пота.
- Привет, как жизнь? - спросил он у девушки. - Ребята, не надо нам докучать этим людям. Пошли отсюда!
Последнее было адресовано прямо Кочевнику.
- Ты это видел? - спросил Кочевник. Голос его, от которого так зависела вся его жизнь, прозвучал как у придушенной кошки.
- Что видел? - нахмурился Джордж.
Он посмотрел через плечо Кочевника на девушку, которая как раз отвернулась налить чей-то стакан.
- Что только что было.
- Гм… - Джордж коротко глянул на Майка. - Слушайте, готовы вы уже ехать?
Берк и Терри шли уже обратно к фургону.
- Я видела, что случилось, - сказала Ариэль, глядя на него своим фирменным неодобрительным взглядом. - Ты бросил на землю мусор.
Она подошла к смятому стакану, подняла его и подала девушке у колодца. Та приняла его, подставив ладонь.
- Perdon! - сказала Ариэль. Даже если бы она не учила испанский в школе и в колледже, жизнь в Техасе как-нибудь этому языку научила бы. - El tiene maneras muy malas.
Извинение за плохие манеры Кочевника.
Девушка склонила голову набок, Ариэль различила блеснувшие черные глаза на смуглом лице с широким плоским носом. Такое лицо можно было бы увидеть вырезанным из древнего камня в джунглях Майя, если бы не россыпь юношеских угрей на обеих щеках.
- Gracias, senorita, - сказала девушка и добавила по-английски с сильным акцентом: - Вы очень добры.
- Я просто пытаюсь убрать свинство, - ответила Ариэль, поняв заодно, что именно этим она занимается в том или ином смысле почти всю жизнь.
А девушка глядела куда-то ей за спину. Ариэль проследила за ее взглядом и увидела, как ее друзья возвращаются к "Жестянке". Кочевник пятился, будто боялся повернуться спиной.
- Вы держите долгий путь, - сказала девушка. Она утверждала, не спрашивала.
- Да. - Прицепленный трейлер говорил сам за себя. Ариэль сочла нужным добавить: - Мы музыканты, едем в турне.
Девушка снова посмотрела на Ариэль и улыбнулась широкой теплой улыбкой, от которой Ариэль захотелось подвинуться поближе, окунуться в эту улыбку. Зубы у девушки были белые, но брекеты ей бы очень не помешали.
- А! - сказала она. - А вы… какое у вас место?
- Играю на гитаре и пою.
- Я тоже музыку люблю. Очень радуюсь, - сказала девушка.
- Да, бывает.
Сзади Джордж дважды нажал на клаксон. Давай, давай!
Ариэль подумала, что та жизнь, которую она выбрала - или которая выбрала ее? - очень похожа на то, что рассказывают про жизнь военных: торопись и жди. Но все остальные уже расселись, она их задерживала, значит, надо идти.
Какое-то движение заставило ее глянуть в сторону плантации, и она увидела темные силуэты ворон. Они кружились, кружились и вдруг резко пикировали за ягодами. Все быстрее и быстрее, со всех сторон света. Кто-то из рабочих уже начал вставать, снова надевать блузы. Надо было кончать работу, пока вороны не прибрали остаток.
Ариэль снова посмотрела на девушку и сказала:
- Adios!
- Счастливого пути вам, - ответила та и наморщила лоб в поисках перевода следующей своей фразы, но оставила так: - Y a valor cuando usted lo necesita.
- Gracias.
Ариэль подумала, что это заботливое пожелание живет в семье девушки уже много поколений. Она повернулась и пошла прочь от девушки и колодца, от крытой толем церкви и на честном слове держащихся домов, от тени дуба и сожженной солнцем плантации ежевики, прочь от прошлого к будущему.
Но первой на этом пути была "Жестянка" и ее экипаж. Ариэль села на свое место, Джордж сдал назад - осторожно, чтобы не вмазать трейлером в дерево, - и еще через пару минут они вернулись с грунтовой дороги на Ист-Лейк-Шор, оставив за собой клубы пыли.
- Ну и жизнь у них, - вздохнул Терри. - Вот дыра, правда?
- Может, к ней они пришли от еще худшей, - сказала Берк. - Откуда нам знать?
Кочевник хряснул ладонью по приборной доске, пытаясь заглушить раздражающее гудение.
- Разобьешь, - предупредил Джордж.
- Стоило бы, - сказал Майк. - Добить, чтобы не мучился. Ты его проверял на той неделе?
- Он гонит прохладный воздух, и это все, что мне нужно.
- Еле-еле гонит, - заявила Берк. - Здесь так вообще не чувствуется.
Кочевник развернулся к Ариэль:
- Что она тебе сказала? - Ариэль от неожиданности растерялась, и Кочевник настойчиво продолжил: - Она с тобой говорила. Что она сказала тебе?
- Да… ничего особенного. Сказала, что музыку любит. - Ариэль пожала плечами. - Я ей сказала, что мы музыканты.
- Были мы музыкантами. - Голос Берк прозвучал гулко, как приговор рока. - Красиво получилось.
- А странная она, - сказал Кочевник. - Кто-нибудь еще почувствовал?
Все помолчали пару секунд, а потом Джордж спросил:
- А чем она странная?
- Да не знаю.
Очевидно, никто больше не ощутил этого приступа головокружения, или первой стадии теплового удара, или чем бы оно там ни было. Он подумал, не надо ли ему сходить на медосмотр, когда вернется в Остин. Мозг проверить, нет ли опухоли. Он про такое читал.
- Ты сегодня на взводе, брат, - заметил Майк. - Если кто и ведет себя странно сегодня, так это ты.
- А нет! - вспомнила Ариэль. - Ничего странного, но одну интересную вещь она сказала. Как раз когда я уходила.
- Какую? - спросил Кочевник.
- Сказала, что желает нам счастливого пути и мужества, когда нам оно понадобится.
- Отлично, - сказал Джордж. - Пожалуй, из этого можно песню сделать.
- Хм. - Ариэль задумалась. - Может, и так.
Кочевник отвернулся, снова глядя на дорогу. Он сполз по сиденью. "Господи, - подумал он, - только бы не эта гадская опухоль мозга. Просто была идиотская минута там, на жаре. Плюнь да разотри, - велел он себе. - Встряхнись и смотри на мир".
В том, что он сейчас увидел, была одна мораль: брось предаваться жалости к себе да подумай, где ты находишься и что у тебя есть. Пусть все плохо, пусть все совсем не так, как ему хотелось бы, но в любом случае он едет, он на дороге и куда-то движется. В квартире, которую он снимает в Остине с еще двумя работающими музыкантами, есть кабельное телевидение и хороший кондиционер, и хотя он спит на футоне на полу, это его дом, который его вполне устраивает. Он занимается любимым делом, и оно чего-то стоит. Он не ишачит, согнувшись, под палящим солнцем, и не вынужден обдирать шкуру о ежевичные колючки. Нет, черт побери. Много есть того, за что надо быть благодарным судьбе. И они едут в турне, и у них есть ролик, и Феликс Гого, может, и гнида, но передача его будет отличным вступлением к концерту в Далласе.
Могло быть хуже, подумал Кочевник. Да и вообще, кто знает? Джордж или Терри могут передумать. Даже оба сразу. Ничего из этого в граните не выбито. Так что надо ждать и наблюдать, а пока что отложить в сторону все, кроме того, что действительно важно, - кроме музыки.
Примерно через два часа они будут ставить и проверять звук в "Коммон-Граундз". Это процесс долгий, местами утомительный, но жизненно важный для выступления, потому что позволяет предупредить возможные проблемы. В процессе выступления возникнут проблемы, отличные от выловленных при проверке звука. Это еще хуже, чем закон Мерфи, это следствие Финейгла из закона Мерфи: "Все, что может испортиться, портится самым неудачным способом и в самое неподходящее время".
Привет, люди! Спасибо вам, что пришли, и надеемся, что вам понравится БЗЗЗЗЗППП.
От такой жизни кино про "Spinal Тар" покажется фильмом Бергмана.
Ариэль за спиной Кочевника закинула голову назад и закрыла глаза. От жары у нее слегка болели виски. Мысленным взором она видела кружащихся над ежевичной плантацией ворон, солнце, палящее с бледного неба, тень девушки у колодца, легшую ей под ноги поперек дороги.
"Вы держите долгий путь", - снова услышала она голос девушки.
Да, ответила Ариэль. И она чувствовала на земле тени ворон, кружащихся в небе, их все больше и больше, они собираются вместе, усиливая тьму, больше и больше, со всех сторон света, затмевающие небо в своем нетерпеливом кружащемся голоде.
"Мужества, когда оно вам понадобится", - подумала Ариэль и открыла глаза: ей показалось, что она слышит вокруг взмахи черных крыльев, готовых накрыть ее черным плащом.
Но это всего лишь рокотала и гудела "Жестянка".
И ничего больше.
Часть вторая
Ты мой пес
Глава пятая
Джереми Петта поглотила ночь. Если на самом деле существует Зверь, то Джереми у него в брюхе и уже наполовину переваренный.
Он лежит голый в теплой воде, вытянувшись во весь рост в ярко-белой ванне. Подошвы ног он прижал к кафельным плиткам цвета мокрого песка. Вода охватывает его туловище, плещет поперек живота, подходит под подбородок. Уже несколько дней он не бреется, лицо отяжелело. Сколько дней? Непонятно, потому что время свернулось в кольцо. Оно стало припадочным - то ползет, то скачет. Иногда часы ползут, иногда завиваются вихрем, как пепел на суховее. Наверное, вечер пятницы, потому что на кабельном канале по расписанию идет фильм "Гладиатор" с Расселом Кроу. Петт смотрит его уже в четвертый, если не в пятый раз, потому что понимает. Был у Джереми DVD-плеер, да он его дал кому-то, а кому - не помнит. Кто-то взял взаймы и не вернул. Но Джереми это понимал, вот того, кто там на арене, окровавленного, забытого и выброшенного, преданного и проданного, но воинский дух его не сломлен. Не сломлен - благодаря чистой силе воли. Телевизор в соседней комнате все еще включен, и тени пляшут в холодном синем свете.
Джереми Петт отправляет в рот еще две таблетки тайленола и запивает глотком найкуила из бутылки. Это уже пятая и шестая таблетки. Усиленные, по 500 мг каждая. Он читал в сети, что 7000 мг могут положить ему конец, но он мужик крупный, мясистый. Весит порядка двухсот тридцати фунтов, рост больше шести футов. И он не знает, сколько на самом деле нужно будет для этого таблеток и глотков найкуила, да и не хочет он этого. Он просто хочет, чтобы захотелось спать, чтобы начало окутывать теплым одеялом, и когда это случится, он возьмет нож для картона, что лежит на краю ванны, возле правой руки. И начнет с левого запястья. Потому что хочет смотреть, как будет вытекать кровь, а заодно и силу воли проверить, которой он так гордится. Кажется, неплохой способ ухода для воина - без шума, от заостренного железа.
Он принял решение уйти, и так оно и будет. Решено, подписано и вилкой скреплено. Сегодня он двинется в Елисейские поля.
Из-за стен доносились звуки из других квартир: журчание спускаемой воды в туалете, гулкий басовый ритм музыки. Звуки будто из другого мира, с которым он, Петт, больше не связан. Его квартира на втором этаже. Квартира восьмая, жилой комплекс "Вангард эпартментс", юго-восточный Темпль, штат Техас. Здесь все заброшено - и дома, и люди. И очень сердитые юнцы крейсируют на крутых моциках, ища повода защитить свою территорию. В воздухе постоянная завеса серого дыма, полицейские машины с визгом слетаются на ночную стрельбу. Односпальная квартирка с миниатюрной кухней дешева и достаточно уютна, хотя от ковра несет гнилью, особенно зимой, когда снаружи клубится мокрый туман. Но все равно пришло время отсюда уйти.
Джереми глотает еще две таблетки тайленола, запивает найкуилом и ждет. Постепенно заволакивает сон, охватывает тепло, отупляя мозг. Вот этого он больше всего желает: чтобы стих дом с призраками, воющими у него в голове.
В животе буркнуло. "Я голоден", - думает он. Но когда же он ел последний раз? Несколько часов назад? Надо бы встать и чипсов навернуть, думает он. Кажется, еще полпакета осталось в кладовой. Не будет же вреда от картофельных чипсов?
Но нет, нет… лежи себе тихо. Ты уже поел, мальчик, в свой последний раз. Пирог с курятиной, ага. Ты его разогрел в микроволновке, как хотел, но вкуса особого не было. Так что хорошо бы сейчас чипсов, хотя бы ради соли. Но тепло заползало все глубже, все становилось тусклым, туманным, расплывалось перед глазами, и Петт решил, что и так хорошо.
Интересно, думает он, кто его найдет и когда? Скорее всего мистер Салазар, менеджер, и Джереми огорчается, потому что мистер Салазар всегда с ним обращался по-человечески. Не наседал по мелочам, заступался за него перед компанией-владельцем последние два месяца. Пятого января принес ему пакет лепешек-тамале - в день, когда Джереми исполнилось тридцать. У мистера Салазара венчик седых волос, у него сморщенное лицо и кашель курильщика, и он говорит, что это черт знает что за мир, amigo, если такой герой, как ты, должен жить в этой дыре, как пес в будке.
Но Джереми улыбнулся на доброту мистера Салазара и ответил ему: "Ну, сэр, я же не герой никакой, я только так, прохожу мимо".
Джереми знает, где водятся герои. Он знает, где похоронены герои мертвые и где живут те, кто еще дышит, сидит и смотрит восход солнца, а потом смотрит закат. Он все знает о героях, не сомневайтесь, сэр, и он знает, что сам он не из них. "Но спасибо, сэр, что вы так обо мне думаете".
Он на этой неделе ездил в больницу навещать Криса Монтальво. Каждую неделю ездит с тех пор, как в прошлом году переехал в Темпль из Хьюстона. И всегда по средам. Он вспоминает день, когда был там на этой неделе, потому что в этот день сложил неоплаченные счета и извещения о прекращении услуг в стопку и решил, что уже достаточно далеко зашел и дальше не пойдет и надо начать составлять планы. И тогда, навестив Криса, он пошел в аптеку и купил таблетки и найкуил, а потом пошел в супер "Уол-март" на Тридцать первой улице и купил нож для резки картона. Оставалось только решить когда.
И он лежит в ванне, засыпая, уплывая прочь из этого мира, и думает при этом о Крисе в больнице. Здание со всеми флагами на фасаде, прямо на Ветеранз-Мемориал-драйв. Он вспоминает, как санитар вкатывает Криса в палату с широкими окнами, где пробивается сквозь жалюзи утреннее солнце, и Джереми, как всегда, наклоняется к приятелю и тихим шепотом поет с той стороны головы Криса, которая не провалена внутрь: "Хороший денек для белой свадьбы".
* * *
И никогда не было, чтобы Крис не улыбнулся - насколько он это может.
Именно это всегда говорил Крис, когда они уходили на задание в жару и в пыль против целого мира врагов в чалмах и куфиях на черт знает сколько времени, пока не вылетит пуля. Хороший денек для белой свадьбы. И Крис умел, черт возьми, умел прорычать это точно как Билли Айдол. Так что Крис, конечно, узнаёт песню, а значит, узнаёт Джереми, и попробовал бы кто-нибудь сказать Джереми, будто это не так.
За свою жизнь Джереми любил очень немногих людей. Он любил отца и мать в Неваде, любил ту женщину и мальчика, которые улыбаются ему из рамки, прислоненной к раковине так, чтобы можно было взглянуть, проходя, и он любил младшего капрала Криса Монтальво, своего наводчика. Тем, кто не был в Славной Зеленой Машине, не понять той любви, которую испытывал он к Крису. И это хорошо, потому что это дело личное, такое, о котором он ни с кем не стал бы говорить, кроме разве что другого морпеха. Только тот, кто там бывал, мог бы это понять, как любишь брата своего во Корпусе, как вы друг от друга зависите, как прикрываете друг другу спину, одну пыль глотаете и одной крови чуете запах и всегда надеетесь, что это кровь Джонни Джихада выливается как из разбитой бутылки. Когда плечом к плечу с братьями услышишь завывания ада, ощутишь лижущий лицо огонь, тогда становишься с ними единым целым, неразделимым, потому что только так можно там выжить.
Так что когда в Хьюстоне дело стало плохо, Джереми приехал в Темпль - быть поближе к Крису, навещать его каждую среду, нагибаться к липу, говорить: "Хороший денек для белой свадьбы" - и получать в ответ едва заметное узнавание. Пусть никто больше его не видит, но видит Джереми. И пусть Крис не может говорить и никогда больше говорить не будет, а может быть, он просто сидит сейчас на стуле, глядя в пустоту, но Джереми знает, что его приятель, его друг, любимый друг - осознает его присутствие в этой палате высоко над бульваром флагов. И он знает, что реакция есть - движение уголка рта у Криса, будто ищет ответ. Джереми ему рассказал, что собирается найти Карен и Ника. И еще сказал, что доктора тут - люди хорошие и дело свое знают, и они всегда будут о нем заботиться. "Увидимся на той стороне, - сказал ему Джереми. - Я пойду вперед, разведаю, как там и что. О’кей?"
Джереми обнял Криса перед уходом и подумал, насколько же Крис стал хрупким, какие у него тонкие детские косточки под бумажной кожей. Крис ведь был таким здоровым парнем с бычьей шеей. В школе играл лайнбэкера и любил вместе с отцом ремонтировать старый "понтиак файрберд" тысяча девятьсот семьдесят третьего года. Жутко даже подумать, насколько легко и быстро можно разрушить человека.
Джереми пришлось зайти в туалет - вытереть глаза бумажным полотенцем, - но прощание, которого он страшился, произошло, и можно было оставить Криса, и Крис согласен. В Бога Джереми верил и знал, что Бог тоже согласен.
Сделав долгий вдох, Джереми выпускает воздух в медленном выдохе. Таблетки и найкуил уже действуют, погружая его все глубже. Он знает, что от ножа будет больно - поначалу, но к боли ему не привыкать, а что нужно сделать, то нужно. Тяжелой рукой он поднимает лезвие. Приставляет режущую кромку к левому запястью, где течет жизнь. Жаль, не зажег свечу или что-нибудь такое для момента, потому что белый свет ванной слишком резок. Он останавливается на несколько секунд, вдавив лезвие в кожу.
"Вот здесь и кончается старая жизнь, - думает он, - и начинается то, что ждет впереди, что бы оно ни было".