Она лавировала между магазинами с одеждой и прочими товарами и чувствовала, что усталость все больше наваливается на нее. Кто покупает все это барахло? Люди непрерывным потоком обтекали ее, их голоса отдавали в ее в голове неразборчивой трескотней.
Она уже собиралась сдаться, когда обнаружила то, что искала, – лишенный окон магазинчик, где продавались телефоны, подключенные к ее старому оператору мобильной связи. Она взяла себе номерной талончик и в ожидании, пока придет ее черед, занялась чтением информации об имевшихся в наличии аппаратах и абонентской плате. Они были очень дешевые, их отдавали почти даром, но в обмен приходилось чуть ли не вечно платить за возможность звонить. Она сама пошла на это, все еще оплачивала свой личный номер, который не использовала уже полгода.
Перед ней находился только один клиент, мужчина, вероятно, родом откуда-то со Среднего Востока, он держал за руку маленькую девочку и по-арабски разговаривал с продавцом. Ребенок улыбнулся ей и махнул рукой, Анника махнула в ответ.
Что станет с этой крохой в будущем? Что стало с ней самой?
– У меня один вопрос, – сказала Анника, когда подошла ее очередь.
– Надеюсь, я смогу на него ответить, – улыбнулся стоявший за прилавком парень, смял ее номерной талончик и элегантно по дуге бросил его в урну для мусора.
– Мой телефон сломался, – сообщила она и положила на прилавок свой старый мобильник. – Он не заряжается, наверное, что-то не так с аккумулятором или зарядным устройством.
Парень взял ее аппарат, внимательно изучил, исчез за занавеской и вернулся через пять секунд. Ловкими пальцами он снял крышку, вынул аккумулятор и сунул на его место новый. Дисплей засветился.
– Вот и все, – сказал он. – Дело было в аккумуляторе, новый продержится, пока ты доберешься домой, потом его надо будет заряжать шестнадцать часов.
– Есть на него какая-то гарантия? – спросила она.
– Шутишь? – усмехнулся парень.
Она на всякий случай купила и новое зарядное устройство, поблагодарила продавца и пошла к своей машине. Шум, создаваемый множеством занятых шопингом людей, отражаясь от стекла и бетона, бил ее по ушам, яркие световые блики гуляли по стенам.
Писк из сумки привлек внимание Анники, давно она не слышала этот звук.
Ее старый мобильник лежал на самом дне, пылая, как раскаленный уголек. Она остановилась у кафетерия и достала его. Аппарат не использовался в течение полугода: кто мог искать ее по старому номеру?
Два новых сообщения.
У нее резко зачастил пульс.
Оба были от Биргитты.
Первое отправили 25 мая, неделю назад, в прошлый понедельник.
Она открыла и прочитала эсэмэс.
"Анника, пожалуйста, свяжись со мной, ты должна мне помочь! Биргитта"
(отправлено 16.25)
Анника уставилась на текст.
Если Биргитта действительно хотела найти ее, почему не написала, о чем идет речь?
Отправлено в 16.25, в разгар дня. Разве она не работала тогда? Или находилась на смене?
Второе сообщение было датировано 31 мая, то есть воскресеньем.
Оно оказалось очень коротким, и его послали в 4.22 утра:
"Анника, помоги мне!"
Томас, привыкший к рутине правительственной канцелярии, хорошо отработанным движением, прямо на ходу прижал свою карточку-пропуск к считывающему устройству и поздоровался с охранником дружелюбным кивком. Ответа он не удостоился, что вполне удовлетворило его, он считался здесь чуть ли не естественным предметом интерьера.
Иметь собственное строго определенное исследовательское задание, к тому же по столь престижному и актуальному вопросу, было бесспорным преимуществом. Он имел право распоряжаться временем по собственному усмотрению, и никто не мог упрекнуть его за то, что он поздно вставал по утрам или долго обедал. Поскольку ему пришлось провести весь вчерашний вечер на представительском ужине, выглядело вполне ожидаемым, что он компенсирует жесточайший рабочий ритм лишним часом отдыха на следующий день.
Он притормозил у лифтов, словно собирался нажать кнопку и подождать возможности подняться на самый верх (министр юстиции располагался на шестом этаже, а премьер на седьмом), а потом быстро повернул в свой коридор на первом этаже. Хотя в принципе не имело значения, где сидеть в данном здании, его комната с видом на каменную стену на Фредсгатан ничем не уступала любой другой, тогда как массе сотрудников приходилось ютиться в никому не известных домах в центральной части города, где имели помещения менее значимые министерства.
– Доброе утро! – дружелюбно поздоровался Томас с одной из пожилых секретарш, приятной дамочкой лет пятидесяти с небольшим, которая определенно сделала себе подтяжку лица во время рождественского отпуска; он уважал женщин, тщательно следивших за собой.
Секретарша (вроде ее звали Майкен) просияла от удовольствия и даже слегка покраснела. Ему оставалось только надеяться, что это не из-за крюка, что ее не смущало его увечье. Молодая секретарша (по имени Мариэль, это он знал точно) прошла по коридору очень близко от него (пожалуй, даже чересчур близко, интересно, она поступила так умышленно?). С ней Томас поздоровался чуть сдержаннее, зачем ей знать, что он считал ее привлекательной.
Он резко открыл дверь своей комнаты, собираясь устремиться внутрь, якобы уже весь в мыслях о работе, когда сзади его окликнули по имени. Он постарался скрыть удивление и выглянул в коридор.
Ден Люфта семенила за ним.
– Томас, – сказала она, – статс-секретарь спрашивал тебя несколько раз за утро, ему очень нужно встретиться с тобой.
Томас наморщил лоб, придав лицу озабоченное выражение, и кивнул с пониманием.
– Конечно, – сказал он, – сейчас поднимусь к нему.
– Нет, – возразила Ден Люфта, – он сам спустится, хотел только знать, когда ты придешь. Я сообщу ему…
Томас почувствовал, как кровь поднялась по шее и достигла щек, какая удача, что дамочка уже повернулась и взяла курс на свой чулан. В чем дело? Разве он не трудился не покладая рук целый вечер и не делал то, что требовалось от него: с энтузиазмом болтал с народными избранниками о своем исследовании? Крайне своевременном, с какой стороны ни посмотри.
Он быстро достал бумаги из портфеля и разложил их по столу, создавая видимость активной работы.
Одним из недостатков его задания (да и всей служебной ситуации) было то, что его неверная женушка наставила ему рога со статс-секретарем, его шефом, и переехала к нему. С той поры прошло так много времени, что Томас уже больше не переживал по поводу ее вероломства так остро, как раньше, а персонал (по крайней мере в его коридоре) давно привык видеть его собранным и позитивно настроенным, пусть и с крюком вместо левой руки. Он пользовался среди коллег уважением и знал это.
Он часто думал о поговорке (вроде бы китайской?), которую обычно цитировала Анника: "Если долго сидеть на берегу реки, со временем можно увидеть трупы большинства из своих врагов, проплывающие мимо".
В этом году их ждали выборы, и если опросы общественного мнения соответствовали истине, то нынешнему правительству предстояло упаковать вещи и отправиться по домам. И тогда все чиновники, назначенные на высокие посты в силу их политической принадлежности (статс-секретари, например), должны были лишиться своих мест и стать безработными. Тогда как у него самого, наоборот, имелись все шансы остаться.
"Так кто, собственно, правит в Розенбаде?" – подумал он и сел на изготовленный с учетом последних требований эргономики офисный стул.
Он включил свой старый рабочий компьютер (абсолютно допотопный и совсем не подходящий ему) и открыл "Фейсбук". Собственно, сам он совершенно не увлекался дурацкими социальными сетями подобного типа, но София Гренборг, его бывшая подруга, когда-то создала для него аккаунт, и сейчас он использовал его главным образом с целью проверять, чем дышат отдельные личности, Анника например. Его бывшая супруга не отличалась особой активностью, должен он был признать. Сегодня она не добавила ничего нового на свою страницу и вчера тоже. Это, честно говоря, немного разозлило его. Чем таким секретным она занималась? Как будто ее жизнь была такой увлекательной и тайной, что она не могла поделиться этим с другими.
Компьютер звуковым сигналом уведомил его о том, что ему на "Фейсбук" пришло новое сообщение. У него сразу появилось неприятное ощущение в животе. Неужели он зачем-то понадобился Аннике?
"Привет, Томас, я вижу, ты в Сети, у меня завтра день рождения и по этому поводу я устраиваю дома небольшой прием. Ты пока не давал знать о себе, но меня интересует, нет ли у тебя желания прийти? Жду к семи! Обнимаю, София!"
Понятно. Бывшая подруга никак не хотела отпускать его от себя. Она даже постаралась подружиться с его бывшей женой, они с Анникой общались, дети иногда ночевали там. Ему это казалось верхом предательства.
Он услышал стук и поднял глаза: Джимми Халениус стоял в дверях, широкоплечий и приземистый. Честно говоря, Томас абсолютно не понимал, что Анника в нем нашла. Томас закрыл "Фейсбук", поднялся с улыбкой и протянул руку.
– Я слышал, ты искал меня, – сказал он, вцепившись в ладонь статс-секретаря и стараясь сжать ее как можно крепче.
– Приятно, что ты нашел минуту для меня, – буркнул Джимми Халениус, и на мгновение Томасу показалось, что статс-секретарь издевается над ним, хотя зачем ему это было надо?
Его шеф без приглашения сел на стул около двери.
– Что я могу сделать для тебя? – спросил Томас и немного подтянул вверх брючины у коленей.
– Я подумал, нам надо подытожить результаты твоего задания и пройтись по нескольким пунктам, которые необходимо доработать, – сказал Халениус.
Томас попытался сохранить дружелюбную мину. Доработать? Что это означало? Он искал способ спросить, о чем речь, но не успел сформулировать свой вопрос, прежде чем статс-секретарь продолжил:
– Мне следовало просмотреть твой предварительный вариант до представления референтной группе, целиком и полностью моя вина, что не сделал этого, однако сейчас важно привести все в нормальный вид.
Томас изо всех сил старался спрятать растерянность.
– Что ты имеешь в виду?
Халениус поднял руку, прося тишины.
– Предлагаемые тобой меры вполне ожидаемы. Полиция получает право проводить по решению суда домашний обыск и искать айпи-адрес так же, как в случае с прослушкой телефонов и установкой жучков, но потом начинаются сложности. Чем все закончится, если мы изменим закон таким образом?
У Томаса язык словно налился свинцом, во рту пересохло. Поскольку он не ответил, Халениус снова заговорил:
– В качестве предложения ты написал в своем исследовании, что данные меры должны применяться для преступлений, за которые полагается минимум четыре года тюрьмы.
Томас перевел дух, именно этот вопрос он тщательно проверил. Он спокойно откинулся на спинку стула, поправил отворот пиджака правой рукой.
– Да, я считаю, нам надо быть последовательными и пойти тем же путем, как и в случае с жучками. Мы же не можем иметь разные ограничения.
Халениус почесал бровь – это выглядело довольно неприятно.
– Если принять закон в таком виде, от него не будет никакого толку, – сказал он. – Нет ни одного преступления, к которому его удастся применить. Минимум четыре года тюрьмы. По большому счету только убийство и терроризм влекут за собой столь суровое наказание, именно поэтому предел для жучков находится там. Для прослушивания телефонов планка опущена до двух лет, это хорошо зарекомендовавшая себя граница, ты не думал применить ее?
Томас сделал вдох, но у него не нашлось что сказать.
– Ты слишком усложняешь ситуацию для полиции, – продолжил Халениус. – У них почти не будет возможности действовать.
Неприятное ощущение в животе Томаса усилилось, он вцепился в подлокотник своей единственной рукой, чтобы сдержать эмоции.
– Но мне надо выступать на совещании правительства в четверг, – промямлил он, – исследование должно быть закончено к этому сроку.
– Только не в таком виде, – сказал Джимми Халениус и поднялся. – Мы вообще-то хотели передать этот вопрос на рассмотрение в риксдаг до лета, но нам надо попытаться закончить до выборов. Справишься?
Томас уставился на своего шефа. Взъерошенные волосы, немного тесная рубашка… Кем, черт возьми, он себя возомнил?
– Конечно, – сказал Томас. – Естественно. До выборов все будет.
Бывший главный прокурор Кьелль Линдстрём жил в старом деревянном доме с зубцами и башенками на Вегагатан во Флене. Анника припарковалась на гравиевой площадке по соседству. Мужчина на вид лет семидесяти поднялся со стоявшего на газоне садового стула и направился к ней легкой и уверенной походкой. У него были густые седые волосы, а поверх белой футболки надета коричневая кофта.
"Я хотела бы иметь все это в мои семьдесят, – пронеслось в голове у Анники. – Деревянный дом, и кофту, и газон.
– Редактор Бенгтзон, я полагаю?
У него были ясные карие глаза.
– Прямо в точку, – улыбнулась Анника, повесила сумку на плечо и пожала ему руку.
– Мы никогда не встречались раньше? – спросил Кьелль Линдстрём.
– Нет, – ответила Анника, – я звонила и искала тебя, когда все случилось, но ты был ужасно занятым человеком.
Он усмехнулся.
– Хочешь кофе? – спросил он.
– Ужасно хочу.
Мужчина показал рукой в сторону газона. Анника прихватила с собой штатив с камерой и последовала за ним к столу, стоявшему рядом с сиреневой беседкой. На столе был поднос с термосом, чашками и блюдом с плюшками с корицей.
– Свежеиспеченные, – сказала Анника.
Он рассмеялся снова. Похоже, был весельчаком.
– Я должен признать, в нашей семье обязанности довольно традиционно разделены по половому признаку. Моя супруга печет. Я жарю мясо на гриле. Она сейчас на занятиях по пилатесу.
Они расположились на садовых креслах, покрашенных прозрачным синим лаком, с толстыми подушками на сиденьях. Ветер играл листьями берез у них над головой, отчего пробивавшийся вниз солнечный цвет становился мерцающим. Анника достала видеокамеру.
– Могу я снимать?
– Это будет замечательно.
Она закрепила камеру на штативе, настроила баланс белого и проверила, оказался ли старый прокурор в центре кадра. Достала блокнот и ручку из своей сумки, в то время как хозяин налил в чашки кофе.
– Итак, тебя интересует Жозефина Лильеберг? – сказал он и закрутил крышку термоса.
– Могу я задать совсем другой вопрос, прежде чем мы начнем интервью? – спросила она.
Прокурор приподнял брови и опустил кусок сахара в свою чашку.
– Конечно.
– Когда надо заявлять в полицию об исчезновении человека, как ты считаешь?
Он удивленно посмотрел на нее:
– Об исчезновении? Все зависит от конкретного случая, конечно. Речь идет о ребенке или взрослом?
Анника колебалась мгновение.
– О моей сестре, – наконец сообщила она. – Не пришла домой с работы позавчера.
Сидевший перед ней мужчина помешал кофе ложкой, чтобы сахар растворился.
– Никому не запрещается покидать свой дом. Взрослые люди могут приходить и уходить по собственной воле, и вовсе не обязательно их отсутствие связано с чем-то криминальным.
– Но если действительно что-то произошло?
– Если существует опасность для жизни и здоровья, ситуация, естественно, совсем иная. Если имеются признаки угроз, насилия или похищения или если пропал ребенок или подросток. Она с кем живет?
– У нее муж и дочь, – сказала Анника.
– Тогда она, пожалуй, не хочет, чтобы ее нашли. У нее, возможно, возникло желание какое-то время побыть в тишине и покое.
Анника кивнула:
– Я тоже рассуждала аналогичным образом. Однако она прислала мне сообщение, в котором просит о помощи.
Мужчина пригубил горячий напиток.
– Тогда, по-моему, ты должна обратиться в полицию, – сказал он. – В таких случаях ответственный дежурный криминальной полиции лена принимает решение, надо начинать расследование или нет. – Он поставил чашку на стол. – Однако, на мой взгляд, тебе не стоит особо беспокоиться. Практически все, кто исчезает, довольно быстро возвращаются.
Анника кивнула:
– Я действительно свяжусь с полицией после обеда.
Прокурор потянулся за своей чашкой снова, обвел глазами приусадебный участок. Анника проследила за его взглядом. Клумбы вдоль забора со стороны улицы пестрели от цветов, как многолетних, так и однолетних вроде бархатцев и лобелий. Большой куст разбитого сердца покачивался на ветру в углу у въезда на участок.
– Я очень хорошо помню Жозефину, – сказал Кьелль Линдстрём. – Это была по-настоящему печальная история.
Он повернул голову в сторону своего дома, покрашенного в зеленый цвет, с белыми углами, резными деревянными украшениями вокруг окон и на заборе. Анника сидела неподвижно с блокнотом на коленях и ждала.
– Все убийства, естественно, трагичны, – продолжил он медленно, – но эти молодые жертвы, еще толком не начавшие жить… Забрать чью-то жизнь – это худшее злоупотребление властью, на которое способен человек в отношении себе подобного, худший грех возомнить себя Господом и принимать решения относительно жизни и смерти. Ни одному человеку, к какой бы культуре он ни принадлежал, не позволено брать на себя роль Всевышнего…
– За исключением, возможно, президента США, – заметила Анника.
Кьелль Линдстрём рассмеялся:
– Все так, все так…
Он машинально помешал содержимое чашки.
– На этой платформе покоится наше законодательство. Если ты убиваешь кого-то случайно, тебя нет необходимости сажать в тюрьму, однако соучастие в убийстве может повлечь за собой пожизненный срок. Решение является преступлением, а не обязательно само событие.
Анника опустила глаза в свой блокнот.
– Какие эмоции ты испытываешь, когда, будучи руководителем предварительного расследования, уверен в том, что человек виновен, но не можешь привлечь его к ответственности?
Прокурор взял плюшку и откусил от нее маленький кусочек.
– В данном случае у нас имелся подозреваемый, – сказал он. – Мы взяли его за ряд экономических преступлений. Он получил довольно большой тюремный срок.
"Пять с половиной лет, – подумала Анника и бросила взгляд в сторону дома. – Обман кредиторов, нарушение правил ведения бухгалтерского учета, крупное налоговое мошенничество, уклонение от уплаты налогов в крупном размере, воспрепятствование контролю со стороны налоговых органов".
Прокурор в упор посмотрел на Аннику:
– Сигнал относительно двойной бухгалтерии пришел из самого клуба, как мне помнится.
Анника закрыла глаза и почувствовала жар, приливающий к щекам.
Она устроилась на работу в пресловутое заведение, стояла на входе, запускала рулетку. Йоахим дал ей старый рабочий костюм Жозефины, розовое бикини с блестками – они носили один размер. Она выведала все, что могла, об их деятельности, угрозах, шантаже, о том, где Йоахим прятал двойную бухгалтерию. Анника не знала только, в курсе ли прокурор о том, кто позвонил в полицию, и не собиралась рассказывать об этом сейчас.
– Он на свободе уже десять лет, – сказала она. – И зарегистрирован у своих родителей в Соллентуне. Тебе известно, чем он занимается сейчас?
Прокурор вздохнул.