- Вы знаете, всю свою жизнь я чувствовала себя уродиной, - говорю я. - Мы с моей сестрой Мартой были близнецами. Но она была гораздо красивее меня. Она была похожа на мою мать. Красивее, веселее, общительнее. Я же была длинным и неуклюжим книжным червем, который запросто запоминал квадратные корни и интересовался проблемами охраны окружающей среды и жестокого обращения с животными, в то время как она участвовала в группах поддержки спортивных команд и выступала в роли королевы бала на вечерах встречи выпускников. Я всегда считала себя ошибкой природы. Чем-то вроде гнилого фрукта, который следует выкинуть на помойку.
Мэри опускает руки и смотрит на меня.
- А мне вы уродиной не кажетесь. И я не думаю, что агент Букмен полагает, что вы уродина.
- Ну да. - Я вскидываю руки. - Со мной все в порядке. Я научилась как-то жить с этим. Но я всегда завидовала Марте. А она была очень добра ко мне. В этом и заключается главная странность. Она любила меня до безумия. Была готова сделать ради меня что угодно. А я в ответ лишь злилась на нее. Но теперь и я готова на что угодно… - Я качаю головой и вздыхаю. - Уродина женщина или нет - это ведь смотря как на нее взглянуть, Мэри. Вы не уродина. Вы преодолели невероятные препятствия. Вы преодолеете и это.
Она все еще смотрит на меня, и в ее взгляде чувствуется благодарность. В этом теле спортсменки, сформировавшемся в результате многих лет тренировок, прячется одинокая женщина, которая преодолела все трудности и шла по жизни с высоко поднятой головой, но почему-то не смогла найти свою любовь. Встретив Уинстона Грэма, она решила, что это ее судьба, но затем узнала о нем нечто ужасное. Сможет ли она справиться и с этим - так, как она справилась с алкоголизмом?
- Пойдемте со мной. - Я протягиваю ей руку. - Давайте сделаем себе кофе и выйдем на террасу. День сегодня, похоже, хороший. А эта бутылка так и будет лежать здесь на тот случай, если она вам все-таки понадобится.
Она берет меня за руку, и мы поднимаемся с кровати. При этом откуда-то с того места, где она сидела, на пол падает белый плюшевый медвежонок.
- Это ваш дружок? - спрашиваю я.
- О-о, он уже лежал тут, - говорит она. - Но у меня в детстве тоже был белый плюшевый медвежонок. Я несколько лет везде таскала его с собой. Знаете, как я его называла? Белый Мишка.
- Забавно, - говорю я.
Она смеется, и это замечательно. Похоже, она начинает возвращаться к обычной жизни.
- Но однажды я забыла его в бакалейном отделе супермаркета в тележке для покупок. И никогда больше его не видела. Я долго горевала. На протяжении нескольких последующих лет, когда я приходила в супермаркет, я всегда искала этого Белого Мишку. Я заставляла своего отца спрашивать у директора магазина, не находил ли кто этого плюшевого медвежонка. Я сочинила для себя целую историю о том, что какая-то милая маленькая девочка нашла его и взяла к себе в свой замечательный дом.
- Это настоящая трагическая история. - Я сжимаю в своих ладонях ее руки. - Я, конечно, не Белый Мишка, но стану вашим другом на всю жизнь.
- Вы это серьезно? - спрашивает она, и в ее голосе я улавливаю настороженность.
- Да, серьезно, - говорю я. - Мы ведь с вами обе уродины, - добавляю я с усмешкой.
106
Я жарю на сковороде яичницу с гренками, а Мэри тем временем сидит на террасе и пьет кофе с Денни Сассером. Я не слышу, что они друг другу говорят, но вижу их, и Мэри, как мне кажется, выглядит более оптимистичной и энергичной. Мне даже кажется, что она смеется.
Денни вполне подходит для общения с людьми, пребывающими в подобном психическом состоянии: эдакий добродушный и сострадательный дедушка. Он также проницательный следователь, который имеет опыт работы, исчисляемый десятилетиями, и которого все мы в то или иное время явно недооценивали. Если бы не Денни, мы даже не обратили бы свой взор на Пенсильванию как на возможное место пребывания нашего субъекта. Денни заглянул в мои драгоценные аналитические данные, задействовал здравый смысл - и в нашем расследовании произошел кардинальный прорыв.
Я беру чашку с кофе и выхожу к ним на террасу.
- Завтрак готов, - говорю я. - Можете идти есть.
- Отлично! - восклицает Денни.
Как мне кажется, он чересчур уж жизнерадостный и встает утром слишком рано.
Волосы Мэри все еще растрепаны после сна. Она одета так, как будто решила заняться бегом (хорошо сочетающиеся друг с другом спортивная майка и шорты), хотя она не собирается в ближайшее время ни на какие пробежки. Однако в общем и целом выглядит она намного лучше, чем всего лишь полчаса назад. Такова уж, наверное, жизнь у алкоголиков и наркоманов: то помутнение, то просветление. Причем и то и другое может наступить в любой момент.
Я сажусь на стул рядом с ними. В лицо мне дует ветерок. Они тем временем продолжают разговор.
- Значит, ты обучалась на дому, - говорит Денни. Он поворачивается ко мне. - Мэри в школу не ходила. Она училась дома.
- Совершенно верно, - произносит Мэри. - Мой папа был очень строгим в данном вопросе.
- А сам-то он окончил какое-нибудь учебное заведение?
- О-о, нет, никакого, - отвечает Мэри, махая рукой. - Он работал в ночную смену на мясокомбинате. Там какого-либо образования не требуется. - Она кивает. - Но он очень хотел, чтобы я получила хорошее образование, а школы у нас в Аллентауне ему не нравились. Поэтому он приобрел кучу учебников и сам со мной занимался в дневное время.
Аллентаун наводит меня на мысли о песне Билли Джоэла с таким же названием - песне о городе в Пенсильвании, население которого страдает от развала экономики и безработицы и постепенно утрачивает надежду на лучшее будущее.
- А матери рядом с вами не было? - спрашивает Денни.
- Нет, она умерла во время родов.
- О господи, Мэри, это так печально! - говорю я.
- Да. - Она пожимает плечами. - А вообще это странно - понести такую утрату, но не осознавать этого. Я имею в виду, что я ведь ее вообще никогда не видела. Для меня наша семья состояла из меня и папы. Нам вдвоем жилось хорошо. Так что жалеть меня не надо.
Нелегкая жизнь, как ни крути. Из родителей - один только отец, который не собирался растить своего ребенка в одиночку, но которому пришлось это делать. А тут еще обучение на дому. Получается, ее воспитание было весьма неординарным. А еще, конечно же, алкоголизм, который разрушил все ее жизненные планы, - хочется надеяться, что не навсегда. И вот сейчас ей приходится жить в страхе и с осознанием того, что она влюбилась в серийного убийцу.
- Вы все еще поддерживаете связь со своим отцом? - спрашивает Денни.
- Нет. Он умер в две тысячи одиннадцатом году. Сердечный приступ. Умер в одно мгновение. - Она кусает губы. - О-о, я уверена, что любой психиатр сказал бы, что я искала сильного мужчину, чтобы заполнить пустоту. Правильно? А вместо него нашла серийного убийцу. На такое способна только я. Ведь я, конечно же, знаю, как подыскивать таких типов, не так ли? Настоя-я-я-ящий знаток человеческой натуры - вот кто я.
Она ставит на стол чашку с недопитым кофе и смотрит поверх горных вершин в сторону Тихого океана. Похоже, пора сменить тему разговора.
- Мэри, мне нужно, чтобы вы мне кое в чем помогли.
Мэри переводит взгляд на меня.
- Конечно помогу. Сделаю все что хотите.
Я впервые рассказываю ей о "сеансах Грэма" - то есть о том, как Уинстон Грэм в течение последних двух месяцев записывал свои мысли и отрывочные сведения о некоторых убийствах. Эта информация приводит ее в ужас - особенно когда она узнает, что о ней в этом дневнике упоминалось не раз.
- Вы хотите, чтобы я… прочла эти записи?
- Да, - говорю я. - Потому что мне кажется, что где-то в них есть ложь. Попытка направить нас по ложному следу. И не исключено, что вы единственный человек, который сможет эту ложь выявить.
Мэри кивает.
- Я сделаю это, - говорит она. - Конечно, я сделаю это.
Звонит мой сотовый телефон. Это пришло текстовое сообщение от Софи Таламас: "Срочно, конфиденциально".
- Нам с Денни нужно кое-кому позвонить, - говорю я Мэри. - Я вернусь через минуту, и мы начнем работать над записями.
- Это вы оставайтесь здесь, а я пойду в дом. Мне нужно умыться и сменить повязку. - Она поднимается со стула и дотрагивается до моей руки. - Прошу прощения за то, что вы видели в моей спальне, - произносит она. - Со мной все в порядке. Правда-правда. Вам и так есть о чем поразмыслить, а потому не стоит обо мне волноваться.
Возможно, она права. Она - сильная женщина, в этом ей не откажешь. Как только Мэри уходит в дом, я включаю на своем смартфоне устройство громкой связи и звоню Софи.
- Алло, - отзывается она.
- Это мы с Денни. У вас какие-то важные новости?
- Да, - говорит она. - Уинстон Грэм мертв.
Испытывая невероятное облегчение, я бросаю взгляд на Денни, как будто спрашивая его: "Она и в самом деле сейчас это сказала?"
- Нехорошо радоваться чьей-то смерти, но… слава Богу! - говорю я.
- Не спешите благодарить Господа, - произносит она. - Уинстон Грэм умер более года назад.
107
Через полчаса Мэри возвращается на террасу. Волосы у нее влажные.
- Что случилось? - спрашивает она, посмотрев по сторонам и затем взглянув на наши лица.
Я даю ей экземпляр журнала "Ридерз дайджест". После обыска в доме Уинстона Грэма в округе Элк по найденным на расческе в ванной волосам был проведен анализ ДНК, и затем полученные данные были сверены со сведениями, имеющимися в соответствующей базе данных, в результате чего было обнаружено их полное совпадение с ДНК неизвестного мужчины, тело которого прибило к берегу Атлантического океана в октябре 2011 года. Судя по состоянию тела, оно пробыло в воде не меньше месяца. Это означает, что еще до того, как наш субъект начал восьмого сентября 2011 года свою преступную деятельность с убийства в городке Атлантик-Бич, штат Флорида, он бросил тело Уинстона Грэма в океан.
- Он присвоил себе жизнь Уинстона Грэма, - говорю я. - Грэм жил в уединении, причем был человеком богатым, а потому он представлял собой идеальную мишень. Наш субъект убил Грэма - возможно, после того, как получил доступ к его банковским счетам и завладел его имуществом - и затем стал использовать дом Грэма в качестве главной базы своей преступной деятельности. Если бы кто-нибудь попытался разобраться, с какого компьютера наш субъект выходил в интернет, выяснилось бы, что это компьютер Грэма. Если бы кто-нибудь попытался вычислить его автомобиль - что мы, кстати, и сделали, - он вычислил бы автомобиль Грэма.
- Вот почему он записал свои "сеансы Грэма", - говорит Денни. - На тот случай, если мы вдруг выйдем на его след, он хотел заранее позаботиться о том, чтобы мы поверили, что тот, кого мы ищем, - это Грэм. Вот в этом и заключалась главная ложь. Наш убийца вовсе не Уинстон Грэм.
- Но я… я была в его доме, - говорит Мэри, явно сбитая с толку. - Я ужинала с ним. Я чувствовала… чувствовала…
- Кем бы он ни был, он выдавал себя за другого человека, - говорю я. - Он присвоил себе жизнь Грэма и заставил вас поверить в то, что он - Грэм. Но разве вы могли не поверить ему? У вас для этого не имелось никаких оснований.
Мэри садится и прижимает ладонь к груди:
- Мне, наверное, сейчас станет дурно.
- Ничего не изменилось, - говорит Денни. - Этот тип все еще где-то бродит, и мы все еще пытаемся его поймать. А вы все еще в безопасности. Единственное, что изменилось, - так это то, что зовут его, оказывается, по-другому.
В общем-то Денни прав.
Но, как ни крути, получается, что нас еще раз облапошили. "Уинстон Грэм" в действительности не был Уинстоном Грэмом. И теперь у нас нет ни малейшего представления о том, кто же он такой, этот наш субъект.
Он в очередной раз продемонстрировал, что в этой игре опережает нас на несколько ходов. Верх оказывается низом, левое - правым, черное - белым. Мы снова гоняемся за своим собственным хвостом.
И по какой-то причине, никак не обоснованной логически и не базирующейся на эмпирических данных, которые всегда были для меня питательной средой, я не могу избавиться от неприятного - словно мурашки по коже - ощущения, что в этом уединенном загородном доме отнюдь не так безопасно, как нам кажется.
108
Восемь часов вечера. Солнце только что зашло за линию горизонта, оставляя на небе яркие отблески розового, зеленого и оранжевого цветов. Очень приятное сочетание.
А затем небо становится пепельным, и здесь, вокруг нашего уединенного убежища, позади фонарей, стоящих вдоль забора и освещающих эти частные владения, снова воцаряется темнота. Вместе с темнотой опять приходит страх, уже более сильный. Впервые мы проведем здесь всю ночь, причем уже зная, что Уинстон Грэм - это вообще-то не Уинстон Грэм.
Я хожу взад-вперед по спальне, заканчивая разговор с Софи (Букс предпочел в нем не участвовать, поскольку продолжает считать, что я уже не имею к данному делу никакого отношения).
- Ну хорошо, - говорю я. - Итак, у нас есть факты оплаты посредством кредитных карточек "Виза" и "Американ экспресс" в Питтсбурге и его пригородах. Нам известно, в какие рестораны и бары он захаживал - похоже, каждое воскресенье, и чаще всего в один из них, - осенью две тысячи десятого года. Видимо, пил пиво и смотрел футбол.
- Судя по суммам счетов, делал он это не один, а в компании, - говорит Софи. - С каким-нибудь собутыльником. Возможно, именно в одном из таких заведений Грэм и встретился с нашим субъектом. Там же наш субъект втерся к Грэму в доверие и сблизился с ним.
- Продолжайте копать в этом направлении, - говорю я. - Позвоните мне, если появятся какие-нибудь новости.
В Пенсильвании уже скоро одиннадцать часов вечера, а потому я сомневаюсь, что получу от нее сегодня еще какую-нибудь информацию.
- Мэри, я быстренько приму душ! - кричу я.
- Хорошо, хорошо!
Я сбрасываю с себя одежду и кладу свой брелок с красной кнопкой на туалетный столик. Откровенно говоря, мне очень не хочется оставлять Мэри одну даже на минуту. Впрочем, снаружи ее охраняют четыре человека. Кроме того, в случае появления здесь нашего субъекта лично я вряд ли смогу ее защитить.
В этом загородном доме хорошее давление воды и весьма замысловатая душевая лейка. Я с удовольствием расслабляюсь под душем, стараясь хотя бы на время позабыть о всех проблемах. Я встаю так, чтобы струи воды массировали шею и плечи, закрываю глаза и поднимаю лицо вверх, навстречу потоку воды.
Но в конце концов все это заканчивается, и я вновь ощущаю нервное напряжение и гложущее ощущение в животе. Я быстро вытираюсь, напяливаю на себя свою измятую одежду и беру с туалетного столика брелок с красной кнопкой. Затем иду по коридору в гостиную. Еще из коридора я вижу стопку листков бумаги с записями "сеансов Грэма", но Мэри в гостиной нет. "Куда она могла…"
- Я здесь, - говорит Мэри, заставляя меня испуганно вздрогнуть. Она в кухне: наливает горячее молоко в бумажный стакан.
Паника, охватившая меня, отступает. Должно быть, я впопыхах проскочила мимо нее. Я ведь даже не заглянула в кухню. Что это я вообразила - что ее похитили за те десять минут, в течение которых я находилась в ванной, да? Мне необходимо взять себя в руки. Я становлюсь параноиком.
Я шумно вздыхаю.
В этот момент неожиданно раздается треньканье, за ним - скрип металлических колесиков, и чертова деревянная кукушка появляется из-за дверцы на часах, несколько раз произносит "Ку-ку!" и исчезает еще на час.
Должно быть, уже девять часов.
- Черт! - говорю я.
"Возьми себя в руки, Эмми. Мэри в безопасности. Мы находимся в удаленном месте, о котором мало кому известно, и нас охраняют вооруженные, хорошо обученные сотрудники спецслужб. Мэри - в безопасности".
- Я готовлю всем какао, - говорит Мэри. - Мне кажется, это самое меньшее, что я могу сделать для них после всего того, что они сделали для меня.
- Что-что вы делаете? - спрашиваю я.
- Собираюсь отнести им какао.
Она ставит на большую плоскую тарелку четыре бумажных стаканчика с горячим какао.
- Нет, наружу вы не выйдете. Вы не должны покидать дом.
Мэри, глядя на меня, хмурится.
- Я что, не могу выйти даже для того, чтобы отнести им какао?
- Нет, не можете. Я сама отнесу. - Я забираю у нее тарелку. - Я скоро вернусь.
- Вы думаете, что он приедет сюда по мою душу, да?
- Нет, я так не думаю.
- Нет, думаете. Я это чувствую. Я замечаю это по вашим словам и поступкам.
- Мэри, я сейчас вернусь.
Я осторожно выхожу с тарелкой на прохладный вечерний воздух и даю два стаканчика федеральным маршалам, сидящим в автомобиле, припаркованном на покрытой гравием площадке.
- Выпейте по стаканчику горячего какао, - предлагаю я. - Мэри приготовила его для вас.
- Это очень любезно с ее стороны, - сказал тот, кто сидит за рулем, парень по фамилии Мак-Клауд. - Пахнет замечательно.
- Спасибо вам за все, что вы делаете, - говорю я.
Теперь я беру в руки по стаканчику, оставляя тарелку на капоте их автомобиля, и иду вниз по подъездной дороге ко второму автомобилю.
Уже подходя к нему, я замечаю, что рядом с ним стоят не два, а три человека.
109
Я инстинктивно замедляю шаг, хотя при движении вниз по такому крутому склону сделать это не так-то просто: мне ведь невольно приходится делать большие шаги, чтобы сохранить равновесие. Мои глаза привыкают к темноте, и я начинаю различать черты лица третьего человека, стоящего рядом с Денни Сассером и агентом Гетти.
Они все трое смеются и оживленно жестикулируют. Заметив меня, Денни поворачивается в мою сторону.
- Эмми, - говорит он, - ты, конечно же, помнишь Джима Деметрио.
Джим Деметрио. Ну конечно помню. Бывший агент ФБР, который уволился год назад и живет в Питтсбурге. Именно он и позволил нам разместиться в своем загородном доме. Денни еще сказал про него, что он - один из лучших специалистов по составлению психологического портрета серийного убийцы из всех, кого он, Денни, знает.
- Рада снова с вами встретиться, - говорю я.
- Как вы устроились?
- Прекрасно, - отвечаю я. - Еще раз спасибо.
Вспомнив наконец-то о двух очень горячих стаканах, которые я держу в руках, я ставлю их на капот автомобиля.
- Горячее какао для наших охранников, - говорю я.
- Как она держится? - спрашивает Деметрио, показывая рукой в сторону дома. - Свидетельница. Она напугана? Нервничает?
- Она в порядке, - отвечаю я, произнося эту короткую фразу покровительственным тоном.
- Хм. Это хорошо.