Меня до того колотило, что я чуть было не забыл заехать к Ии. Наверное, вид у меня был тот еще, судя по тому, как он вымучил улыбку. Даже воды мне предложил. Я хохотал, пока не разревелся.
По пути домой меня подташнивало. Да тут еще все кому не лень устроили во дворах костры из накопившегося мусора. Горел пластик, сухая трава и обкаканные бумажные пеленки, и вонь эта наполняла кабину и забивала аромат горячего яичного рулета.
У многих на деревьях и кустах еще висели пасхальные яйца. Кое у кого они провисят до Хэллоуина. А кое-кто повытаскивал во двор всякую мишуру, что призвана украшать лужайки. Начнется сезон охоты, они всю эту чепуху уберут обратно. А то, того гляди, с пулей повстречаешься.
Мне попалась на глаза женщина, не знаю, как зовут, мимо которой я езжу всю свою жизнь; она протирала зеленой тряпочкой блестящий синий шар, переливающийся, будто павлиний глаз. Женщина приветственно помахала мне рукой, и я помахал ей в ответ.
Свою Деву Марию она выставила рядом с миникупальней для птиц; перед ними возвышались два огромных пятнистых гриба, на шляпках у них сидели эльфы. Эта Мария не имела ничего общего с теми серыми каменными скульптурами, которые сейчас все понакупили, у них еще глаза этак скромно потуплены. Нет, у этой старомодной пластиковой статуи взгляд был устремлен в небо, на ней красовалось синее одеяние, а на розовых губах играла легкая улыбка. Маме такие были по душе, нравились их разноцветные одежды и безмятежные белые лица. Таких Мадонн она впервые увидела, только когда после гибели семьи уехала из Иллинойса, и ей подумалось, что это Господь посылает ей знак: здесь твоя жизнь сложится счастливо. Мама ехала по нашей долине и возносила молитвы Богородице.
По дороге домой я совершенно успокоился. Пульс стал нормальным. Руки меня слушались. Мысли не мешались. Меня даже не взбесило, что свадебная фотка родителей опять валяется поверх кучи мусора. Я только вытянул ногу и затолкал фото поглубже.
Когда я подъехал к дому, Элвис приподнял голову. Пес лежал на недогоревшем диване. Паленым разило уже меньше, и Элвис признал мебель своей. Застолбил участок.
Девочки насчет дивана не вспоминали. Побросали на пол в гостиной подушки и устраивались на них перед телевизором. Порой и я к ним присоединялся.
Безмолвная Мисти не появилась на крыльце в ожидании яичного рулета. Джоди не выбежала навстречу за своими печеньем и зонтиком. Вообще-то я о них и думать забыл. Но стоило коснуться ручки входной двери, как меня пронзила ужасная мысль: они все мертвы. Кто-то застрелил их и сложил тела штабелем в гостиной на том месте, где стоял диван. И не разберешь, где кто, пока не посмотришь в пустые безжизненные глаза, взирающие с залитых кровью лиц. У Джоди глаза серые, как у мамы. У Мисти папины темные глаза. У Эмбер радужки голубые, как у меня. Только так и можно разобраться в этой груде тел, застывших рук и ног, в мешанине волос, золотых, рыжих, каштановых…
Элвис зарычал. Прижал морду к земле, наставил уши и оскалился. Шерсть у него на загривке встала дыбом. На шерсти была кровь. Почему-то я знал: на его теле нет ран. Это кровь девочек. Пес был рядом, когда раздались выстрелы. И я был рядом. И рычал он сейчас на меня. Я оглядел себя и увидел кровь на своих ботинках и джинсах. Руки мои сжимали ружье дяди Майка.
Пальцы разжались, и ружье упало на пол. Грохот заставил меня подпрыгнуть. Я опять опустил глаза и увидел, что у входной двери лежит пакет от Йи. Элвис рычал на меня. Всерьез.
– В чем дело, дружок? – спросил я его дрожащим голосом.
Услышав мой голос, пес тут же стих, поднял голову и замахал хвостом.
Я медленно нагнулся, подобрал пакет и заглянул в него. Вдруг печенье Джоди раскрошилось?
Надо будет как-нибудь расспросить Бетти насчет сцен, что разыгрываются у меня в голове. Скорее всего, ничего страшного во всем этом нет, но иногда достает. Кажется, все происходит на самом деле и никакие это не сны, а сама жизнь. Пусть мозгоправ пропишет таблетки. Или изыщет еще какой-нибудь способ борьбы. А то просто засада какая-то, серьезно.
Я открыл дверь. Обычно я никак не сообщаю о своем прибытии, но сегодня крикнул:
– Куда все подевались?
Джоди выбежала из кухни, глаза горят.
– Где ты был? – накинулась она на меня. – Почему так поздно? Мы не могли больше ждать. Есть хотим.
Она издала звук, как могут только маленькие девочки: не то хрюкнула, не то засопела.
– Ты не забыл. Эмбер сказала: обязательно забудешь. Неважно, что тебя задержало, все равно забудешь.
Подбежала ко мне, выхватила пакет, обняла мои ноги. Я погладил ее по шелковистым волосам.
– Ты вроде бы доволен. – Она взяла меня за руку.
– Вот уж нет. Уверяю тебя.
– Ты где был? – приняла эстафету Эмбер. – Мог бы позвонить.
– Да нигде я не был.
– А почему ты в куртке? Все парни, кого я знаю, ходят в шортах, а ты напялил рабочие говнодавы и охотничью куртку. С головой не дружишь, богом клянусь. Совсем больной. А если здоровый, то таких мудаков на всем свете не сыщешь.
Я скинул папашину куртку и повесил на спинку стула. Не затем, чтобы угодить Эмбер, просто в кухне было очень жарко.
– Лучше быть сумасшедшим, чем немодным, ты это хочешь сказать? – спросил я и потянулся за булочками.
– Очень смешно, – фыркнула она.
– На тебе моя футболка, – напомнил я.
Вся троица спит в моих тишотках. Ройся потом в шмотках сестер, ищи свое.
– Сними, – распорядился я, сам хорошенько не понимая, к кому относятся мои слова.
Эмбер злобно осклабилась, и не успел я рта раскрыть, поднялась с места и принялась стаскивать майку через голову. Под футболкой на ней были одни трусики-стринги с бабочками. Перед моими обалдевшими глазами мелькнули ляжки, треугольник ткани, прикрывающий место, где сходились бедра, животик, изгиб грудной клетки… А потом меня скрутило от омерзения. Вовремя.
Я вскочил, схватил ее за руку и силой усадил на стул.
– Ты сказал снять! – орала она.
– Где ты был? – прозвучал голос Мисти.
Мы оба повернулись к ней. Облокотившись о стол, Мисти равнодушно жевала свой яичный рулет. Кошачий ошейник больше не болтался у нее на руке. Он плотно облегал запястье.
– Ты опоздал на целый час.
Я посмотрел на часы на микроволновке, и Эмбер вылетела у меня из головы. Мисти была права.
– Я и не знал, – промямлил я. – Как это я умудрился?
– Может, тебя инопланетяне похитили? – предположила Эмбер. – И стерли память. Какой ужас. Твой первый сексуальный опыт, а ты о нем ничего не помнишь.
Она истерически расхохоталась. Я не стал к ней цепляться, оставил ее слова без внимания. Придумать такое – для Эмбер это достижение.
– Наверное, ты заблудился, – высказалась Джоди, открывая и закрывая свой крошечный зонтик. Улыбнулась умильно: – Мне нужен еще один лиловый.
Этих лиловых у нее штук шестьсот.
– Я уж надеялась, ты свалил навсегда, – продолжала выделываться Эмбер. – И я наконец получу свои права.
Я даже перестал возиться с сосисками. Настала моя очередь смеяться.
– Это не смешно, Харли, – разозлилась Эмбер. – Не можешь же ты меня удерживать вечно. Возьму у кого-нибудь из друзей машину покататься и получу права. Я не сделала этого до сих пор только потому, что ты все равно не подпустишь меня близко к пикапу. Ведь так?
– Ты не сделала этого только потому, что я бы тебя убил. И ты это знаешь.
– У тебя кишка тонка.
– Обойдешься.
– Без чего?
Я обвел глазами кухню. Стулья мамы и папаши стояли где всегда. Мы не стали их никуда передвигать, как не стали делать уборку у них в комнате. А то со СМИРЕНИЕМ был бы перебор.
Мисти сидела прямо напротив меня, ее челюсти равномерно двигались, глаза перебегали с Эмбер на меня и обратно, лицо надменное и спокойное, будто мы уже закончили схватку и осталось только пожать друг другу руки.
Джоди составляла список неотложных дел. Дела все были короткие, за исключением самого последнего. Что она там написала, мне было не разобрать.
– Мне это не по средствам, – медленно и четко проговорил я. – Какое слово здесь тебе непонятно?
– А я все поняла, – объявила Джоди.
– Даже если бы я был величайшим человеком на Земле, у которого одна цель – сделать тебя счастливой, я все равно не смог бы изыскать лишнюю тысячу долларов, чтобы отдать добрым людям с чистыми руками. Понимаешь меня?
Эмбер надула губы и огорченно засопела.
– А как же у папы сходились концы с концами? – пробурчала она.
– Папа хорошо зарабатывал.
– На своем цементовозе?
– Да! – заорал я.
– А почему ты не можешь сесть за руль цементовоза?
– Сесть-то я могу. Работы на цементовозе мне никто не даст. Это большая разница.
Я наконец разглядел, что нацарапала Джоди в конце своего списка: ПАЛАЖИТЬ ЗУП ПАД ПАДУШКУ.
– У тебя еще один зуб выпал? – спросил я кисло.
– Ага, – подтвердила она и показала мне дырку в улыбке.
– И у тебя, конечно, ни гроша, – прошипела Эмбер.
– Харли не платит за мои зубы, – объяснила нам всем Джоди. – Это все зубная фея. Только я не понимаю, почему она дает мне одну монетку за зуб, а Эсме – две. Эсме говорит, потому что у меня паста "Аквафреш", а у нее – "Крест".
– Кстати, насчет Эсме, – буркнула Мисти. – Ее мама передала тебе подарок.
Эмбер уставилась на нее. Фыркнула:
– Тоже мне подарок.
– Вы о чем? – недоуменно спросил я.
– Она заходила сегодня днем и оставила для тебя кулинарные рецепты и книгу, – сквозь зубы проговорила Эмбер. Слова "рецепты" и "книгу" она почти выплюнула. – В гомика превращаешься или вроде того?
– Или вроде того, – сказал я.
– Что такое "в гомика"? – спросила Джоди.
– Да, точно, в гомика, раз не можешь найти себе девчонку.
– Что за книга?
– Огромная, – выпалила Джоди. Эмбер рта не успела раскрыть. – Как телефонный справочник.
– И о чем она?
– Институт искусств Чикаго. – В голосе Эмбер удивление смешивалось с отвращением.
– И на записке номера страниц с картинами, которые, по мнению миссис Мерсер, тебе понравятся, – равнодушно произнесла Мисти.
Эмбер подарила ей еще один свирепый взгляд.
– С каких это пор тебя интересует искусство? – подозрительно спросила она.
– Меня много чего интересует, о чем тебе необязательно знать.
– Извините, пожалуйста, – ехидно протянула Эмбер. – Только странно все это. Дикость какая-то. Миссис Мерсер передает тебе рецепты и книгу. Будто ты женщина или вроде того.
– Или вроде того, – повторил я, и Джоди засмеялась. Я улыбнулся ей.
– Хихикайте, хихикайте, – тряхнула головой Эмбер. – Но эта дамочка – та еще птичка. Надо же, соизволила добраться до нас. А наряжена-то как!
Подумав, я решил отреагировать на последнюю фразу.
– Что не так с ее нарядом? Кроме как в джинсах, я ее не видел.
– Ну да. Только уж очень в обтяжку для ее возраста.
– Ее возраста?
– Просто обалдеть, что она на себя напялила в этот раз.
– И что же она напялила?
– Крошечные розовые шортики и коротенький драный топик из варенки. Позорище. – Эмбер скривилась от омерзения.
– Ты просто завидуешь. Сама в бутике "Фетттн Баг" положила глаза точно на такие же шорты, – сказала Мисти.
– Почему же это позорище? – промычал я, жуя гамбургер и пытаясь представить себе Келли Мерсер в шортах и топике.
– Потому что она – старуха. Жалкое зрелище. Эти дамочки за тридцать считают, что парням приятно на них смотреть?
– Бедная Ким Бейсингер, – сказал я. – Оказывается, на нее противно смотреть.
– Кто такая Ким Бейсингер? – спросила Джоди.
– Ты понял, о чем я, – не сдавалась Эмбер.
Я расправился с гамбургером. Процесс приема пищи занял у меня секунд десять. Достав из холодильника кока-колу, я принялся пить прямо из банки. Обратно к столу садиться не стал – времени нет. И получите – поперхнулся.
– Вот бы посмотреть на тебя, Эмбер, после тридцати. Жду не дождусь, – сказал я, прокашлявшись.
– После тридцати ты меня не увидишь. Я буду далеко.
– Ты будешь жить в трейлере в двух шагах отсюда с пятью детьми и без мужа.
Взгляд ее сочился ядом.
– Знаешь что, Харли? Собралась было оказать тебе услугу, да раздумала. Иди ты лесом!
– Услугу? – засмеялся я. – На работу, что ли, устраиваешься?
– Как насчет девчонки, которая не прочь с тобой встречаться?
В голове у меня замельтешили рецепты, книга и розовые шорты. Пришлось отвернуться. Щеки – хоть прикуривай.
– Неинтересно, – сказал я.
– Ты даже не знаешь, кто она.
– Если кто-то из твоих знакомых, то и знать не хочу.
Я направился к выходу. Мне еще переодеться надо. И так на работу опаздываю. Эмбер заступила мне дорогу.
– Как насчет девчонки, которая не прочь с тобой… – Она помедлила, облизнула губы и прошептала: – Трахнуться.
– Отстань от меня.
– Я серьезно.
– Отвяжись.
– Эшли Броквей. Ее брат Дасти с тобой в одном классе. Она на тебя запала. Дура.
– Сколько ей?
– Как мне.
– Шестнадцать? Проехали.
– В чем проблема? Тебе самому только девятнадцать.
– Мне почти двадцать.
– И что? Однажды ей исполнится семнадцать.
– Забудь.
– Что это ты такой разборчивый? Она не ребенок.
– Она ребенок.
– А сам-то?
Зазвонил телефон. Я попросил Мисти ответить.
– Хочешь узнать, какое у меня предсказание? – пристала Джоди.
– Чудесно, Харли. – Эмбер чуть не уперлась в меня грудями. Лифчика на ней не было. Вот бы посмотреть! Спятил, ни в коем случае! Гадость какая! Типа как выкопать папашу из могилы. – Вот ты, значит, как. Помни, дареному коню в зубы не смотрят.
– Предсказание, – не унималась Джоди.
Эмбер повернулась и, виляя задом, удалилась в душ.
– Это была миссис Шенк, – сообщила Мисти, вернувшись от телефона.
– Кто?
– Шенки живут за Мелоунами. Перед въездом на мост. У них ванна для птиц и прихожая голубая. Даг и Круз ездят с нами на автобусе.
– Кто?
– Она видела, как ты съехал с дороги и простоял так почти час. Говорит, не хотела тебя беспокоить, тем более вид у тебя был "не подходите близко". Хочет убедиться, благополучно ли ты добрался домой.
– Что?
– Нечего было врать, – сердилась Мисти. – Она бы все поняла.
– Что? – повторил я. – Кто?
Мисти вслед за Эмбер покинула кухню. Джоди что-то писала. Я вдруг забыл, что собирался делать.
Звуки гремели у меня в ушах. Слух как-то болезненно обострился. Я слышал, как скрипит по бумаге карандаш Джоди, и знал, что она пишет ПАМАЛИТЬСЯ ЗА ДУШУ ПАПЫ. Я слышал, как Мисти взбивает подушку, чтобы расположиться перед телевизором, и знал, что это та самая плоская, засаленная голубая подушка, которую папаша брал с собой на охоту. Я слышал, как Элвис во дворе обнюхивает свою миску, и знал, что пес голоден. Я слышал, как вода стекает по голому, покрытому пеной телу Эмбер, и знал, каких мест Эмбер касается.
Хорошо бы Бетти на своей шкуре испытала нечто подобное. Может, поняла бы тогда, что некоторые вопросы лучше оставить без ответа.
Я прошел в комнату Эмбер и посмотрел фотки ее одноклассниц в альбоме. Эшли Броквей была не такая уж противная.
Глава 7
Не помню, когда папаша в первый раз ударил меня, но как он впервые прибил Эмбер – помню. Ей было три года, и приходилось серьезно с ней считаться. В ее присутствии нельзя было листать комиксы "Настоящий мужчина", мама сказала, что Скелетор слишком страшный. Меня ругали за разбросанное "Лего" – ребенок может подавиться. Я пикнуть не смел, когда она хватала мои машинки, зато стоило мне прикоснуться к ее кухонному набору, как я получал по башке. Тысячу раз мне самому хотелось ее стукнуть, но тогда досталось бы по первое число.
Папаша поднял на нее руку потому, что она разлила его пиво. Он спокойненько смотрел телевизор, как вдруг – раз! – и схватил ее за руку своей лапой, легко и просто, словно жестянку. Дернул на себя, размахнулся и отвесил оплеуху.
Ничего громче этой пощечины в жизни не слыхал. Вопли Эмбер и то были тише.
Ее глаза наполнились несказанным ужасом, и я увидел в них себя. Не свое отражение, нет, а саму суть своей жизни. Я знал: папаша забрал ее смелость.
Из другой комнаты прибежала мама и застыла в дверях. Ее взгляд призывал меня дать ответ, но я был слишком мал. "Брось его, – хотелось мне сказать, – он обижает нас". Но куда нам было деваться? Мы принадлежали ему. Для меня – для ребенка – отнять у тебя твое кровное означало верх несправедливости.
Мама подхватила Эмбер на руки и унесла, бормоча слова утешения.
В ту ночь Эмбер приснился дурной сон и она забралась в постель ко мне, а не к папе с мамой. Свернулась калачиком и посапывает. А я не спал до самого рассвета, в голову лезли всякие мысли насчет папаши. И такая тоска взяла, не хуже, чем когда впервые увидел, как папаша помочился на искрящийся свежий снег.
Эмбер договорилась о свидании для меня. С Эшли я в жизни словом не обмолвился, да и не хотелось. Я был очень не прочь засунуть в нее часть своего тела и готов был неделю голодать, чтобы наскрести пару монет и охмурить ее. Но подробности ее жизни меня не интересовали совершенно. Мне было плевать, какая музыка ей нравится, и любит ли она родителей, и кем хочет стать, когда вырастет. Здравый смысл должен был мне подсказать: это – дурной знак.
Всю ночь перед свиданием я глаз не сомкнул, все пялился в темноте на лампочку над собой. Неужели я сегодня потеряю невинность? Я гнал от себя эти мысли, ведь точно такая же ерунда не давала заснуть перед встречей с Бренди Кроуи… но ничего не мог с собой поделать.
Возбуждение. Трепет. Желание. Отвращение. Настоящий винегрет. Я понять не мог, откуда берутся такие разные чувства? И такие сильные – а ведь я с этой девчонкой даже не встречался ни разу. Как можно желать человека, совсем тебе не знакомого? Что-то во всем этом было нехорошее. Какая-то дурная заносчивость. Конечно, человек – это звучит гордо, но ведь не до такой же степени.
В конце концов мне удалось заснуть. Не сойти бы с ума. Стояком своим, что ли, заняться? Большинство парней давно бы уже дало волю рукам. А я разложил по полочкам все, что испытывал к Эшли, и выстроил по ранжиру.
Только бы помалкивала. Не лезла со своим мнением, не выражала чувств. Но вместе с тем была бы живая. Теплая.
Рик не отпустил меня на всю ночь с пятницы на субботу, но сказал, я могу уйти пораньше. Спросил: у тебя свидание? Я сказал – нет, но он все равно наплел кассиршам и Баду с Черчем, что я встречаюсь с девушкой.
В самом начале нашей смены, уже в дверях, он громко объявил, что я могу бесплатно снабдиться резинками. Такой вот он парень. Ну что тут скажешь? Такое вот он говно.
– Не обращай внимания, – сказал мне Бад. – Он просто завидует. Даже собственная жена обходит стороной толстозадого.
Кассирши захихикали.
– Это точно, – сказала одна. – А то с чего бы у него детей нет? Бесплодия у жены вроде не нашли, она год назад проверялась по поводу болей в животе.
– Ей делали лапароскопию? – спросила другая кассирша.
Первая кивнула:
– Они делают прокол возле пупка, запихивают в тебя трубку с лазером и телескопом и смотрят твои яичники.