- Господи, почему вы не сказали мне об этом раньше?
- Даже не знаю… - Джеффри покачал головой. - Я не люблю признаваться в том, что болен или плохо себя чувствую. Тем более говорить об этом кому-то. Большинство врачей ведут себя так же. Может быть, это защитная реакция на болезни вокруг. Нам нравится думать, что мы неуязвимы.
- Я здесь не для того, чтобы брать у вас интервью для телевидения, - чуть не кричал Рандольф. - Оставьте это для своих медицинских газет и журналов. Мне нужно знать, почему вы не сказали об этом мне, вашему адвокату! Почему не сказали, что вас видели в этот день с иглой в руке, готового "уколоться"?!
- Наверное, я просто побоялся рассказать вам об этом, - признался Джеффри. - Поверьте, я делал все, что мог, спасая Пэтти Оуэн. Отчет об анестезии доступен любому, и любой, прочитав его, может убедиться в том, что я не лгу. Мне ужасно не хотелось, чтобы здесь звучали темы о моем самочувствии и здоровье. А может быть, я просто испугался, что вы не будете защищать меня так, как положено, если узнаете об этом. Потому что тогда в душе вы могли бы посчитать меня виновным.
- О Господи! - только и простонал Рандольф. Говорить он не мог.
Позже, во время перекрестного допроса, он попытался вернуть ситуацию в прежнее русло. Откуда Регина могла знать, что именно вводит себе доктор Роудс? Наркотик или рингер? - спрашивал он.
Но, как оказалось, Дэвидсон открыл еще не все карты. Следующей свидетельницей он пригласил Шейлу Доденгофф. Как и Регина, Шейла не отрываясь смотрела Джеффри в глаза.
- Мисс Доденгофф, - начал Дэвидсон, - будучи дежурной медсестрой в день трагедии, заметили ли вы что-нибудь странное в поведении доктора Роудса?
- Да, заметила, - с победоносным видом подтвердила Шейла.
- Будьте так любезны, расскажите суду, что же вы заметили, - Дэвидсон явно предвкушал последующий эффект.
- Я заметила у него суженные зрачки, - выпалила Шейла. - Я заметила это потому, что глаза у него очень голубые и зрачков было практически не видно.
После Шейлы Дэвидсон вызвал какого-то известного офтальмолога из Нью-Йорка, написавшего целый том о функции зрачков. Огласив все его звания и достижения, Дэвидсон попросил светилу назвать самый распространенный наркотик, употребление которого приводит к сужению зрачков.
- Вы имеете в виду соматический препарат или глазные капли? - с умным видом переспросил офтальмолог.
- Соматический препарат, - уточнил Дэвидсон.
- Морфин, - уверенно ответил профессор, после чего пустился в пространные рассуждения о нервных центрах Эдингера-Вестфаля, но Дэвидсон не стал долго слушать и перебил его самым бесцеремонным образом. Наступила очередь Рандольфа задавать вопросы ученому офтальмологу.
Адвокат Джеффри попытался хоть как-то смягчить нанесенный удар и выдвинул контраргумент, что его подзащитный принял болеутоляющее от расстройства желудка, а болеутоляющее имеет в своем составе опиум, а опиум содержит морфин, следовательно, именно болеутоляющее и вызвало сужение зрачков. Он также попытался объяснить, что Джеффри понадобилось ввести себе состав Рингера, чтобы подавить симптомы гриппа. Но присяжные не очень к нему прислушивались, особенно после того, как на Библии присягнул хорошо известный терапевт из команды свидетелей Дэвидсона.
- Скажите, пожалуйста, доктор, - елейным голосом запел Дэвидсон, - среди врачей это распространено - вводить себе раствор Рингера, чтобы прервать грипп, как это сделал доктор Роудс?
- Нет, - не согласился терапевт. - Я слышал кое-какие рассказы о честолюбивых практикантах-хирургах, которые делали подобные вещи. Но даже если эти слухи и правда, то широкого распространения такая практика не имеет.
Последний удар был нанесен, когда Дэвидсон пригласил для дачи свидетельских показаний Марвина Хиклмэна, одного из подсобных рабочих хирургического отделения.
- Мистер Хиклмэн, - начал Дэвидсон, - вы убирали одиннадцатую операционную после смерти Пэтти Оуэн?
- Да, убирал, - сказал Марвин.
- Насколько мне известно, вы что-то нашли в контейнере для отходов, который стоял рядом с наркозным аппаратом. Не скажете ли суду, что это было?
Марвин прокашлялся.
- Я нашел пустую ампулу от маркаина.
- А какой концентрации? - поинтересовался Дэвидсон.
- Семьдесят пять процентов.
Джеффри наклонился вперед и прошептал на ухо Рандольфу:
- У меня была ампула с пятью процентами. Я уверен в этом.
Как бы услышав его слова, Дэвидсон задал Хиклмэну следующий вопрос:
- А вы не находили случайно ампулы с пятипроцентным содержанием?
- Нет, - покачал головой Марвин, - не находил.
На перекрестном допросе Рандольф попытался дискредитировать Марвина, но в результате все только испортил.
- Мистер Хиклмэн, когда вы убираете операционные, то всегда роетесь в мусорных бачках с целью проверки содержания того или иного препарата в ампулах?
- Никогда!
- Но в этом случае вы именно так и поступили.
- Да!
- Не могли бы вы объяснить, почему?
- Старшая медсестра попросила сделать это.
Заключительную точку поставил доктор Леонард Симон из Нью-Йорка, знаменитый анестезиолог, которого Джеффри знал. Дэвидсон пригласил его к судейскому столу и сразу же приступил к делу.
- Доктор Симон, рекомендуется ли применять семидесятипятипроцентный маркаин для эпидуральной анестезии беременных женщин?
- Ни за что! - отрезал доктор Симон. - Это противопоказано. Предупреждение большими буквами написано на этикетке, которая приклеена к каждой упаковке, и в инструкции.
- Не могли бы вы сказать, почему его нельзя применять при беременности?
- Были выявлены серьезные побочные эффекты и отклонения, которые приводили к тяжелым последствиям.
- Какие отклонения и эффекты, доктор?
- Токсикоз центральной нервной системы…
- То есть приступы и судороги, не так ли, доктор?
- Да, известно, что его применение приводит к приступам и судорогам.
- А к чему еще?
- К сердечному токсикозу.
- В смысле?..
- Аритмии и остановке сердца.
- Вы имеете в виду, что в данном случае исход был бы летальным, да?
- Абсолютно верно, - подтвердил доктор Симон, забивая последний гвоздь в гроб защиты Джеффри.
Итог получался однозначным: виновен во всем только Джеффри. Симариан, Оверстрит, больница и фармакологическая компания, занимающаяся выпуском маркаина, были признаны невиновными. Присяжные оценили жизнь Пэтти Оуэн в одиннадцать миллионов долларов: на девять миллионов больше, чем могла покрыть страховка Джеффри.
В конце судебного заседания, после процедуры оглашения решения жюри присяжных, Дэвидсон был явно недоволен тем, что так перестарался в отношении Джеффри. Другие обвиняемые и их карманы оказались за опасной для себя гранью, сумму, которую определило жюри, практически не собрать, даже если покрыть ее страховкой Джеффри и всем его заработком до конца жизни.
Сам Джеффри был полностью раздавлен случившимся, и как человек, и как профессиональный врач, видя явную несправедливость, допущенную правосудием. Рушились все его прежние представления о сути своей работы, собственной профессиональной пригодности. Судебное разбирательство, решение жюри совсем доконали его. Теперь ему уже казалось, что он вполне мог ошибиться и использовать семидесятипятипроцентный маркаин!
Джеффри, наверное, окончательно впал бы в депрессию, однако ему не дали времени предаться черной меланхолии. Мало того, что его публично обвинили в приверженности к наркотикам и в том, что в таком состоянии он делал анестезию, - окружному прокурору удалось отнести это дело к разряду уголовных преступлении. Джеффри не поверил себе, когда услышал, что его обвиняют в совершении убийства второй степени. Снова он ждал вердикта жюри - сочтут присяжные его виновным в совершении уголовного преступления или нет.
Тяжелые размышления его в очередной раз были прерваны судебным приставом, который вышел из комнаты судей и скрылся в комнате присяжных. Для Джеффри это было настоящей мукой. Снова нахлынуло на него уже знакомое чувство надвигающейся опасности, не раз преследовавшее Джеффри за эти долгие месяцы судебной тяжбы. Нынешнее разбирательство, посвященное уже криминальному преступлению, мало чем отличалось от предыдущего, гражданского. Просто ставки теперь были больше.
Потерять деньги, даже если их у тебя нет, не страшно. А быть осужденным за уголовное преступление и оказаться в тюрьме на довольно-таки долгий срок - это уже совсем другое дело. Джеффри очень сомневался, выдержит ли он жизнь за тюремной решеткой. Было ли это следствием панического страха перед тюрьмой, который он испытывал с детства, или постоянного напряжения и невроза, преследовавших его уже несколько месяцев, - он не знал. Как бы там ни было, Джеффри обмолвился Кэрол, что лучше провести остаток жизни в другой стране, чем за решеткой.
Он посмотрел на скамью присяжных, теперь пустую. Два дня назад, перед тем как они вступили в свои права, судья напутствовала их серьезной речью. Некоторые ее слова врезались ему в память и сейчас будили в нем неясную тревогу.
- Члены жюри, - обратилась к присяжным судья Джэнис Мэлони, - перед тем как вы признаете обвиняемого, доктора Джеффри Роудса, виновным в совершении убийства второй степени, Штат должен получить веские и несомненные доказательства того, что смерть Пэтти Оуэн была вызвана именно действиями обвиняемого, что по сути эти действия были потенциально опасны для других людей и что они свидетельствуют об искаженном восприятии действительности, при котором возникает безразличие к человеческой жизни. Поступок является потенциально опасным и свидетельствует об искаженном восприятии действительности, если субъект, совершивший его, в нормальном, неаффектном состоянии, расценил бы свой поступок как попытку убить другого субъекта или нанести ему тяжкие телесные повреждения. Таковым же считается поступок, совершенный вследствие неприязни, ненависти или преступной халатности.
Джеффри казалось: сейчас исход дела зависит от того, поверят присяжные, что он принимал морфин, или нет? Если поверят, то его признают виновным в преступной халатности. По крайней мере сам Джеффри действовал бы так, если бы был на месте одного из присяжных. Ведь процесс анестезии, в конце концов, тоже потенциально опасен. Единственное, что отличает его от этого юридического термина, - так это согласие пациента.
Речь судьи, так встревожившая Джеффри, содержала еще и главу о наказании. Судья напомнила присяжным, что когда речь идет об убийстве человека, то, согласно нормам уголовного права, она не сможет осудить Джеффри меньше чем на три года тюрьмы.
Три года! Джеффри мгновенно вспотел и в то же время почувствовал, как по спине у него побежали холодные мурашки. Он провел рукой по лбу - на ней остались капли пота.
- Встать! - скомандовал судебный пристав, появившись из комнаты присяжных. Сказав это, он отошел в сторону. Присутствовавшие в зале суда встали. Многие вытягивали шеи, пытаясь по лицам присяжных прочитать, какой вердикт они вынесли.
Занятый своими мыслями, Джеффри очнулся при звуках голоса судебного пристава. Он слишком быстро вскочил на ноги, у него так резко закружилась голова, что он был вынужден ухватиться за стол.
Присяжные неторопливо входили в зал. Никто из них не смотрел на обвиняемого, каждый старался отвести взгляд куда-то в сторону. Сам Джеффри не мог понять, хорошо это или плохо. Он хотел было спросить об этом Рандольфа, но потом испугался и передумал.
- Ее Честь судья Джэнис Мэлони, - провозгласил судебный пристав. Из комнаты появилась судья Мэлони, худенькая женщина с пронзительным взглядом, и направилась к своему столу. Не глядя в зал, она стала раскладывать на столе бумаги и разные предметы, отодвинула в сторону графин с водой.
- Можете садиться, - объявил пристав. - Члены жюри, останьтесь, пожалуйста, стоять.
Джеффри сел не отрывая глаз от присяжных. Никто из них так ни разу и не взглянул на него. Он уставился на светловолосую женщину, стоявшую у края первой скамьи присяжных, - она показалась ему добрее и отзывчивее других. Во время заключительной процедуры судебного разбирательства она часто на него смотрела. Что-то подсказывало Джеффри, что она жалеет его и сочувствует ему. Но сейчас она стояла сцепив перед собой руки и не отрывая глаз от пола. Это его очень обеспокоило.
Судебный секретарь откашлялся. Он сидел как раз сзади и немного правее Джеффри. Прямо перед ним лежала книга с записями судебных протоколов.
- Обвиняемый, встаньте, пожалуйста, чтобы заслушать решение суда присяжных! - исполнил секретарь свою арию.
Джеффри начал вставать. Сейчас это оказалось почему-то намного труднее, чем раньше. Теперь уже все члены жюри смотрели на него не отрываясь, с такими же каменными лицами. Джеффри почувствовал, как каждый удар сердца гулким эхом отдается у него в ушах.
- Мадам форперсон,- сказал секретарь. Та, кого он назвал, была симпатичная женщина лет тридцати, и выглядела она как профессионал. - Пришло ли жюри к единому мнению по поводу вердикта?
- Да.
- Судебный пристав, возьмите, пожалуйста, вердикт у мадам форперсон, - распорядился секретарь суда.
Пристав подошел к женщине, взял у нее из рук практически чистый лист бумаги и передал его судье.
Слегка откинув голову, судья быстро его оглядела, кивнула и неспешно передала лист судебному секретарю.
Казалось, судебный секретарь тоже никуда не спешит. Непонятная задержка так и ударила по нервам Джеффри, и без того натянутым, как струна. Он стоял перед присяжными, которые уже решили его судьбу, а судебные исполнители издевательски терзали его, соблюдая свой архаичный протокол. Сердце у него билось с невероятной скоростью, ладони стали мокрыми, в груди начал разгораться самый настоящий костер.
Судебный секретарь долго откашливался, но в конце концов повернулся к жюри присяжных.
- Итак, мадам форперсон, что вы можете сказать: виновен ли обвиняемый в совершении уголовного преступления, классифицируемого как убийство второй степени, или он невиновен?
Джеффри почувствовал, как у него от страха задрожали колени. Пришлось опереться левой рукой о край стола. Честно говоря, он был не особенно религиозным, но в эту минуту неожиданно для себя он вдруг взмолился: "Пожалуйста, Господи…"
- Виновен! - ровным, каким-то деревянным голосом ответила мадам форперсон.
Судебный зал медленно поплыл у Джеффри перед глазами, ноги у него подкосились. Стараясь устоять, он схватился за стол обеими руками. В этот момент Рандольф вовремя поддержал его под правую руку.
- Это только первый раунд, - прошептал он ему на ухо. - Мы подадим апелляцию на это решение.
Судебный секретарь бросил неодобрительный взгляд в их сторону и, повернувшись к присяжным, сказал:
- Мадам форперсон и члены жюри, согласно вынесенному вами вердикту суд примет решение об определении меры наказания. Все ли присяжные согласны с тем, что обвиняемый виновен в совершении вышесказанного преступления?
- Да.
- Вы подтверждаете это?
- Да, - хором ответили присяжные.
После чего судебный секретарь снова вернулся к записям в толстых судебных журналах, а судья приступила к обряду прощания с присяжными. Она благодарила их за то, что они нашли время прийти в суд и рассмотреть это дело, особенно отмечая важность коллегиальности их работы как гарантии сохранения двухвековой традиции осуществления правосудия.
Джеффри тяжело опустился на стул, чувствуя, как у него немеют руки и ноги. Рандольф что-то говорил ему, пытаясь втолковать, что при рассмотрении дела о преступной халатности судья ни за что не должен был поднимать вопрос о принятии обвиняемым того или иного наркотического средства.
- Кроме того, - Рандольф, наклонившись, смотрел Джеффри прямо в глаза, - все эти доказательства и улики являются косвенными. Не привели ни одной веской улики, доказывающей, что ты принимал морфин. Ни одной!
Но Джеффри его не слышал. Решение суда оказалось для него слишком неожиданным и страшным, чтобы обсуждать его законность. В глубине души он понимал, что при всех своих опасениях и страхе он по-настоящему никогда не верил, что будет осужден. Это было невозможно, потому что он не был виноват. До этого Джеффри не имел дела с юридической системой и искренне считал, что правда всегда выплывет на свет, даже если его в чем-то и ущемят. Но на практике оказалось все наоборот. От этой уверенности не осталось и следа, и теперь ему надо готовиться к жизни в тюрьме.
В тюрьме! Джеффри был в шоке. В этот момент подошел судебный пристав и надел на него наручники, как бы ставя обвиняемого на место, которое тот стал занимать после решения суда. Еще не осознавая случившееся, Джеффри поднял глаза и посмотрел на отполированные сотнями других рук кандалы. С ними он походил на настоящего преступника много больше, чем после решения жюри. К душевной тяжести добавилось новое чувство - панический страх перед замкнутым пространством.
Рандольф промямлил что-то подбадривающее. Судья все еще прощалась с присяжными, Джеффри ничего не слышал, ощущая, как постепенно его переполняет свинцовое отчаяние. Мысль о том, что его упрячут за решетку, в маленькую камеру, вызывала ужасные воспоминания о том, как в детстве старший брат набросил на него одеяло и не выпускал из-под него около получаса.
- Ваша Честь! - напомнил окружной прокурор, когда члены жюри покинули зал заседаний. - Штат ходатайствует о вынесении конкретного приговора.
- Отклоняется, - заявила судья. - Суд назначит день вынесения приговора после того, как дело будет рассмотрено департаментом по условному заключению. Когда представляется для этого наиболее подходящее время, мистер Льюис?
Судебный секретарь быстро пролистал журнал заседаний.
- Седьмого июля.
- Ну что ж, значит, седьмого июля, - подтвердила судья.
- В таком случае Штат требует отказать подсудимому во внесении залога за временное освобождение из-под стражи до вынесения приговора или же значительно увеличить сумму залога, - не успокаивался прокурор. - Обвинение считает, как минимум, она должна быть увеличена с пятидесяти тысяч до пятисот.
- Хорошо, господин окружной прокурор, - согласилась судья, - давайте послушаем ваши аргументы.
Окружной прокурор вышел из-за стола и обратился лицом к судье. По его мнению, серьезный характер преступления и вынесенный по этому поводу вердикт жюри предполагает более высокий залог, чтобы компенсировать жестокость преступления. К тому же ходят слухи, будто подсудимый задумал куда-нибудь уехать, только бы не нести ответственности перед законом.
Судья повернулась к Рандольфу. Рандольф встал.