Ему стало страшно - а вдруг она узнает, что трубка стоила двести пятьдесят франков?! Он перевел разговор на другую тему.
- Кажется, мать просила тебя купить голубую шерсть?
- Да. Она хочет, чтобы я связала Эрнесту свитер.
Интересно, сколько стоит мех, который носит Камелия? Малуан вспомнил, как однажды, целуя девицу, он прикоснулся к теплому и надушенному меху. В мехах он не разбирался и спросил об этом у дочери. Анриетта высокомерно ответила:
- Держу пари, что он искусственный! А женщина эта - шлюха. Я ее знаю. По утрам она приходила в мясную лавку в грязном халате и стоптанных туфлях.
- А искусственный мех сколько может стоить?
- Пожалуй, три сотни франков.
Он выпил вторую рюмку кальвадоса и вынул для расплаты с официантом пятисотфранковый билет.
- Пошли!
- Куда?
- Увидишь!
Бывают дни, когда алкоголь не действует или просто вызывает головную боль, иной же раз он вселяет в душу надежду и оптимизм. Так было сейчас с Малуаном. Глаза его блестели и, выходя, он тайком дружески помахал Камелии.
Стемнело. Витрины светились огнями. Зонты прохожих сталкивались. Малуан заметил на одной молодой женщине элегантный голубой плащ и тут же решил купить дочери такой же. С безразличным видом и легкой улыбкой он завел Анриетту в магазин "Новые галереи" и провел к секции непромокаемой одежды.
- Покажите нам голубые плащи, - сказал он продавщице.
- Хлопчатобумажные или шелковые?
Пока дочь примеряла, он думал об инспекторе Скотленд-Ярда, именно ему адресуя вызывающую улыбку. Малуан бросал вызов не только инспектору, но и простофиле-жандарму, своему утреннему собеседнику, и маленькому комиссару по особым делам, который все еще, вероятно, бегал под дождем как одержимый.
- Сколько? - спросил он.
- Сто семьдесят пять франков. К плащу мы можем предложить подходящий берет.
Он купил и берет за двадцать франков, потом стал оглядывать полки - нельзя ли еще что-нибудь приобрести.
- Останетесь в плаще, мадемуазель?
- Само собой разумеется! - И она дала свой адрес, чтобы ей отослали старое пальто.
На улице Малуана и его дочь охватило еще более праздничное настроение. Прохожие это замечали по их возбужденным, улыбающимся лицам. Малуан решил про себя, что может полностью израсходовать взятые в коробке пятьсот франков.
- Туфли у тебя еще хорошие?
- Они не промокают, но к голубому плащу не подходят.
Купили и туфли. Было радостно подойти к кассе и спросить с самым равнодушным видом, будто сумма не имела для них никакого значения:
- Сколько с нас?
Мадам Малуан пробегала бы по городу полмесяца, прежде чем выбрала такую пару обуви! Жандарма, видно, уже сменили к этому времени. Может, вообще сняли с поста - нельзя же вечно охранять берег из-за того, что сбежал один человек.
- Ты довольна, Анриетта?
- О да! Но что скажет мама?
Его глаза совсем сузились, он молча подвел дочь к магазину перчаток:
- Войди!
Анриетта уже с беспокойством поглядывала на возбужденное лицо отца.
- Вам перчатки на меху или на шерстяной подкладке?
- Те, что получше.
Самое удивительное, что ему хотелось плакать от радости и волнения, он словно жил теперь в каком-то ином мире. Не будь он богат, сидел бы сейчас дома, что-нибудь мастерил, как всегда после полудня, или играл в домино в кабачке.
- Купи перчатки и для матери. Она будет довольна.
- Я не знаю ее размера.
- Если они не подойдут, мы их обменяем, мадемуазель, - поспешно сказала продавщица.
Продавщицы все были любезны. В соседнем магазине, где они покупали чулки, Анриетту величали "мадам", и Малуан отвернулся, чтобы спрятать улыбку.
Все это прекрасно, но на что мог надеяться человек, укрывшийся в сарае? У него нет ни гроша. Полиции известны его приметы.
Вдруг Малуана перестали интересовать покупки дочери. Убийца забрался в его сарай. Не собирается ли он под покровом ночи проникнуть к Малуану? Дом он знал. Знал и то, что Малуана по ночам не бывает дома.
В газетах множество историй подобного рода: преступник, разыскиваемый правосудием, понимая, что ему терять уже нечего, проникает в стоящий на отшибе дом или ферму, убивает женщин и стариков, забирает деньги, опустошает кладовку с припасами.
- Сколько? - спросил Малуан кассиршу упавшим голосом.
Анриетта заметила, что отец переменился в лице, и тихонько сказала:
- Ты считаешь, что это слишком дорого?
- Да нет же!
- Ты рассердился?
- Говорю тебе - нет!
Малуан не любил Эрнеста, потому что все находили в нем сходство с дядей, а мать всегда защищала сына от поучений отца. Но все же он купил ему новый ранец и акварельные краски. Анриетта несла покупки, дождь поредел, но капли воды стучали по их бумажной обертке.
Что бы еще купить? Теперь, когда он разменял и тысячефранковый билет, не было смысла останавливаться. Но мысль - купить что-нибудь для себя - даже и не приходила ему в голову.
- Ты должен купить себе новую фуражку, папа.
Ах да! Фуражку железнодорожника. Но почему не всю форму?
- Зайдем сюда на минутку!
Это было бистро, и у бара он проглотил аперитив, чтобы вернуть хорошее настроение. Он даже не имел права оставаться ночью дома, чтобы охранять свою семью!
- Что ты выпьешь?
Анриетта покачала головой.
- Ничего. Не хочется пить.
- И все-таки налейте ей рюмочку, - сказал Малуан официанту. - Пей уж, вреда не будет. Где тут есть меховой магазин?
- Напротив почты.
Малуан пьянел, от навязчивых мыслей становился упрямее. У меховщика он вел себя не слишком любезно.
- Сколько стоит лиса?
- Настоящая? От пятисот франков и выше.
- Покажите.
Дочь потянула его за рукав.
- Не нужно! Мама рассердится. Подделка тоже хороша.
- Отстань!
Чувство опьянения у Анриетты стало проходить, но оно вернулось, как только мех обвил ее шею. Это была рыжая лиса, не подходившая к плащу.
- Оставите ее на себе?
Еще бы, конечно, оставит! Они снова вышли на улицу.
- Не пора ли возвращаться? - забеспокоилась Анриетта.
Она перешла на другую сторону тротуара, чтобы пройти мимо мясной лавки, но жалюзи были опущены, в лавке никого не было. На углу какая-то женщина расспрашивала прохожего. Малуан обратил на нее внимание, так как она говорила по-английски. На ней был черный костюм, легкий не по сезону. У женщины были неправильные черты лица, рыжие волосы выбивались из-под шляпки, тонкую шею украшала золотая цепочка с медальоном.
- Купи-ка газеты, - сказал он дочери.
Малуан старался не глядеть на застекленную будку. Когда они обходили кафе "Швейцария", чтобы выйти на набережную, то вновь столкнулись с Камелией, которая разговаривала в укромном местечке с английским инспектором.
Малуан ускорил шаг. Его не в чем упрекнуть! Он не сделал ничего дурного. Нахмурив брови, он обдумывал, как покончить с сараем. А потом пусть пройдет несколько недель или месяцев, и тогда можно будет попроситься на пенсию.
Он уехал бы куда-нибудь, ну хотя бы на каннское побережье. Купил бы парусную лодку с мотором и удил бы рыбку в свое удовольствие.
- Я все думаю, что скажет мама.
По мере приближения к дому беспокойство Анриетты возрастало. У Малуана оставалось ровно столько времени, чтобы успеть переодеться и поужинать, перед тем как уйти на работу.
Не попытается ли тот человек ночью выйти из убежища? За плоскодонкой лежат инструменты. Доски можно выпилить…
Как скверно Малуан себя чувствовал, когда не знал, где клоун, но еще ужаснее знать, что англичанин в сарае! Разве клоун колебался, перед тем как убить своего напарника? Нет! Он убил его так просто, так хладнокровно, что просто уму непостижимо. Может, именно поэтому Малуан не испытал потрясения.
Если клоун не ел со вчерашнего дня, то, наверное, совсем пал духом?
Не лучше ли тихо, не привлекая ничьего внимания, поговорить с ним через стенку и предложить часть банкнот?
- У нас кто-то в гостях, - заметила Анриетта, когда они подходили к дому.
- Почему ты так думаешь?
- Коридор освещен.
Когда чужих не было, свет в прихожей не зажигали.
- Ключ взяла?
Анриетта открыла дверь. Послышались голоса. Дочь решила оставить одежду и покупки в коридоре, но отец подтолкнул ее к кухне.
Там находился шурин со своей женой.
- А я и не знал, что вы должны прийти, - сказал Малуан, не глядя им в лицо.
В тот же миг раздался возглас матери:
- Анриетта, что это такое? Это тебе отец купил?
Она ощупывала плащ, шляпу, перчатки, посматривая на мужа с возрастающей тревогой.
- А мне ничего не купили? - захныкал Эрнест, развязывая пакет с чулками.
Золовка нашла плащ слишком кричащим. Шурин промолвил:
- Я только что говорил сестре, что ты неправильно поступил, забрав с надежной работы Анриетту, ведь она служила у торговцев, имеющих деньги.
На кухне собралось слишком много народа. Говорили все разом. Анриетта показывала туфли. На плите что-то подгорало.
- По теперешним временам трудно найти хорошее место.
Малуан опустил голову, как разъяренный бык. Все вокруг были возбуждены. Он чувствовал, что среди этой суматохи ему так и не удастся прийти к какому-то конкретному решению.
VIII
Застекленная переборка отделяла холл от столовой, мадам Дюпре могла руководить обслуживанием клиентов со своего места: одно окошко связывало ее со столовой, второе - с кухней.
- К черту все! - наконец пробормотал он и открыл дверь.
Он поднялся в спальню, чтобы переодеться.
Этим вечером было малолюдно. К ужину зашла пара, спросившая стоимость блюд: молодожены скромного достатка, которые отправлялись в Лондон в свадебное путешествие. Их посадили в левый угол, где они и стали есть, подавленные пышностью серебряных приборов и фрака Жермена.
За столом сидели только англичане, если не считать представителя какой-то фирмы, приехавшего в Дьеп на пару недель. Старый Митчел с дочерью расположился по одну сторону стола, инспектор Молиссон - по другую.
Ужин проходил в тишине, и мадам Дюпре знала, что до конца его все будут молчать. Так было всегда, если в зале не накрывали по крайней мере пять столов. Поскольку зал пустовал, Жермен подавал кушанья очень быстро и накидывался на пустые тарелки, точно коршун на добычу.
Когда он стал разносить сыр, хлопнула входная дверь. Послышались неуверенные шаги, и появилась молодая женщина. Она застенчиво огляделась по сторонам.
- Хотите снять номер? - громко спросила хозяйка.
Женщина ответила по-английски, и мадам Дюпре позвала Жермена, который немного знал этот язык.
Молиссон увидел женщину из столовой и поднялся, чтобы узнать причину ее взволнованности.
- Это жена Брауна, - прошептал он, перед тем как направиться в холл. - Хотел бы я знать, что ей здесь нужно.
- Я знаю! - Эва Митчел тоже встала, положила салфетку на стол и вызывающе улыбнулась инспектору. - Это я вызвала жену Брауна телеграммой.
Она не теряла ни минуты, нисколько не колебалась, как будто все предусмотрела заранее. Еще с порога холла Эва спросила по-английски:
- Миссис Браун, если не ошибаюсь? Будьте любезны пройти со мной в салон. Я мисс Митчел.
Миссис Браун было под тридцать; когда-то, лет десять назад, она была, видно, очень хороша какой-то хрупкой красотой, которая еще не исчезла, но несколько потускнела. Когда она выходила замуж за Брауна, то была одной из герлз в третьеразрядной труппе. Незаметная и покорная, она как бы просила прощения за то, что вообще существует на свете.
Эва Митчел присела на ручку кресла и закурила сигарету.
- Нет ли у вас вестей от мужа?
- Нет. Он должен быть в Роттердаме. Когда пришла ваша телеграмма, я подумала, что с ним произошел несчастный случай.
- Чем, по-вашему, занимается мистер Браун?
- Разъезжает с рекламой театрального грима и париков, производимых одной французской фирмой.
- Если он так сказал вам, то солгал. Муж ваш грабитель, а господин, что находится рядом с моим отцом, - инспектор Скотленд-Ярда, которому поручено его арестовать.
Она сказала это так просто, что миссис Браун окаменела, широко открыв глаза и даже не пытаясь протестовать.
- Мой отец, которого вы видите, директор "Палладиума" Гарольд Митчел.
Миссис Браун слегка поклонилась, скорее ослепленная этим именем, чем напуганная обвинениями девушки.
- Ваш муж украл у него более пятисот тысяч фунтов.
Молиссон наблюдал за женщинами через стекла перегородки: ему показалось, что миссис Браун, стоявшая перед мисс Митчел, готова сделать все, что ей прикажет собеседница.
- Если вам нужны доказательства, могу пригласить инспектора.
Но та покачала головой.
Именно в это время Малуан вошел в свою застекленную будку, сказав, как обычно:
- Привет!
- Привет, старина! Что с тобой? - спросил товарищ.
- Со мной? А что со мной может быть? - Он поставил на печку бидон, выложил на стол бутерброды и вынул из кармана газету. - Порт все еще кишмя кишит жандармами?
- Теперь они совершают обходы - огни от их электрических фонарей мелькают во всех закоулках порта.
Эва Митчел действовала решительно, она не давала своей собеседнице опомниться.
- Эти деньги - все, что у нас с отцом осталось. Если Браун вернет их, мы выделим ему часть и не станем возбуждать дела. Если же он откажется, то будет осужден и повешен за убийство.
- За убийство?
- Здесь, в Дьепе, три дня тому назад ваш муж убил своего сообщника Тедди. Вы знаете Тедди, не так ли?
- Он рекламировал товары той же фирмы, что и муж.
- Другими словами, они вместе проделывали свои номера. Браун очистил контору моего отца и присоединился к Тедди в Дьепе. Видно, при дележе они поскандалили, и ваш муж убил Тедди. Не верите, позовите инспектора. Теперь Браун скрывается где-то в городе, и именно вы должны его найти, чтобы передать то, что я сказала. Деньги у вас есть?
- Я уехала из Ньюхевена с двумя фунтами.
- Вот еще два. Поесть и переночевать можете здесь. Это недорого.
- Чего вы от меня хотите?
Она еще не плакала, но была уже близка к тому, постепенно начиная осознавать происшедшее.
- Решайте сами. Ищите! Дайте объявление в газету. Возможно, инспектор вам что-нибудь посоветует.
Эва Митчел вернулась к столу и принялась за десерт. Молиссон смотрел на нее с изумлением.
- Что вы сказали ей?
- Правду. Она скорее найдет мужа, чем мы. Может, он сам придет, узнав о ее прибытии.
- А если она его найдет?
- Этого я и добиваюсь.
- Но ведь он совершил преступление…
- Во Франции! Нас это не касается. Пусть этим занимается французская полиция.
Отец наблюдал за дочерью с неменьшим удивлением, к его восхищению примешивалось чувство смущения.
- Почему ты ничего не сказала нам?
- Потому что вы могли помешать мне.
Эва сидела спиной к застекленной перегородке салона, и только инспектор по-прежнему видел миссис Браун, которая вся съежилась в кресле, закрыв лицо руками. Молиссон положил салфетку на стол и вышел в салон. Молодая женщина подняла голову на шум шагов и, увидав инспектора, спросила:
- Это правда?
- Правда, - ответил он, садясь рядом. - Браун в тяжелом положении. Раньше ему угрожала только тюрьма, но теперь…
- А правда ли, что если он вернет деньги, то…
- Да, Митчел отзовет свою жалобу. Скотленд-Ярд не станет его разыскивать. Им займется французская полиция. Но уж это будет дело Брауна - ускользнуть от нее. На кого вы оставили мальчиков?
- Мальчика и девочку, - машинально поправила она. - За ними присмотрит соседка. Но скажите, что я должна делать?
Инспектор посмотрел на Митчелов, продолжавших есть, закурил трубку.
- Самое мудрое, вероятно, это ходить по городу, заглядывая в самые уединенные места. Дьеп невелик. Есть шанс, что Браун вас заметит.
Ей было страшно. Страшили пустынные улицы и даже встреча с мужем. Молиссон не знал, что еще сказать.
- Прежде всего я вам советую поужинать и лечь спать. Завтра у вас будет достаточно времени, чтобы принять решение.
И она осталась одна в маленьком салоне, куда зашла хозяйка, чтобы спросить - не хочет ли мадам поужинать? Она не поняла. Мадам Дюпре жестами объяснила, но миссис Браун покачала головой.
- Увидите, она его найдет, - утверждала Эва Митчел, - знаю, ей трудно, но и отцу в его возрасте нелегко остаться без денег, когда он сам обогатил стольких актеров.
Молодожены встали из-за стола, перешли в салон, но тут же его покинули, увидев женщину с красными от слез глазами. Спросив у хозяйки, есть ли в городе кино, театр, они направились туда.
В "Мулен Руж", на своем обычном месте у бара, сидела Камелия с блуждающим взглядом и горькой складкой у рта. Хозяин кончил читать газету.
- Ты его знала?
- Малыша? Да. Его звали Тедди. Он приезжал во Францию почти каждый месяц и всегда вспоминал обо мне. Я знала, что он занимается опасным и необычным делом. В определенные моменты люди могут проговориться, но он был не из таких. Это был настоящий джентльмен, как они любят говорить. И вежливый, хорошо воспитанный.
Камелия замолкла.
- Не играйте этот вальс, - закричала она музыкантам и объяснила хозяину: - Именно эту мелодию играли, когда он был здесь в последний раз с тем худым верзилой. Я предложила ему потанцевать, но он ответил, что сейчас занят и вернется попозже. Мне не понравилось лицо его товарища, и я тихо сказала Тедди: "Остерегайся своего дружка!" У меня всегда бывает предчувствие. Так было, например, когда умер брат… И тут Тедди мне подмигнул. Они выпили три или четыре рюмки виски, бармен должен помнить, и ушли. Я танцевала с Деде… А на душе было тоскливо. Я словно чувствовала, что Тедди не вернется. На следующий день я два или три раза встречала его дружка. Даже говорила с ним. Но еще ничего не знала, иначе тут же позвала бы легавых…
Ее слушали официант и таксист, который каждый вечер заезжал в кабаре пропустить рюмочку.
- Все спрашиваю себя: куда бы это убийца мог укрыться? - сказал хозяин, наливая рюмку Камелии…
Миссис Браун вышла из отеля, никому не сказавшись. Однако инспектор, опасаясь, как бы она не наделала глупостей, последовал за ней. Города она не знала и сперва шла вдоль дамбы в темноте. Было безлюдно. Затем вернулась, дошла до освещенной улицы, прошла еще немного и, сама того не подозревая, оказалась в центре города.
Шла она спотыкаясь, как очень усталый человек. Порой пускалась бежать или внезапно останавливалась, лишенная сил. Прохожие оглядывались на нее. Молиссон, видевший только ее спину, догадывался, что она плачет, и спрашивал себя: в чьих интересах действовала Эва - старика отца или своих?
Он был недоволен и предпочел бы сам сообщить миссис Браун это ужасное известие, чем быть свидетелем того, как светловолосая девчонка Эва без колебаний доводит до конца задуманный план.