- Я ничего такого не заметил, - ответил Криспин. - Но ты ведь знаешь, я не особо наблюдательный. Единственное, что было нового, то есть о чем можно сказать, что это новое, - приехал брат одного из канадских пасторов. Молодой такой мужик, не похож на священника.
- А когда он приехал?
- Месяц назад, - ответил Ореха. - На прошлой неделе он был в Шанхае. Я отвозил его в аэропорт.
- Как его зовут?
- Тони. Фамилии я не знаю.
Ореха почесал лысину, пытаясь припомнить еще какие-нибудь детали. Потом встал, сходил за чайником и налил нам еще кипятку в чашки.
- Где он ночует?
- С ними, в домике для гостей.
- Понаблюдай за ним, пожалуйста, - сказал Чжэн повелительным тоном. - Про то, о чем мы говорили, - никому ни слова. Понятно?
- Да, да, ни слова.
Потом Ореха подошел к Чжэну и сказал ему тихо:
- Ты что-нибудь о моем деле знаешь?
- Я им занимаюсь.
Когда мы вышли из хибарки, пекинский воздух показался мне чистым, как океанский бриз.
- Какая проблема у Орехи?
- Я прошу прощения, но это конфиденциальная информация.
- Ну, не важно. - Я пожал плечами.
Мы вернулись в машину. Небо стало приобретать сиреневатый оттенок. Казалось невероятным, но мы пересекали улицу за улицей до тех пор, пока не наступила ночь. Вскоре Чжэн остановил машину и указал мне пальцем на какое-то здание. Здание, где все окна светились.
- Ваша гостиница, - пояснил он. - Идите пешком. Будет неудобно, если я довезу вас до дверей. Завтра возьмете такси и покажете водителю эту карточку. Жду вас в десять утра.
* * *
Прогуливаясь по окрестностям озера Бейхай, Гисберт Клаус дал некоторый отдых своей душе гуманитария, измученной открытиями, тайнами и загадками. Он любовался цветами лотоса, следил взглядом за лодками влюбленных, которые кружились по поверхности воды, рассматривал прибрежный тростник. На набережной было много зелени и традиционные дома с крышами из желтого фарфора; в центре же, на островке, куда можно было попасть по мраморному мостику, находился маленький холм. - Нефритовый холм с белой пагодой, в тибетском стиле, откуда открывался величественный вид на Пекин: башни императорского дворца, здания ЦК коммунистической партии, небоскребы и шпиль телебашни. Это красивое место располагало к размышлениям. Любуясь панорамой, Гисберт почувствовал странный жар в груди. Любовь. Он мало времени провел в Пекине, но уже любил этот город.
В парке дул свежий ветерок, шумели дубы и кедры. Гисберт лег на траву, чтобы поразмышлять, но через несколько минут заснул спокойным сном.
Ровно в шесть он явился на встречу с букинистом.
- Профессор, - поприветствовал его букинист. - Для меня большая честь принимать вас во второй раз. Ваше присутствие в этой скромной книжной лавке делает нам честь. Прошу в кабинет.
Кот одним прыжком оказался на руках у хозяина. Зверек знал: если дать тому уйти, его оставят за дверью. Хозяин снова пригласил Гисберта на чашечку чая.
- Надеюсь, вы остались довольны вашей вчерашней покупкой, - сказал букинист.
- Даже очень, - ответил Гисберт Клаус. - Я хотел еще раз поблагодарить вас. Всю ночь провел, рассматривая приобретения, наслаждаясь запахом бумаги и переплета. Книги - это очень красивые предметы.
- Я такого же мнения, поэтому и владею книжным магазином, - ответил тот, поглаживая кота. - Я вырос среди книг, потому что отец был профессором философии в университете. Это было очень давно. Японцы заняли Маньчжурию, а в Пекине все, включая моего отца, были за Гоминьдан. Коммунистические восстания гремели далеко на юге. Наша страна велика, профессор.
- Вы помните то время? - спросил Гисберт.
- Мне шестьдесят восемь лет, но у меня хорошая память.
Хозяин поднял глаза. Он глядел в одну точку на потолке, но не видел ее. Он вспоминал.
- Я вступил в войска Гоминьдана, чтобы сражаться против японцев, когда Мао и Чан Кайши объединили свои силы. Потом война в Европе закончилась, Япония капитулировала. Именно тогда начался Великий поход. Никто и рисового зернышка не давал за Мао и его армию, составленную из крестьян-голодранцев, но я им симпатизировал. В первый раз у кого-то была государственная идея, которая совпадала с моей. Нужно было создать современную нацию. Я поехал в Хинан. Мне удалось пересечь линию фронта, я работал преподавателем на территории, освобожденной Красной Армией. Потом поверженный Чан Кайши покинул Пекин и бежал на Тайвань. Благородные бежали вместе с ним, а мы основали нашу республику. И дня не проходит, чтоб я не вспоминал гордость, которую испытал в тот год первого октября. Я вас утомил?
- Ни в коей мере, - сказал Гисберт. - Я знаю историю, но услышать о событиях от вас - честь для меня.
- Вы очень любезны. Как я уже говорил, моей мечтой были книги, и вот я открыл книжную лавку. Но тут начались трудности. Мы были очень бедны. Люди умирали от голода, я чувствовал себя ненужным. Тогда я закрыл магазин и пошел работать вольнонаемным в сельскохозяйственный кооператив. Позже, во время культурной революции, на меня донесли. Кто-то вспомнил, что я держал книжную лавку, и однажды ночью красные солдаты арестовали меня. Мне повезло, меня всего лишь задержали на несколько месяцев. После тюрьмы отравили в исправительную колонию, и там я провел семь лет - семь долгих лет без книг, профессор. Мое лекарство было простым: вспоминать прочитанное. Каждую ночь я перечитывал в уме какую-нибудь книгу, так я смог все выдержать. Наконец меня посчитали исправившимся и позволили вернуться в Пекин. В начале восьмидесятых мне удалось открыть этот книжный магазин. Я ограничивался тем, что продавал коммунистическую литературу и работы партийных авторов, но получал много книг от простых людей, тех, что сохранили их и хотели продать. Так я смог снова собрать библиотеку. Сейчас все изменилось. Власти контролируют списки книг, но стали более снисходительны. Каждое утро я дрожу от нетерпения, представляя, что мне принесли мои клиенты. Мне нравится наблюдать, как покупатель уходит, довольный покупкой; но еще больше мне нравится наблюдать, как какой-нибудь бедный человек приносит пакет, завернутый в газетные листы, разворачивает передо мной на прилавке и начинает рассказывать, что дедушка умер и оставил ему библиотеку, что они собираются продавать дом и что места для книг больше нет. Забавно, профессор, но у большинства людей, которые собирают библиотеки, наследники не интересуются книгами. Я нахожу это трагичным.
- Согласен, - сказал Гисберт. - Ну, со мной, во всяком случае, такого не случится, потому что у меня нет ни детей, ни племянников. Моими наследниками будут читатели библиотеки Гамбургского университета.
- Им очень повезло, - ответил букинист, вставая. - Простите, профессор, но я только что сообразил, что происходит нечто необычное: мы не представились друг другу. Мое имя - Чен Бяо.
Он протянул руку.
- Гисберт Клаус.
После этого букинист снова сел на свое место.
- Вчера вечером я говорил по телефону с моим коллегой из Шанхая, - продолжил он. - Возможно, на будущей неделе тот получит еще одну книгу Ван Мина. Я знаю обо всем, что есть интересного в книжных магазинах Пекина, и могу вас уверить - только чудом вы здесь можете найти что-нибудь новое для себя.
Гисберт поблагодарил хозяина за хлопоты и стал наблюдать за котом. Он потягивался, глаза были закрыты.
- То, что вы вчера мне поведали, - отозвался профессор, - пробудило во мне любопытство. История Боксеров очень увлекательная. Я спрашивал себя, не осталось ли документов, относящихся к ней, - книг, написанных людьми, которые сами пережили эти события?
Чен Бяо снова поднял глаза к потолку, потом встал, поискал на книжных полках и вернулся с несколькими книгами в руках.
- Видите ли, - сказал он, - не уверен, известно ли вам, что эти события были в некотором роде "закрыты" для историков. Молодежь учит в школе, что в 1900 году Китай был оккупирован объединенными международными войсками, но им не объясняют, почему. Им говорят, что единственным мотивом иностранцев было в очередной раз завладеть богатствами страны, что отчасти верно. Но это не вся правда. Если вы спросите у студента о Боксерах, вполне возможно, он не поймет, о чем вы говорите. Тайные общества всегда были для власти головной болью, поэтому официально проще говорить, что это была немотивированная агрессия. Так что книг на эту тему не много. Но вот посмотрите, у меня есть эти.
Чен Бяо разложил на столе три старых тома. Два были по-китайски и один по-французски. "Хроника разрушения Пекина" Сюаня Цзиня, "Пепел" Ли Шушэна и "На острие смерти" Доминика Аристида.
- Из этих книг, досточтимый профессор, - сказал Чен Бяо, - я могу продать вам только французскую. Другие лишь на время одолжить.
- Премного вам благодарен, - ответил Гисберт. - Я с большим удовольствием прочту их и верну вам.
Гисберт вышел из книжного магазина с тремя книгами в дорожной сумке. Чтобы не терять время, он тут же взял такси и сразу вернулся в отель. Как и в первый день, за ним следовал тот же узкоглазый наблюдатель.
Когда профессор вернулся в отель, девушка-администратор вручила ему письмо от Юты, пришедшее по электронной почте, и сверток с книгой. Он развернул, заинтригованный, и прочел: "Блюз Куско", Нельсон Чоучэнь Оталора. Это была книга симпатичного перуанского профессора! Гисберт с интересом прочитал посвящение и решил, что должен позвонить автору в гостиницу, чтобы поблагодарить, и в тот же момент увидел Нельсона, входящего в вестибюль.
- Профессор Чоучэнь! - позвал Клаус. Перуанец издалека узнал его и одарил широкой улыбкой.
- Я только что получает вашу книгу, которая делает мне честь, - сказал Гисберт. - Я очень удовлетворен за подарок.
- Напротив, - ответил Нельсон, - для меня честь, что в вашей библиотеке будет экземпляр моей книги, этим можно гордиться. Я должен вас благодарить.
- Вы переехали сюда, в этот отель? - спросил Гисберт.
- Нет, профессор, хотя очень хотел бы этого! На самом деле у меня здесь назначена встреча - ужин с друзьями.
- В таком случае я не будет вашу больше беспокоить, - заключил Гисберт. - Завтра в утро, если позволите, я позвоню вас в гостиницу, и мы сможем встретиться.
- С большим удовольствием, профессор. Жду вашего звонка.
Гисберт поднялся в свой номер. Заказал сандвич, три холодных пива, после чего, сняв ботинки и устроившись поудобнее, начал листать книгу Аристида.
Это действительно была документальная повесть. В предисловии было сказано, что Аристид молодым бельгийским священником пережил нападение Боксеров, укрывшись во французской миссии. Книга была посвящена Леопольду II Бельгийскому, "великому просветителю народов".
Но описания китайцев, которые приводил Аристид, казались подозрительными. То там, то тут он обвинял их в том, что все поголовно "бродяги, негодяи и игроки, способные поставить на карту свою собственную шкуру, чтобы только иметь возможность и дальше бросать кости". Он также называл их "неблагодарными", потому что, как он писал, вместо того чтобы благословлять Запад и Святую католическую церковь за просветительскую деятельность, "они наблюдают за нами с перекошенным выражением лица, не понимая, что, если мы решили остаться здесь, среди их диких обычаев, их плоских душонок и отвратительной еды, то только ради их же блага". Эти рассуждения вызвали у Гисберта Клауса огромную неприязнь - он подумал, что вся книга будет набором клеветы и оскорблений. Тем не менее продолжил чтение. Описания атаки на миссию показались ему несколько более реалистичными, хотя тон оставался прежним: "Их глаза, горящие, как дьявольские огни в ночи, переполнены смертью и ненавистью. Они пожирают трупы своих соплеменников; мне говорили, что во время одной из атак в южном конце квартала буйные убийцы, наглотавшиеся наркотиков, закусали женщину до смерти, испуская при этом ужасающие крики и вопли, - таким вот образом они взывают к своим богам из преисподней". Невозможно было установить, сколько правды в этом потрясающем тексте; Клаус, вооружившись методологией ученого-филолога, углубился в книгу, делая кое-какие краткие записи и надеясь найти по крайней мере один абзац, который помог бы ему в его исследованиях.
Завершив прогулку по местам, где некогда жила его семья, около озера Сихуань, Нельсон отправился в "Кемпински", на встречу с доктором Серафином Смитом и его кубинской приятельницей, прекрасной Омайрой Тинахо. Он чувствовал необыкновенную грусть, как бы тоску по жизни, которая была предназначена для него и которую он вдруг потерял. Эта жизнь, подумал он, осталась за дверью дома № 7 по улице Чжинлу бацзе, Хоухай. Мысль понравилась ему, Нельсон вытащил блокнот и написал черновой вариант стихотворения:
Жизнь, которую я потерял,
находится за этой дверью,
за дверью из старого дерева,
из которой торчат щепки.
Чжинлу бацзе, 7, Хоухай.
Я держу руку на ручке двери,
с наружной стороны.
Но я не открываю ее.
Иным способом я захожу внутрь,
в глубину этого дома.
Когда он входил в "Кемпински", все еще во власти своего поэтического настроения, кто-то окликнул его:
- Профессор Чоучэнь!
Он издалека узнал немца-филолога, но вместо того чтобы обрадоваться, почувствовал себя так, будто кто-то посторонний вторгся в его мечты. Несмотря на это, он сделал над собой усилие и одарил того широкой улыбкой.
- Я только что получает вашу книгу, которая делает мне честь, - сказал Гисберт. - Я очень удовлетворен за подарок.
Нельсон подумал: "Этот косноязычный немец черт-те как говорит по-испански".
Напротив, - ответил Нельсон, - для меня честь, что в вашей библиотеке будет экземпляр моей книги, этим можно гордиться. Я должен вас благодарить.
Вы переехали сюда, в этот отель? - спросил Гисберт.
Нет, профессор, хотя очень хотел бы этого! На самом деле у меня здесь назначена встреча - ужин с друзьями.
В таком случае не будет вашу больше беспокоить, - сказал Гисберт. - Завтра в утро, если позволите, я позвоню вас в гостиницу, и мы сможем встретиться.
- С большим удовольствием, профессор. Жду вашего звонка.
Нельсон увидел, как он удаляется к лифтам и, испытывая чувство вины за то, что не пригласил его присоединиться, пошел в центральный вестибюль разыскивать своих знакомых. Их там не было, он посмотрел на часы и удостоверился, что еще рано. Без десяти девять. У него было время, чтобы внести правку в стихотворение, поэтому он открыл блокнот, но, перечитав, понял, что ему нравится. Тогда, во власти небывалого творческого подъема, он записал несколько строк для своего романа: "Нам нравился дом 7 на Чжинлу бацзе не только потому, что он был большим и просторным, но и потому, что рядом озеро Сихуань". Такой тон повествования ему тоже понравился. Нужно было продолжать.
- Милейший и драгоценнейший поэт!
Голос Серафина Смита нарушил ход его мыслей и пробудил его от одного из самых глубоких поэтических озарений. Нельсон поднял голову и увидел изящного бразильца в джинсах, тенниске "Рибок" и рубашке с коротким рукавом, из-под которой некрасиво выпячивался живот. Типичный наряд государственного служащего для выходного дня. Омайра Тинахо, напротив, была в том же белом костюме, что и днем.
- Мы, кажется, помешали твоему вдохновению, да? - спросила она. - Ну, тогда ничего другого не остается, как пойти с нами поужинать.
Все трое перешли на другую сторону улицы и вошли в огромный ресторан.
- Здесь лучше заказывать много блюд, - сказал Серафин Смит. - Предлагаю, чтобы каждый выбрал по два, и каждый попробует все.
Предложение было принято. Нельсон заказал пиво. Смит и Омайра предпочли холодную воду. Было жарко.
- Как проходит конгресс?
- Успешно, очень успешно, - ответил Рубенс. - Сегодня один китайский коллега рассказал нам об интереснейшем случае, не так ли, доктор? Представляете, молодой человек с ожогами третьей степени в прямой кишке - от кипятка. Редкостный случай. Его лечат традиционными средствами, он уже почти здоров. Это чудо.
- Кипятком? - переспросил Нельсон. - Как это могло случиться?
- Мы не знаем, - ответила доктор Тинахо. - Причины болезней - профессиональная тайна. Но должна вам признаться, друг мой, что я задавалась тем же вопросом, особенно потому, что ожоги очень глубокие.
- Вы тоже принадлежите к спиритуалистской школе? - обратился Нельсон к доктору Тинахо.
- А что это такое?
Это течение в проктологии, очень модное сейчас в Соединенных Штатах, - вмешался Серафим. - Они учитывают не только научные данные, но и другие факторы, такие, как вкус, удовольствие, состояние души.
- Ах, как интересно, - сказала Тинахо. - Ну, мы на Кубе все это всегда принимали в расчет. Но только не говорите мне, что мы весь вечер проведем вот так, разговаривая о работе.
- Вы правы, - признал Нельсон. - Это просто чтобы, так сказать, сломать лед.
- Эй, парень, - игриво произнесла Омайра, - на Кубе лед ломают с помощью ложки.
Тинахо рассказала, что она - врач в центральной больнице Гаваны, замужем за педиатром, у нее два уже взрослых сына, двадцати двух и двадцати девяти лет. Один, Гастон, учится на адвоката. Другой, Сесар, - ветеринар, работает на ферме в Сантьяго. Серафин Смит стал говорить о своих трех дочерях, которые уже ходили в колледж, - их звали Дженнифер, Ванесса и Соня Патрисия. Нельсон признался, что не хочет детей, потому что отцовство несовместимо с творчеством, по крайней мере как он его понимает.
- А твоя жена что на это говорит? - спросила Омайра.
- Ну, она меня поддерживает, - ответил Нельсон. - С тех пор как мы поженились, мы во всем согласны. Жизнь писателя нелегка. Он должен всеми силами сосредоточиться на творчестве, иначе не добьется успеха.
- Ну, желаю тебе получить Нобелевскую премию, парень, - пошутила Омайра, - потому что это огромная жертва!
Нельсон уловил в этой фразе скрытую насмешку. Тогда он подозвал официанта и заказал бутылку вина.
- Мы переходим на трансцендентальные темы, - сказал он. - Нам не хватает чего-то более душевного, позвольте заметить.
Официант разлил им по бокалам китайское вино, и все трое, попробовав, скорчили гримасу. Оно было слишком крепким. Нельсон внимательно изучил бутылку и увидел, что напиток, именуемый действительно вином, представлял собой рисовый ликер.
- Все равно, это полезно для пищеварения и вообще неплохо. - Серафим Смит поднял свой бокал. - Позвольте тост: за свободу народов, за освобождение эксплуатируемых классов, за то, чтобы над преступниками свершилось правосудие, чтобы отношения между Севером и Югом были более справедливыми, и прежде всего чтобы конечный отрезок ухабистой дороги пищеварения перестал быть для человека ловушкой; в общем, за благородную науку проктологию, ура!