- Ура! - сказала Омайра. - Послушай, дорогой, я тебя отвезу в Гавану, чтобы ты прочел нам лекцию.
- Ура! - подхватил Нельсон и снова разлил вино; потом поднял свой бокал, откашлялся и сказал: - За союз народов, которые говорят по-испански и по-португальски, за глобализацию, которая бы учитывала достоинство индивида, за язык Дон Кихота, за болеро, за кумбию, за самбу, за креольские вальсы, за американских негров, за стихи Гильена, Неруды и Сесара Вальехо, за прозу Лесамы и Рульфо, за "Подземелья свободы" Жоржа Амаду и за прекрасных женщин нашей земли, особенно за вас, доктор Тинахо, ура!
Они опустошили бокалы, но тут же наполнили их снова. Очередь была за доктором Тинахо.
- Вы ставите меня в неловкое положение, кабальерос, - произнесла Омайра. - Ну что, теперь слово за мной? Тогда я вот что скажу: за андеко-карибское братство, за фольклор и народное искусство, за интернационализм и солидарность, за то, чтоб наша культура нашла отклик здесь, на Востоке, чтобы три "южака", как называют нас в Испании, могли счастливо напиться здесь, в Пекине, за телесериалы, за мамбу и ча-ча-ча, за ром, водку, кашасу и писко - за все то, что нас объединяет, а таких вещей много, друзья мои, - ура!
Они обнялись все втроем поверх стола. У Рубенса Серафина Смита глаза наполнились слезами. Нельсон еле сдерживался. Тут принесли еще бутылку рисового ликера, и троица продолжила с ностальгией и нежностью перечислять всего, что так далеко, в этой злополучной стране, заставляло их чувствовать свое братство.
- Мне из вашей национальной еды больше всего нравится ропа вьеха, - сказал Нельсон Омайре, - хотя морос и кристианос - тоже пальчики оближешь.
- Это все хорошо, - перебил Рубенс, - но не забывайте, пожалуйста, о мохито, короле карибских коктейлей.
- Ах, кабальерос, что мне больше всего нравится в мохито - так это жевать листик мяты. А дайкири? У меня прямо слюнки текут. Ну да что вы мне говорите про кубинскую кухню, доктор Серафин! Ваша фейжоада - изысканнейшее блюдо. А вы, Нельсон, с вашими антикучос и рагу из курицы под острым соусом, - вы всем фору дадите!
В полночь ресторан закрыли, и троица вышла на улицу. Жара спала, дул свежий ветерок.
- Я здесь знаю одно местечко на углу, где играют латиноамериканскую музыку, - сказала Омайра. - Пойдем те, сеньоры, я плачу за первый танец.
Заведение называлось "Сальса Кабана". Нельсон очень удивился, увидев, что там живой оркестр - колумбийский оркестр! В баре было полно народу. Молодой бармен англосаксонской наружности разливал коктейли, жонглируя бутылками. Они сели рядом с танцплощадкой и заказали танец кубалибре.
- Ах, компаньерос, у меня ноги сами просятся в пляс!
Рубенс пригласил Омайру, а Нельсон остался за столиком, разглядывая собравшуюся публику. Молодые китаянки танцевали очень раскованно. Здесь были служащие в галстуках и чрезвычайно элегантные дамы. Вдруг он заметил, что с него не сводит глаз прекраснейшая блондинка. На ней была агрессивная мини-юбка, декольте походило на дачный балкон. Через минуту девушка улыбнулась ему и сделала жест, который, по крайней мере в Лиме, означал: "Иди сюда, красавчик, поближе". Он почувствовал себя супергероем. Значит, он еще может понравиться привлекательной девушке. Едва он собрался подняться, его спутники вернулись к столу.
- Музыка хороша, поэт, - сказал ему Рубенс, - но я вижу, что на вас положили глаз для другого танца.
Доктор Тинахо обернулась, чтобы посмотреть на девушку, и сказала Нельсону:
- Не хочу быть занудой, парень, но эта крошка тут работает.
- Ты хочешь сказать, она…
- Именно, дорогуша. Труженица любовного фронта.
Нельсон пригласил доктора Тинахо на танец и, под властью опьянения, начал придвигаться к ней ближе. Она была очень красива. Может, удастся ее соблазнить? Танцуя, он чувствовал ее талию, прикосновения ее ног. Во время одного из поворотов он заглянул Омайре в вырез и увидел соблазнительные округлости. Он снова сдержался. Потом, в разгар танца, он почувствовал, что Омайра прикасается к нему бедрами. Она что, тоже хочет его завести? Когда музыка закончилась, он хотел удержать ее на площадке, но дама вырвалась, чтобы вернуться к столику.
- Пойдем сядем, Нельсон. Не знаю, что с тобой, а у меня уже из-за тебя ноги отваливаются, - засмеялась она.
В два часа ночи доктор Рубенс Серафин Смит задремал, опустив голову на столик. Время от времени он поднимал указательный палец, будто собирался что-то сказать, но слова у него не получались. Нельсон понял, что настал нужный момент, поправил волосы, подвинул свой стул к стулу Омайры и тихо произнес:
- Едем ко мне в гостиницу, выпьем шампанского, милый доктор. Там в номерах чудесное обслуживание.
Она расхохоталась:
- С ума сошел! Я ведь сказала, что я замужняя женщина.
- Здесь мы от всего далеко, Омайра. Никто не узнает.
- Я, малыш, я буду знать.
- Это будет наш секрет. Я хочу узнать, как выглядит твое тело, когда ты дрожишь от удовольствия.
Омайра снова засмеялась, на этот раз несколько нервно.
- Ах, малыш, ты и вправду поэт, - сказала она. - Но тебе придется ограничиться воображением. Извини.
- Я могу дать волю воображению, - ответил Нельсон, - но предпочел бы реальность.
Он погладил ее по руке, приблизил к ней свои губы и лицо. Омайра мягко отстранила его.
- Нет, милый, большое спасибо за предложение. Должна признаться, я почувствовала себя моложе лет на двадцать.
- Ты очень красивая женщина, Омайра. Ну и что, что ты замужем? - настаивал Нельсон. - Если дело в этом, так ведь и я женат.
- Но я никогда не изменяю мужу.
Нельсон, борясь с собой, скомандовал отступление и про себя сказал: "Первый раунд проигран, но будем бороться дальше". Потом на себе оттащил Серафина Смита в отель, к лифтам. Прощаясь с доктором Тинахо, предложил проводить ее до номера.
- По правде говоря, нет, малыш, - мягко отвергла она его. - Не порть такой приятный вечер.
- Я только хотел, чтобы он завершился еще лучше, ничего больше.
- Он прекрасно завершился. Правда. Спокойной ночи, - сказала Омайра. И двери лифта закрылись.
Нельсон, пьяный, вернулся в бар, шатаясь, и уселся у стойки бара. "Another ccu, cubalibre for me", - услышал он свой голос.
Резиденция конгрегации методистов находилась в огромном мрачном доме на севере города, недалеко от третьего кольца. Ничто во внешнем облике здания на это не указывало, не было никакой вывески. За стеной скрывался внутренний дворик, из которого можно было попасть внутрь.
- На втором этаже - клиника и капелла, - сказал Чжэн. - На третьем - администрация и гимназия. Квартиры начинаются с четвертого. Если Жерар у них, возможно, его спрятали там. Если его держат в другом месте, им придется предпринимать какие-то дополнительные действия. Мы договорились, Криспин предупредит меня, если Тони, посетитель, выйдет из здания.
Мы наблюдали за входом с противоположной стороны проспекта, сидя за столиком монгольского ресторана. Чжэн считал, что нам повезло - прекрасное место для слежки, и еда превосходная. Я сначала с сомнением оглядел котелок с кипящей водой посреди стола, но Чжэн научил меня пользоваться им. Нужно было опускать туда рыбные шарики и зелень, а потом макать в фисташковый соус. Он сказал, что наилучшее сопровождение для этого изысканного блюда, не считая зеленого чая, вкуснейшее охлажденное пиво. Мы обедали и разговаривали, как вдруг зазвонил мобильный Чжэна.
- Вей? - ответил он в трубку. - А, да. Спасибо.
Отключился и стал подниматься из-за стола.
- Идемте, - позвал он меня, оставляя на столе не сколько банкнот.
Я напоследок от души глотнул пива и последовал за ним к джипу. Как раз в этот момент ворота здания открылись, показались три автомобиля марки "ауди" черного цвета. Чжэн поехал за ними на некотором расстоянии.
- Наука слежки - сложная вещь, - проговорил он. - Внимательно наблюдайте. Никогда не попадайтесь в их зеркала заднего вида. Если это случится, вы немедленно должны свернуть с дороги. Тогда вы не привлечете их внимания. Пропускайте между собой и ими по меньшей мере три машины. Если по каким-то причинам вы вынуждены ехать близко, увеличьте громкость радио и подпевайте либо болтайте по телефону. Основное - это психология.
- Да, понимаю, - сказал я восхищенно.
- Если вас засекут и начнут делать резкие движения, продолжайте ехать по прямой, ищите место парковки, оставьте там машину и возьмите такси, чтобы продолжать преследование. В девяноста процентах случаев объект решит, что тревога ложная, и продолжит свой путь.
- А как лучше привлечь к делу водителя такси, чтобы не вызывать подозрений? - спросил я.
- Очень просто, - ответил Чжэн. - Вы садитесь и говорите: "Поезжайте за этой машиной". Таксистам нравится думать, что они делают что-то необычное.
Три черных "ауди" поехали по кольцу, потом свернули на шоссе, ведущее к аэропорту. Это была магистраль, обсаженная по сторонам соснами. Затем "ауди" свернули на дорогу со слабым движением.
- Теперь за ними труднее следить, - заметил Чжэн. - Нас могут заметить. Я уверен, они направляются за город.
Мы несколько раз обгоняли их окольными путями, на протяжении почти всего пути постоянно теряя из виду. Наконец издали увидели, как "ауди" въезжают в деревню. Чжэн остановил свой джип чуть поодаль, возле крестьянского домика.
- Придется пройтись пешком, - сказал он. - Если нам повезет, охраны не будет.
Достал из чемодана и подал мне зеленую куртку и шапочку с козырьком.
- С этого момента, - серьезно проговорил он, - мы с вами лесные инспектора, вы - специалист по фауне зон с повышенной влажностью, ясно? Лучше всего подойти к дому с северной стороны.
- Хорошо, - ответил я послушно. - Хотя, полагаю, это самая длинная дорога?
- В Китае все дома обращены торцом к северу, - сказал он. - Вы слышали о фэншуй?
- Немного.
- Это сложная система, сейчас не время ее излагать. Достаточно вам знать, что на севере всегда расположена задняя дверь. Через нее мы и войдем.
Поднимаясь в гору, я выбился из сил и тяжело дышал. Преодолев два поросших кустарником холма по довольно крутой тропинке, мы наконец-то добрались до того, что, видимо, было стеной усадьбы. За ней открылся довольно ухоженный сад, озерцо с цветами лотоса и терраса дома. Никого не было видно.
- Подождите меня здесь, - сказал Чжэн, и я почувствовал малодушное облегчение, поскольку ни за что в жизни не стал бы проникать на территорию чужой частной собственности, карабкаясь по крышам.
Я остался сидеть на земле, прислонившись спиной к стене, не теряя бдительности, тяжело дыша; пот лил с меня ручьями, а желудок сжимался, когда я думал о том, что будет, если нас обнаружат. Было жарко. На вершине холма стоял столб электропередачи, от которого вниз тянулись два толстых кабеля. Не знаю почему, но я снова подумал о Коринн, моей бывшей жене: что бы она сказала, узнав, что я сижу посреди поля в пригороде Пекина, переодетый специалистом по фауне? Правда состоит в том, что человек живет от одних внезапных событий к другим, а рутина, которую я так критиковал, будучи в Париже, - эффективное средство нейтрализовать потрясения. Коринн терпеть не могла, когда я возвращался с радиостанции и говорил ей, что назавтра первым же рейсом должен лететь в командировку. Ей моя любовь к приключениям казалась признаком детскости. "Комплекс Питера Пэна" - так она это называла. И добавляла:
- Пока ты живешь внутри куколки бабочки, играя в малазийского тигра, реальная жизнь попадает в почтовый ящик. Именно я отвечаю на письма из банка, из агентства по медицинскому страхованию, я слежу за тем, когда истекает срок подачи налоговой декларации.
- Я не виноват, что писать на французском так трудно, - отвечал я. - Если бы мы жили в Боготе, всем этим занимался бы я.
Посмотрев на часы, я понял, что Чжэн ушел уже более десяти минут назад. Удалось ли ему пробраться в дом незамеченным? Я поднялся на цыпочки, чтобы поглядеть поверх стены, и в ужасе увидел какую-то компанию, которая пила кофе на террасе. Все были светловолосыми, одеты в темное. Если б у них была собака, они бы меня обнаружили. Потом я услышал шум из-за утла стены, и появился Чжэн.
- Вон тот - Тони. - Он показал на одного из сидящих. - Возможно, он действительно племянник кого-либо из священников, но у него в чемодане я нашел набор отмычек, электрический кабель, перчатки, мини-фотоаппарат и инфракрасный бинокль. Вам это не кажется странным?
- Да, действительно, весьма странно, - согласился я. - А как вам удалось проникнуть в его комнату?
- Я ходил босиком, чтобы не шуметь. Вы слышали о ниндзя?
- Да, только не говорите, что вы…
- Нет, конечно, нет, - возразил он. - Это просто пример. Я могу вам сообщить много новостей. Во-первых, Жерара у них нет, потому что мне удалось выяснить, что они ищут рукопись.
- Серьезно?
- Да, и кроме того, у этого мнимого племянника, Тони, в сумке сборник стихотворений Ван Мина. А внутри, на странице факса с данными из аэропорта - они касаются, я полагаю, вашего рейса в Пекин, - у него от руки написан ряд имен: Амброз, Барк, Жерар, Ословски, Сунь Чэн и Малле. Перед ними стоит вопросительный знак, а дальше заглавие знаменитого сочинения, "Далекая прозрачность воздуха". Вы успеваете следить за моей мыслью?
- Думаю, да, - кивнул я. - Это имена тех людей, у которых, как он думает, может быть рукопись. Отсюда вывод о том, что они ее ищут.
- Отлично, - произнес Чжэн. - Вижу, вы быстро учитесь. Теперь нужно быть начеку, наверняка они начнут следить за нами.
- Как изящно, - ответил я, - мы за ними, а они за нами.
- Да-да, именно, - сказал Чжэн. - По правде говоря, если бы это дело не было столь опасным, оно было бы чрезвычайно забавным.
Сказав это, он пошел прочь от стены.
- Мы уже уходим? - спросил я.
- Ну, раз они ищут рукопись, не думаю, что они нам сейчас могут чем-то быть полезны.
- Это точно. Пойдемте.
Добравшись до джипа, Чжэн позвонил по телефону и заговорил по-китайски. Я принялся разглядывать пейзаж, который был немного скучным: канал, бесконечные саженцы персиков, в отдалении, в дымке, несколько деревьев. Мы молча двинулись в обратный путь.
- Дальше будет интереснее, - сказал мне Чжэн. - Вот увидите.
- Что именно?
- Один наш сотрудник нашел того официанта из кафе, который опознал рукопись, - ответил он. - Мне только что дали его адрес.
Дом находился на юго-востоке Пекина, в традиционном квартале, который сносили, чтобы расширить улицу, превратив в большой проспект.
Подойдя к входу, Чжэн дважды постучал в дверь и сказал мне:
- Лучше быть настороже, здесь всякое может случиться.
Я напряг мускулы. Потом мы услышали шаги и звук ключа. Дверь открыла очень старая женщина. Чжэн поздоровался с ней и заговорил по-китайски. Старуха отрицательно качала головой, но Чжэн настаивал, говоря так властно, что, несмотря на то, что я не понимал его слов, у меня кровь стыла в жилах. Через минуту, хотя как будто ничего необычного не произошло, я увидел, как Чжэн вдруг ощетинился, будто кошка, и прыгнул на стену. Женщина закричала, и только в этот момент я заметил человеческую фигуру, бегущую по крыше. Потом на меня посыпался град камней, который погнал меня в дом, причем женщина захлопнула дверь, едва не обрубив мне пальцы. Через минуту появился Чжэн, ведя за руку молодого человека. У того было красное пятно на скуле и разбитый нос.
- Едемте! - крикнул он мне. - Садитесь за руль!
В это мгновение в наши головы снова полетели камни, и я бросился бежать к шоссе. Добравшись до машины, я возблагодарил небеса. Колени дрожали. Чжэн залез следом, подталкивая нашего заложника, которого он уложил на пол так, что тот не мог пошевелиться, лицом вниз.
- Нам повезло, - сказал я Чжэну. - Если бы мы были в моей стране, в нас полетели бы не камни, а пули.
- Я никогда не был в вашей стране, - ответил он. - Видимо, поэтому не понимаю вас.
- Я там родился и тоже этого не понимаю, - возразил я. - Как, черт возьми, заводится эта машина?
Три куска черепицы ударили в крышу джипа.
- Ключом, - сказал он мне. - Если вам удастся унять дрожь в руках, вы сможете вставить его в гнездо зажигания. Скорее.
Мотор зарычал, потом я нажал ногой на педаль газа, и мы двинулись в путь. Позади, на асфальте, остались следы от шин и толстый слой песка.
В последней главе книги Аристида, бельгийского иезуита, Гисберт нашел то, что искал: "Теперь, когда демоны повержены, когда крест установлен на этой дикой земле, мы можем попытаться понять, отчего же возникла эта опустошающая ярость. О, читатель, ты, вынужденный переживать позорные события, которым поневоле стал свидетелем автор этой хроники, приготовь теперь свою душу к тому, что последует дальше, ибо, кажется, кроме их языческих идолов, кроме ошибочных, извращенных верований, здесь появляется еще некая книга - что я говорю! - всего лишь рукопись: немного зеленоватой краски на бумаге, - ставшая причиной чудовищных событий, и ужас охватывает при одной мысли о том, что человек когда-либо может найти этот документ; эта рукопись, уверяю вас, по словам тех, кто умеет разбирать их несуразный язык, побуждала Боксеров уничтожать нас. Не знаю, как указанный текст попал в руки к одному высокопоставленному французскому чиновнику, и в мою задачу не входит это выяснять, как не входит в нее и задаваться вопросом, почему этот высокопоставленный чиновник соблаговолил взять на себя охрану рукописи. Я знаю только, что рукопись положили в сейф во французской миссии в ожидании, пока решится ее судьба. Тот чиновник уже уехал, скоро уеду и я. Надеюсь лишь, что эти полные ненависти письмена, в которых было зарифмовано наше уничтожение, не будут сохранены. Пусть пожрет их пламя забвения!"
На исходе бессонной ночи Гисберт, дрожа от волнения, наконец-то держал в руках свою награду: да, Лоти получил рукопись "Далекой прозрачности воздуха", именно это и предполагал профессор, а потом отдал ее в миссию, возможно, с намерением забрать, когда волнение уляжется и жизнь потечет по прежнему руслу. Иезуит Аристид, как следовало из его собственной хроники, знал о существовании рукописи, но не держал ее в руках, и Гисберт предположил, что рукопись не была уничтожена. Сколько человек могли знать, что имел в виду Аристид, говоря о "рукописи"? Немногие. Доказательством служило то, что сам он, профессор синологии, за сорок лет напряженной научной работы никогда о ней не слышал. Одержимый исследовательским зудом, Гисберт бросился к телефону и разбудил свою секретаршу в Гамбурге. Он попросил ее, чтобы она поискала в банке данных библиотеки, которая поддерживала связь с большинством университетских библиотек Европы и Соединенных Штатов, все, что имеет отношение к книге "На острие смерти" Доминика Аристида, вышедшей в 1908 г., а также к "Далекой прозрачности воздуха" Ван Мина. Сделав это, он спустился в ресторан отеля и съел тарелку отварных овощей с мясом, в ожидании, пока секретарша, перезвонит ему с результатами.
Через час он получил ответ.
- Я не нашла абсолютно ничего, профессор, - сказала она. - Что касается бельгийского автора, ни об издательстве, ни о нем самом нет ни малейшего упоминания. Ничего нет и о книге Ван Мина.