- Можешь принять, - сказал я ей. - Проблема с моими обещаниями состоит в том, что я всегда их исполняю. Вероятно, поэтому я остался один.
- Один? - отреагировала Омайра. - Да кто тебе поверит? У тебя вид донжуана.
В этот момент я почувствовал вибрацию в кармане брюк. Сотовый телефон. Чжэн. Я почти забыл.
- Извините, - сказал я, вставая.
- Да? Алло?
- Это Чжэн. Я нашел кое-что интересное, чем мы сможем заняться завтра. А вы?
- Похоже, данные ошибочные. Номер, в который я вошел, - это не номер немецкого шпиона, там живет женщина-врач, кубинка.
- Вы уверены? Подождите минутку, я проверю. Номер 902?
- А, ну вот, - ответил я. - У меня написано 907.
- Ладно. Если получится, попробуйте еще раз с 902. Если нет, возвращайтесь в свою гостиницу. Жду вас завтра в десять на том же месте.
У меня не было никакого желания возвращаться в гостиницу, но что поделаешь? Я выполнял секретное задание и должен был приносить жертвы. Когда я вернулся за столик, Омайра была одна. Увидев меня, она изменилась в лице - казалось, почувствовала облегчение.
- Рубенс пошел на минутку в туалет, - пояснила она.
- Я должен идти, было очень приятно с тобой познакомиться.
Женщина молча смотрела на меня. В глубине ее глаз я, кажется, увидел мольбу. Тогда она встала со стула, так что видны стали ее сильные округлые ноги, подошла ближе и взяла меня за руку.
- Почему бы тебе не поужинать с нами? Сейчас за нами приедут, и мы поедем в один ресторан - очень типичный для этого города.
- Я бы и сам этого хотел, - сказал я ей, - но завтра мне рано на работу. Спокойной ночи.
Теперь она была так близко, что я мог чувствовать запах ее дыхания. Тогда она сказала мне на ухо:
- Никуда ты, черт возьми, отсюда не пойдешь. Не знаю, может быть, я сошла с ума, но я не хочу, чтобы ты уходил. Предложи мне что-нибудь. Быстро. Предложи мне что бы то ни было.
Мое сердце сильно билось. Полагаю, на таком расстоянии она могла это слышать.
- Пойдем со мной.
Ее взгляд выразил облегчение. Потом она взяла свой портфель, и мы вышли. Сев в такси, я увидел, как бразильский доктор идет по вестибюлю.
- В гостиницу "Мир Китая", - сказал я таксисту, протягивая ему карточку с названием, написанным по-китайски.
Омайра следила за моим движением странным взглядом.
- У меня на листе написан пункт назначения, - объяснил я.
- Как в исламских странах, - отозвалась она.
- Именно… - сказал я. - Как в исламских странах…
Был почти полдень, когда Гисберт Клаус решил вернуться в немецкое посольство, чтобы забрать письмо, которое позволило бы ему получить доступ к французским архивам. В Пекине стояла очень хорошая погода. Ничего общего с песчаными бурями и туманом, о которых он столько читал.
Наоборот, воздух был чист, дышалось легко. Это обстоятельство вдохновило профессора на небольшую пешую прогулку, он попросил таксиста высадить его на проспекте Хиангуомынь, совсем рядом с "Лавкой дружбы" - магазинчиком, где туристы покупают сувениры на память, изделия народных промыслов и кое-какую технику по низким ценам. Едва он поставил ногу на асфальт, три молодых китайца бросились к нему, предлагая компакт-диски и DVD-диски по смехотворной цене, но Гисберт вежливо отстранил их и продолжал путь, посмеиваясь над своими первоначальными страхами и размышляя о том, что сейчас чувствует себя прекрасно, как если бы он до этого всю жизнь путешествовал. Посол ждал его в своем кабинете.
- Письмо готово, профессор. - С этими словами он жестом пригласил Гисберта присесть. - Просмотрите, проверьте, все ли в порядке.
Он протянул профессору листок бумаги. Гисберт надел очки и стал читать.
- Все хорошо, ваше превосходительство, большое спасибо.
Та же служащая, что и утром, принесла кофе, печенье и шоколад.
- Я не привык пить так много чаю, как здесь принято, - сказал посол. - Забавно. Из всех стран, которые я знаю, Китай - единственная, где равнодушны к кофе.
- Может быть, отсюда их спокойствие, - заметил Гисберт.
- Вы считаете их спокойным народом?
- Ну, история это доказывает, - сказал профессор. - Будучи такой большой империей, они никогда никого не завоевывали. Все их войны были оборонительными, исключая гражданские.
- А Тибет? - спросил посол.
- Это тема для особой дискуссии, ваше превосходительство. Из трех тысяч лет истории большую часть времени он был китайской провинцией. Поэтому Китай отстаивает там свои права. У меня нет на этот счет особого мнения, но я не вижу, как Тибет мог бы существовать самостоятельно, если единственное, что там производят, - шерсть и молоко яков.
- В этом вы правы, профессор, - сказал посол. - Возможно, некоторые голливудские актеры могли бы с ними сотрудничать.
Оба посмеялись.
- А теперь скажите, профессор, - это исследование, которое вы проводите, имеет какое-нибудь отношение к сегодняшним тайным обществам?
- В принципе нет, ваше превосходительство, но я знаю, насколько это деликатная тема. Этот скандал с Фалуньгуном, который тут произошел… Мой интерес чисто исторический, хотя не исключено, что я могу о них упомянуть.
- Вы, вероятно, в курсе, какому риску подвергаетесь, если это сделаете, - сказал посол. - Китайское правительство весьма озабочено этой проблемой. Но есть кое-что еще. Если я задаю вам этот вопрос, то лишь потому, что - не знаю, известно вам об этом или нет, - в настоящее время существует тайное общество, которое заявляет права на наследие Боксеров.
- Известно, ваше превосходительство, мне об этом известно, - осторожно подтвердил Гисберт, понимая, что должен взвешивать каждое слово. - Этот деликатный момент я также должен буду включить в свое исследование, хотя он и находится в стороне от моего главного интереса.
- В этом сложность вашего исследования, - продолжал посол. - Вам следует знать, что здесь замешаны многие люди из самого правительства и что если дело дойдет до крайности, мы можем получить проблемы дипломатического характера. Я знаю, что смотрю слишком далеко вперед, но признайтесь, вы ведь понимаете, что одна из наших первоочередных задач в этой стране - это укрепить присутствие и влияние Германии в Китае. Вы, возможно, не в курсе огромных рыночных возможностей, которые открываются на сегодняшний день в этой стране. Деловые круги Германии прилагают чрезвычайные усилия, чтобы выиграть буквально сантиметры в конкуренции с бизнесменами Соединенных Штатов, Франции, Японии и других азиатских стран. Китай времен Мао похоронен, профессор, эта страна через десять лет будет экономически развитой державой. Я не знаю, как они этого добились. Иногда я даже верю, что здесь сработал коммунизм.
- Согласен с вами, ваше превосходительство, - отозвался Гисберт.
- Но я не собирался читать лекцию по экономике - знаю, что вы очень хорошо осведомлены на этот счет. Я говорю это вам потому, что, если ваше исследование затронет какую-нибудь больную точку, мы можем потерять часть влияния. Повторяю: я отдаю себе отчет в том, что несколько преувеличиваю, но предпочитаю, чтобы вы были в курсе. Я предпочитаю знать, что у нас с вами был этот разговор. Китайское правительство очень обидчивое и, как бы мала ни была обида, если она все-таки будет, они способны разрушить все и заставить нас начать с нуля.
- Благодарю за откровенность, ваше превосходительство, - сказал Гисберт. - Я лишь могу просить вас о том, чтобы вы поверили, как вы уже это сделали, в мою профессиональную и научную компетентность. Хочу, чтобы вы, кроме того, знали, что я - один из тех людей, которые восхищаются китайской культурой и уважают ее. Тот факт, что я посвятил свою жизнь ее изучению, подтверждает это. В моей работе не будет ничего, что могло бы оскорбить китайскую сторону или быть неверно истолковано. В этом я могу вас заверить.
- Я не сомневался, профессор, поэтому чувствовал, что могу говорить начистоту. Еще кофе?
- Нет, ваше превосходительство, спасибо.
Гисберт встал и убрал письмо в карман пиджака. Они направились к двери.
- Вы были очень любезны, ваше превосходительство. - И Клаус пожал его руку.
- Могу ответить вам тем же, профессор, - сказал посол. - Да, и еще кое-что, так, одна маловажная деталь. Площадь Тяньаньмэнь. Вы помните, история со студентами… Лучше не упоминать об этом, вы понимаете меня? Сегодня все мы смотрим в будущее. Мы, немцы, знаем, как важно оставить прошлое позади.
- Именно так, ваше превосходительство, именно так.
Гисберт вышел на улицу; голова у него немного кружилась, но он был доволен, что в кармане лежит то, что ему нужно. Его секретарша, должно быть, уже отправила факс, так что он мог сразу идти в посольство Франции.
Атташе по культуре вышел в приемную, чтобы принять профессора. Ожидая, Гисберт не обратил внимания на то, что кто-то за окном несколько раз сфотографировал его.
- Извините за промедление, - сказал чиновник, - но дело в том, что в настоящее время мы чрезвычайно заняты.
- Понимаю, не беспокойтесь.
В кабинете Гисберт вручил ему письмо из посольства Германии. Ему было объявлено, что документы, отправленные секретаршей, уже пришли.
- У меня для вас отличная новость, профессор: с сегодняшнего дня вы можете работать в архиве.
- Какая удача, - сказал Гисберт. - Так быстро пришел ответ из французского министерства иностранных дел?
Чиновник переложил прядь волос на макушку, прочертив темную линию на поверхности своей лысины.
- Ну, видите ли, - сказал он, - дело в том, что в отношении некоторых тем, если есть официальные письма, имеющие большой вес, - а таков ваш случай, - мы можем ускорить обычную процедуру. Но только, естественно, в отношении некоторых прошений.
- А, в таком случае я очень рад.
- Единственное наше условие, профессор, - продолжал чиновник, - во время ваших визитов в архив вас будет сопровождать сотрудник посольства. Это исключительно вопрос формальности, которой мы не можем пренебречь.
Гисберт Клаус был несколько озадачен. Ему не доверяют? В любом случае такое условие было лучше, чем ничего, поэтому профессор согласился, снова поблагодарив чиновника.
Полчаса спустя он ехал в библиотеку французской католической церкви в автомобиле посольства Франции. Очевидно было, что его держат под надзором, но Гисберт сказал себе, что ему нечего скрывать.
Его снова поразила архитектура: увидев здание, Гисберт подумал, что ничто не наводит на мысль о том, что здесь религиозное учреждение. Если не считать маленького бесцветного креста, постройка больше напоминала какой-то цех, промышленное сооружение. В дверях их встретил священник и провел непосредственно в архивный зал, в заднюю часть дома. Проходя по внутреннему дворику, Гисберт услышал, как церковный хор поет мессу. Пахло ладаном, гнилыми цветами, сыростью.
Архив оказался помещением с двумя нефами, стены были сплошь покрыты полками. Два священника в сутанах и три молодых послушника работали, обложившись папками. Они переписывали начисто даты и номера, по которым классифицировался архивный материал. В воздухе было полно пыли. Через слуховое оконце в глубине одного из нефов проникал свет. Шаги отдавались эхом.
- 1900 и 1901 годы? - спросит один из священников. - Да, проходите сюда. Они там, в глубине.
На полках с материалами, относящимися к этой дате, номера были написаны по-китайски.
- Все здесь, - сказал священник. - Вы ищете что-нибудь особенное?
- Вообще-то не совсем, - ответил Гисберт. - Я хотел бы посмотреть немного наугад, если это возможно.
- Разумеется, - сказал монах, - только я не смогу вам помочь. Если найдете что-то, что вас заинтересует, пожалуйста, позовите меня. Я обязан записывать в журнал изучаемые документы.
Гисберт посмотрел на священника и краем глаза - на своего спутника.
- Не беспокойтесь, я дам вам знать, как только найду что-либо интереснее для моего исследования.
Гисберт снял пиджак, повесил на спинку стула и начал одну за другой изучать папки с этого бесконечного стеллажа. Его спутник, молодой француз, занимавший в посольстве должность третьего секретаря, уселся на стул и стал наблюдать.
Здесь были свидетельства о рождениях, крещениях, браках и смертях. Были отчеты священников, которые вели пасторскую работу в деревнях. В одной из папок он нашел ряд жалоб на дурное обращение со стороны немецкого приходского пастора, написанных крестьянской семьей. Странно. Судя по тому, что он видел здесь, можно было подумать, что эти два года были мирным временем, не попадалось ни малейшего упоминания об атаках "боксеров", - и тем более о вторжении иностранных армий. Гисберт мог бы заподозрить, что кто-то тщательно вычистил архив, убрав все, что напоминало об этом печальном эпизоде истории. Но возникал вопрос: какой интерес был у Франции в том, чтобы стирать записи об этих драматических событиях? Этого он не понимал. И продолжал искать, пока не наткнулся на отчет об исторических зданиях в городе. Речь шла о множестве разрушенных храмов, о дворцах, использовавшихся под склады. Несмотря на то что в отчете не содержалось ничего, что представляло бы интерес для его исследования, по крайней мере он нашел след событий, происходивших в эти годы.
Спустя три часа, когда руки и плечи Гисберта покрылись пылью, молодой чиновник подошел к нему и сообщил, что пора уходить.
- Лучше будет продолжить завтра, - сказал дипломат. - Они закрывают.
Они договорились встретиться у ворот на следующий день, в девять утра, поскольку вечером Гисберт хотел немного пройтись пешком, размять мышцы. Священник поинтересовался, нашел ли профессор что-нибудь, и Гисберт ответил, что пока еще нет, но имеются интересные сведения. Прежде чем уехать, чиновник посольства показал Гисберту на карте, где они находятся, и предложил возможный маршрут для прогулки. Они были на северо-западе Пекина.
Там рядом находился парк, который интересно было бы посмотреть, парк Пурпурного бамбука. Туда и направился профессор.
По дороге Гисберт обнаружил канал, который согласно туристическому путеводителю вел к Летнему дворцу. Он шел вдоль набережной, оставив позади храм и красивый домик в традиционном стиле, пока не добрался до входа в парк. Вход стоил два юаня, Гисберт заплатил и оказался на территории, поражаясь красоте того, что его окружает: здесь были холмы, бамбуковые рощицы, тростник, огромные ивы и дорожки из камня. Пройдя по одной из тропинок, он увидел озеро, а рядом с берегом, на платформе, которая, казалось, плыла по воде, - чайный домик. Тогда он прошел на террасу, заказал чайничек зеленого чая и присел за столик, размышляя обо всем, что он постиг для себя в результате этого судьбоносного путешествия, полного откровений, имеющих научный и прежде всего жизненный интерес.
Первое, что он записал в своем блокноте (Гисберт решил не пользоваться диктофоном, потому что это могло обеспокоить французов), - что Пекин его изменил. А изменил он его по одной простой причине: Гисберт полюбил Пекин. Он едва знал этот город, но уже чувствовал властное желание вернуться, изучить его досконально, показать Юте каждый закоулок, чтобы и она увидела в этом городе свое отражение. Город можно любить тогда, когда вы думаете, что благодаря ему полюбят вас, а это было именно то, что чувствовал Гисберт. Пекин сделал его лучше. Гулять по улицам, отыскивать хутонги, вдыхать его запахи. Все это теперь так же принадлежало ему, как и его имя. И он начал писать что-то, что, к его удивлению, приняло форму стихотворения. Какая мысль привела его к такому странному результату? Нечто очень простое: его бы порадовало, если бы однажды, проходя по какой-нибудь улице Гамбурга, он услышал, как кто-то произносит вполголоса:
Вот идет тот, кто так скучает по Пекину,
кто так хорошо знает его и любит.
Вот идет тот, кто каждый день
там хочет быть,
он спрашивает себя, есть ли туман на Бэйхае,
или идет дождь, и не видно ив.
Вот что он хочет знать,
вот что для него важно.
Вот идет тот, кто так скучает по всему этому…
Стоит ли еще тот старый дом в Фэнтае?
Какой цвет сегодня у стен,
которые окружают Таинтан?
Вот идет этот молчаливый человек
и несет с собой свой мир.
Потом, пробудившись от своих грез, в которых повинны были и вид на озеро, и медленный закат над бамбуковой рощей, Гисберт начертил краткую схему архива и записал сегодняшние разговоры, которые состоялись с дипломатами в обоих посольствах. Он красной ручкой подчеркнул имена чиновников, но из предосторожности воздержался от упоминания о рукописи Ван Мина и о рассказе букиниста. Хотя профессор и держался в стороне от подобных вещей, но знал, что имеет дело с деликатной информацией.
С наступлением вечера некоторые здания наполнились светом. Телебашня, одно из самых высоких сооружений в городе, начала менять свой цвет с желтого на красный; стеклянный небоскреб слева от нее блестел, как меч, в вечерних сумерках. В чайном домике стало оживленно. Заиграла музыка, вдруг появились откуда-то пожилые пары, танцующие у кромки воды, мужчины и женщины двигались, некоторые синхронно, некоторые выбиваясь из общего ритма. Профессор встал из-за столика и пошел гулять по темным дорожкам парка, среди бамбуковых зарослей, пока не дошел до одного из выходов. Тут он посмотрел на часы и подумал, что хорошо бы вернуться в отель, поэтому стал искать такси. В этот момент перед ним остановились два автомобиля.
- Следуйте за нами, пожалуйста, - властно и отчетливо произнес по-английски мужской голос.
- Кто вы такие? - спросил Гисберт.
- Это сейчас не важно, - ответил неизвестный. Сильные руки схватили профессора под локти и энергично втолкнули на заднее сиденье одной из машин.
- Что такое? - снова воскликнул он.
Ответа не последовало. Машины тронулись, и кто-то сказал ему:
- Закройте глаза, профессор.
- Зачем?
- Не заставляйте надевать вам повязку, пожалуйста, зажмурьтесь, - ответил человек, который, по-видимому, был главным.
Он слышал шорох шин. Автомобиль то тормозил, то набирал ход. Никто из его спутников не разговаривал. Через некоторое время - Гисберту оно показалось вечностью - его привезли в гараж, который сообщался с огромным внутренним двором. Обе машины проехали по нему с выключенными фарами. В глубине открылись ворота. Потом еще одни. Машина остановилась, и кто-то открыл дверцу.
- Следуйте за нами, профессор.
- Я могу открыть глаза?
- Еще нет. Будьте любезны.
Те же самые железные руки направили его. Гисберт натыкался на какие-то ящики и по запаху сырости догадался, что оказался в некоем заброшенном месте. Наконец, после того как они поднялись по лестнице и вошли в помещение, показавшееся Гисберту холодным и негостеприимным, руки отпустили его.
- Можно открыть? - спросил он.
- Подождите, - сказал голос. - Вы знаете "Отче наш"?
- Да, - ответил Гисберт.
- Тогда читайте громко и когда закончите, откройте глаза.