- Ну, оно могло бы откоситься к перуанскому писателю и танцору или к бразильскому проктологу, - ответил я.
- Малыш, не говори чепухи, - прервала меня Омайра. - Слава Богу, ты позвонил, я уже десять минут сижу с телефоном на коленях, ожидая твоего звонка. Ты далеко?
- На юго-востоке города, собираюсь взять интервью. Днем у меня другие дела. А ты?
- Ну, я свободна до трех, а потом начинаются дневные заседания. Кстати, я сказала Рубенсу, что ты сегодня ночью почувствовал себя плохо, и я отвезла тебя в клинику. Не знаю, поверил ли он. По правде говоря, я уверена, что нет, но какая разница? А ночью?
- Э-э… Ночью? Ну, пока я полагаю, что буду свободен, - ответил я. - Позже, когда ясно станет, как продвигается сегодняшняя работа, я сообщу тебе в отель.
- Не продавай себя так дорого, Серафин, скажи мне, да или нет.
- Если бы это зависело от меня, я сейчас же пришел бы к тебе, но все сложно. Проблема журналистов в том, что мы зависим от распорядка дня других людей, понимаешь?
- Хорошо, но ты позвони мне, а? - попросила она. - Я думала о тебе все утро. Не понимала, о чем говорили на первом заседании. Я все еще схожу с ума, но мне это нравится.
- Я тоже схожу с ума по тебе.
- Значит, увидимся ночью?
- Да, конечно, да.
Я повесил трубку, размышляя о том, как бы это можно было устроить. Если в "Кемпински" полно агентов, то идти туда значило ставить все под угрозу. Я не мог рассказать Омайре правду, потому что не хотел втягивать ее в это дело. И наконец, оставалась еще проблема с этим непонятным перуанским писателем. Если тот, о котором упоминала Омайра, и тот, о котором говорил Чжэн, - одно и то же лицо, я должен был вопреки своему желанию учитывать вероятность, что Омайра тоже шпионка и, следовательно, отношения со мной - часть заранее продуманного плана.
Размышляя об этом, я открыл сумку с книгами немецкого агента и стал просматривать заглавия. "Пекинский дневник" Пьера Лоти, несколько томов на китайском, книга Хосе Марии Аргедаса на испанском (честно говоря, это меня удивило) и еще вроде бы повесть, тоже на испанском, под названием "Блюз Куско"… Нельсона Чоучэня Оталоры!!!
Мое изумление было столь велико и так ясно отразилось на моем лице, что Чжэн резко затормозил, свернул с дороги и припарковал джип на тротуаре.
- Что случилось?
- Взгляните, Чжэн, - ответил я, показывая ему обложку книги. - Это тот самый перуанский агент китайского происхождения. Чоучэнь Оталора. Очень похоже на ту фамилию, которую вам назвали, не правда ли? Значит, Клаус мог разыскивать этого агента и даже, возможно, знал его.
- Звучит логично, - любезно сказал Чжэн.
После того как я открыл книгу, места сомнениям не осталось: на титульной странице было посвящение "Филологу Гисберту Клаусу, коллеге и другу, обнаружившему перуанские инкунабулы в пекинских книжных магазинах. С сердечным приветом от Нельсона Чоучэня Оталоры". Судя по дате, надпись была сделана три дня назад.
- Да, они знакомы, - заключил я. - Они встречались в Пекине.
Чжэн в задумчивости теребил гладко выбритый подбородок.
- Это обязывает нас принять в расчет еще одну версию, - сказал он, - а именно, что и перуанец, и Клаус работают вместе. С Вень Ченом, я имею в виду.
Слушая его, я пребывал как будто в тумане, поскольку моя способность к восприятию происходящего сошла на нет. В душе шла битва между циничным мозгом и чувствами. Казалось, все указывает на то, что Омайра вовлечена в интригу, но я видел ее лицо, слышал ее голос, вдыхал запах, и рассуждения растворялись в воздухе, как растворяется сахар в воде. Я вспомнил о мадам Баттерфляй, "Шпиона, который меня любил", Мату Хари. Была ли Омайра искренней, когда настаивала на встрече, или это часть плана, цель которого - получить информацию? Будь как будет. У меня есть одно преимущество, щит, которым я мог прикрыться: подозрения.
Такой расклад событий ставил меня в неловкое положение: я должен был утаивать от Чжэна часть фактов, поскольку не мог рассказать ему ничего, по крайней мере до тех пор, пока еще раз не увижусь с ней. Мне нужно было что-либо, что позволило бы глубже анализировать происходящее. Черт, сказал я про себя. Как я был далек от реальной жизни в своей удобной парижской башне из слоновой кости, занимаясь рутинной журналистской работой, оплакивая любовные и литературные неудачи. Правда состоит в том, подумал я, что, с тех пор как я сделался шпионом, жизнь оказалась очень сложной штукой. Кто бы мог представить? Еще вчера - подневольный журналист государственного радио Франции, сегодня - тайный агент, участвующий в выполнении деликатной миссии на Дальнем Востоке, которого пленили огненные бедра кубинской Маты Хари. Но этот образ, мною же отвергнутый, очень быстро улетучился, поскольку, по правде говоря, даже если бы я был обманут, я не собирался отказываться от Омайры.
Чжэн завел мотор, мы поехали дальше по проспекту, который постепенно сужался; в конце концов мы оказались в гараже какого-то старого здания. Строение выглядело заброшенным, оно было частью полуразрушенного городского квартала.
- Если они увидят западного человека, это покажется им очень подозрительным, - сказал Чжэн, - поэтому нам лучше остановиться здесь, С террасы здания проглядывался весь район: индустриальные бараки, чудовищные сараи, ряды серых домов, в которых еще, казалось, кто-то жил. Светящиеся надписи по-китайски навели меня на мысль о роскошной декорации. Со старого рекламного плаката прохожим улыбалась девушка в рабочем комбинезоне.
- Мои люди расположились через три улицы отсюда, видите? - сказал он, передавая мне бинокль. - Приблизительно на высоте вон того красного табло.
- Да, вижу, - ответил я. - Люди Вень Чена тоже там?
- Они везде, и здесь тоже, их ведь много. Они следят за происходящим, двигаясь туда-сюда по улице, наблюдают с крыш. Нужно быть осторожными. Они могут нас заметить.
- А как нашим удается ускользнуть от наблюдения? - спросил я.
- Ну, они ходят среди толпы. Те не знают, что мы за ними следим, это наше преимущество.
Я сел в старое кресло, держа в руках сумку с книгами агента Клауса. Чжэн курил на диване. Глядя на кольца дыма, мой товарищ заявил, что в такой работе бывает много мертвого времени и что главное здесь - терпение.
- Мы как рыбаки на озере, - говорил он. - Нужно дождаться именно того мгновения, когда рыба клюнет. Это мгновение вообще может не настать, но если рыбак заснет на секунду, возможно, он его упустит.
- На Западе мы называем это законом Мерфи, - сказал я ему.
Он посмотрел на меня без удивления.
- В данном случае лучше представлять себе путь, который проделывает рыба, прежде чем попасть на крючок. Прогулка по глубинам озера.
Я просмотрел французские книги. В сочинении Лоти действительно речь шла о восстании Боксеров. На полях было много пометок, комментариев.
- Вы понимаете по-немецки? - спросил я Чжэна.
- Нет, - ответил он. - Я получил образование во время холодной войны, Германии тогда не разрешалось иметь собственную армию. Это была не та страна, к войне с которой надо было быть готовыми.
- Но вы говорите по-испански и по-французски, - возразил я. - Какая угроза могла исходить от этих двух цивилизаций?
- По-французски в Китае всегда много говорили, а кроме того, это язык моей религиозной конгрегации. Испанский я выучил сам. Английский и русский преподавали в военной академии. В случае настоятельной необходимости я сумею объясниться по-японски.
- Жаль, что Германию не считали опасной, - сказал я ему, - поскольку здесь есть некоторое количество примечаний на немецком, которого я не знаю.
- Мы отдадим их Ословски, - ответил Чжэн, - он по происхождению поляк и, как каждый хороший поляк, немного говорит по-немецки.
- У них-то считалось, что Германия и впрямь представляет собой угрозу.
Я начал читать книгу Лоти и очень быстро забыл, что нахожусь в доме с террасой, под пекинским небом, поскольку был загипнотизирован великолепной прозой и лаконичными описаниями. Я знал, кто такой Лоти, знал о его славе литератора и путешественника, но никогда его не читал. На страницах книги рассказывалось о том, что пережил город после восстания Боксеров, то есть после выступления предшественников Вень Чена и всех этих людей, находившихся сейчас всего в трех улицах от нас. Никогда раньше у меня не было таких странных взаимоотношений с книгой.
Хоть я и не понимал пометок Клауса, но мог задерживаться на абзацах, которые он отметил, и очень скоро наткнулся на множество упоминаний о рукописи, - полагаю, той самой, которую мы сейчас искали. Я решил прервать философскую задумчивость Чжэна - "прогулку по глубинам озера", - чтобы прочитать ему несколько абзацев.
- Итак, был какой-то французский лейтенант, чьей задачей было спрятать ее, - заключил он, выслушав. - Черт, и как же Клаус нашел этот документ? Видно, спецслужбы в Берлине, Бонне, или где они там, очень хорошо информированы.
После Лоти я прочел два отмеченных параграфа бельгийского автора, Доминика Аристида, там содержалось подтверждение открытию Гисберта Клауса.
- Поэтому он и обратился в посольство Франции и попросился в архив, - сказал я, - и это указывает на тот факт, что Гисберт Клаус не знал, что документ был обнаружен, а потом выкраден. Он упоминал о рукописи в разговоре с атташе по культуре, когда ходатайствовал о разрешении?
- Нет. Просто сказал, что проводит исследования о восстании Боксеров. Кстати, я еще не показал вам фотографии, которые сделали в посольстве. Они здесь, в папке.
Лицо Гисберта Клауса было лицом ученого. Ему было лет шестьдесят. Никак не больше шестидесяти пяти. В нем непросто было заподозрить тайного агента. Интересно, его, как и меня, завербовали в последнюю минуту, или он опытный шпион? Ничего, узнаем, пообещал я себе. Согласно полученной информации и судя по кругу чтения, мы имели дело с большим эрудитом. Черт, не каждый день в номере немецкого агента можно обнаружить первое издание Хосе Марии Аргедаса.
Чжэна, казалось, не интересовал Клаус - он едва взглянул на книги. Вместо этого он время от времени выходил на террасу и обозревал окрестности в бинокль. Но все было тихо.
Я подумал, что, раз мы находимся так близко от объекта, их антенны должны улавливать малейшие волны.
Потом я открыл книгу перуанца, "Блюз Куско", и начал читать. Первые же строчки вызвали у меня некоторые сомнения.
"- Мамулечка, мамулечка! - закричала Пилар.
- Молчи же ты ради Пречистой Девы! - возразил Абундио, брат. - Оставь мамулечку в покое на ее смертном одре.
- Но я чувствую, что мамулечка жива. Потом брат и сестра пошли дальше по долине".
Сумерки просачивались в окна, а вместе с ними и нетерпение. Я должен был что-нибудь придумать, чтобы объяснить, почему мне нужно уйти, и отправиться к Омайре Тинахо - необходимость, о которой в голос кричало все мое тело. Если "Кемпински" полон шпионов, разумно будет назначить ей встречу в моей гостинице. Я достал сотовый и позвонил. В номере никого не было, поэтому я оставил следующее сообщение: "Жду тебя в моем отеле в девять, поужинаем. Целую. Серафин". И сам удивился, с какой естественностью произнес свое имя.
Около восьми - никаких новостей не было - Нельсон решил вернуться в свою гостиницу. Пора, сказал он себе, начинать писать мой великий роман. Сегодня вечером он чувствовал вдохновение. Материала было много, и он считал, что нашел нужный тон повествования: "Нам нравился дом на Чжинлу бацзе, 7, не только потому, что он был большим и просторным, но и потому, что был расположен рядом с озером Сихуань…" Да. Именно то, что нужно. Он начнет с рассказа о доме, сделав в первой главе описание пекинской жизни в конце XIX века; потом сделает смелый - и новаторский, в согласии с канонами современной литературы, - прыжок в Куско тридцатых годов, когда ребенок, которого читатель видит в начале романа, уже превратился в зрелого человека, закаленного борьбой и перипетиями иммиграции; в третьей главе - новый прыжок, не только новаторский, но, скажем так, без тормозов, - в Остин (Техас, Соединенные Штаты), в конец XX века, где речь будет идти от первого лица. Книга должна бросить всем вызов. Восток и Запад, соединенные в одном повествовании. Тройная иммиграция: из Пекина в Куско, из Куско в Техас, из Техаса в Пекин. Один век мировой истории. Семейная сага. Если в Голливуде не снимут по этому роману фильм, то они просто козлы. Итак, Нельсон направился в гостиницу пешком, разглядывая огни торговых центров и освещенные верхушки небоскребов, мечтая о своей книге, о предложениях от кинематографистов, о долларовых чеках на кругленькую сумму. Очень скоро мир узнает, кто он такой, и все эти эстетствующие господа из Лимы, которые унижали его, приползут на коленях просить прощения: "Мы ошибались, Нельсон, протяни нам руку, мир, да?" - и он, конечно, протянет им руку; поговорит со своими друзьями из Голливуда, и те дадут им какую-нибудь солидную работу; и вдруг, даже не осознав как следует, как это случилось, он увидел в своем воображении фотографию, опубликованную одновременно в "Нью-Йорк таймс", "Комерсио", издаваемой в Лиме, и мадридской "Эль Паис". "Нельсон Чоучэнь Оталора и Стивен Спилберг беседуют во время премьеры "Восток - красный", нового фильма американского режиссера, поставленного по одноименной повести Чоучэня Оталоры". Когда он представил себе этот день, такой выстраданный, такой долгожданный, глаза его наполнились слезами; и сразу же на мысленном экране возник Норберто Флорес Арминьо, в своем кабинете, окруженный придворными - подхалимами и всезнайками, собравшимися вокруг газетного листа. Все они говорили, что это уже слишком, что на такую высоту их стрелы не долетают, лучше не связываться с профессором Чоучэнем. И эти тоже, один за другим, приползут к нему под дверь клянчить милостыню. Конечно, так и будет.
Покинув Вень Чена и оказавшись у себя в номере, он обнаружил сообщение на автоответчике. Оно было от Ирины. "Я хочу видеть тебя этой ночью, но без твоих друзей. Выходи из гостиницы через служебный вход, он находится за тренажерным залом. Встретимся в девять и пойдем ко мне домой. Прости меня за утреннюю холодность. Целую. Ирина". Черт, сказал себе Нельсон, жизнь оправдывает самые заветные ожидания. Какой писатель пренебрег бы этой нежной, развратной девушкой ради работы? Бальзак, который был его учителем, не сделал бы этого, а это было для Нельсона более чем оправданием - это было почти приказом. Он посмотрел на часы и понял, что нужно поторопиться. Достал выглаженную рубашку, пошел в ванную, чтобы почистить зубы, подушиться и еще раз воспользоваться дезодорантом, и вышел из номера. Указания Ирины были очень ясными, но, чтобы последовать им, он должен был улизнуть от своих телохранителей. Это казалось ему относительно легким, поскольку они дежурили у главного выхода.
Итак, Нельсон направился по внутреннему коридору до тренажерного зала. Три толстяка, несомненно, американцы, крутили педали велотренажеров; молодой китаец качал пресс; какая-то дама истекала потом на движущейся дорожке, то и дело ощупывая свои ягодицы. Он без труда разыскал позади душевых кабин дверь и вышел на улицу.
Окинул темноту взглядом; у машины, стоявшей в отдалении, включились фары. Это она? Да. Как только он поднял руку, автомобиль тронулся. Нельсон прыгнул внутрь, и они поехали.
- Я тоже очень хотел увидеть тебя, моя прекрасная матрешка, - сказал Нельсон, целуя Ирину в шею. - Я знал, что твоя холодность при соприкосновении с горячей латиноамериканской кровью в конце концов улетучится.
- Честно говоря, sweet heart, в эту минуту моя кровь кипит, но по другим причинам. На заднем сиденье для тебя сюрприз. Посмотри и поздоровайся.
Обернувшись, Нельсон увидел человека в темном костюме и тканевой маске, закрывавшей лицо. И дуло пистолета.
- Но что?! - воскликнул Нельсон. - …Кто, черт возьми, этот тип?! Он вооружен. Останови, пожалуйста, думаю, мне лучше выйти. Отложим нашу встречу до другой ночи…
- Не знаю, понял ли ты, - заметила Ирина. - Пистолет не для того, чтобы просто показать его тебе. Он может в тебя выстрелить.
Нельсон нервным движением опустил руку на бардачок, и человек в маске приложил ему пистолет ко лбу.
- Насколько я знаю, он мало говорит, - объяснила Ирина, - зато действует очень убедительно. Не пытайся делать глупости; он проворнее мухи.
Впервые перед носом Нельсона оказался пистолет. Проанализировав свое внутреннее состояние, он нашел, что испытывает прежде всего огорчение, чувство нелепости происходящего и только потом страх. Кто-то посмеялся над ним. Он решил, что Вень Чен и его люди вытащат его из этой передряги, поэтому глубоко вдохнул и постарался успокоить свои нервы. Что, черт возьми, у Ирины общего со всем этим? Мягко говоря, она была красивая предательница. Наживка, которую он должен был проглотить.
- Для кого ты меня похищаешь? - спросил Нельсон.
- На самом деле это не я тебя похищаю, - усмехнулась Ирина. - Я только оказываю им эту помощь, и, хотя ты, конечно, не поверишь, это получилось совершенно случайно. Но в конце концов я не могу тебе многого объяснить сейчас. Задашь свои вопросы позже.
Мелькали улицы, переулки, проспекты. Поскольку Нельсон не понимал надписей, все казалось ему одинаковым. На одном из зданий он увидел ряд красных лампочек с желтой окантовкой. Потом они пересекли парк - видно было основание древней стены - и очутились в более малолюдном районе. Человек в маске надел ему на глаза повязку.
Он почувствовал, как машина свернула и они въехали в какой-то гараж, где пахло маринованной рыбой, жареной соей и специями; казалось, что это служебный вход ресторана. Потом запахи исчезли. В пункте конечного назначения все трое вышли, Нельсон смог снять повязку; человек в маске следовал позади, не вынимая пистолета. Сначала они поднялись на несколько этажей на грузовом лифте, а потом пошли по сырому коридору со стенами, на которых облупилась краска.
Похоже на заброшенные кабинеты мореходной компании, подумал Нельсон, как всегда, во власти поэтических аналогий, хотя в этом случае, поскольку речь шла о городе, не имеющем выхода к морю, это казалось полнейшей чепухой. Когда они дошли до конца коридора, человек в маске открыл какую-то дверь, втолкнул туда Нельсона и снова запер ее.
- До свидания, sweet heart, - услышал он голос Ирины.
Нельсон упал на пустые деревянные ящики и одним прыжком поднялся, поскольку почувствовал некую опасность. Он напряг в темноте мышцы, как если бы ожидал неминуемой атаки дикого зверя. Потемки становились все более прозрачными, до тех пор, пока он не смог видеть; то, что он увидел, было огромной комнатой, чем-то вроде гигантского чердака, - в Китае, он уже пенял, все было большим… все, кроме китайцев, - наполненного деревянными ящиками. Потом он услышал шум, который привел его в состояние боевой готовности. Из-за пирамиды ящиков явился луч света, и потом, почти паря в воздухе, человеческая голова. Нельсона охватило чувство нереальности происходящего. Человек, который вышел из-за пирамиды ящиков, был не нищий, это был… Гисберт Клаус, профессор из Германии! Трудно сказать, кто из них двоих был более изумлен.
- Вы - прозаик из Перу? - спросил Гисберт Клаус, глядя на него глазами, расширенными, как две луны.
- А вы… - Клаус! - отозвался Нельсон.