Рядом заскрипела галька, у Протасова оборвалось сердце: "Уходит моя чайка!" Он посмотрел в ее сторону. Девушка сидела, рассматривая его, и по-прежнему улыбалась. Протасов опять смутился.
- Вы знаете, почему я расположилась около вас? - спросила она.
- Не знаю, - растерянно ответил Григорий.
- Я из Техаса, слышали такой?
- Конечно, это в США...
- Вот именно, в Штатах, а я - убежденная расистка...
У Протасова перехватило дыхание:
- Расистка?
Девушка откинулась на коврик и звонко засмеялась. Она смеялась так заразительно, что даже на лице обескураженного Григория появилась некая гримаса, напоминающая улыбку.
Девушка снова села.
- Извините! Шутка моя глупая, конечно... Но обратите внимание на то, что мы с вами одного цвета кожи. Посмотрите на соседей, - добавила она, кивком указывая на распластанные тела купальщиков.
В самом деле, вокруг лежали чернокожие, желтокожие и краснокожие, и только он и его веселая собеседница казались "вполне европейцами".
- Вы недавно приехали? - спросила блондинка.
- Уже неделю нахожусь в этом райском уголке, более похожем на пекло преисподней, - настраиваясь на шутливый лад собеседницы, ответил Протасов.
- Удивительно! Цвет вашей кожи остался первозданно-кабинетным. Обычно за такой срок он уже созревает для индейской резервации. А вы издалека? Если не секрет, - добавила она.
- Ну, какой секрет! Я с Чукотки, - ответил Протасов и потянулся за сигаретами.
- О-о! Чукотка! Суровый край, населенный отважными авантюристами! Золотоискатели... Романтика риска... Охотники... Каюры... - Она перехватила по-детски обиженный взгляд Григория: - Нет-нет! Я не иронизирую! Романтика риска действительно мне импонирует. А вы кем работаете там?
- Я летчик полярной авиации...
- Как здорово! Мчаться в небесной бездне под дугой северного сияния...
- Да, жизнь на Чукотке не лишена поэзии, но все уже примелькалось, - в его словах послышалась затаенная грусть. Он взглянул на часы, - ого! Без четверти час! Пора обедать. Инфракрасное излучение менее полезно, чем хороший обед. Как вы считаете? - Протасов покраснел и добавил. - Я очень прошу вас пообедать со мной...
- Хорошо! Я принимаю приглашение, - очень просто, без кокетливых отнекиваний согласилась она, - но давайте же, наконец, познакомимся. - Она протянула Григорию узкую руку, хорошо ухоженную, мягкую и сухую: - Вероника.
Протасов слегка пожал ее: - Григорий.
Они пообедали в "Магнолии". Вероника оказалась приятной и остроумной собеседницей, вопросы задавала деликатно, на вопросы Григория отвечала охотно и обстоятельно. Протасова словно подменили: не было в нем теперь ни прежней скованности, ни застенчивой неуклюжести, ни робости - он рассказывал Веронике о своей жизни просто и доверительно.
Договорились встретиться вечером...
Глава вторая
Ошибочный ход
Незадолго до заката на заставу приехали два человека. Один - атлетического сложения, с вьющимися волосами и слегка насмешливым взглядом широко посаженных глаз.
- Никитин, - коротко представился он Крутову и протянул ему запечатанный пакет.
Второй был ростом ниже, но сила чувствовалась и в нем немалая. Черные густые волосы были аккуратно зачесаны назад, карие, глубоко сидящие глаза пытливым, умным взглядом смотрели из-под густых бровей.
- Громов, - сказал он, подавая руку начальнику заставы.
Крутов вскрыл пакет. Он был от Дорохова. Четко и лаконично генерал излагал задуманный им план.
Вызвав старшину Дронина, Крутов приказал:
- Устройте товарищей на жительство.
Вечером начальник заставы сам проводил инструктаж очередного наряда.
- С этого дня распорядок службы следующий. В случае нарушения границы - немедленно сигнализировать на заставу и, ничем не обнаруживая себя, преследовать нарушителя. После прибытия разводящего со сменой передайте дальнейшее преследование нарушителя им и возвращайтесь на свой пост. Категорически запрещаю попытки задержать нарушителя, кроме случая, если нарушитель обнаружит вас и попытается вернуться на свою сторону. Но и в этом случае вы должны действовать бесшумно, оружие применять только при крайней необходимости. Ясно?
- Ясно! - дружно ответили пограничники.
Скоро наряд ушел, и обычная тишина повисла над заставой.
...Прошло два дня. Все шло своим чередом: вовремя менялись часовые, веселый повар Гриша Тищенко разливал по тарелкам "гарный" украинский борщ, а по вечерам младший сержант Валерьянов брал аккордеон и "мотал жилы" - так говорил его друг ефрейтор Савкин.
В дневное время Громова и Никитина не было видно. Только когда угольно-черная южная ночь заливала окрестности, они появлялись в караульном помещении и садились играть в шахматы.
Так было и в ту ночь. Громов и Никитин сидели склоненные над доской, как прилежные ученики над контрольными, и только изредка бросали взгляд на квадратный серый щит с двумя рядами красных лампочек и черными цифрами под ними. Внизу щита торчал черный рупор мощного зуммера, напоминающий сигнальные рожки первых автомобилей.
За соседним столом у зуммера что-то писал разводящий старшина Ковалев. Молчали. Вдруг Никитин оживился и, опуская руку на ферзя, с веселым злорадством произнес:
- Ну-ка, Вася, попляши! Шах! Вилка!
Громов улыбнулся:
- Один мой ошибочный ход и...
Звук зуммера не дал ему договорить. Мгновенно все были на ногах. Лампочка № 4 смотрела на них красным тревожным глазом, тревожно и монотонно продолжал кричать зуммер.
- На четвертом! - Уже на ходу бросил Ковалев.
Хлопнула дверь, и все трое исчезли в темноте...
...Нарушитель шел на север. Шел быстро, не останавливаясь, как зверь, преследуемый лесным пожаром.
Старший секрета сержант Криуша молча указал Никитину и Громову, догнавшим его, в темноту, откуда смутно доносились шорохи и легкое похрустывание сушняка. Никитин кивнул: "Вижу!"
Старшина Ковалев и сержант Криуша повернули назад, к границе, а Никитин и Громов, не столько вглядываясь, сколько вслушиваясь в темноту, двинулись дальше. Лишь несколько раз, когда заросли редели, им удалось угадывать расплывчатый силуэт шагах в пятидесяти от себя.
Когда мрак рассеялся, преследователи по-настоящему увидели своего "подопечного". Правда, еще трудно было разглядеть, во что он одет, но теперь его долговязая фигура вырисовывалась так ясно, как это бывает на пустом киноэкране, когда что-нибудь попадает в полосу света от проектора.
Пришлось увеличить расстояние: опасность упустить врага из поля зрения миновала, а возможность обнаружить себя возросла. Теперь нарушитель находился так далеко, что даже в рассветной тишине не доносились звуки его шагов.
Он был завидно натренирован в ходьбе: имея за плечами около двадцати километров пути по пересеченной лесной местности, нарушитель шел все в том же быстром темпе, взятом им от самой границы.
Он торопился, зная, что преследование начнется рано или поздно. Нужно было проскочить опасную пограничную зону, а там, в долине, густо усеянной селениями, курортами, в оживленном движении поездов и автомашин, среди тысяч людей - попробуй кто его найди! Торопиться, черт возьми, стоило!
"Лети, хоть до ночной звезды, а быть тебе без бороды", - негромко продекламировал Никитин, потный, с прилипшими к одежде листьями. Громов настороженно оборвал шутку: "Тихо!" - нарушитель остановился так внезапно, словно его выключили. В следующую минуту "подопечный" удивил их еще больше: он начал раздеваться.
- Что это, никак загорать решил "курортник?" - шепнул Никитин и посмотрел на часы: - Без четверти одиннадцать, самое время...
Нарушитель снял уже пиджак, рывком стянул рубашку. Под ней оказалась желтая заблестевшая на солнце безрукавка, видимо, из кожи. Он снял и ее.
- Упарился, - комментировал Никитин. - Немудрено - тридцать километров отмахал рысью.
- Смотри, раздумал загорать, - тронул Никитина за плечо Громов.
Теперь "курортник" быстро одевался. Натянув пиджак, он поискал что-то глазами вокруг, взял длинный сухой сук и начал ковырять землю. Сейчас был хорошо виден его вытянутый профиль, скошенный назад лоб с прилипшей к нему прядью белесых волос. Работал он быстро и энергично. Кончив копать, отшвырнул палку и руками, как лапами собака, начал выгребать куски бурой слежавшейся листвы. Затем что-то положил в ямку и вновь засыпал ее. Осмотрелся, собрал охапку недавно опавших листьев и присыпал сверху. Потом вытер платком руки, отряхнул костюм и быстро пошел своим прежним курсом на север. Там уже виднелись просветы между кустами - лес кончался.
Громов сделал попытку встать, но Никитин остановил:
- Погоди, пусть уйдет подальше, посмотрим, что он там маскировал. Все равно сразу идти нельзя: там равнина, как ладонь, - заметит в два счета...
Они полежали еще немного. Над ними висели созревшие ягоды шиповника, похожие на крупные капли крови, готовые вот-вот сорваться...
- Пошли! - сказал, поднимаясь, Никитин.
Через три минуты они стояли возле тайника нарушителя. Что и говорить, он был замаскирован отлично, под ровной густой осыпью листьев угадывалась твердая земля. Только наметанный глаз мог заметить маленькую неровность...
Никитин начал разгребать листья. Тревожная мысль пронзила Громова. Он быстро шагнул к другу и сказал...
Чертова кожа
- Что вы сказали? - спокойным, но суровым голосом задал вопрос Дорохов, глядя на забинтованный лоб Громова.
- Только одно слово: "Стой!" и в это время...
- Остальное известно, - прервал его генерал.
Морщась от боли, Громов спросил, с трудом ворочая сухим языком:
- Что с Никитиным, товарищ генерал?
- Он, кажется, остался без глаз.
- А этого взяли?
- Нет! - резко сказал Дорохов.
Кажется, все продумал, взвесил, рассчитал, и вот одна недосказанная фраза и - провал операции. Ведь инструктировал же: "Никакого шума, в случае крайней необходимости брать без всяких звуковых предупреждений, быть немыми... - думал он. - Да кто предполагал такой оборот!" Это была попытка оправдаться перед самим собой. Но Дорохов тут же отбросил ее. "Должен был предвидеть все! А теперь что? Опять клочок этой желтой кожи, несколько погнутых дюралевых трубочек, яма в лесу на месте взрыва - это актив и два офицера, опытных оперативных работника, выведенных из строя, упущенный шпион, неизвестность его намерений - пассив". Дорохов поморщился: баланс операции был не в его пользу. Опять вспомнился лоскут кожи с фланелевой, подпаленной немного подкладкой.
- Чертова кожа! - сказал он вслух.
Заметив, что Громов смотрит на него, Дорохов наклонился и спросил:
- Как вы себя чувствуете?
- Ничего, товарищ генерал, рука немного ноет и шум в голове. Остальное, кажется, в норме. - Он слабо улыбнулся.
- Вот и хорошо, а у Никитина дело сложнее. Выздоравливайте - ждет работа. - Дорохов поднялся и протянул Громову руку. - Выздоравливайте.
Из палаты генерал отправился к главному врачу. Никитина ему посоветовали не тревожить, он был в тяжелом состоянии. Один глаз был поврежден осколком, второй очень сильно засорен землей. Кроме того была пробита лобная кость. Он лежал в шоковой палате.
- Как наши раненые? - спросил Дорохов у главного врача.
Главврач, пожилой полный флегматик, пожал плечами:
- Что касается э... э... Громова - его выпишем через недельку, в основном, - контузия. А другого вот...
- Никитина, - подсказал Дорохов.
- Никитина... пока трудно сказать. Будем надеяться на благоприятный исход, но пока положение опасное. Сегодня соберем консилиум.
Вечером генерал писал докладную записку:
"...В это время второму оперативному работнику - Громову пришла мысль о закладке нарушителем мины, и он попытался остановить действия Никитина. Как говорил сам Громов, он хотел сказать: "Стой! Нужно копать осторожней". Но как только было произнесено первое слово, тотчас последовал взрыв. Оперативные работники ранены, Никитин - тяжело, Громов - легко. Раненые госпитализированы. Нарушитель скрылся в неизвестном направлении. Розыски его начаты спустя семь часов после случившегося.
Прилагаю заключение технической экспертизы:
"Имея в виду описание условий, при которых произошли взрывы, изучив детали неизвестного оборудования, обнаруженные на местах взрывов, техническая экспертиза установила, что:
а) в одежде, напоминающей жилет, между кожаным верхом и фланелевой подкладкой, в той части ее, которая находится между лопаток, был вмонтирован в эластичной влагонепроницаемой оболочке из полимеров заряд взрывчатого вещества, снабженный микроэлектрофонным реле;
б) микроэлектрофонное реле было настроено для реакции на определенные звуковые комплексы, независимо от частоты колебаний и силы звука. В данном случае все описанные взрывы произошли от звукового комплекса, образующего слово "стой!", при котором реле получило команду для соединения контактов взрывателя;
в) не исключена возможность настройки мпкроэлектрофонного реле сразу на несколько комплексов".
Жду ваших указаний.
Дорохов".
Песчинка попадает в водоворот
Услышав взрыв, Вебер, словно отброшенный сильной пружиной, прыгнул в сторону и, выхватив из бокового кармана пиджака бесшумный пистолет, приготовился к обороне. Но вопреки его ожиданию из ближних кустов не выскочили повизгивающие от нетерпения ищейки и разгоряченные погоней пограничники.
Ни топота сапог, ни лая собак - мертвая, тяжелая, как ртуть, тишина заливала лес, давя на барабанные перепонки. Только свое прерывистое дыхание и учащенный стук сердца слышал он. Осторожно, прячась за кусты, Вебер подкрался к тому месту, где раздался взрыв. Воронка еще дымилась. Возле нее лежали два человека. Вебер внимательно вгляделся в их лица и, сунув пистолет в карман, быстро пошел на север.
Через час, предварительно приведя в порядок костюм, с тросточкой, на которой ножом было вырезано "Зина", он вышел на шоссе. А спустя еще полчаса, устало откинувшись на спинку сиденья и внимательно глядя из-под полуоткрытых век на спину шофера, Вебер мчался к соседней станции железной дороги. "Волгу" плавно покачивало, мотор монотонно жужжал, навевая дремоту, но Вебер не спал, он только смежил ресницы, готовый к любой неожиданности.
Пока все шло прекрасно. Но где-то в глубине сознания, словно светофор-"мигалка", вспыхивала и гасла мысль: "Не ловушка ли? След на контрольной полосе оставлен еще до рассвета, а сейчас... - Вебер посмотрел на свои "Спортивные" - половина второго. - А что если на станции уже ждут его?.."
- Вы можете довезти прямо до Л.? - спросил он у шофера. - Не хочется поезда ждать...
- Мы не обслуживаем на большие расстояния. - Шофер посмотрел в зеркальце на клиента.
- А в порядке исключения?
- Что ж, если оплатите обратный прогон, могу подбросить.
- Многовато придется платить, - деланно печальным тоном сказал Вебер.
Шофер пожал плечами.
- Эх, да где наша не пропадала - вези, друг! За любовь чего только не отдашь!
Он откинулся на спинку сиденья, с видимым удовольствием потянулся и негромко, но так, чтоб слышал шофер, запел:
Если б гармошка умела все говорить, не тая,
Милая девушка в платьице белом,
Где ж ты, ромашка моя?..
- Зина? - улыбаясь, спросил шофер, вспомнив слово на тросточке.
Вебер кивнул.
Когда за окнами "Волги" замелькали окраинные дома Л., Вебер тронул шофера за плечо.
- Вы, конечно, знаете, где заправочная станция?
- Та, что возле вокзала?
- Нет, - рискнул Вебер, - та, что... - Он закашлялся.
- Возле кинотеатра "Победа"?
- Да, оттуда мне два шага всего. - Он достал носовой платок и вытер слезы, набежавшие от кашля.
- Кстати, и мне заправиться нужно, - спустя несколько минут сказал шофер, подруливая к заправочной.
- Желаю удачи в амурной охоте! - весело добавил он.
- Да сбудется доброе пожелание! Счастливого пути и попутных пассажиров, - улыбаясь, пожелал Вебер и, хлопнув дверцей, пошел по улице.
Поток пешеходов подхватил его, и он затерялся в нем, как песчинка в водовороте...
Дамоклов меч
Как только самолет набрал заданную высоту, молоденькая симпатичная стюардесса раздала пассажирам газеты и журналы.
Дорохов взял "Советский Союз" и, поудобней устроившись в мягком кресле, начал просматривать журнал. "Прекрасные иллюстрации, - подумал он, - но как поистине прекрасно и величественно это в реальности, в жизни! Иркутская ГЭС - целая эпопея труда, сотни, тысячи героев, вложивших часть своей жизни в громаду плотины, которая здесь словно игрушечная! Разъяренные волны Ангары, мчащиеся с грозным гулом по руслу, проложенному человеком! Тут они - не страшней весеннего ручейка". Генерал перевернул лист. "Большая химия", новый комбинат синтетического каучука - стройные громады корпусов, частокол гордо взметнувшихся труб. Череповец - "Новый Магнитогорск". Стапеля "Красного Сормова" - белые, как лебеди, волжские красавцы. Главный конвейер завода имени Лихачева - убегающая вдаль вереница блестящих автомобилей. Первый советский атомоход ледокол "Ленин".
Моторы монотонно гудели. И Дорохов незаметно для себя погружается в дремоту.
...Просторный светлый зал. Стены и крыша из стекла и нержавеющей стали, пол покрыт резиновыми дорожками, щиты с приборами. В центре зала - возвышение, на котором громадный мраморный щит.
Дорохов и еще кто-то (лица спутника он не видит) поднимаются туда по железной лестнице. Вот они наверху. На щите - поблескивающий бронзой рубильник. Но странное дело: он поднят и всей своей тяжестью повис на тонком волоске. Сквозь застекленные стены Дорохов видит плотину, перекрывшую гигантскую реку. Вода, беснуясь, бросается в шлюзы к турбинам...
- Сейчас будет посадка, - говорит безликий спутник.
Дорохов поворачивается и видит в его руках клинок - точь-в-точь дороховский, с которым он дошел в 20-м до самой Варшавы.
- Что это? - спрашивает Дорохов.
- Дамоклов меч, - тихо говорит человек.
Он взмахивает клинком и рубит волос, удерживающий рубильник. Качнулась земля. Дорохов видит, как плотина взлетает на воздух. Взрывная волна швыряет его в сторону...
- Москва! - объявляет бортпроводница.
Дорохов наклоняется и поднимает журнал, упавший к ногам.
Колеса "ИЛа" мягко несутся по бетонным плитам Внуковского аэродрома, все медленней, медленней... Бортпроводница открывает дверь, и Дорохов с наслаждением вдыхает ночной воздух.
Три часа. Ехать в Москву в такое позднее или, вернее, в такое раннее время было бы бессмысленно, и поэтому Дорохов остановился в гостинице аэропорта, на всякий случай велев горничной разбудить его в 7 часов.
Но делать этого не пришлось. Ровно в семь он был уже одет. Спустившись в буфет, позавтракал двумя бутербродами с семгой, запив их стаканом чаю, потом провел ладонью по щеке - пора бриться.