Дорохов терпеть не мог хотя бы самой малой неопрятности в костюме, прическе. Аккуратность была его манией. Еще в 1-й Конной бойцом, а потом и комэском он не раз по этому поводу слышал незлобивые, но едкие шутки товарищей.
А однажды дело повернулось всерьез. Шли, помнится, к Воронежу. Остановились прямо в степи, пока разведка выясняла обстановку, на малый привал. Задумал Алексей Васильевич побриться. Дело нехитрое: достал старенькую бритву, шарк о ремень, приладил осколок зеркала к седлу и бреется. Случись в это время рядом оказаться Гришке-анархисту. Пахомов его фамилия была. Бывший матрос. Прибился он к эскадрону, так и остался воевать, только бузотером был и любил, как говорили, "подъялдыкивать" товарищей при случае. Вот идет он, разухабистый такой, маузер болтается, постукивает его по колену. Увидел Дорохова, подошел и в струнку:
- Здра жла, ваш бродь! Никак к его превосходительству, в случае неустойки, перемахнуть собираетесь? Что-то больно о своем прообразе стараетесь?
Дорохов сперва отшутиться хотел:
- Иди ты, Гришка, в клюз к кобыле.
А тот обиделся, что какой-то "сухопут" морскую терминологию так неудобно пристраивает, откинул крышку кобуры и за маузер:
- Я тебе вот рукояткой по загривку долбану - это и будет клюз, буржуйская твоя образина!
Думал пугнуть, а может, и всерьез намеревался. А Алешка бритву к черту, клинок вон из ножен - и к анархисту. Не успел бы тот вытянуть свой маузер. Хорошо, взводный Ерохин с бойцом Панкратовым рядом оказались - не дошел бы Гришка до Воронежа, как пить дать!
В девять часов Дорохов уже входил в кабинет генерала Сазонова. Сазонов встретил его официально и, как показалось Дорохову, даже с подчеркнутой сухостью, хотя они были давними знакомыми - еще по работе в ОГПУ. Докладывая о случившемся, Дорохов в то же время внимательно рассматривал Сазонова. Та же стройная с военной выправкой фигура, большой покатый лоб с глубокими бороздами морщин, темные глаза, на первый взгляд усталые, но при внимательном рассмотрении вдруг обнаруживающие неугасимую энергию, сжатые губы с чуть приподнятыми уголками, словно сию минуту готовые улыбнуться, - таким знал его Дорохов всегда. Только некогда угольно черные волосы стали совсем седыми.
Сазонов внимательно слушал доклад, ничем не обнаруживая свое к нему отношение.
- Все? - спросил он, когда Дорохов кончил.
- Так точно, товарищ генерал-лейтенант!
- Так. Изложенные факты ясны. Теперь меня интересует другое: каковы ваши, - он сделал ударение на последнем слове, - выводы, предположения, планы?
Дорохов с минуту помолчал, потом начал:
- Я полагаю, что упорство и наглость, с которыми они рвались к нам, продиктованы неотложностью исполнения какой-то акции, а минирование агентов проведено с тем расчетом, что, в случае попытки задержать их, они взлетят на воздух, следовательно, будут молчать. Нет сомнения, что эти агенты располагают чрезвычайно секретными данными и те, кто посылал их, стараются, насколько это возможно, гарантировать их сохранение в тайне. Погранзона - наиболее опасное место для нарушителя, и поэтому агентам, видимо, давалось указание освобождаться от "жилетов" только за ее пределами. Так сделал, по крайней мере, нарушитель, который проник к нам. Исходя из этого, я склонен думать, что операция, которая поручена ему, выходит за рамки узко-местной диверсии, а тем более не является попыткой перебросить резидента-информатора. Что касается планов выявления...
Сазонов поднял руку, призывая к молчанию.
- Вы, Алексей Васильевич, пожалуй, правы. Мы имеем некоторые данные относительно этого дела, но они пока еще под вопросом. Поэтому не буду вас нацеливать на что-то определенное - это может только дезориентировать вас. Что же касается планов, то... - Он встал и подошел к висевшей на стене карте Союза. - Смотрите.
Дорохов приблизился к карте. Острый конец полированной указки Сазонова пополз по ней, тщательно очерчивая район предполагаемых действий.
- Вот все, что южней этой черты, должно быть под вашим контролем. С этого дня вы уполномочены на любые операции в этом районе. В вашем оперативном подчинении на этой территории все наши органы, за остальное не волнуйтесь - вы отвечаете только за этот район!
- Ясно!
- В поле вашего зрения должны быть любые происшествия, возможно, обыкновенная уголовщина. Так сказать, подготовительные или подсобные операции. И еще: мне кажется, вам лучше всего обосноваться вот здесь, - Сазонов ткнул указкой в крупный город возле моря.
- Все. Желаю, Алексей Васильевич, удачи. - Он протянул Дорохову руку, а потом хлопнул его по плечу. - Ты все такой же - Поддубный?
Через два часа Дорохов опять слушал монотонное гудение моторов "ИЛа". Самолет шел курсом на юг.
Поздний пациент
Шумный, яркий, пропитанный запахами нагретых солнцем цветов, теплый августовский вечер незаметно скатился в ночь.
Веселая толпа наводняла собой центральную улицу, ручьями растекаясь в стороны - к набережной, в центральный парк...
Один только человек не разделял всеобщего оживления и беззаботности. Он шел торопливо, все время глядя на стенды объявлений и редкие таблички частно-практикующих врачей. Его гладковыбритое продолговатое лицо выражало мученье, правая рука прижимала к щеке носовой платок. Было ясно - у него болят зубы. А всякий испытавший это готов поклясться, что нет на свете боли нуднее и безысходнее...
Итак, прохожий страдал. Остановив первую встречную девушку, он спросил, не отрывая руку от повязанной платком щеки:
- Скажите, пожалуйста, где улица Береговая?
Девушка сочувственно посмотрела на прохожего и пояснила:
- Первая улица направо и прямо-прямо вниз. Перейдете трамвайную линию - там спросите.
- Спасибо... - По лицу прохожего пробежала гримаса боли.
Девушке стало жаль его.
- Какой вам нужен номер? - Она хотела точней указать ему дорогу. Но тот прикрыл рот платком и только болезненно промычал. Махнув левой рукой, он быстро пошел по улице, обгоняя медленно плывшие пары.
На квадратной эмалированной дощечке, прикрепленной к углу старого трехэтажного дома, было написано:
"Зубной кабинет. Врач-стоматолог Н. С. Вербицкий.
Лечение, удаление зубов без боли.
Протезирование. Прием с 9 ч. до 19 ч."
Внизу стрела и надпись: "Вход со двора. Звонить".
Пройдя маленький двор, человек остановился у темного входа, достал спички, чиркнул. "Здесь!" Об этом говорила прибитая к стене фанерка с надписью: "Врач. 2-й этаж". Освещая ступени спичкой, он поднялся на площадку 2-го этажа. Там было две двери - направо и налево. Осветив спичкой правую, он увидел фамилию врача и кнопку. Было слышно, как где-то далеко коротко прозвучала трель звонка. Он прислушался: никаких звуков. "Нет дома? А может быть, что еще?" Он переложил платок в левую руку, а правую опустил в карман.
Через несколько секунд позвонил вторично. Опять далекая трель, потом тишина, потом еле уловимое движение - кто-то шел к двери. Щелкнул замок, и она приоткрылась на длину цепочки. Помещение за дверью было слабо освещено, но можно было рассмотреть стоявшего там мужчину в пижаме и войлочных домашних туфлях, с маленьким носом и несколько крупноватой нижней челюстью.
- Вам кого? - голос прозвучал сердито.
- Зубного врача, - сказал человек, держась за щеку.
- Я принимаю только до 7 часов, а сейчас 11. Зайдите завтра. - Дверь сделала попытку закрыться, но человек удержал ее.
- Доктор! Страшная боль! Понимаете, слетела коронка, голые нервы...
- Какая коронка? - настороженно спросил голос.
- Коронка рядом с зубом мудрости. Не могу спать. - Говорящий затаил дыхание. Цепочка тихо опустилась, дверь приоткрылась.
- Что ж, входите! Абсолютно нет покоя! - проворчал врач, закрывая дверь за вошедшим.
Глава третья
Королевский цирюльник
В его движениях была чарующая артистичность. Работая бритвой, ножницами, расческой, машинкой, он сообщал каждому жесту какую-то необыкновенную изящность и завершенность. Его руки с пальцами пианиста колдовали над головой клиента: движения были поистине дирижерскими, отточенными, как его английские бритвы, и легкими, как щеточка, которой он обмахивал шею клиента, перед тем как виртуозно сиять с него простыню.
Когда он делал массаж - это было неповторимо! Пассы гипнотизера и едва уловимое прикосновение его мягких, теплых пальцев творили чудеса, выходившие за грань сферы услуг комбината бытового обслуживания, это была психотерапия.
И потому офицеры авиагородка никогда не посещали свою гарнизонную парикмахерскую. Даже когда времени было в обрез, они ехали на автобусе две остановки к Павлу Захаровичу, или, как прозвали его, "королевскому цирюльнику".
...Павел Захарович встретил очередного клиента, как всегда, приветливо улыбаясь:
- Здравствуйте, товарищ старший лейтенант! Садитесь, пожалуйста... Ого, что я вижу! Семейные обстоятельства заставили вас применить электробритву! Ну-ну, понимаю! Вам сейчас не до этого! - Он лукаво подмигнул клиенту.
Тщательно выбрив старшего лейтенанта, Павел Захарович нырнул за ширму и через мгновение появился, держа в руке небольшой сверток, перевязанный голубой лентой.
- Это первый мужской подарок вашей наследнице! Кажется, Маринкой назвали? - он протянул сверток.
- Ну что вы, Павел Захарович?! - растерянно сказал офицер.
- Берите, берите! Здесь не ахти какие сокровища, - он встряхнул сверток. Послышался мелодичный звон погремушки.
Офицер улыбнулся и взял сверток:
- Большое спасибо, Павел Захарович.
- Не за что! Не за что!
Проводив клиента, Павел Захарович с быстротой и ловкостью фокусника-манипулятора привел в порядок инструмент.
Майора Глазунова он встретил, поправляя чуть сбившийся галстук-бабочку.
- Здравствуйте, Павел Захарович! - пробасил майор.
- Здравствуйте, товарищ майор. Рад вас видеть. Что-то давненько ко мне не заглядывали? - то ли констатируя факт, то ли задавая вопрос, сказал парикмахер.
- Замотался совсем, - неопределенно ответил майор, откидываясь в кресле.
- Понятно. Полеты... - сочувственно вздохнул Павел Захарович.
- Если б полеты! А то - наземная беготня по инстанциям, - буркнул Глазунов.
- Что такое? - участливо осведомился Павел Захарович. - Неприятности?
- Наоборот, радость у меня! Восемнадцать лет искал брата и, наконец, нашел...
- От души поздравляю вас, товарищ майор.
- Говорят: нет худа без добра, но мне кажется, что нет и добра без худа. Брат оказался тоже авиатором и служит не очень-то далеко. Решил я перевестись к нему в часть... Вот тут и начались хождения по мукам...
- Какие черствые люди! - возмутился Павел Захарович.
- Дело не в черствости, а в том, что брат не в ординарной части служит... - Майор вдруг осекся. - В общем, формальности, они всюду. Но, думаю, через недельку-две получу перевод.
- Дай-то бог! - сказал Павел Захарович, взбивая пену. - А у меня тоже радость: племянник отыскался. Полярный летчик. Сестрин сынишка. Обещал скоро приехать, а сейчас на Черном море кости отогревает от Чукотки... Даже не представляю, какой он, не видел никогда.
Майор встал, расплатился и уже направился к двери, как вдруг остановился и, улыбаясь, хлопнул себя ладонью по лбу:
- Вот что значит замотался! Забыл, что принес вам маленький подарок, поощренье за безупречную работу. Вот, пожалуйста, абонемент на футбол. Капитан Кравцов от нас уехал, оставил. Ведь вы болельщик, я знаю.
- Товарищ майор, тысяча благодарностей! - просиял Павел Захарович. - Это моя страсть!
Поплавки неподвижны
Дорохов внимательно просматривал сводные бюллетени. Ежедневно в 9 часов утра на его рабочем столе лежала ровная стопка аккуратных пакетов с грифом "Секретно". Это были сведения о происшествиях, случившихся за день на всей территории, которую неделю назад очертила указка Сазонова. "...Со двора центральной усадьбы похищено два новых ската для "ЗИЛ-150". Подозревается..." Дорохов, не дочитав, перевел взгляд на следующее: "...дебошир задержан. Он оказался..." "Не то, все не то!" - с досадой подумал генерал.
В дверь кабинета постучали.
- Да!
Вошел Громов. Подойдя к столу, он вскинул руку к козырьку фуражки и отрапортовал:
- Товарищ генерал! Капитан Громов прибыл по вашему приказанию.
Дорохов встал и пожал ему руку.
- Садитесь, капитан. Как самочувствие?
- Теперь хорошее, товарищ генерал. В больнице чуть с ума не сошел...
- От скуки?
- Нет, от сознания того, что пока я валяюсь в постели, этот господин делает то, что ему нужно.
- Дел его пока не видно и не слышно, - сказал Дорохов. - Поплавки неподвижны.
- Какие поплавки? - не понял Громов.
- "Рыба", которую мы с вами пропустили через сеть, унырнула куда-то и - никаких признаков жизни. Последний ее всплеск замечен в Л. Портрет, нарисованный шофером такси, как две капли воды похож на тот, который нарисовали вы. В Л. он не задержался, в этом я уверен. Что ему там делать, он не на курорт прибыл. Но где он, это неизвестно. Очень хорошо, что вы приехали. Вы единственный, кто знает его в лицо.
- Но почему мы ищем его именно здесь, на юге, ведь...
- Вы уверены, что только здесь? - с иронией перебил его генерал.
Зазвонил телефон. Дорохов снял трубку:
- Да!
Голос в трубке торопливо что-то докладывал. Громов увидел, как седые брови Дорохова быстро поднялись.
- Вот как! На рассвете? Сразу троих?! До моего приезда ничего не трогайте. Выезжаю.
- Кажется, началось, - удовлетворенно сказал Дорохов то ли Громову, то ли самому себе. - Поедемте! Впрочем... нет, вам лучше не ехать. Кстати, с этого дня вы штатский. Ясно?
- Ясно, товарищ генерал!
Форсируйте "А", зондируйте "Б"...
Вебер посмотрел на часы и включил приемник. В соседней комнате спал Вербицкий. "Четыре года торчит здесь, дубина, а толку?! - со злостью подумал о нем Вебер. - Разве только в том польза, что ежегодно к нему из ведомства уплывают 60 тысяч марок?"
Лампы нагрелись, послышалась плавная задумчивая мелодия. Он повернул регулятор настройки, тонкая нить поползла по шкале, раздался свист, визг... Вебер прикрутил регулятор громкости и опять посмотрел на часы, потом вынул авторучку, достал блокнот и стал ждать. Опять зазвучала музыка, потом она смолкла, и диктор сказал: "Говорит радиостанция "Свободная Европа"", и тут же полился бравурный мотив, а потом в него вкрапились негромкие, но настойчивые звуки - это была морзянка. Вебер схватил ручку и начал быстро записывать: 736214876139805431...
Морзянка смолкла. Секундная стрелка на часах Вебера описала два круга, и опять назойливо запищала морзянка: 112268916435... Пауза и снова морзянка: 8896355110... В четыре приема Веберу удалось записать всю шифрограмму. Он выключил приемник и прислушался: Вербицкий с присвистом храпел.
Вебер достал пистолет, вынул из него длинную узкую обойму. Патроны, выталкиваемые большим пальцем, падали в ладонь. Последний Вебер зажал пальцами и сильно повернув пулю налево - вынул ее. Затем очень осторожно вытряхнул из гильзы маленький рулончик микропленки. Через четверть часа шифрограмма была расшифрована:
"Форсируйте "А", зондируйте "Б", случае необходимости используйте 9 мобильно. Резиденция вашему выбору. Распоряжение 16. Возврат 4-5. Ш".
...Дорохов прочитал шифровку и сказал вытянувшемуся в струнку старшему лейтенанту:
- Передайте Карпову: продолжать неослабное наблюдение за эфиром. Можете идти.
- Форсируйте... зондируйте, - оставшись наедине с собой, вслух произнес Дорохов. "Но что все это значит? Что такое "А" и "Б", эта таинственная "девятка", которую разрешалось использовать "мобильно"? А "16"? И что это за "возврат 4-5"?" Дорохов пальцами потер седые виски. "А" и "Б", вероятно, объекты - сфера действия шпиона... А может быть, это части, разделы какого-то плана? "9" и "16", вероятно, резиденты, подчиненные вновь прибывшему... "Возврат"... Неужели он должен выполнить свое задание и к 4-5 сентября вернуться? Или это обратная связь, и 4-5 указывает на число или время, когда там будут ждать ответ?
Вызвав шифровальщика, Дорохов отправил две шифрограммы: одну Сазонову с изложением событий, вторую своему заместителю в Е. - приказ об усилении охраны границы.
К 12 часам он назначил свидание начальнику областного угрозыска майору Смирнову по поводу нападения на постовых ОРУДа. Картины всех трех нападений, произведенных на протяжении двух часов, были совершенно одинаковы: к постовому подбегала молодая женщина с растрепанными волосами и, заливаясь слезами, умоляла придти на помощь ее подруге, которую двое неизвестных пытаются изнасиловать "вон в том дворе"; постовой спешил на место преступления, женщина первой проскальзывала в ворота, а шагнувший за ней следом милиционер получал сильный удар по голове чем-то тяжелым... Оружие постовых было унесено. Судя по тому, что карманы пострадавших не были подвергнуты обыску, именно оружие и было целью нападений.
След на губной помаде
В маленьком погребке "Вино-табак" было человек десять посетителей. Одни выпивали стакан "Хирсы" или "Алабашлы" и, жуя на ходу конфету - традиционную закуску этого заведения, торопились к выходу. Другие уходить не спешили. Они стоя расположились за высокими столиками по двое, по трое и, прихлебывая вино, разговаривали.
Входная дверь, на которой висела дощечка с предупреждением: "Просьба не хлопать!", словно протестуя, очень громко хлопнула, и в магазин неуверенными шагами, пытаясь сохранить равновесие, вошел молодой человек в пыльнике и помятой капроновой шляпе. Подойдя к прилавку, он вынул из кармана несколько смятых трехрублевок, взял плохо повинующимися пальцами одну из них и протянул продавцу.
- Стакан чего-нибудь... этого... - он пошатнулся, - ну, сама знаешь. - Язык его заплетался.
Буфетчица налила стакан вина, отсчитала сдачу и, не забыв присовокупить к ней две конфеты, протянула ему.
- Пожалуйста!
Молодой человек взял стакан, не считая, сунул сдачу в карман, расплескивая вино, отошел от стойки. Потом, покачиваясь, остановился посередине комнаты, окинул ее мутным взглядом и направился к столику, у которого одиноко стояла женщина. Подойдя, он бесцеремонно, прямо стаканом, из которого выплеснулось вино, отодвинул ее стакан, поставил свой и принялся довольно пристально оглядывать соседку. Глаза молодой женщины вспыхнули злым, решительным блеском.
- Куда ты?! - со злостью выговорила она.
Он поднял голову и, уставя мутный взгляд на женщину, сказал:
- А-атвали, зараза!
Женщина покраснела, резко отодвинула его стакан.
- Ты-ы чиво?! - Он сильно толкнул ее рукой. Женщина взвизгнула и, схватив стакан, выплеснула ему в лицо вино. Он было замахнулся, но в это время сильная рука сжала его запястье. Обернувшись, он увидел милиционера.
- Вы что хулиганите?! - сурово спросил тот. - Пройдемте со мной! И вы, гражданочка! - Сказал он, обращаясь к женщине. - И вы, гражданин, - милиционер указывал на одного из посетителей.
В милиции составили протокол. Затем дежурный записал показания потерпевшей и свидетеля. Потерпевшей была Кривицкая Людмила Георгиевна.
Записав ее показания, дежурный дал ей прочитать текст и попросил: