- Распишитесь. Будем судить его за хулиганство.
Кривицкая взяла ручку и быстро положила ее назад: кончики пальцев были запачканы в темных чернилах. Дежурный поднял голову:
- Фу, черт побери! - возмущенно сказал он. - Опять кто-то пролил. Безобразие! - И добавил, обращаясь к Кривицкой: - Давайте я поухаживаю. Извините за неприятность. - Он взял чистый лист бумаги, наложил на испачканные пальцы, прижал его, промокая чернила, потом скомкал лист и швырнул его в корзинку для мусора.
- Петров! - крикнул он милиционеру. - Дай гражданке мыла и воды да наведите у меня порядок. Безобразие, второй раз проливает кто-то чернила!
Он еще раз извинился перед Кривицкой и они попрощались...
А через полчаса после ее ухода эксперт угрозыска Агафонов еще раз сличил два дактилоскопических отпечатка: один сделанный только что и второй - на губной помаде, оставшейся на гильзе папиросы "Беломорканал", найденной на месте одного из нападений на постового ОРУДа. Отпечатки принадлежали одному человеку.
Случайное знакомство
Сентябрь и на юге не забывает о том, что он - месяц осенний. Правда, на первых порах и дождь еще не осенний, и ветер не леденящий - так вновь назначенный начальник, по нраву крутой, на первых порах не слишком крут, но придет время, и он возьмет свое...
С утра небо было чистым. В полдень из-за синей кромки западного горизонта вынырнула небольшая серая туча и не спеша двинулась на восток, потом разделилась надвое и скрылась за горизонтом. Спустя полчаса оттуда поползли густые серые клубы, и очень скоро все небо затянуло тучами.
Но это обстоятельство не омрачало лучезарного настроения болельщиков, в урочный час густо усеявших трибуны стадиона. Дождь так дождь! Есть на этот случай плащи, зонты, а нет - и это не беда. Но пропустить встречу, на которой решалось "быть или не быть" их любимой команде финалистом первенства страны - дело невозможное. И, пожалуй, объяви сейчас радио, что приближается разрушительный ураган, вряд ли кто-нибудь покинул бы трибуны.
В седьмом ряду левого крыла восточной трибуны сидели три летчика-майора. Как и все вокруг, они пытались предсказать ход сегодняшнего матча. Но, пожалуй, один из них, худощавый, строгий на вид майор, участвовал в разговоре без особого энтузиазма. За короткими репликами: "да", "нет", "может быть" - сквозило как будто бы даже недовольство всей этой шумной футбольной братией.
- Ты чего, Петя? - уловив его настроение, толкнул локтем в бок приятель.
Майор поднял голову, рассеянно улыбнулся: "Да так чего-то".
- Зря ты, Федя, его трогаешь. Он скоро за соседский "Спартак" будет болеть, - прогудел третий из компании, тоже майор, но широкоплечий, приземистый. - Не отвлекай его, он на старте.
Игра шла с переменным успехом, то одна, то другая штрафные площадки становились местами ожесточенных схваток. Шла 23-я минута игры, счет еще не был открыт. "Сейчас гости подадут угловой", - сказал радиокомментатор, и стадион затих в напряженном ожидании.
Удар, отчаянная схватка на штрафной площадке гостей... и скороговорка комментатора: "Удар был неточен, мяч уходит на свободный".
- Черт побери! Проиграют наши! - громко, с досадой сказал кто-то рядом с плечистым майором, сидевшим у прохода. Тот повернул голову и увидел стоящего возле него летчика ГВФ.
- Не проиграют! Голову на отсечение даю! - азартно заверил майор, увидев, что гражданский коллега переживает за "их" команду. Тот молча пожал плечами. Кто-то сыграл рукой. Судья назначил 11-тиметровый штрафной удар. Стадион гудел так, что, казалось, вибрация воздуха вот-вот разрушит трибуны. Потом наступила тишина. А когда раздался удар, рука гражданского сжала могучее плечо майора. Мяч прошел всего в полуметре левее ворот.
- Пронесло! - выдохнул пилот, убирая руку с плеча майора. - Извините...
Они посмотрели друга на друга и расхохотались. Первая половина игры закончилась.
- Как мы все меняемся, став "болельщиками"! - оживленно обратился пилот к соседу. - В прошлом году у нас в Певеке во время игры один болельщик от восторга вцепился мне в волосы, трясет и кричит нападающему: "Бей, Ваня, бей! Не води!" Еле вырвался. Вот и я сейчас - похоже, - смущенно добавил пилот.
- Певек... Вы с Чукотки? - спросил майор. - Так вы - племянник нашего уважаемого Павла Захаровича?
Разговор оборвался.
- И все-таки, судя по игре, я уверен, что наши проиграют, - сказал племянник "королевского цирюльника".
- Пари? - предложил майор, озорно блеснув глазами.
Пилот улыбнулся:
- Идет, коллега! Условие: если проигрывают гости, я ставлю... раз, два, три, - он пересчитал летчиков, - четыре, - указал пальцем на себя, - четыре бутылки "Шампанского", а проигрывают армейцы - вы. Согласны?
Майор протянул руку:
- Принято!
На шестой минуте второй половины игры хозяева поля открыли счет.
- Ага! - торжествующе сказал майор, хлопая пилота по плечу, - плакало ваше "Шампанское".
- Цыплят по осени считают, - ответил тот, улыбаясь.
За три минуты до конца игры второй мяч влетел в те же ворота. Болельщики ликовали.
Когда поток болельщиков вынес летчиков на улицу, майор-болельщик, по-видимому, признанный запевала в дружеской компании, протянул руку гражданскому пилоту:
- Ну, пока, коллега!
Пилот удивленно посмотрел на него:
- А "Шампанское"?
- В другой раз! - улыбнулся майор.
- Э, нет, ребята! Это не по-нашенски! - обиженно сказал пилот. - Спор есть спор, и проигравший - платит. Вы меня обижаете. - Лицо его было мрачно. Летчики переглянулись.
- Ну, идет! - махнул рукой майор. - "Шампанское" пьем, но никаких споров - платить будем по-студенчески, вскладчину. Принято? - И сам же решительно подтвердил: - Принято.
Остановили такси, дружно уселись, скомандовали шоферу: "На набережную", и машина плавно помчалась по ровному асфальту.
- Да, непривычная скорость, - пошутил пилот.
Военные заулыбались.
- По сравнению с "ИЛом"?
- А в сравнении с нашими эта "Волга" - черепаха!
- Но и наши - тоже еще не высший класс.
- Вот Петя, - майор кивнул на товарища, - скоро на новейшем будет дрозда давать!
- Новый получил? - поинтересовался пилот.
- Нет, уезжает от нас. Братан перетянул. Говорит: "Брось ты, Петя, на лайбах ползать, мотай к нам в "ИЧОН" - крылья вырастут". - Он лукаво посмотрел на товарища. - Я тебе завидую. Глядишь, сунется какой-нибудь "РБ" или "У-2", а ты его чирк - и в море. Вот и орден! Давай я за тебя поеду, а?
В маленьком ресторанчике посетителей почти не было. Летчики заняли стол на открытой террасе. Уже были подняты фужеры, но пилот жестом руки остановил летчиков:
- Стоп! Глуши моторы! Мы же до сих пор не познакомились. Григорий Протасов, пилот Магаданского Управления ГВФ.
- Майор Глазунов! - представился тот, кого называли Петром.
- Иван Хворостов, Федор Крюков! - прищелкнули каблуками двое других.
- Вот теперь - другое дело! - сказал Протасов, поднимая фужер. - Итак, друзья, за сухой счет и знакомство!
Они чокнулись и выпили.
Глава четвертая
Первая нить
Дорохов мельком взглянул на вошедшего Громова и опять погрузился в бумаги.
Отмахнувшись рукой от намерения капитана рапортовать по всей форме, Дорохов спросил:
- Что-нибудь новое?
Это было, по существу, приказанием доложить о том, с чем Громов явился. А то, что явился он не с пустыми руками, генерал понял с первого взгляда.
- С того дня, - начал Громов, - когда дактилоскопические отпечатки пальцев Кривицкой и те, которые участница бандитских нападений на постовых ОРУДа оставила на мундштуке папиросы, оказались идентичными, я начал вести наблюдение за этой гражданкой. В течение нескольких дней я выявлял круг ее знакомств, сферу деятельности. - Он сделал паузу. - Сегодня можно сказать, что нить, ведущая к интересующему нас лицу, в наших руках.
- А точней? - хладнокровно спросил Дорохов.
- Дважды за это время она посетила квартиру одного частно-практикующего зубного врача. Фамилия его Вербицкий. В прошлом был в плену, в 1956 году возвратился из Западной Германии и с тех пор живет здесь...
- Пока не вижу не только нити, но и паутинки, - возразил Дорохов. - Что вы нашли в этом особенного, капитан? К врачу приходят разные пациенты.
- Это еще не все, товарищ генерал! На днях врача трижды посетил близкий знакомый Кривицкой, некто Борис Шаропов, в прошлом вор-рецидивист по кличке "Быча", а ныне шофер таксомоторного парка.
- Компания, действительно, подозрительная, - сказал Дорохов. - Но возможно, что это не более, как дезориентирующая нас случайность.
- Не исключено, - согласился Громов.
- Так что пока говорить о нити рано, - резюмировал генерал. - Кого еще из знакомых Кривицкой удалось выявить?
- Есть еще один - они его зовут Жорик. Студент. Любит одеться, посидеть в ресторане. Пока за ним ничего больше не числится.
- Так. - Дорохов несколько секунд помолчал, раздумывая. - Вот что: передайте наблюдение за ними другим, а сами переключайтесь на Вербицкого. У вас есть больные зубы?
- Нет, товарищ генерал. Но можно зайти к нему и с целью косметики - камни удалить, - улыбнулся Громов.
- Верно, - одобрил Дорохов. - Действуйте, капитан.
Громов направился к двери, но был остановлен коротким:
- Обождите.
Громов повернулся. В голосе начальника он уловил не совсем обычную интонацию.
- Слушаю, товарищ генерал!
- Поручая вам посещение квартиры Вербицкого, места, где может появиться иностранный агент, мы подвергаем вас риску, капитан, это вы понимаете? - Генерал внимательно и строго взглянул в глаза Громова. - После взрыва вы оба были в бессознательном состоянии, а шпион, как вы сами подчеркивали, находился от вас в пределах отличной видимости.
Громов пожал плечами.
- Безусловно, - продолжал Дорохов, - взрыв не мог не привлечь его, а следовательно... Короче, оружие должно быть при вас постоянно. Ясно?
- Ясно, товарищ генерал!
- Теперь можете идти.
Встреча
Резким порывом ветра чуть было не сбросило шляпу. Вебер поглубже натянул ее, поднял воротник пальто.
Вдруг ему явственно представился кабинет шефа. Шлихтер читает шифрограмму от "девятки", в ней - известие о том, что он, Пауль Вебер... провалился. Лицо Шлихтера конвульсивно дергается... "Чертовщина!" - подумал Вебер.
Он хорошо знал себя, знал, что, в отличие от многих, его нервы не притупляются от постоянного напряжения, а наоборот - все больше и больше обостряются.
В этой обостренной восприимчивости были хорошие стороны, не раз сослужившие ему добрую службу, но сейчас... Вебер поймал себя на том, что его настороженное внимание к людям, к окружающему становится психозом, он все чутче спит, и за ночь не один раз его рука ныряет под подушку за успокоительной прохладой пистолета...
Вебер пошарил в карманах, но сигарет не оказалось.
"Что меня тревожит? - продолжал спрашивать он себя, шагая к табачному киоску. - Переход отличный. Явки в порядке. Рация готова хоть сегодня послать в эфир мое первое донесение". Лицо Вебера посветлело, что-то отдаленно напоминающее улыбку тронуло его губы, но в следующий момент лицо опять обрело обычное аскетическое выражение.
"Олух этот Вербицкий! Черт дернул его поручать этому дегенеративному уголовнику операцию по оружию".
Губы Вебера болезненно и зло покривились. Память живо восстановила недавнюю картину, которую он наблюдал из-за ширмы в квартире Вербицкого: тупое и безжалостное лицо Бычи, с глазами, сильно выступавшими из орбит, потрескавшиеся губы, которые он часто облизывал при разговоре, и, наконец, его слова, грубые и тяжелые, как булыжники:
- Лады! Шуму не будет!
А когда Вербицкий протянул ему аванс - две тысячи, он небрежно сунул их в карман и сказал, обращаясь к своему приятелю - бледному, с синевой под глазами пижонистому парню лет 19-20:
- Айда, Жорик!
Еще тогда, не зная, какой оборот примет дело, Вебер сказал Вербицкому после их ухода:
- Зачем вы тащите всякую сволочь сюда?
- Приемная врача открыта для всех, - хитро подмигнув, ответил тот. Фамильярность подчиненного резанула Вебера, но ни один мускул не дрогнул на его лице.
- Скажите, Вербицкий, вы родились в Баварии?
- Нет, в Силезии. А что?
- Ничего. Я просто хотел выяснить, на какой почве растут такие остолопы!
- Я... я не понимаю. В чем дело? - заплетающимся языком пробормотал Вербицкий.
- Собой вы можете рисковать, хоть в петлю лезьте, Вербицкий, но здесь я! - Он не повышал голос, но Вербицкий все испуганней втягивал голову в плечи.
- Здесь я! - продолжал Вебер. - А поэтому подумайте о том, что в случае... - он не отрывал глаз от лица Вербицкого, - в случае провала вы умрете раньше, чем русские оформят это в своих судебных инстанциях. Ясно?
- Ясно, шеф, - пролепетал врач.
"Безусловно, троекратное нападение на милицию в одну ночь не могло остаться без последствий. Если квартира Вербицкого еще не под наблюдением советской контрразведки, то будет. Ведь после нападения, как сказал Вербицкий, к нему наведывались "Быча" и его компания. Значит, если участники нападения известны органам, то...". В это время он подошел к табачному киоску. Окинув взглядом витрину, протянул деньги:
- "Приму". - Он любил крепкие сигареты.
После первой затяжки на душе стало спокойней.
"Так или иначе, но судьба пока на моей стороне, от самой границы. Если нападут на след, то Вербицкого придется убрать, ведь он знает, кто я".
Не дойдя одного квартала до улицы, которая ему была нужна, он свернул за угол. Начал накрапывать дождь. Вебер ускорил шаги, но через минуту вынужден был поспешно нырнуть в ближайший подъезд, у дверей которого висела размашистая вывеска "Оптика. Мастерская". Теперь дождь шел сильными струями. Брызги залетали в темный подъезд. Вебер отошел вглубь и с недовольной миной наблюдал за видимым участком улицы. Пробегали, перепрыгивая вспененные лужи, редкие пешеходы и исчезали из поля зрения.
- Фу, черт! - раздалось в подъезде. Вебер мгновенно напрягся: кто-то есть за спиной. Стараясь выглядеть как можно безразличнее, оглянулся: у стены стоял человек в синем костюме. Он застегивал носкодержатель. После нескольких неудачных попыток свести оба конца резинки ему это удалось. Человек выпрямился и, достав носовой платок, вытер им мокрое от дождя лицо.
Словно головокружительная пропасть разверзлась у ног Вебера. Память мгновенно воссоздала картину недавнего прошлого: опаленный куст шиповника и около него два лежащих человека. Лицо одного было в крови, но зато лицо другого Вебер запомнил хорошо.
Он! Он! Он! - гулко отбивало сердце...
Дождь между тем почти прекратился, только редкие крупные капли еще лениво шлепались на асфальт. Большая черная туча ушла на восток, и уже блеснул голубой клочок неба. Человек невозмутимо вышел из подъезда и пошел по улице. Спустя несколько мгновений Вебер выглянул ему вслед. Человек не оглядывался. Глубже натянув шляпу и немного наклонив голову вниз, Вебер вышел из укрытия.
Если люди говорят умирая...
Громов шел к Вербицкому, на ходу обдумывая избранную им роль. После свидания с Дороховым он долго и внимательно рассматривал в зеркале свои зубы: нужно было отыскать в них какой-либо изъян, который мог бы послужить поводом к посещению врача. Но все зубы были в полном порядке, и на "камни" тоже никакого намека. Тогда и родилась у Громова мысль искусственно вызвать необходимость посещения врача. Для этого он замазал зубы смолой.
Объяснение врачу было подготовлено такое: "Приехал друг из Сибири и угостил "серкой", которую там жуют наподобие американского чуингвама. А "серка" оказалась простой смолой и никак не отчищается. Помогите. В амбулаторию стыдно идти - смеяться будут".
Громов вошел в ворота дома и направился к двери, ведущей на 2-й этаж. Перед лестницей он вдруг остановился и, словно вспомнив что-то, стал внимательно осматривать свой костюм. Вид его был далеко не блестящий.
"Нельзя же этаким утопленником являться к врачу. С острой болью - другое дело, но чистить зубы можно и без спешки. Солнце светит - через часик, а то и раньше, костюм будет сухой".
Придя к такому решению, Громов повернулся назад. На улице было почти пустынно. Только в конце ее стояла грузовая машина, и двое рабочих не спеша укладывали на нее кирпичи. Краем глаза Громов заметил при выходе, что кто-то вошел в соседний двор. Он повернул за угол и начал спускаться к набережной.
Выждав несколько минут, Вебер вышел из соседнего двора и, подойдя к углу, проследил за удалявшимся Громовым. "Странный визит, - подумал он. - Может быть, Вербицкого нет дома?" Мысли работали лихорадочно быстро: "Выследили! Видел он меня или нет? Может быть, Вербицкий арестован ночью, а теперь ждут меня? Ведь эта сволочь выдаст сразу же. А может быть, это первый визит, зондирование? Или просто случайность? К черту! Какая случайность!" В уме Вебера созрело решение, и он твердыми шагами вошел во двор дома Вербицкого.
Два коротких, длинный и один короткий... "Дома! - Вебер уловил приглушенное знакомое пощелкиванье шлепанцев. - А может быть, у него гости?" - мелькнула мысль. Правая рука, опущенная в карман пальто, напряглась.
Щелкнул ключ, звякнула цепочка. Вебер сделал шаг назад. Увидев спокойное лицо врача, он мгновенно преобразился - напряжение исчезло, уступив место широкой улыбке.
- К вам можно, доктор? - подмигнув, спросил он. Вопрос был адресован соседям по площадке.
- Да, я принимаю, проходите! - ответил Вербицкий и, пропустив Вебера, удивленно посмотрел ему вслед: шеф улыбался.
Когда Вербицкий вошел в комнату, Вебер с еще более лучезарным лицом стоял у окна и, прищелкивая пальцами, вполголоса напевал.
"Если красавица в любви клянется -
Кто ей поверит, тот ошибется..."
- Значит, дела идут, шеф? - улыбаясь, спросил врач.
- И пришли к концу даже...
- Как? - удивился Вербицкий.
- Моя миссия окончена. Завтра отбываю, товарищ профессор!
- Неужели?! - не скрывая радости, воскликнул врач.
- А посему слушайте праздничный приказ, - балагуря, продолжал Вебер, - в ознаменование... Короче, нужна бутылка коньяку. Вот деньги, - Вебер протянул Вербицкому десятирублевку.
Через четверть часа они сидели за столом. На тарелках лежали ломтики ноздреватого пряного сыра.
Вербицкий принес две маленькие конические рюмочки.
- Э, нет! - возразил Вебер. - В России нужно пить по-русски. Давайте стаканы!
Вербицкий пошел к буфету. Сегодня он готов был пить хоть из ночного горшка, если это будет угодно Веберу, но зато завтра он - свободная птица. Стаканы налили по полной.
- Ну, поехали! - сказал Вебер, вставая. Вербицкий тоже встал. - За будущие успехи! - Они чокнулись.
- Ох, чуть не испортил праздника! - сказал вдруг Вебер, ставя стакан на стол.
- Что такое?! - встревожился Вербицкий.
- Я не могу обойтись предварительно без пары глотков воды. Привычка, - он улыбнулся. Вербицкий потянулся к графину с водой и подал его Веберу. Тот принял графин, приложил к нему ладонь: