Прыжок на юг - Виктор Стрелков 5 стр.


- Теплая. Принесите, пожалуйста, свежей. - Вербицкий взял графин и пошел в кухню.

Услышав, как зажурчала вода, Вебер быстро, не спуская глаз с двери, сунул руку в боковой карман и, вынув небольшой предмет, протянул его к стакану врача. Тоненькая, с иголку, бесцветная струйка вонзилась в янтарную поверхность коньяка. Заслышав шлепанцы Вербицкого, Вебер громко чихнул.

- Будьте здоровы! - сказал Вербицкий, появляясь в дверях.

- Спасибо!

Вебер выпил несколько глотков воды и, взяв стакан, снова чокнулся с Вербицким: "За расставанье!"

Врач пил жадно, нижняя губа прикрывала добрую треть стакана. Вот и последний глоток. Вербицкий поставил стакан, Вебер, не отпивший и четвертую часть, медленно продолжал тянуть коньяк. Вдруг, пальцы его дрогнули, стакан скользнул вниз и, ударившись об пол, разлетелся на мелкие осколки.

- Черт побери! - сердито сказал Вебер.

- Посуда к счастью бьется! - засмеялся Вербицкий, глядя на шефа слегка посоловевшими глазами.

- Это русская примета. Надежда на будущее счастье - иллюзия, а то, что я лишился удовольствия выпить коньяк - это реальность. - Вебер улыбнулся. - Что ж, придется теперь мне идти! - со вздохом добавил он.

- Я схожу, пожалуйста... - засуетился Вербицкий.

- Нет, очередь моя. У вас есть сигареты?

- Конечно, есть! - Вербицкий, слегка пошатываясь, пошел в свой кабинет. Вебер незаметно взял стакан, из которого пил врач, и положил его в карман.

Закурив, он сказал Вербицкому:

- Закройте за мной дверь.

Когда они подошли к двери, Вебер добавил:

- На ключ не нужно, цепочку накиньте!

Вербицкий накинул цепочку, прислушался к удаляющимся шагам Вебера и спокойно пошел в комнату. Положив в рот кусочек сыру, тяжело присел на диван. "Разморило", - подумал он.

Внезапно острая боль сжала сердце. Гулко, учащенно стуча, оно рванулось к горлу, словно намереваясь выпрыгнуть через рот. Сознание стало ясным-ясным. Вербицкий, пытаясь встать с дивана, оперся об него холодеющими руками, но встать не смог.

- Майн готт! - попытался крикнуть Вербицкий, но губы не повиновались. Голова медленно поползла по спинке дивана... - Майн готт... - тихо шевельнулись губы.

...Если люди говорят умирая, они говорят на родном языке.

Такси уходит в ночь

- Получите. Спасибо, - пассажир протянул шоферу деньги. Несколько секунд слышались его шаги по мокрому асфальту, потом наступила тишина. Шофер зевнул и посмотрел на часы.

Было три часа ночи. Город спал. Улица была пустынна.

Похожие на огромные неподвижные одуванчики, ровным пунктиром уходили в даль фонари. Там, где падали полосы электрического света, глянцевито блестела грязь.

"Холостым гнать назад - нет расчета", - подумал шофер, и, словно отвечая его мыслям, в ночной тишине послышались торопливо приближающиеся шаги.

Человек, появившийся из-за угла, почти подбежал к машине и нетерпеливо постучал по стеклу.

- Куда? - шофер приоткрыл дверцу.

- В Н. - человек назвал ближайший шахтерский поселок.

"Повезло!" - подумал шофер и кивнул:

- Садитесь!

Пассажир сел на заднее сиденье, заворчал мотор, машина резко взяла с места.

Вот уже город остался позади, мигнули и умчались назад фонарные гирлянды аэропорта, затем справа, под косогором, промелькнули реденькие огоньки спящей станицы, и ночь полновластно затопила пространство, тревожимая только узкими и длинными лучами фар.

Часы на щитке показывали 3 часа 45 минут. В гудении мотора шофер не услышал легкого шороха разжимающихся пружин, увлеченный своими думами и наблюдениями за дорогой, не заметил, как привстал пассажир...

Безвольное тело привалилось к дверце кабины, машина рванулась было к кювету, но цепкие руки в перчатках успели ухватить баранку, и "Волга", вильнув, ровно понеслась по шоссе.

Спустя 20 минут, она остановилась, и в нее сел новый пассажир с небольшим чемоданом в руке...

Устало щуря покрасневшие от бессонницы глаза, генерал Дорохов слушал доклад начальника оперативного отдела подполковника Тиунова:

- Первые позывные RTL, работавшего на волне 37,5 метров, были пойманы в четыре часа 32 минуты по московскому времени. Передатчик запеленгован. Его координаты соответствуют... Разрешите показать на карте, товарищ генерал?

- Вы говорите - RTL? -спросил Дорохов.

- Да, товарищ генерал! Тот самый, прошлогодний молчальник, - улыбнувшись, ответил подполковник.

- Наконец-то прорезался голос! - весело сказал Дорохов. - Все правильно! Мы этого ждали... Так где он объявился?

Тиунов подошел к крупномасштабной карте области и тупым концом карандаша очертил маленький кружок северо-западнее города.

- Отсюда посланы первые сигналы.

- Итак? - Дорохов слегка наклонил голову, ожидая продолжения.

- В 4 часа 37 минут, передав кодированный текст, передатчик замолчал, а затем 4 часа 42 минуты возобновил работу. На той же волне он вторично передал тот же текст, но второму сеансу соответствуют уже другие координаты.

На этот раз карандаш описал кружочек на расстоянии 5-6 километров от первого.

- И, наконец, прекратив передачу в 4 ч. 47 м., он возобновил ее в 4 ч. 52 м. и закончил в 4 ч. 57 м. Последний раз передатчик запеленгован вот здесь... - Карандаш опять начертил кружок километрах в десяти от второго.

Дорохов наклонился над картой и, еще больше щурясь, внимательно разглядывал едва заметные вмятины, оставленные карандашом Тиунова. Потом сел, откинувшись на спину кресла, задумался. Так прошла минута, другая. Из забытья вывел голос подполковника:

- Мобильность радиопередатчика...

- Стоп! Стоп! - немного привстав, быстро сказал Дорохов. В его сознании прозвучали слова перехваченной шифрограммы: "Используйте "9" мобильно". - Поторопите с дешифровкой! - приказал он подполковнику.

Закрывая дверь, Тиунов слышал, как в кабинете Дорохова зазвонил телефон.

Дорохов взял трубку. Звонил Громов. По мере того, как капитан излагал обстоятельства неудавшегося визита к Вербицкому, широкие с густой проседью брови генерала медленно, словно снежные лавины, наползали на глаза.

- Вызовите милицию, - коротко, не задавая никаких вопросов, приказал он.

Едва положил трубку, как в дверь постучали. Вошел лейтенант Козлов, оперативный работник Управления. Четко козырнув, он протянул пакет.

- Разрешите идти, товарищ генерал?

- Да!

Дорохов вскрыл пакет, из него выскользнула большая свежеотпечатанная фотокарточка, затем - вторая. Генерал взял первую. На фотокарточке - кусок асфальтированного шоссе, кювет и съехавшая в него передними колесами, накренившаяся "Волга". Дорохов взял вторую фотокарточку. Та же "Волга", но только внутри. На переднем сиденьи, справа - человек с низко опущенной головой, возле правого виска большое черное пятно и от него по щеке извилистая полоска. Генерал положил фотокарточки на стол и вынул из пакета вчетверо сложенный лист. Это был рапорт о ночном нападении на шофера таксомоторного парка.

...Слушая доклад Громова, генерал слышал не все.

Вербицкий убит - это ясно. Но почему убит? Кем? Тем, который пришел из-за рубежа или его помощниками? Шофер тоже "им" или "ими". Вербицкий мертв, шофер - в глубоком шоке. Свидетелей пока никаких...

Вербицкий был иностранным агентом - это ясно, но во имя чего принесен он в жертву, что побудило к убийству? Боязнь провала?

В шифрограмме сказано: "А" отпало, в ближайшее время реализую "Б"... Что значат эти литеры? Безусловно, что "А" имеет связь с Вербицким. А может быть, "А" - он сам? Дорохов потер пальцами виски, закурил.

- Вы уверены, капитан, что в то время, когда вы приходили к Вербицкому, вас не видел, ну, допустим, убийца?

Громов ответил не сразу. Память восстанавливала картины всего виденного в тот день. "Улица была пустынна. Несколько рабочих грузили кирпичи... Я видел их лица", - думал Громов. И вдруг обожгла мысль: "Когда вышел из ворот, кто-то быстро, а может быть, это сейчас кажется - быстро, вошел в соседнюю калитку"...

- Не уверен, товарищ генерал! Даже думаю, что видел.

Брови Дорохова поднялись.

- Вот как?! Почему так думаете?

- Когда я вышел из подъезда Вербицкого, кто-то быстро вошел в соседний двор.

- И вы не поинтересовались? - голос Дорохова прозвучал сурово.

- Я не придал этому значения, товарищ генерал.

- Второй раз вы допустили ошибку. Вы это понимаете, капитан? - почти по слогам произнес Дорохов.

- Понимаю, товарищ генерал. - Лицо Громова вспыхнуло.

- То, что вы знаете "его" в лицо, - палка о двух концах. Он ведь тоже вас знает. Теперь в этом нет сомнения. Чтобы ошибка не повторилась, вы должны выйти из игры...

Громов побледнел.

- Но, - продолжал генерал, - предварительно вы поможете в идентификации личности истинного нарушителя и того, кто подозревается нами. Встреча с подозреваемым будет организована в ближайшее время.

- Значит... - начал было Громов.

- Значит, мы нащупали его. Но версия - это еще не истина. Нам нужно уточнить. Одним словом, ждите вызова.

Глава пятая

"Сволочная штука - аппендицит"

Протасов плотно прикрыл дверь телефонной кабины, набрал номер.

- Будьте добры, попросите майора Глазунова. Скажите: Протасов. Пожалуйста!

Было слышно, как трубку положили. Немного погодя мембрана кашлянула и донеслось:

- Глазунов у телефона!

- Петя, здравствуй, друг! Выручай! - Помолчал, слушая ответное приветствие. - Да нет, не деньгами! У меня еще целая куча аккредитивов. От тоски-кручинушки спасай! Чем? А вот чем: есть у меня два билета на ипподром. Шесть заездов! Приезжай, а? Приедешь? Жду у входа. Начало через час. Жду!

Повесив трубку, Глазунов тотчас взял ее снова и набрал номер:

- Дежурный? Запишите: отлучаюсь на ипподром.

- Что-то Хворостов и Крюков исчезли? - спросил Протасов, когда они возвращались с ипподрома. - Совсем обирючились!

- Не в этом дело, - ответил Глазунов. - И рад бы в рай, да грехи не пускают. Полеты.

- А ты?

- Я? - Глазунов весело блеснул глазами. - Я сейчас, как товар в магазине, который отложен покупателем: и продать нельзя, и покупатель не приходит.

- То есть?

- Разрешение на перевод к брату получено. Машину сдал. Чемоданное настроение, но пока задержка...

- За чем же остановка? - спросил Протасов, зевая.

- Главный не подписал, в отъезде.

Несколько минут шли молча.

Сентябрьский, еще не набравший силы ветерок, лениво мел по асфальту золотую листву, сгоняя ее к кромке тротуара.

- Да-а, - вздохнув, начал Протасов, - через несколько дней и я уеду.

- На Чукотку?

- Нет. Туда мне еще рано. Поеду опять на юг. Нужно немного встряхнуться. Кстати, я ведь еще прописан там...

- Это правильно. Вид у тебя, Гриша, очень усталый, изможденный, - сочувственно сказал Глазунов. - Куда же ты решил двинуть?

- Пока не решил. Одним словом, к морю. Осточертело мне здесь. Скука. Хорошо еще, что встретил вас тогда на стадионе. И странное дело, не знаю, как тебе, Петя, а мне кажется, что мы с тобой сто лет знакомы...

- Мне тоже, - улыбнулся Глазунов.

- А ведь на самом деле знаем друг друга без году неделя... На стадионе - раз, - он загнул один палец, - потом еще так же - два, в музкомедии - три и сегодня - четыре. Четыре раза всего виделись с тобой.

- В общем, раз, два и обчелся, - засмеялся Глазунов.

- Впрочем, что тут странного! - продолжал Протасов, - русская душа - нараспашку! Пойдем по бокальчику, а?

- Стоит ли? - нерешительно сказал Глазунов.

- Посидим в ресторане, - настаивал Протасов.

- Нет, это слишком капитально. Что-нибудь облегченного типа. Например: "Соки-воды"... там есть "Цимлянское".

В павильоне четыре молоденькие официантки сидели за столиком, разговаривали.

- Милые девушки, - сказал Протасов, окинув взглядом витрину буфета. - Утолите муки жаждущих.

Официантки засмеялись. Одна подошла к ним.

- Садитесь за столик. Вам "Шампанского"?

- Вы удивительно прозорливы! - воскликнул Протасов. - Одну бутылку и два пирожных.

Выпили по стакану. Глазунов слегка наклонился над столиком и прижал руку к правому боку.

- Ты что?

- Сволочная штука. Аппендицит. Ноет и ноет. - Глазунов слегка поморщился.

- Вот тебе на! В наш просвещенный век ты не можешь избавиться от какого-то слепого отростка! - с укоризной сказал Протасов.

- Не хочу ложиться на операцию, - нахмурился Глазунов. - Нет ничего приятного.

Протасов насмешливо свистнул:

- Эге! Какая повышенная требовательность к жизни - чтоб даже болезнь и та была приятной.

- Ну, положим, это не совсем так, - Глазунов посмотрел на часы. - Однако пора ехать.

Протасов проводил Глазунова до остановки автобуса.

- Ничего, Петя, если я тебе завтра звякну?

- Вот чудак, конечно, звони. Я ведь сейчас как вольноопределяющийся.

Главный почтамт, как всегда, монотонно гудел голосами людей и перестуком штемпельных печатей.

Вебер подошел к окошечку, взял несколько телеграфных бланков, заполнил их четким упругим почерком:

Все телеграммы начинались одинаково: "Валентина выходит замуж. Ждем вас свадьбу..."

Телеграфистка улыбнулась понимающей улыбкой и втайне позавидовала незнакомой Валентине, на свадьбу которой телеграммы сзывали гостей из Москвы, Киева, Риги, Орла. После того, как Вебер вышел из почтамта, в ее кабинку вошел неприметного вида человек, Окошечко захлопнулось.

"Гора с горой не сходится"

За окнами постепенно затихал, отходил к ночному покою город.

Дорохов ходил по кабинету, заложив руки за спину, шагал не спеша, видимо, обдумывая что-то.

Широкоплечий, стройный, высокий, размеренно шагал он по кабинету. И так был легок его шаг, что казалось - это не шестидесятилетний генерал, а тот, давний краском Первой Конной Алексей Дорохов, "Муромец", как звали его в то время, а потом, когда работал в ОГПУ, "перекрестили" в "Поддубного".

Посмотреть - легко, в достатке шагал человек по жизни! А на самом деле?

Детство - с кваса на воду в волжском селе Дубовка, потом с четырнадцати лет, как началась империалистическая, работал на французском заводе в Царицыне. В шестнадцать его арестовали: "мутил" рабочих на царицынских лесопилках. Как малолетнего выслали в Дубовку. Работал там на пристани - грузил баржи знаменитыми камышинскими арбузами, таскал тяжелые "пятерики" с пшеницей. Потом записался в Красную гвардию. Бился с Деникиным, Красновым, Врангелем, белополяками, Махно и более мелкой сошкой - бандитскими атаманами, что объявлялись то тут, то там и в большинстве случаев так же быстро исчезали, оставив на своем пути пожарища, трупы замученных сельчан, сирот, искалеченную, опустошенную землю.

С тех времен, к непогоде, вспоминал Алексей Васильевич и окоп возле Воропоново, в который свалился с плечом, пронизанным пулей, и холодную ноябрьскую ночь - по пояс в ледяной воде Сиваша, и бросок под Казатиным, когда косой вспышкой взметнулся над ним белопанский палаш...

А ОГПУ! Выстрелы из-за угла, бессонные ночи, распутывание вражеских хитросплетений.

Навали такое на дуб - не вынесет, сломится, а он вынес и даже не погнулся! Посмотреть - легко жил человек, и шестьдесят лет только и следа оставили, что возле рта горьковато-суровые русла проточили, да пеплом припорошило голову...

Дорохов посмотрел на часы - без пяти два. "Еще пять минут". Он потянулся, хрустнул пальцами и подошел к столу.

Рефлектор настольной лампы "журавля" был нацелен на объемистую черную папку.

Зазвонил телефон.

- Дорохов у телефона!

"Сейчас будете разговаривать. Не кладите трубку", - раздался слегка сипловатый голос.

- Хорошо.

Дорохов открыл папку. Поверх пачки бумаг разного формата, соединенной скрепками, лежала большая фотокарточка человека с аскетическим удлиненным овалом лица и холодными глазами, они смотрели куда-то в сторону.

В трубке щелкнуло.

- Здравия... - Дорохов осекся.

- Отставить! - сказал знакомый голос Сазонова. - Без официальности.

- Здравствуйте, Николай Самойлович!

- Здравствуй, Поддубный! - сказал Сазонов. - Ну, рассказывай, как живется-можется.

- Живется отлично, Николай Самойлович! Получили портрет кисти микроаппарата?

- Получил! - ответил Сазонов.

- Ну как он вам больше нравится: в профиль или фас? - Дорохов рассмеялся.

- Мне бы оригинал! - весело ответил Сазонов. И после паузы добавил: - Уже больше двадцати лет хочу взглянуть на него, а портрет, правда, только в фас, видел столько же лет назад.

- Не пойму! - удивился Дорохов.

- Не виню, Поддубный. Это для тебя из серии армянских загадок про Карапета. Ты и не пытайся понять. Одним словом, карточку в фас этого сукина сына я действительно видел очень давно. Изменился, конечно, но в общем тот же! Что нового?

- Все телеграммы даны по ложным адресам, но одна - в точку! Ждем гостя. Тройку "Бычи" взяли, разматываем клубок.

- Правильно. Обрубайте все отростки - авось что-нибудь новенькое прорастет, - ответил Сазонов. - Только не торопись, не поспешай! Как зрение?

- Зрение стопроцентное, умноженное на двадцать четыре. Большего обеспечить не могу! - улыбнулся Дорохов.

- Ты, консерватор, Поддубный! Неужели не можешь сутки продлить хоть на час? А эфир как?

- Молчит.

- Хризантемами занялся? Что ж, это смягчающее обстоятельство. Цветы - радость жизни. Ну, ладно, действуй, Алексей Васильевич! До скорого! И смотри, чтобы все протекало в русле легенды. - Мембрана щелкнула.

Дорохов положил трубку, взял фотокарточку, за ней лежала другая - то же продолговатое аскетическое лицо, но в профиль, посмотрел одну, затем другую и закрыл папку.

Назад Дальше