Через несколько минут из-за угла вышли три человека. Впереди шел, руки назад, Савосин, за ним - приехавшие.
Пришлось перелезть через забор, открыть калитку.
- Обыск, товарищ капитан? - спросил один из приехавших у темноволосого коренастого капитана.
- Обождите. Может быть, не будем играть, Савосин? - спросил Громов.
- Играть? - прокуренная скобка распрямилась, обнажив крупные желтоватые зубы. - Вы лихой, капитан. Остудите пыл. - Глаза "цветовода" глянули на Громова со свирепой насмешкой.
- Где передатчик? - спокойно спросил Громов.
- Какой передатчик? - Савосин ухмыльнулся.
- Тот, который работал на волне 37,5 м.
- Вы, капитан, ошиблись адресом.
- Вот как! - Громов улыбнулся и, обращаясь к сотрудникам, приказал: - Произведите обыск!
Через полчаса оперативная группа Комитета госбезопасности покинула осиротевший дом, увозя Савосина и коротковолновый портативный радиопередатчик, обнаруженный в клумбе с подъемным верхом, над которой невинной белизной красовались пышные хризантемы.
Рядовая история
- Ты сегодня прямо жених! - протягивая Глазунову руку, сказал Протасов.
- Завтра еду! - Глазунов хлопнул его по плечу.
- Ну, слава аллаху! А то ты уже так изождался, что и брат не узнает. Скажет: что это за святые мощи прибыли.
- Брат меня в любом случае не узнает, - с теплой грустью тихо сказал Глазунов.
- Это почему же? Пластическая операция? Неуплата долгов? - Протасов засмеялся.
- Я разве тебе не рассказывал? - Глазунов удивленно поднял брови.
- О чем?
- Свою семейную историю.
- Нет, Расскажи, Петя, только, погоди, не на улице. Пойдем-ка вон туда, на призывный свет аргоновой рекламы.
В ресторане, просматривая меню, Протасов спросил:
- Ты будешь что-нибудь?
- Нет, я недавно обедал.
Протасов позвал официантку.
- Бутылочку "Шампанского" и апельсинов.
Сдирая сочную кожуру с большого апельсина, Протасов сказал:
- Ну, Петя, ты меня закапканил обещанной историей, рассказывай!
- Рядовая история, - начал Глазунов. - Родился я в Волоколамске. Отец работал слесарем-котельщиком в депо, мать не работала. После родов мать долго болела, а потом не могла больше иметь детей, так говорили врачи. Но в тридцать третьем появился у меня брат Колька. А мне тогда уже 15 было. Отец умер перед войной от рака печени. Учился я в это время в институте. Пришлось бросить. Поступил механиком в гараж. Потом сорок первый. 16 июля из дверей теплушки последний раз помахал матери рукой.
Колька стоял рядом с матерью в штанишках с помочами и шмыгал носом. Вот когда я его последний раз видел. Был он тогда, как стручок болгарского перца... - Глазунов замолчал, отпил несколько глотков вина, глаза его смотрели мимо Протасова.
- Потом, - словно проснувшись, продолжал Глазунов, - швыряло меня с фронта на фронт - служил в бомбардировочной авиации стрелком-радистом. Получил от матери несколько писем, а в октябре пришло последнее - от соседей. В наш дом попала бомба. Мать откопали соседи, похоронили, а Колька уцелел - стоял в это время в очереди за хлебом. После оккупации пытался я разыскать его, но он как в воду канул. И вдруг спустя 18 лет получаю от него письмо. Оказывается, наши, отступая, увезли его с собой, сдали в детприемник в Москве, потом долго странствовал он по детдомам, а теперь... - Глазунов достал бумажник, вынул из него фотокарточку, протянул Протасову: - Видишь, какой?
Молодой широкоплечий старший лейтенант весело смотрел на Протасова. Он был не похож на Глазунова.
- Ну как, есть сходство с тем болгарским стручком, которого ты запомнил? - спросил Протасов.
- Очень слабое. Я, скорее, сердцем его чувствую, чем глазами.
- Ну, а ты ему послал свою? - спросил Протасов, возвращая карточку.
- Нет, к случаю - не оказалось, а теперь сам еду. Так даже интересней.
- Да, война много хитрых узлов завязала, - растягивая слова, сказал Протасов. - Не одного живого до сих пор, как покойника, оплакивают. Ну, Петя, давай выпьем за все, что хорошо кончается! За вашу встречу. - Они чокнулись, выпили до дна.
Заиграл джаз. Протасов задумчиво разминал сигарету, на его лицо наползала легкая тень. С каким-то ожесточением или отчаянием чиркнул спичкой, затянулся дымом глубоко, жадно.
- Ты что засентябрил, Гриша?
- Так... - неопределенно ответил Протасов. - Ты вот что, Петя, запиши-ка мой хабаровский адрес. Может, сведет еще жизнь...
- Ну что ты, в самом деле, размокропогодился! - с укоризной сказал Глазунов.
- Домой, что ли, ехать? - задумчиво сказал Протасов. - И там - один черт...
- Ты же хотел на курорт, к морю?
- Хотел...
- И вдруг перехотелось? Езжай, дурака нечего валять! Сдует с тебя морской воздух грусть, как пух с одуванчика!
- Нет, Петя, не сдует, - цепкая она, как репей! Так ты запиши все-таки мой адрес.
- Запишу. Только не здесь.
- А где же?
- В вагоне. Понял?
- Конечно, я провожу тебя завтра. Но почему именно в вагоне надо писать адрес?
- Потому, - глаза майора заиграли веселыми искорками, - что не ты меня будешь провожать, а я тебя! Довезу и вытряхну возле моря!
- А ведь это - идея! - Лицо Протасова засветилось, как озимь после дождя, залитая солнцем.
- Значит, идет?!
- Идет, Петя!
- Ну, что пойдем, нытик и пессимист?
- Пожалуй, - улыбнулся Протасов.
Они попрощались у остановки автобуса.
Поезд идет на юг
Монотонно постукивали колеса, отсчитывая стыки. За окном, исчерченным косым почерком дождя, - поля с почерневшими безголовыми подсолнухами, разлохмаченными стеблями кукурузы. Черные пространства зяби, безголосые прозрачные рощи, а вдоль насыпи, на столбах - обязательно вороны с начищенным до глянца оперением. Домики путевых обходчиков с просторными дворами, по-хозяйски сметанными стогами сена, важно ковыляющими гусиными стайками и озабоченно-деловитыми, нахохленными курами, ребятишками, которые на каждый проходящий поезд смотрят с одинаковым восторгом - словом, все примелькавшееся до невосприятия тем, кому часто приходится ездить в поезде осенней порой.
В купе было только два пассажира - Протасов и Глазунов. Да и в других - чувствовалось, что курортные месяцы миновали, - пассажиров было мало.
Глазунов отложил "Огонек", посмотрел на часы.
- Ого! Уже семь часов едем!
Протасов откинул с лица газету, приподнялся на локте:
- Что?
- Ничего. Убаюкало тебя? Это полезно, сонная терапия.
Протасов зевнул и сел на постели, поджав ноги.
- Перекусить надо, а? - сказал он.
- Рановато, пожалуй, - ответил Глазунов, укладывая в офицерский планшет содержимое бумажника.
Протасов сонливо и рассеянно смотрел в окно.
Уложив документы, Глазунов щелкнул кнопками и, накрутив длинный, тонкий ремень вокруг планшета, сунул его под подушку.
- Бр-р-р! Сыро, холодно, ветрено. - Протасов поежился и отодвинулся от окна. - Пойдем все-таки пообедаем? А?
- Ладно. Сейчас умоюсь, и пойдем.
Глазунов взял полотенце, мыльницу и вышел из купе.
...Причесываясь, Глазунов внимательно рассматривал себя в мутноватом от сырости зеркале. Улыбнулся и сам себе вполголоса сказал:
- Итак, ложимся на заданный курс к неведомой цели. - Потом достал из бокового кармана кителя маленькую коробочку, открыл, взял из нее какой-то шарик, похожий на витаминизированное драже, коробочку бросил в унитаз и нажал смывную педаль. Понюхал шарик, лизнул, бросил его в рот, проглотил и запил водой из умывальника.
Осенние сумерки приникли к окнам вагона. Колеса выстукивали торопливый однообразный мотив.
Летчики заказали порционные блюда, пришлось ждать. Протасов бесцельно бросал свернутую воронкой бумажную салфетку, целясь попасть в графин. Глазунов невидяще смотрел в темные окна.
Неловко повернувшись, майор задел столовый прибор: вилка, звякнув, упала на пол. Глазунов смущенно посмотрел на подходившую к столику официантку, быстро отодвинул стул, резко нагнулся, чтобы поднять вилку, но, громко охнув, схватился рукой за правый бок, а головой приник к столу.
- Что с тобой, Петя? - бросился к нему Протасов.
Подошла испуганная официантка.
- Что с вами?
- Уу-оо-х! - глухо застонал Глазунов. И, осиливая боль, перехватывающую дыхание, сказал: - По-мо-ги-те вы-ыйти...
Официантка подхватила его под левую руку.
- Берите, товарищ, с той стороны! - не очень вежливым тоном сказала она Протасову. - Нужно вывести в тамбур, на свежий воздух.
Глазунова вдруг начало тошнить, лицо резко побледнело.
Протасов, придерживая его за правое плечо, растерянно приговаривал:
- Ну что такое, что такое...
Появился начальник поезда.
- Заболели, товарищ майор? - соболезнующе спросил он, наклонясь к Глазунову. Начальник уже успел узнать у официантки, что майор ничего не пил и не ел - значит, просто какой-то приступ.
- Сейчас я сообщу в М. Там вас снимем, товарищ майор. Потерпите.
- Уу-ах! - Глазунов скрипнул зубами, плотней прижал руку к правому боку.
В М., куда прибыли через полчаса, поезд еще не совсем остановился, а в вагон № 6 уже прыгнул врач. На перроне стояли два санитара с носилками.
Осмотрев Глазунова, врач сказал:
- Снимать будем, товарищ майор. Острый аппендицит. А с ним шутки плохи.
Вошли санитары.
- Я, Петя, с тобой выхожу. Буду ждать, пока поправишься, - заверил Протасов.
Глазунов сделал попытку запротестовать, но Протасов обиженным тоном сказал;
- Не спорь! Я выхожу.
Глазунов слабо улыбнулся. Его положили на носилки.
Протасов снял свой и его чемоданы, откинул подушку на постели Глазунова и, взяв планшет, одел его через плечо. Минуту спустя он шел за носилками по перрону.
Пять "золотых пилюль"
На следующий день утром Протасов нервно ходил по маленькому вестибюлю городской больницы, ожидая известия о состоянии Глазунова. "Бог дал, бог взял, - со злостью думал Протасов. - А тут случай дал, случай и взял. Черт побери. Остается всего две недели до двадцать пятого"...
- Кто к больному Глазунову? - спросила пожилая старушка-санитарка, выйдя в вестибюль.
Протасов быстро подошел к ней.
- Я к Глазунову, сестра. Как он?
- Вас просит к себе дежурный врач, - не отвечая на его вопрос, сказала санитарка. - Оденьте халат.
Протасов набросил на плечи короткий с ржавой отметиной больничный халат, пошел за санитаркой.
Врач сидел за столом и что-то писал.
- Тихон Владимирович, - сказала санитарка, - вот к больному Глазунову товарищ.
Врач поднял голову, заблестели стекла пенсне. "Наверно, страдает одышкой", - подумал Протасов, окинув его глазами.
- Садитесь. Одну минуту. - Он торопливо дописал что-то, встал и заходил по кабинету, потирая на груди маленькие пухлые руки.
- В положении вашего друга утешительного очень мало, товарищ... мм...
- Протасов.
- Товарищ Протасов. Диагноз подтвердился - острый аппендицит. Вчера сделана операция, но... мы опасаемся за исход...
- Как, чтобы от аппендицита умер человек?
- К сожалению, в народе бытует превратное представление об аппендиците, как, скажем и о гриппе. Люди не учитывают, что эти болезни чреваты осложнениями. Если примененные нами антибиотики победят и начавшийся перитонит будет погашен, то благоприятный исход гарантирован. Но если воспаление будет развиваться, возможны очень неприятные результаты, - невозмутимо ответил врач, немного наклонив голову набок, поблескивая стеклами пенсне.
- Как сейчас состояние? - спросил Протасов.
- Пока удовлетворительное.
- Он в сознании?
- Да, разумеется.
- Ему что-нибудь можно принести из пищи?
- Нет, сейчас следует воздержаться.
- Ну, а если, например, апельсины? Сок он может высасывать, а мякоть не глотать.
- Это можно, - сказал врач.
- Я обратил внимание, когда ждал в вестибюле, на расписание приема передач больным. Я вас попрошу в порядке исключения разрешить мне передать апельсины во внеурочное время. Можно? - Голос Протасова был почтительно-просящим, но без заискивания.
- Хорошо, я распоряжусь.
- Спасибо, доктор. - Протасов попрощался с врачом и вышел.
В гостиничном номере он долго возился с какими-то бумагами, что-то рисовал.
В полдень Протасов принес в больницу аккуратно упакованный сверток, в нем было пять крупных отборных апельсинов.
- Передайте, пожалуйста, больному Глазунову, - сказал он санитарке.
- Записку будете передавать? - спросила она.
- Нет, скажите, что зайду вечером. Пусть поправляется.
Вечером он не зашел в больницу, а позвонил туда.
"Городская больница слушает!" - сказал молодой женский голос
- Скажите, каково состояние больного Глазунова, - сказал Протасов. Правая бровь его дрогнула и сломалась.
- Глазунова? - голос прозвучал испуганно. - Одну минуту обождите, сейчас подойдет врач!
Желваки, скользнув вверх, шевельнули мочки ушей Протасова, лицо было каменно-спокойно.
- Алло! Кто у телефона? - спросил раскатистый мужской голос
- Я хотел узнать состояние больного Глазунова, - спокойно сказал Протасов.
- Вы - товарищ больного?
- Да.
- Кхм... Я попрошу, чтобы вы сейчас приехали к нам...
Протасов рывком повесил трубку.
Выйдя из будки, он остановил такси, заехал в гостиницу и на этой же машине уехал на вокзал. Спустя час скорый поезд мчал его дальше на юг...
Глава седьмая
"Он... погиб!"
Возле низкого летнего павильона автобусной станции сидело несколько пассажиров, ожидая автобуса на Л. Он должен был подойти через десять минут.
Немного в стороне от ровной асфальтированной дороги стояла легковая машина с брезентовым верхом. Возле нее, беседуя о чем-то, медленно прохаживались два офицера-летчика.
- Да, многое бы я отдал, чтобы не быть сейчас здесь, - сказал один из них - молоденький лейтенант.
- Я тоже, но что поделаешь? - хмурясь, ответил второй - старший по званию, похожий на монгола, со скуластым лицом и немного раскосыми глазами.
- Если б такое в книге прочитал, - продолжал лейтенант, - сказал бы, что автор искусственно притянул. Восемнадцать лет разлуки и... два дня не дожить до встречи!
- Жаль Николая! И летчик, и товарищ был каких поискать! - На и без того смуглых скулах "монгола" сгустился коричневый румянец.
- А почему его в Е. хоронили?
- Не все ли равно где хоронить? Ведь туда его привезли на машине охотники, которые нашли его.
- А кто от нас на похороны ездил?
- Командир и замполит.
Внезапно оба замолчали, прислушиваясь.
Где-то недалеко, за поворотом дороги, гудел мотор. Вот оттуда вывернул автобус и ровно, мягко подкатил к павильону.
Из автобуса выходили пассажиры. Один, второй, третий...
- Он! - залпом выдохнули офицеры, увидев, как из автобуса легко выпрыгнул худощавый майор в новом парадном мундире, с небольшим чемоданом в руке.
Майор поставил чемодан, огляделся по сторонам и, заметив застывших возле машины офицеров, улыбаясь, направился к ним.
- Вы, товарищи, из... - он назвал часть.
- Да, - хрипло, словно что-то застряло у него в горле, подтвердил старший из офицеров, прикладывая руку к козырьку. Второй тоже поприветствовал майора. Тот ловко кинул руку к козырьку и спросил:
- Меня должен был встретить брат, вы, вероятно, в курсе дела?
- Да, - тихо ответил тот же офицер.
- Он занят, вероятно? - спросил майор.
Встречающие, потупив глаза, молчали.
- Товарищ майор, - сдавленным голосом сказал лейтенант, - ваш брат, Николай Глазунов, погиб...
- Что-о?! - майор уронил чемодан и бросился к лейтенанту. - Что?! Что-о случилось?! - Правая рука комкала на груди тонкое сукно кителя.
- Он разбился на мотоцикле, товарищ майор. Ехал в город и...
- Он... погиб! - Майор глухо застонал, качнулся. Лейтенант поддержал его.
Минут десять стояли молча. "Монгол" положил в машину чемодан майора.
Несколько справившись со своими чувствами, майор сказал:
- Поедемте в часть. - Неуверенно, словно слепой, поискал ручку дверцы, нашел ее, повернул и, сгорбись, сел в машину.
Отмененный полет
Несколько дней после прибытия в часть брат Николая Глазунова бесцельно бродил по расположению... Когда кто-нибудь приветствовал его, он, словно просыпаясь, торопливо отвечал на приветствие и опять погружался в свои думы.
На второй день после прибытия майора буквально силком затянул на обед сосед по комнате инженер-капитан Алескин.
Алескин, румянощекий здоровяк, увлеченно и ловко орудовал ножом и вилкой, отделяя кусочек жареной баранины. Заметив бездействие соседа, капитан непроизвольно остановил на нем взгляд, полный сочувствия.
Майор почувствовал его, повернулся и, встретившись с глазами Алескина, встал из-за стола и молча пошел к выходу, шагая, как робот.
...Командир части подполковник Трегубов, мрачноватый, требовательный туляк, был нетерпим к бездеятельности. Его побаивались, но любили, видя в нем не педанта-службиста, который, боясь разносов "сверху", сам разносит подчиненных, а боевого умного офицера, требовательного командира и чуткого товарища.
Когда майор подошел к кабинету Трегубова, дверь открылась, вышел младший лейтенант, его лицо было в красных пятнах. Заметив майора, он смущенно улыбнулся, приложил руку к козырьку и быстро прошел к выходу.
Майор постучал.
- Да! - послышалось из-за двери. Майор вошел в кабинет и, вскинув руку к фуражке, сказал:
- Разрешите обратиться, товарищ подполковник!
- Да. - Трегубов встал и вышел из-за стола.
- Дайте мне какое-нибудь дело, товарищ подполковник! - сказал майор. - В работе я, может быть, забудусь хоть немного.
- Вы летали на...? - Трегубов назвал марку реактивного истребителя.
- Так точно, товарищ, подполковник!
- Хорошо, принимайте "четверку". Я дам команду.
Четко козырнув, майор вышел.
Трегубов увидел в окно, как он уверенной походкой прошел мимо.
Подполковник снял трубку телефона.
- Алло! Управление? Трегубов говорит, соедините меня с шестым... Алло! Вас опять беспокоит подполковник Трегубов... Здравствуйте... Я опять по тому вопросу. Потерпеть?! Но вы понимаете, что я не учился в ГИТИСе?! Да, не учился, а теперь поздновато! И кроме того, у меня не экспериментальный полигон! Я понимаю... Хорошо! Спасибо. - Он повесил трубку.
К вечеру Трегубов вызвал майора.
- Ну, как машина, в порядке?
- Так точно, товарищ подполковник! Спасибо, что доверили мне машину, на которой, - он глотнул воздух, - летал мой брат.
- Машина готова к полету? - почему-то хмурясь и упираясь взглядом в стол, спросил Трегубов.
- Так точно!
- В семнадцать ноль ноль вылетите в квадрат "4 А". Будете патрулировать. Высота 4 тысячи. С полным боекомплектом.
- Патрулирование в составе звена?
- Нет. Одиночно. Можете идти.