* * *
Юношеский каприз прошел, забылся, Кильтман был теперь полковником германской армии. Приобщить его к "Великим делам" постарался дядя Экхард. Вообще-то Пауль редко встречался с ним, занимавшим видное положение в германской армии, и когда он неожиданно пригласил его к себе, ему стало ясно, что этот вызов имеет серьезные причины. Представ перед дядей Экхардом, Кильтман отрапортовал:
- Господин генерал, полковник Кильтман прибыл по-вашему приказанию.
Он знал, что генерал Гете и не представлял себе, что кто-то может как-то иначе его приветствовать. Только по уставу! Гете не мог себе позволить никаких нежностей, потому что был убежден, что это приводит к утрате мужества и дисциплины. Впрочем, он иногда мельком давал понять, что помнит, кем Кильтман ему приходится. Вот и в тот день Гете, слегка улыбаясь, сказал:
- Рад вас видеть, полковник. Садитесь. Вы очень похожи на своего отца. Те же отличные знания военной стратегии и тактики, сообразительность, аккуратность, целенаправленность… Истинный "дворянин меча". Пруссак!
- Благодарю вас! - выпрямился Кильтман в кресле.
Гете был доволен: он намекнул, что следит за успехами племянника. Но он тут же постарался недвусмысленно показать, что нечего надеяться на его особое покровительство. Гете сам пробивал свою карьеру, сам, без помощи со стороны, - и Кильтману предстояло самому хватать свою судьбу за хвост… Итак, он перешел к делу:
- Но, полковник, у вас имеется серьезный недостаток: полное отсутствие опыта хорошей войны, которая только и рождает полководцев. Мы вам предоставим возможность приобрести его. Вы поедете… в Испанию.
- В Испанию? Но там мир, покой… - изумился Кильтман.
- Пока еще мир, - многозначительно подчеркнул генерал. - А завтра… Вы там примените на практике свои знания.
- Мы объявим войну Испании?
- Боже упаси! - отмахнулся от такой чудовищной мысли Гете. - Испанцы объявят войну… испанцам.
- Значит, гражданская, - вздохнул Кильтман. - Не о такой войне мечтал я. Я не хочу стрелять в население.
Гете насупился, гневно процедил:
- Стреляют солдаты, а мы с вами занимаемся высшей воинской стратегией, полковник! Ясно?
- Так точно!
Гетсу захотелось смягчить свою вспышку, он мягко повел рукой:
- Пауль, вам необходим опыт.
- Там будут дети… женщины… - поморщился Кильтман.
- Да, женщины, - подхватил Гете. - Не только испанские, но и немецкие… Я вас познакомлю с очаровательной женщиной. - Он крикнул в сторону внутренней двери: - Фрау Бюстфорт!
Появилась невысокая женщина лет двадцати пяти - двадцати семи, уверенная, с острым взглядом серых глаз.
- Благодарю за комплимент, генерал, - сказала она деловито.
- Посмртрите, с каким мужчиной вам предстоит путешествие в Испанию.
Бюстфорд бесстыже показала на дверь, в которую вошла, призналась:
- Я уже его изучила… - и обратилась к Кильтману: - Господин полковник, у вас есть еще один недостаток. Почему вы не национал-социалист?
Кильтман не ожидал такого вопроса. Но у него давно был заготовлен ответ:
- Один глубокоуважаемый воин как-то сказал мне, тогда еще кадету: "Германия была на пороге славы и величия. Германский солдат завоевал Польшу, Украину, Прибалтику; в наших руках было пол-Франции. Но нам в спину вонзили нож… социалисты. Их революция восемнадцатого года поставила Германию на колени перед Антантой. Социалисты такие же враги Германии, как и англичане, французы, русские…"
- Память у вас, Пауль, - довольно улыбнулся Гете. - Вы хороший солдат, но…
- …слабый политик, - подхватила фрау Бюстфорд: - У власти не социалисты, а национал-социалисты.
- Все-таки в их названии не обошлось без слова "социалист".
Ей не понравилась реплика. Очень.
- Простите, - извинилась она и повернулась к Гетсу: - Он не подойдет.
- Один момент, - возразил генерал. - Скажите, полковник, какие задачи, на ваш взгляд, история поставила перед Германией?
О, это Кильтман прекрасно знал:
- Реванш, завоевание жизненного пространства, создание Великой Германии.
Гете победно глянул на фрау Бюстфорд и стал цитировать по памяти:
- Послушайте. "Главной задачей будущей армии явится завоевание нового жизненного пространства на Востоке и его беспощадная германизация".
- Позвольте привести еще одно высказывание, - вступила в игру, затеянную генералом, фрау Бюстфорд. - "Только дети могут думать, что получат лакомства, если они будут вести себя скромно… Брехня, если заверяют народы, что им не придется прибегать к оружию". Я цитирую подлинник…
Гете кивнул ей, подтверждая, что она не исказила цитату, и обратился к полковнику:
- Эти высказывания противоречат вашим взглядам?
- Я могу под ними подписаться.
- Эти мысли принадлежат Адольфу Гитлеру. - Он показал на книгу, лежавшую на столе. - Фюреру национал-социалистов, государственному канцлеру Германии… - И, встав, выпрямился, торжественно заявил: - Нам предстоят славные походы и баталии, полковник. - Он подошел к карте, окинул ее взором: - Европа… Скоро это понятие исчезнет. Вместо нее возникнет - Великая Германия… - Легко повернувшись к ним на каблуках, генерал официально заявил: - Пора, господа. К сожалению, полковник, вам не удастся заскочить домой, - он развел руками, - операция засекречена. Весьма. Вы должны вылететь сегодня, немедленно. О семье не беспокойтесь. Мы сообщим, что следует. Идите!
- Слушаюсь, господин генерал, - щелкнул каблуками Кильтман; он не мог сказать, что рассуждения генерала его убедили, но он был ошеломлен размахом замысла.
- До свидания, полковник! - попрощалась фрау Бюстфорд.
Кильтман был уже на пороге, когда его настиг голос Гетса:
- Один момент, полковник, - он протянул книгу, - в полете у вас будет время. Великолепнейшая книга! Без волнения нельзя читать. Невозможно!
Кильтман взглянул на заголовок:
- "Майн кампф".
- Только не забудьте оставить книгу в салоне самолета, - предупредил генерал. - Первое время не стоит рекламировать, что вы из Германии.
* * *
Перед глазами Хаджумара мелькали картины многолетней давности… Вот он в кабинете Корзина..
- Если я скажу нет? - Иван Петрович пристально смотрел на Хаджумара.
- Я завтра опять буду проситься к вам, - твердо заявил Хаджумар.
- Твое оружие бьет врага с не меньшей силой, чем винтовка или пулемет, - возразил комкор. - А бойцов у нас пока хватает.
- Я видел, что они творят в Германии с людьми, - поднялся с кресла Хаджумар; он не мог без содрогания вспоминать факельные безумства, костры, на которых горели книги, избитых до беспамятства людей, которых волокли по мостовой, как мешки с трухой. Человек, видевший это своими глазами, мечтает об оружии. А сегддня, когда они принесли свое изуверство в Испанию, он знал, через нее они идут в поход на весь мир, на гуманизм и человечество, на нас!.. Но он не стал все это говорить, он просто сказал: - Я прошу направить меня в Испанию!
И Корзин произнес:
- Последние сводки из Испании малоутешительны. Надо же, с какой невинной фразы: "Над всей Испанией безоблачное небо", прозвучавшей в эфире, началась трагедия многих миллионов людей… Такой сигнал к путчу избрал военный губернатор Испанского Марокко генерал Франко. Он ни перед чем не остановится - будет идти по лужам крови к власти. Ему бы ничего не удалось добиться - взбунтовавшиеся воинские соединения в самой Испании удалось быстро усмирить, - но эту жалкую и смешную в своих претензиях фигуру поддержали Гитлер и Муссолини. Они высадили десант на испанский материк. Их оружие, боеприпасы и войска позволили Франко приблизиться к Мадриду. У Франко было всего девяносто тысяч солдат. Муссолини подбросил ему шестьдесят тысяч итальянских вояк, Гитлер - пятьдесят тысяч немцев. Португалия и та направила в Испанию пятнадцать тысяч. А еще наемники иностранного легиона… В общем, трагедия приближается. На помощь Испанской республике спешат интернационалисты из многих стран мира. Верны ей и мы. Но беда в том, что в самой республике не все силы стремятся к сплочению. Нашлись политиканы, стремящиеся в мутной водичке выискать выгоду для своих интересов. Коммунистам не удалось создать единый мощный кулак для отпора мятежникам: - Он внимательно посмотрел на Хаджумара: - Мы отправимся в самое пекло - в Мадрид…
- Мы?
- Да. Я и ты. По разным маршрутам. Это решено сегодня.
…Старый шумный Мадрид, взбудораженный звонкими криками, гулом, возгласами, сигналами машин, ржанием коней, громкими проклятиями, плачем, топотом многотысячной толпы, столкнувшейся двумя мощными встречными потоками - бегущих из столицы и спешащих на помощь оказавшемуся в опасности городу. Из лабиринта улиц, на которые то здесь, то там обрушивались снаряды, опрокидывая стены домов, разбрасывая в стороны доверху нагруженные домашним скарбом повозки и фаэтоны, разметая убитых и раненых, спешили выбраться на простор полей старики, дети, женщины с хныкающими малышами и узлами вещей. А навстречу им, под огонь и бомбы, шли, громко шлепая по мостовой грузными высокими ботинками, отряды добровольцев. Кого только не увидишь в этих наспех сколоченных, разношерстно одетых бригадах с громкими названиями: "Смерть франкистам", "Ярость народа", "Орлы Каталонии"! Крестьяне с дробовиками на плече вышагивали тяжким, плотно припечатывающим шагом - ни дать ни взять точно идут за плугом, выворачивающим землю. Интеллигенты то и дело поправляли на носу сползающие кругляшки-очки. Весело скалящие зубы анархисты нарочито двигались вразвалочку, чтоб все видели: они никогда не станут придерживаться команды "Раз! Два! Три!". Женщины в траурных длинных, до самых пят, платьях закутаны в платки… С высоко поднятыми головами шли, ровняя ряды, интернациональные бригады - в жестких, грубого пошива суконных тужурках, в широких штанах, заправленных в неуклюжие ботинки на толстой подошве. Их громко приветствовали. Из длинных очередей за хлебом выбегали женщины и девушки, обнимали интербригадовцев. Прохожие выбрасывали кулаки: "Но пасаран!" Интербригадовцы, не сбавляя шага, спешили на окраину Мадрида, откуда доносился гул канонады.
Улицы города кишели людьми. Казалось, что все разом решили покинуть дома, чтобы покричать, пошуметь, помитинговать. Все были в движении, все спешили куда-то, о чем-то громко споря и напутствуя друг друга. У многих в руках были кирки и лопаты, ружья и пики. Разбегались они только при появлении самолетов, нещадно бросавших в самую их гущу визжащие бомбы. И тогда город погружался в гром и грохот, визг и плач, над целыми кварталами стелился едкий дым, из-под обломков торопливо, голыми руками выгребали людей и то, что от них осталось. Невыносимо было видеть маленькие искалеченные тельца пяти-шестилетних малышей, тела-обрубки с широко вытаращенными в последнем крике "Мама!" глазенками.
Город вооружался, город готовился к обороне. Опасность сплотила рабочего и мелкого торговца, крестьянина и конторщика, художника и пенсионера… Казалось, что сам город ощетинился мешками с песком, баррикадами, сложенными из булыжников; стены домов, машины, трамваи были оклеены с необыкновенной щедростью лозунгами и транспорантами, кричащими о необходимости встать на защиту города, разбить двигающиеся на Мадрид войска франкистов…
Хаджумар медленно продвигался по улице. Устав от многочасового лазанья по вонючим, сырым, бесконечным каналам мадридского подземелья, он направился к отелю "Флорида", чтобы вздремнуть, согнать с себя эту тупую вялость мышц, что появляется у человека, не спавшего двое суток. Он точно определил время, что уйдет у него на сон, - два с половиной часа. В пять часов за ним заедет шофер и опять отвезет его на площадь, под которой начинается замысловатый узел коммуникаций, ведущих в различные районы города. До прибытия в Мадрид Хаджумара мало кому из защитников города приходило в голову, что подземелье может стать и грозной опасностью, и великим подспорьем в борьбе с врагом. Он уже в первый день наткнулся на склад боеприпасов и оружия, которым запаслись сторонники франкистов и которое в первые же минуты после условного сигнала оказалось бы в руках врагов республики. Каждый день приносил новые факты подготовленных диверсий. Даже под правительственными зданиями была обнаружена заложенная франкистами взрывчатка.
Хаджумару пришлось срочно решать задачу, как закрыть доступ в подземелье контрреволюционерам и диверсантам. Работа велась тайно. Каждый проход, ведущий вниз, будто случайно оказывался замурованным: то якобы нужно было отремонтировать пострадавшее от бомбежки здание и для этого привезли строительный материал, а нерадивые рабочие свалили его в люк; то баррикада прошла как раз над люком; то подвал, через который был проход в подземелье, завалили годовым запасом соли, ибо склада для нее не нашлось… Этими "случайностями" обеспечивалась безопасность объектов, и в то же время они не позволяли мятежникам встревожиться и искать другие возможности для диверсий, когда франкисты подойдут к стенам города.
Но обезопасить себя - это полдела. Важно было самим использовать подземные каналы и проходы для нанесения внезапного удара по врагу. Это было намного важнее. И в этом направлении Хаджумару удалось многое сделать. Мешала неорганизованность. Среди республиканцев бытовало мнение, будто исход войны зависит только от того, как будет настроен на борьбу с мятежниками народ. При этом забывалось, что сражение выигрывается не криками, а воинской наукой, умелым использованием оружия, тактики и стратегии боя. Добровольцу вручали оружие, а научить его владеть им забывали. Ди и военных специалистов у республиканцев было мало. Поэтому советским советникам, готовившим мадридцев к обороне, приходилось начинать с азов. Республиканцы ради свободы были готовы к самопожертвованию, легко шли на смерть, подымаясь под пули. Шли в атаку с песней, с гордым криком "Виват, республика!" Падали, сраженные наповал, с улыбкой. Их бесстрашие было трогательно и впечатляюще. Но этого для победы было недостаточно. И Хаджумар, полюбив эти откровенные души, их доброжелательность и жизнерадостность, негодовал, видя, как отсутствие элементарной военной подготовки уносит множество прекрасных жизней.
Глядя на оживленные лица добровольцев, Хаджумар думал: отправь их на полгода в военные лагеря на учебу - и лучшей армии не надо. Но полгода не было. Были считанные дни для того, чтобы организовать достойный отпор мятежникам.
Неожиданно за спиной Хаджумара раздался выкрик:
- Салюд, советико!
Он инстинктивно чуть не оглянулся. Но привычка, долгие годы вырабатываемая, сработала: Хаджумар даже не замедлил шага. Он давал понять крикнувшему, что не считает приветствие относящимся к нему, Хаджумару. Ведь теперь он не Хаджумар и не представитель Советского Союза. Здесь о его истинном имени и происхождении знают буквально считанные люди. И Хаджумар так же медленно и устало продолжал двигаться по направлению к отелю. За его спиной все больше голосов подхватывали приветствие, горячо, от души провозглашали:
- Вива, руссо!
- Долой фашизм!
- Вива, республика!
Поняв, что крики относятся не к нему, Хаджумар наконец медленно, как человек, который ради любопытства решил взглянуть, что там за шум, оглянулся и увидел толпу мадридцев, окруживших двоих в суконных куртках с погонами. Их дружески похлопывали по плечам, по спине. Тянулись вверх кулаки в традиционном приветствии. Хаджумар узнал их, виновников шумного приветствия. Один из них, тот, что обнял пожилого рабочего, был журналист Михаил Ефимович Кольцов, второй, пытавшийся открыть кинокамеру и заснять эту неожиданную сцену на улице, оператор Роман Лазаревич Кармен. Кольцов, когда его дружно подхватили на руки и стали подбрасывать вверх, всполошился, ошалело перешел на русский язык, упрашивая:
- Что вы? Я же не заслужил! Зачем же меня?
Он раз за разом взлетал вверх и судорожно хватался за очки, боясь разбить их. Кармен водил камерой по толпе и весело шутил:
- Так его! Так! Заслужил он, заслужил!
Теплая волна радости охватила Хаджумара. Испанцы были искренни в проявлении своей благодарности к Советскому Союзу, не оставившему их в одиночестве. Так и хотелось подойти поближе к толпе, которая все разрасталась, становилась восторженнее и шумнее, признаться им, что он тоже советский, что он тоже прибыл помогать им отстоять свободу. И его конечно же так же горячо бы приветствовали, возможно, и ему пришлось бы взлететь над толпой. Вот взялись же теперь и за Кармена… Но Хаджумару нельзя было останавливаться. И вместо того чтобы приблизиться к своим землякам-соратникам, Хаджумар продолжил свой путь. И, лишь заворачивая за угол, вновь бросил взгляд на толпу, которая, выстроившись возле Кольцова, весело позировала Кармену.
Хаджумар, Кольцов и Кармен живут в одном отеле, часто встречаются в коридорах, но редко когда перекидываются словечком. Чаще вынуждены делать вид, что друг друга не знают. Если же возникала необходимость обсудить какую-либо проблему, они улавливали те редкие минуты, когда в отеле воцаряется ночная тишина, и пробирались в комнату, чтоб при погашенных огнях и шуме спускаемой в ванну воды пошептаться.
Мамсуров вспомнил свою встречу с Корзиным. Генерал сказал ему:
- Вам следует разработать легенду.
- Уже есть, - кивнул головой Хаджумар - Я македонский продавец апельсинов.
- Почему продавец апельсинов и почему македонский? - задумчиво спросил Корзин.
- Я знаю, как выращивают апельсины. - Корзин ждал, и Хаджумар пояснил: - Когда я был в заграничной "командировке", останавливался у одного плантатора. Изучил многие сорта, смогу определить, какой плод откуда. Ну а за границей известно, что у нас в стране плантации апельсинов - редкость. Естественно, и специалисты тоже…
- Хорошо, - похвалил Корзин.
- Что касается македонского своего происхождения, то я смахиваю на выходца из тех краев.
- Недостаточно, - отпарировал Корзин.
- Область маленькая, вряд ли кто еще оттуда появится в Испании, - привел еще один довод Хаджумар.
- Получше, - согласился генерал.
- И к тому же в библиотеке нашей я отыскал разговорник. Русско-македонский.
- Ну и…