- Верно! - радостно откликнулся Гартман. Он положил ногу на ногу и небрежно развалился на стуле. - Я могу допрашивать, могу арестовывать. Считайте меня агентом фюрера…
Абвер… Их не любили, потому что боялись. Никто не знал, каковы границы их полномочий.
"Это в духе адмирала Канариса, их шефа, - думал Кейтель. - Такой подход дает старой лисе большую свободу маневра".
Он решил испытать Гартмана и напустил на себя грубовато-добродушный вид.
- Но, разумеется, ваши полномочия не распространяются на высшие эшелоны власти? Например, на генерал-полковника Йодля?..
- Или на вас, - подыграл Кейтелю Гартман.
- Ну, естественно…
- Пожалуй, вам не мешало бы перечесть мою бумагу… - весело предложил Гартман. - Разве там не говорится "независимо от ранга"?.. Не сомневаюсь, что эта формулировка включена по настоянию фюрера, он ведь собственноручно подписал этот документ.
Кейтель поджал губы. Он с трудом сдерживался, вот-вот взорвется, заметил майор абвера. Фельдмаршал бросил взгляд на документ, по-прежнему лежавший на столе, но перечитывать его не стал, а предпочел переменить тему разговора.
- Вам обязательно держать эту чертову трубку во рту, когда вы разговариваете со мной?
- Я же объяснял, она помогает мне сосредоточиться. Всем нам требуется что-нибудь в этом духе. Я замечаю, наш разговор вас нервирует! Вы постоянно теребите в руках жезл…
Кейтель все же смог удержаться и не посмотрел на свои руки, однако его пальцы невольно стиснули жезл, который он вертел над столом. Гартман, усмехаясь, ждал. Кейтель не знал, как поступить. Если отпихнуть жезл от себя, проклятый абверовец сочтет это уступкой… Может, лучше держать его в руках как ни в чем не бывало? Гартман, в совершенстве владевший техникой допроса, ежедневно прибегал к подобным уловкам.
- Ну, вы и нахал! - в конце концов выдохнул Кейтель.
- Мне это часто говорят. Наверное, из-за того, что у меня такие манеры… или в силу особенностей моей работы…
Гартман вынул блокнот и карандаш. Он положил блокнот так, чтобы Кейтель не мог подглядеть. Лицо абверовца вдруг приняло почтительное и деловитое выражение. Гартман всем своим видом показывал, что не сомневается в помощи Кейтеля. Он выпаливал один вопрос за другим и не давал понять, что ему известно, а что нет - так всегда себя ведут следователи, когда хотят сбить свидетелей с толку.
- На военных советах, которые проводятся дважды в день, фюрер принимает все решения самостоятельно. А вы следите за их выполнением, да?
- Конечно. То же самое делает и генерал-полковник Альфред Йодль…
- А кто еще знает о решениях фюрера?
- Да как вам сказать… - Кейтель умолк и оперся подбородком о маршальский жезл.
Гартман ждал, чувствуя, что вот-вот произойдет что-то важное. Все-таки Кейтель не деревянный истукан, он способен на словесную дуэль. Гартману это показалось интересным.
- Вы же знаете, что на советах присутствует и другой человек? Причем постоянно! Мартин Борман… - вкрадчиво произнес Кейтель.
- Но он столько лет служит секретарем фюрера! - возразил Гартман, делая вид, что не видит в замечании Кейтеля ничего особенного.
При этом офицер абвера что-то записывал - вероятно, показания Кейтеля. Однако фельдмаршал очень удивился, если б ему удалось заглянуть в блокнот: он увидел бы там лишь карикатурное изображение своей собственной физиономии. Гартман обладал счастливым даром: умел дословно запоминать все разговоры, в которых ему доводилось участвовать.
- Итак, - продолжал абверовец, - три человека: вы, Йодль и Борман всегда в курсе событий и осведомлены о ближайшем будущем… Я имею в виду расстановку сил вермахта…
- Вы забыли еще одного секретаря, - глухо сказал Кейтель.
И опять у Гартмана возникла четкая ассоциация с задвигающимися шторами, скрывающими истинные намерения Кейтеля. Такого поворота беседы он не ожидал. Гартман прекрасно понимал, на кого намекает Кейтель.
- Еще одного секретаря? - удивленно переспросил он.
- Ну, я не совсем то хотел сказать… Я имел в виду Кристу Лундт, которая записывает все приказы фюрера…
- А сколько лет фройлен Лундт? - поинтересовался Гартман.
- Двадцать с небольшим. - Кейтель был удивлен и раздосадован. - А при чем тут ее возраст?
- Она слишком молода!
Офицер абвера сделал резкое движение, словно вычеркивая имя из списка, и закрыл блокнот. На самом же деле он зачеркнул шарж, изображавший Кейтеля с моноклем. Убрав блокнот, Гартман снова достал трубку.
- Не понимаю вашей логики! - возмутился Кейтель. - Какое отношение имеет возраст к поимке предполагаемого советского шпиона?
- Предполагаемого? - резко вскинулся Гартман.
- У вас нет доказательств его… или ее существования.
- Вы осмеливаетесь оспаривать утверждения фюрера? Я цитирую: "Советский шпион передает Красной Армии сведения о расположении наших частей".
Это был гениальный ход: сделать вид, что он хочет встать и направиться к двери. Гартман выбрал самый верный способ сломить сопротивление Кейтеля: допустить мысль о том, что Кейтель подвергает сомнению суждения фюрера. Гартман держал в руках незажженную трубку и, поглаживая ее, наблюдал за своей жертвой.
- Я не говорил ничего такого, что позволило бы вам сделать столь вопиющие выводы! - запротестовал Кейтель.
- Слова обладают странными свойствами, фельдмаршал, особенно если их передавать, что называется, "по испорченному телефону". Уж поверьте мне, ведь вести допросы - моя профессия. Кажется, Ришелье сказал: "Представьте мне любые шесть строк, написанные кем угодно, и я вздерну этого человека на виселицу"?
- Вы сами указали на фройлен Лундт! - рявкнул Кейтель.
- Нет… при всем моем уважении к вам я не могу с вами согласиться… Первым упомянули про эту девушку вы!.. Теперь, что касается ее возраста… видите ли, моя организация уверена, что шпион, пробравшийся в столь высокие сферы, должен быть гораздо старше. Его, очевидно, заслали много лет назад в надежде на то, что когда-нибудь он достигнет головокружительных вершин. Вы не боитесь высоты, фельдмаршал?
- Разумеется, нет! И этот наш разговор…
- Еще не окончен, - быстро вставил Гартман.
Он поднялся со стула и снял с вешалки шинель и фуражку.
- В должное время я, конечно же, извещу фюрера о нашей беседе, - продолжил он, одеваясь. - Разрешите откланяться.
Гартман завершил разговор на весьма подходящей ноте и, выйдя на холод, прикрыл за собой дверь. Его загадочная фраза, брошенная на прощанье, непременно должна врезаться в память Кейтеля. Такие фразы обычно бросаются, чтобы нарушить покой людей с нечистой совестью.
- Мой фюрер, - сказал Борман, - ваш предшественник распорядился прислать сюда абверовского офицера, чтобы проверить здешнюю систему безопасности. Офицер прибыл, это майор Гартман. Он уже осматривает военный городок…
- А система безопасности действительно нуждается в проверке? - уточнил Гитлер.
- Я считаю, что мы должны немедленно отправить этого Гартмана обратно в Берлин, - заявил Борман. - Он может представлять для вас опасность. Гартман - самый толковый агент абвера.
Был час ночи. Гитлер какое-то время молча расхаживал по комнате, прибегая к своей излюбленной тактике: ждал, когда его посетитель выговорится полностью. Затем фюрер обычно излагал свою точку зрения, причем теперь уже он говорил, не закрывая рта.
- Ходят слухи, будто бы в Волчье Логово проник советский шпион, - продолжал Борман. - Ваш предшественник интуитивно чувствовал что-то неладное…
- Ага! И однако же, вы предлагаете немедленно отправить Гартмана обратно? А англичанина Линдсея передать в руки гестапо, да? Выходит, я, едва успев приземлиться на аэродроме, должен отменить два важнейших решения фюрера и создать тем самым благоприятную почву для всяческих сплетен? А ведь мы вроде бы стараемся, чтобы все выглядело нормально?
Борман был поражен и напуган. Напуган своей собственной недальновидностью. А поражен реакцией Хайнца Куби, который мыслил точь-в-точь как фюрер, недавно погибший при взрыве самолета по пути из Смоленска. Произнося свой монолог, Куби по-прежнему расхаживал по комнате, словно маятник.
- Нет, мы сделаем прямо противоположное тому, что предлагаете вы! Линдсей останется здесь, и пусть ему оказывают почести, пока я не подготовлюсь к беседе с ним. А до этого я хочу повидаться с Гартманом… может, я встречусь с ним завтра, когда отдохну после обеда. Он же, пока суд да дело, пускай продолжает расследование…
- Фюрер снабдил его бумагой, которая дает ему неограниченные полномочия. Он может допрашивать любого. Даже таких людей, как Йодль!
- Так это же прекрасно! Пусть допрашивает всех, и как можно пристрастней! Неужели вы не понимаете, Борман: такой поворот событий отвлечет внимание людей, а тем временем они будут потихоньку ко мне привыкать. Все, разговор окончен! Я высказал свое мнение. Таков приказ фюрера.
- Я немедленно приступаю к его выполнению.
- Но если Гартману даны неограниченные полномочия, Борман, - на лице Гитлера заиграла лукавая усмешка; он взглянул на толстенького, маленького человечка, и тот с изумлением узнал усмешку, характерную для фюрера, когда он бывал в лукавом настроении и любой мог стать жертвой его остроумия, - если так, то абверовец может допросить и вас? Если сочтет нужным…
- Чему я вынужден буду противодействовать, ведь я - кладезь ваших тайн.
- А в бумаге, выданной Гартману, оговаривается, что вас нельзя допрашивать?
- Н-нет…
- Тогда будем надеяться, что он вас все-таки не арестует!..
Борман сник, потрясенный тем, как самозванец использует буквально все возможности, лишь бы выдать себя за настоящего фюрера.
Глава 13
"Выясните местоположение ставки фюрера…" "Определите, кто управляет немецкой военной машиной…"
Такой сценарий разработал для Линдсея полковник разведывательной службы Браун, когда Линдсей покидал Райдер-стрит в Лондоне. Линдсей употребил слово "сценарий", поскольку атмосфера в Волчьем Логове была несколько театральной. Казалось, все основные персонажи играют строго заданные роли.
Спустя две недели после своего приезда он уже мог ответить на оба вопроса, которые так интересовали Лондон. Волчье Логово притаилось в ужасных сосновых чащах Восточной Пруссии, где туман, похоже, вообще никогда не рассеивается, и день из-за этого кажется ночью.
Из разговоров с Гюнше, адъютантом фюрера, и таинственной Кристой Лундт, из некоторых фраз, оброненных Мартином Борманом, а также из подобострастного поведения Кейтеля и Йодля явствовало, что Гитлер принимает важнейшие решения самостоятельно.
- Когда вы раздобудете эту информацию, - ласково посоветовал ему перед отъездом Браун, - доберитесь до Мюнхена и свяжитесь с нашим агентом. В любой понедельник ровно в одиннадцать утра вы должны подойти к собору Божьей Матери. Прикурите сигарету и сунете ее в рот ЛЕВОЙ рукой. Сделаете несколько затяжек, выбросите окурок и загасите его ЛЕВОЙ ногой. Агент даст понять, что это он - или она, - назвав свое имя - Пако. Вы ответите: "Когда я был в Риме…" Пако будет руководить вашими действиями и переведет вас через швейцарскую границу…
- А если меня схватит гестапо? - спросил Линдсей.
Браун ответил не сразу, он довольно долго молчал и бесцельно теребил предметы, лежавшие на столе. Полковник, конечно, не сбрасывал со счетов и такой возможности, однако предпочитал говорить о неприятных вещах как можно туманнее. Он ни разу в жизни не был на поле боя.
- Мы учли и такой поворот событий, - наконец сказал он, не глядя на Линдсея.
Браун понимал, что, сколько бы ни продлилась война, его все равно не забросят в тыл врага и он не окончит свои дни в медленных муках где-нибудь в застенках гестапо. А перед человеком, который сидел напротив него за столом, маячила именно эта перспектива.
Браун откашлялся и продолжал:
- Если дойдет до этого и вы сообщите им о существовании нашего агента по имени Пако, они, скорее всего, приведут нас на встречу к собору Божьей Матери. Тогда вы, закуривая, поднесете спичку к сигарете не левой рукой, а ПРАВОЙ. Вы же, если уж на то пошло, правша! А когда сделаете Несколько затяжек, то растопчете окурок ПРАВОЙ, а не левой ногой. Это насторожит Пако, и он не станет объявляться…
- Очень умно. - Линдсей машинально достал сигарету и сунул ее в рот правой рукой. Потом вдруг сообразил, что делает, замер и поднял глаза на Брауна. Полковник смотрел на сигарету, словно загипнотизированный. - Пако, - продолжал Линдсей, закурив сигарету, - это мужчина или женщина?
- Этой информации вам лучше не иметь, - лаконично ответил Браун.
Лежа на кровати в комнате, которую ему отвели в Волчьем Логове, Линдсей отчетливо припомнил, как окаменело лицо Брауна, когда произошел инцидент с сигаретой.
О Боже, в уютном кабинете на Райдер-стрит все казалось таким простым и ясным! Линдсей полетит - как он и сделал - в район Бергхофа и спрыгнет с парашютом. Немного сноровки и, разумеется, везенья - и он добудет информацию, интересующую высшее руководство - боссов с Даунинг-стрит, полагал Линдсей, а добыв ее, убежит в Мюнхен.
Перед отъездом он часами изучал железнодорожные карты и план города. Железная дорога, которая вела из Зальцбурга в Мюнхен, проходила рядом с Берхтесгаденом, и обычно поездка до Мюнхена занимала около часа. Линдсей выучил наизусть план всего города. Добравшись до Мюнхена, он намеревался как можно скорее встретиться с Пако. А затем подпольщики переправят его в Швейцарию…
Теперь он находился в шестистах милях к северо-востоку от Мюнхена, в унылых дебрях Восточной Пруссии. И как добраться до Мюнхена, до Пако и до Швейцарии - не имел ни малейшего понятия. Через несколько часов после двухнедельного ожидания, истрепавшего ему все нервы, он должен был встретиться с фюрером. Линдсей все еще вспоминал Райдер-стрит, когда дверь тихо притворилась, и в комнату проскользнула Криста Лундт. Ее красивая грудь бурно вздымалась.
- Ну, а на этот раз что стряслось?
Линдсей вскочил с кровати и, пристально глядя на Кристу, приблизился к ней. В ее лице не было ни кровинки, но когда она заговорила, голос звучал тихо и спокойно:
- Почему вы говорите "на этот раз", словно я какая-то нервная дамочка?
- Ближе к делу!
- Будто мало у вас… у нас… было неприятностей с этим абверовцем Гартманом, который все тут вынюхивает и лезет с бесконечными расспросами! Он торчит тут уже две недели… вы знаете…
- Ближе к делу! - повторил Линдсей.
- Приехали гестаповцы. Они спрашивали о вас…
Мысли о Райдер-стрит вмиг куда-то улетучились.
В военное время серьезнейшие события подчас зависят от пустяков. В тот же вечер полковник Браун чуть не распрощался с жизнью.
Было самое начало марта. В девять часов вечера Браун возвращался в свой кабинет на Райдер-стрит. Для этого требовалось пройти по большому открытому пространству Пикадилли. Браун с большим трудом брел по Доувер-стрит. С реки поднимался густой туман… не видно было ни зги.
Браун, конечно, мог разглядеть свою руку, поднеся ее прямо к лицу… но и то с трудом. Капли влаги оседали на лице, холод из-за повышенной влажности ощущался особенно сильно. Площадь, похоже, была пустынна. Стояла гробовая тишина: густой серый туман поглощал все звуки. Браун на ощупь продвигался вперед. В такую погоду запросто можно сойти с тротуара и незаметно очутиться на мостовой.
Уличные фонари не горели. Тьма была хоть глаз выколи. Даже если откуда-нибудь из окна, сквозь неплотно задернутую штору просачивался свет, он все равно пропадал в тумане. Браун услышал хлюпанье своих ботинок, звук был тихий и противный. Затем вдруг до него дошло, что его ботинки совершенно не намокли. Звук издавала чья-то чужая обувь….
За его спиной!.. Только без паники! Браун инстинктивно прикоснулся к нагрудному карману под плащом. Зря он вынес на улицу после собрания эти бумаги! Но ему хотелось спокойно изучить их в своем кабинете.
Браун пожалел, что не попросил Тима Уэлби, своего помощника из Превуда, пропустить с ним за Компанию по рюмочке. Уэлби проявил себя как очень ценный сотрудник. Спокойный и внимательный, он мог перелопатить гору материала! Оказавшись на Райдер-стрит, Уэлби частенько часами торчал в офисе и задерживался допоздна, когда все уже расходились по домам…
Браун резко остановился и прислушался. Слабый звук шагов позади тоже прекратился. Да это просто его фантазии! Нервишки пошаливают! Он стареет и становится чересчур осторожным. Браун приосанился и двинулся дальше. Но где же, черт подери, Пикадилли?
Шаги - в такт его решительной поступи - возобновились. Теперь он в этом не сомневался. Как бы Брауну хотелось иметь при себе револьвер тридцать восьмого калибра, лежавший в запертом ящике письменного стола! Как назло, именно в тот момент, когда оно так нужно, оружие осталось в проклятом ящике!..
Внезапно в тумане замаячила огромная тень… словно левиафан… И Браун слишком поздно услышал неторопливое пыхтенье мотора. Он наткнулся на проезжавший мимо двухэтажный автобус и ударился головой. В глазах помутилось. Браун упал навзничь, зацепился ногой за какой-то выступ, но все же приподнялся и, подавшись вперед, принялся ощупывать свое тело.
Лоб был окровавлен… да, явно окровавлен. Но откуда текла кровь - неизвестно. У Брауна вдруг промелькнула мысль, что, наверно, у него сотрясение мозга, и он тут же почувствовал головокружение. О Господи! Оказывается, он, сам того не подозревая, шел по проезжей части Пикадилли! Вдруг, откуда ни возьмись, появилась рука и цепко схватила его.
- С вами все в порядке? Вы налетели прямо на автобус…
В голосе звучала искренняя тревога. В голосе Тима Уэлби.
- Как вы думаете, может, мне не стоит пить? - громко спросил полковник Браун.
- Рюмка бренди вам не повредит, - ласково откликнулся Уэлби.
Они сидели в углу "Рыжего льва", бара, расположенного в самом конце Джермин-стрит. Дело в том, что Уэлби проводил своего шефа на Райдер-стрит, куда полковник отправился, невзирая на свое состояние: он считал, что должен положить бумаги в сейф. А затем Уэлби предложил ему немножко прогуляться и зазвал в бар.
Браун потягивал бренди и оглядывал посетителей. Бар был в старинном стиле, с массивной, полированной стойкой. Бармен стоял на дальнем конце, протирал бокалы и, конечно же, ничего не слышал. Рядом стоял американский солдат: он увлеченно беседовал с девушкой, которая выглядела как дорогая проститутка.
Приятный напиток согрел Брауна и успокоил его расшатанные нервы. Голова болела, а на месте ушиба выскочила шишка. Браун никак не мог решить очень серьезный вопрос. Сидевший рядом с ним Уэлби это почувствовал и не вступал в разговор, молча попивая виски.
"Тим действует на людей успокаивающе", - подумалось Брауну.
Да, они правильно подобрали человека для работы в Превуде! Уэлби отвечал за контрразведку в Испании и Португалии. Он, правда, довольно много пил, но и остальные сотрудники, работавшие в предместье Сент-Олбанс, не были поборниками трезвости.
- Между прочим, я мог погибнуть, - заметил Браун. Язык у него слегка заплетался. - И то, что я храню в памяти… что нигде не записано… погибло бы вместе со мной.
- Это больше не повторится, - утешил его Уэлби. Он не проявил никакого интереса к упоминанию о секретах, которые Браун хранил в памяти. - Я, пожалуй, выпью еще. А вам не советую, с вас достаточно.