Сильный, энергичный, с лицом, в чертах которого таились уверенность, упорство и даже упрямство, он сразу понравился Марии, она решила говорить с ним напрямик:
- Вас рекомендовал Сыромолотов. Я вам верю, как и Федор Федорович, буду предельно откровенной…
Поначалу Кудрина удивило предложение Марии, а потом он загорелся. Теперь трудно было представить, как бы они обошлись без него. Он умел все, его руки воистину можно было назвать золотыми.
На Мариинский прииск к Кудрину из Златоуста приехал рабочий Тютев, он привез дополнительно шрифты, валы, краски, поставил станок, замаскировав его в ящике с коллекцией камней, которую собрал Кудрин. Тютев показал, как обращаться со шрифтами, как удобнее набирать.
Кудрин первым овладел наукой Тютева.
Через несколько дней после начала печатанья брошюры к Кудрину нагрянул на ревизию горный исправник.
Делать нечего. Надо угощать. Кудрин имел уже возможность убедиться: ревизор - любитель выпить и закусить, особливо на дармовщину.
- Проходите, проходите, - пригласил Кудрин исправника. - Сейчас стол накроем… Аннушка, поторопись.
И кухарка Аннушка поторопилась. Когда Кудрин подошел к накрытому столу, он глазам не поверил: на самом почетном месте рядышком с графинчиком высилась банка с типографской краской. Аннушка приняла ее за черную икру!
Кудрин чертыхнулся про себя, загородил стол, схватил банку и заторопился на кухню.
Позади уже стоял исправник. С обидой он сказал Аннушке:
- Ого, какой скупой хозяин-то у тебя. Пожалел черной икры. Небось для своих интеллигентных гостей оставляет. А я-то, что? Горный исправник всего-навсего!
Кудрин быстро вернулся:
- А я вам красную икорку принес. Та черная… того… испортилась. Пришлось выбросить.
Печатание брошюры грозило затянуться на несколько месяцев. Кудрину приходилось на целый день уезжать на прииск. Мария с Вячеславом подолгу выискивали в кассе каждую буковку. Порой готовая верстка вырывалась из рук. И шрифт разлетался по полу. Все начинай сначала!
Решили работать днем и ночью. Спать посменно. По три часа.
Но молодость выручала. Дом наполняли песни, взрывы хохота.
И все же гостевание молодоженов у одинокого Кудрина вызывало пересуды, а затем и подозрения.
Пожаловал сам хозяин прииска - Покровский. После разговора с ним Николай Николаевич вернулся пасмурным:
- Покровский уволил меня…
- За что? - не могла понять Мария.
- Не знаю. Заявил коротко и просто: нам лучше всего расстаться. Попросил освободить дом за два дня…
- А как же наша брошюра? - ужаснулась Мария. - Столько труда, и все насмарку.
- Почему насмарку? - лицо Кудрина приобрело еще более упрямое выражение. - Найдем выход.
- Какой?.. Где отыскать такие идеальные условия для подпольной типографии: отдельный дом, хозяина-революционера, глуповатую кухарку, которую ничего не интересует? - Мария нервно ходила по комнате взад и вперед. - Где?
- Найдем, - повеселел Кудрин, - уже нашел!
- Ну, говорите, говорите, - затеребила Мария Кудрина.
- У меня накопилось немного денег. Я - человек одинокий. Хоть и охотник погулять, но не транжир. Головы не терял… В общем, есть у меня на примете золотоискатель один - Часовников, тоже с деньгами. Уговорю я его взять в аренду на паях со мной старательский прииск. В Верхнекарасинском поселке. Снимем там домик и завершим дело.
- Какой вы молодчина! - Мария расцеловала Кудрина.
Вячеслав ревниво следил за ними. Как ему хотелось быть сейчас на месте Николая Николаевича, а он - опять в тени, на вторых ролях. Не он нашел решение сложнейшей задачи, не его целует Мария, не его!..
Но ревность растворилась по дороге в Верхние Караси.
Сильно морозило. А Мария - в осенней кофте, Вячеслав - в пиджаке на вате. Зимней одеждой они не запаслись, не помышляли, что так задержатся на прииске.
Сани с типографскими принадлежностями лошадка тянула медленно, на лесной дороге лежал обильный снег.
У Марии зуб на зуб не попадал. Кудрин предложил:
- Возьмите мою шубу. Согрейтесь!
Но Мария задорно глянула на Доменова:
- А ну, догони! Доменов кинулся за ней.
Так, веселясь и дурачась, они бегали вокруг понурой лошади. Даже лошади передалось их настроение. Она, тряхнув гривой, видимо вспомнив молодость, прибавила шагу, стараясь догнать Марию и Вячеслава.
В доме, где они поселились, условия для типографии были значительно хуже. Пришлось шрифты разложить на широкой деревянной кровати, стоящей далеко от окна. Набирать приходилось стоя на коленях, заслонив собой свет с улицы.
Но когда приступили к брошюрованию, ввалился золотоискатель Часовников, франтоватый, самовлюбленный парень:
- А я хочу у вас пожить. Оччень вы мне н-равитесь!
Мария пришла в себя первой. Изобразила радость:
- Живите хоть два, хоть три дня… Дом-то ваш, мы у вас - квартиранты!..
- Нет, я к вам недели на три! - И тут Часовников заметил бумажные обрезки в углу комнаты: - Вы, случаем, не фальшивые деньги печатаете?
- Как ты угадал? - улыбнулся Кудрин. - Миллион отхлопаем, купим с тобой прииск побогаче.
Часовников принял шутливый тон:
- Тогда валяйте… Два, три миллиона! Мильёнщики знаешь как живут? А за это и шампанского не грех выпить! Эй, Егор! - крикнул Часовников. - Тащи шампанское!
Егор, пыхтя и отдуваясь, внес ящик с бутылками, а через минуту - корзины со снедью.
И началось!..
Мария держалась, но было видно, что это ей дается с превеликим трудом.
Утром, когда Часовников ушел на прииск, Мария спросила:
- Ребятушки, как нам избавиться от него? Ну, хоть на неделю. Нам хватит, чтобы закончить брошюрование.
- Надо застрелить его на охоте, - мрачно предложил Вячеслав.
- Не остроумно, - Мария с надеждой посмотрела на Кудрина, - Николай Николаевич, миленький, может, вы что-нибудь придумаете?
Вячеслава опять захлестнула ревность.
В это время скрипнула калитка.
- Часовников возвращается! - отошла от окна Мария. - Что это с ним?
Часовников ворвался в дом:
- Проклятье, меня укусила собака!
Мария всплеснула руками:
- Боже! А если она бешеная? Немедленно в город, немедленно. Вам необходимо показаться врачу!
- Да-да… А то будет поздно, - подхватил Кудрин. - У меня на прииске бешеные собаки искусали старателя, да так…
Часовников побледнел, не дослушал Кудрина.
- Егор, - заорал он, - запрягай лошадь! В город едем! Сию минуту!
Случай помог завершить работу над брошюрой "Пролетарская борьба".
Книжки запаковали в ящик, вывели петербургский адрес, приписали:
"Осторожно! Чугунные изделия!"
Доменов съездил в миасскую почтовую контору, отправил оттуда письмо в Самару на имя Лидии Андреевой (для Гессен Марии Моисеевны). В письме лежал дубликат от накладной, по которой сдан ящик с посылками. Мария боялась, что по дороге ее арестуют. И дубликат попадет в руки полиции.
- Я буду писать. Не скучай! Мы скоро встретимся, - обняла Мария приунывшего Доменова. - Но ты должен выполнить мое задание. У Кудрина типографию спрятать нельзя, по прииску, сам знаешь, поползли слухи о фальшивомонетчиках. Спрячь ее в родительском доме. До осени…
Доменов с грузом благополучно добрался до материнского дома. Спрятал сундук в шкафу, часть шрифтов в сарае.
А его, после обыска у Кремлева, давно искала полиция. Если бы он знал, что туда уже прибежал сосед:
- Приехал, господа, тот, кого вы ищете.
Мама хлопотала, собирая на стол.
- Да, чуть не забыла. Тебе сегодня пришло письмо от Марии… Какая-то фамилия не русская… Вон лежит за божницей. Спрятала, не знала, когда приедешь.
Письмо было из Мелекесса. От Гессен. Больше всего обрадовало Вячеслава, что оно было подписано: "Твоя Маша".
"Твоя Маша! Моя Маша!" - твердил он про себя.
- Приятное известие получил? - спросила мать.
Он не успел ответить. Дверь затряслась от ударов.
- Кто там? - вскочила испуганно мать.
- Откройте, полиция! Вот ордер на обыск, - услышал Доменов.
Он покрылся холодным потом: "Это конец! Надо разорвать письма Марии…"
Жандармский офицер с распухшим красным носом, поминутно откашливаясь и сморкаясь в платок, сипел:
- Кхе-кхе… Пишите… Кхе-кхе… Найдено у Вячеслава Доменова… кхе-кхе… 130 прокламаций "К рабочим Урала" и "Первое мая"!.. Кха-кха. Апчхи… 43 экземпляра брошюры "Пролетарская борьба"… Кха-кхе-кхе… Полтора пуда шрифта…
"На улице июнь, сирень цветет, а он где-то простыл, - машинально отметил Доменов. - Где он мог простыть летом?"
- Кхе-кхе-кхе… Три письма… Кха-апч-хи!.. В том числе изорванное… Кхе-кха… С конвертом из Мелекесса… Кхе… От Гессен… За подписью… Кха-кха… Твоя Маша.
Доменов еще сильнее сгорбился: "Какой же я! Не уничтожил адрес. Надо было его проглотить!"
- Кха-кха… - продолжал жандарм. - Апчхи… Пишите… Кошелек… Кха… С двумя изорванными страницами… Кха… На коих ряд цифр в виде дробей… Кхе-кхе… Видимо, ключ к шифру…
"Ну, растяпа, - мучился Доменов, - и ключ к шифру для переписки с Марией как следует не изорвал".
В Златоусте Доменова допрашивал жандармский ротмистр Восняцкий в присутствии товарища прокурора Горнштейна, который не проронил ни слова.
У Восняцкого был наметанный глаз, он сразу же определил: "Доменов - самолюбив и самовлюблен. Не закален. Попал в сложную ситуацию впервые. Раскис. Без поддержки товарищей может сломаться".
- Курите, молодой человек, - подвинул папиросы Восняцкий.
- Не курю, - зябко поежился Доменов.
- Одобряю, одобряю. Сам собираюсь бросить. - Восняцкий помолчал.
Молчание длилось довольно долго, оно давило. "Уж лучше бы задавал вопросы, чем так пристально смотреть на меня!"
- Рассказывайте, молодой человек. Советую начистоту. Пожалейте свою убитую горем матушку. Она пыталась, вырастить из вас верного служителя государя, а не государственного преступника… Вам еще не поздно стать, истинным кормильцем матери. Надо лишь раскаяться в содеянном и встать на путь праведный. Кстати, я интересовался вашими успехами в учебе. У вас недюжинные способности, вы - одаренный человек, вас ожидает… простите, ожидала незаурядная карьера. Не понимаю, почему такой человек вместо того, чтобы подняться наверх, ушел в подполье… к бунтовщикам… Рассказывайте…
- Ничего говорить не намерен, - Доменов сжался, стараясь не смотреть в серовато-стальные, холодные, беспощадные глаза жандарма.
- Как вы ошибаетесь, Вячеслав Александрович, - вздохнул ротмистр. - Мне вас жалко… Говорить-то вы будете… Обязательно… Сейчас же мне, к глубочайшему сожалению, придется отправить вас в камеру к тем, за кого вы боретесь, И вы увидите, что не стоят эти низменные люди ваших усилий. Чернь остается чернью. - Восняцкий вызвал конвоиров.
В камере Доменова встретил омерзительный тонкий визгливый голос:
- Тю!.. Эка фря заявилась.
- Угу, - засопел второй, - модные штиблеты пришли. Сыграем на них!
На нарах резались в карты четыре типа, один другого краше!
Доменов поежился: на него смотрел такими же стальными холодными глазами, как у ротмистра, худой, лысый мужчина. Рядом с ним примостился квадратный, с провалившимся носом и скошенным подбородком, с оттопыренными мокрыми губами субъект. К тому же один глаз у него закрывала черная повязка. Как у пирата!
Доменову совсем стало дурно, когда он перевел взгляд на третьего молодчика - детину в морской тельняшке, с татуировкой на руке: русалка с изогнутым хвостом извивалась при каждом движении.
Четвертый - хмырь, из тех, кто всегда на побегушках. Очень уж он заискивающе улыбался, глядя на лысого.
Едва Доменов огляделся и брезгливо устроился на свободных нарах, к нему подошел хмырь:
- Скидавай штиблеты! Я их проиграл.
- Уйдите, - вскипел Доменов.
Тогда к нему двинулись еще двое - верзила в тельняшке и безносый.
И Вячеслав медленно снял полуботинки, он все еще на что-то надеялся.
- А теперича… это самое-пресамое… На самого фраера сыгранем, - заискивающе растянул рот в улыбке хмырь.
- Нет, нет, нет! - ринулся к тюремному глазку Доменов.
Но ему подставили ножку, набросили что-то грязное, пахнущее мочой и табаком, и начали избивать.
Доменов попытался вырваться. "Если бы здесь была Мария, если бы здесь был Кудрин! Я бы выдержал, выдержал!"
- Но никто не узнает, где могилка моя! - пропел отвратным визгливым голосом хмырь.
Доменову стало жутко: "Неужели прибьют? Неужели меня не будет на свете, а эти подонки будут дышать, смеяться, играть? Неужели?"
- Помогите, спасите! - кричал он, но крик тонул в черной вонючей хламиде, что легла на голову и не давала дышать.
- Умираю, - простонал он, - уми-ра-ю…
- Ша! Хватит! - услышал он.
Когда Доменов очнулся, лысый ухмыльнулся:
- Эй, ты, идейный, будешь мне прислуживать!
Доменов встал на четвереньки, все тело болело, голова кружилась, затем нашел силы распрямиться и, размазывая слезы и кровь по лицу, шатаясь, двинулся к дверям.
Лысый демонстративно сплюнул ему под ноги:
- Донесешь, прирежем! - и отвернулся. Они выполнили все, что их попросили сделать: припугнуть идейного хлюпика!
Доменов отчаянно колотил в железные двери:
- Откройте, откройте… Ну, пожалуйста, откройте… Мне нужен ротмистр Восняцкий…
Ему открыли.
- Что я вам говорил, Вячеслав Александрович, не стоят они ваших усилий. - Восняцкий сочувственно оглядел Доменова. - Мы накажем их. Но это хамло, а вы - человек интеллигентный, умный, способный. В таких нуждается наше общество. А тому быдлу, убедились, свобода не нужна. Их надо давить, держать в узде! Но что это я?.. Рассказывайте, Вячеслав Александрович. Обещаю вам, что ваши товарищи никогда не узнают о нашей беседе. Мы умеем хранить тайны.
- Я расскажу… Только…
- Что только? - опять жестко посмотрел Восняцкий на Доменова.
- Переведите меня в другую камеру.
- Хорошо. Я слушаю.
И Доменов рассказал все.
Он сидел опустошенный, ненавидящий себя: "Предатель, предатель, гнусный доносчик! Любимую женщину выдал! Трус! Гад!" - он не жалел себя в этот миг, он потерял веру в жизнь. Не видел выхода из создавшегося положения… Правда, есть выход. Один-единственный. Петля. Повеситься в отхожем месте. Но ему ни за что не сунуть голову в круг из ремня!.. Лучше, пожалуй, вернуться в камеру к тем, четырем, что избивали его, и плюнуть в их рожи! Напороться на нож!
Он представил, как нож входит в его тело. И его передернуло…
"И этого я не смогу! Боже, какой я трус! Последний трус!"
- Что с вами? Плохо с сердцем? Выпейте водички, - протянул стакан ротмистр.
- Я… я… я… - зубы Доменова стучали о стакан, - я считаю себя нравственно виноватым перед Гессен, перед Машей.
- Не вздумайте покончить жизнь самоубийством, - понимающе предупредил ротмистр, - поверьте, это пройдет. У вас еще будут и новые друзья, и новые радости, и новая любовь… А о вашем раскаянии никто, ни одна душа не узнает… При случае скажете Гессен и Кудрину, что их адреса случайно положили в шрифты. А мы их нашли. Потому и арестовали всех. Я буду ходатайствовать о том, чтобы суд назначил вам гласный надзор… А это свобода! Мы вам поможем устроиться на денежную должность. Обеспечим вам карьеру. Услуг мы не забываем. Завтра я разрешу вам свидание с вашей матушкой. Она приехала в Златоуст…
Доменов несколько дней плакал в камере.
На этот раз среди уголовников в камере нашелся добряк. Он подсел к Доменову:
- Ты чего отчаиваешься? Тюрьма - кватера временная. Выйдешь и ты. Если надо что передать на волю, пиши. Я передам. Меня переводят в Уфу, а через месяц - свобода!
Доменов написал Марии шифрованную записку:
"Льет ливня дождь, несутся тучи, полна ненастья эта ночь".
Записку уголовник передал лично в руки Восняцкому.
Шифр был найден еще при обыске у Доменова, и Восняцкий без труда прочитал:
"Хотел бежать, раздумал. Жаль мать. Арестован ли Кудрин?"
"Все, - удовлетворенно отметил ротмистр, - этот наш… окончательно".
Ротмистр сдержал слово. О предательстве Доменова никто не узнал. Судили Доменова вместе с Марией и Кудриным. Им дали по пять лет ссылки в Сибирь, а Доменова и Кремлева приговорили к гласному надзору на три года.
Доменов получил отличную работу. Быстро продвигался по должностям и разбогател.
Революция прервала его карьеру, она отняла у него золото, и он опять оказался на вторых, нет, на третьих ролях - беспартийный спец! И он начал борьбу против Советов.
Доменов пытался отмахнуться от своего прошлого, хоть на время. Встал из-за стола, подошел к окну, взглянул, как переругиваются два извозчика на перекрестке: кто кого должен пропустить первый.
Доменов лениво подумал: "Эти клячи, видно сразу, не от племенных жеребцов Уральской областной заводской конюшни, где управляющим Хоменко… Управляющий, управляющий, - повторил Доменов. - Управляющий, потому что с партийным билетом. А если бы меня та слабость моментная не лишила бы партбилета, интересно, кем бы я стал? Вон Сыромолотов - какая шишка в Москве! Да и Мария теперь в верхах…
Недавно Доменов был в командировке в столице и решился зайти в гости к Марии. Она встретила его приветливо, познакомила с мужем - инженером НКПС, председателем экономического совета, с двумя сыновьями - семнадцатилетним Владиславом и пятнадцатилетним Георгием.
Доменов смотрел на них и старался заглушить боль в сердце: "А ведь такие парни могли бы быть моими сыновьями!"
Мария Моисеевна охотно согласилась сфотографироваться с Доменовым, Сыромолотовым и Кудриным. Лишь спросила:
- Вячеслав, почему ты не в партии?
Доменов отвел взгляд: "Если бы ты знала, что я тебя предал! Что я стал твоим врагом, одним из руководителей, как вы называете, вредительской организации…" Но сам удивился появившейся убежденности в голосе:
- Видишь ли, я так увлечен работой в Уралплатине, что, поверь, будучи большевиком, не мог бы принести столько пользы Советской власти!
- А почему ты оставался при Колчаке на Урале?
- О, Мария, это долгая история. Если коротко - по совету парторганизации.
Доменов опять постарался заглушить воспоминания. Но они не меркли, не уходили, как этот день за окном с закатными облаками. "Проклятье! Надо отвлечься! На скачки на ипподром опоздал! Куда бы пойти! А то с ума сойду! Домой, на улицу Тургенева? Но там надоевшая болтовня жены и хмурость великовозрастной падчерицы. Знать бы, что так быстро постареет жена, он бы не отбивал ее у Порватова! Вот жена Соколова… Соколов? Соколов! Это идея! Надо пойти к Соколову. У него по вечерам бывает так отрадно, всегда найдется, что выпить и закусить. И Тоня - красавица. Поет, как Мария в юности… Гитара у них есть. Тряхну стариной, сыграю на семиструнной, как тогда с Марией… Опять Мария! Тфу ты, дьявол! К Соколову! Быстрей к Соколову!" Доменов лихорадочно сгреб бумаги с письменного стола, сунул их в ящик, повернул ключ. Снял телефонную трубку:
- 4-19… Ты почему такая сердитая? Я даже тебя не узнал… Нет-нет, к ужину не жди. Я сегодня задержусь… Приду поздно. Деловая встреча… Ложись спокойно. Спи, целую, дорогая, целую…