- Значит, ты не охотник! - покачал головой Джон. - Настоящий мужчина должен быть охотником, а ты - немецкий чистюля! Не обижайся, я прикипел к тебе, как к сыну. Ты же знаешь, моя дурная дочь уехала с мужем-прохиндеем в Индонезию, и мы с женой остались на старости лет совсем одни. Раз в год получаем по почте фотографии внуков.
К концу фразы Джон отвернулся к окну, чтобы Отто не видел его глаз. А что может быть страшнее глаз брошенного старика, даже если он богат?
- Я знаю, что такое одиночество, - откликнулся Отто.
- Надеюсь, недолго будешь у нас холостяковать. Я присмотрел тебе девчонку одного своего приятеля - он владеет несколькими магазинами. Помню ее с пеленок, играет на пианино, говорит на всех языках и вылитая Брижит Бардо!
- Джон, вы же знаете, что мое сердце занято, - укоризненно возразил Отто.
- Знаю-знаю, даже готов согласиться на припадочную бурскую вдовушку, если ты останешься ради нее в Йоханнесбурге и будешь приходить показывать мне новые марки!
- Хотите навсегда запереть меня на краю света? - улыбнулся Отто. Ему ужасно нравилось проводить время с Джоном, тот чем-то неуловимым напоминал отца.
- А кто тебе сказал, что центр вселенной в Европе? Ты хоть знаешь, что именно в ЮАР обнаружили окаменелости, которым 2 500 000 лет, и с тех пор называют нашу страну "колыбелью человечества"? - разгорячился Джон. - А знаешь ли ты, что первую на планете пересадку сердца сделал в 1967 году наш кардиохирург Кристиан Барнард?
- Джон, я уже давно не ощущаю себя европейцем, я ведь двадцать лет жил в Алжире, а потом мотался по миру со своими машинами-химчистками.
- Кстати, много ли этих штуковин ты пристроил у нас?
- Пока не много, но мой гениальный бизнес-план рассчитан на работу вместе с пилотом. Представьте себе, мы прилетаем в городок и ошарашиваем его чудесами техники. Как говорил Юлий Цезарь: "Пришел, увидел, победил!" - похвастался Отто. - Я все никак не познакомлю вас с этим пилотом. Он немец, невероятно хорошо летает, но пьяница и бывший наемник.
- Гони в шею! Скажу тебе как профессиональный военный: наемники - самая большая грязь на войне, - замотал головой Джон. - Убивать надо за родину, а не за деньги.
- Согласен с вами. Но все равно я должен полететь в Италию в штаб-квартиру, чтобы утвердить его или другого кандидата: найм самолета с пилотом - это серьезные вложения.
- Ты уезжаешь? - испуганно спросил старик и непроизвольно схватил Отто за руку.
- Всего на пару дней, - успокоил Отто.
- Ведь мы с тобой еще не съездили смотреть белых акул и китов! Скоро они подойдут со своими малышами к самому побережью! А ты был в Голд-Риф-Сити? Спускался в туннеле в шахту?
- Да, Тиана возила меня туда. И еще показывала порт Элизабет.
Он без удовольствия вспомнил Голд-Риф-Сити - городок, построенный вокруг шахты бывших королевских золотых приисков. Там сохранилась исторически достоверная картина золотодобычи викторианских времен с убогими шахтерскими домиками, музеем одежды и быта.
Экскурсионный спуск в шахту выглядел, как прогулка в преисподнюю, в которой добывавшие золото шахтеры работали в таких условиях, словно при жизни были сосланы в ад за тяжкие грехи.
Машина резко остановилась, и Джон заорал на У-Цибусисо на незнакомом языке. Тот начал оправдываться, эффектно воздевая красивые руки и закатывая огромные глаза к небу, потом достал из багажника металлическую канистру и кинулся в лес с быстротой лани.
- Это кретин забыл залить полный бак перед выездом! Ты можешь себе представить, чтобы белый забыл залить бак перед выездом? - кипятился Джон.
- Могу, - улыбнулся Отто. - У меня так было. А почему он побежал в лес? Он рассчитывает, что лев нальет ему бензина? Или он боится вас больше, чем льва?
- Сказал, что знает деревушку, где есть бензин. Лев его не тронет, они с ними как-то умеют договариваться. У-Цибусисо будет бежать и бить в канистру, как в барабан, а львы не любят шума. - Джон посмотрел на часы. - Мы обещали быть у Уинстона в двенадцать, а из-за этого черномазого кретина не поспеем!
- Давайте простим его, тем более, вокруг такая красота.
- Это для тебя красота, а я езжу по этим тухлым дорогам семьдесят лет подряд! Вот ты, Отто, осуждаешь сегрегацию, но они все время ведут себя так, словно у них в голове солома. Знаешь анекдот? Приходит черный к белому и говорит: "У меня двадцать детей, я не могу их прокормить, как сделать, чтоб их больше не было?" Белый советует: "Сделай стерилизацию". Черный отвечает: "У меня нет на это денег". Белый говорит: "Тогда купи банку пива и хлопушку, выпей пиво, выдерни из хлопушки веревочку, засунь в пустую банку и считай до десяти".
Старый Джон показал, как черный выпил пиво, выдернул веревочку из хлопушки, засунул хлопушку в банку пива, и держа одной рукой банку, начал загибать пальцы на другой:
- Черный считает: раз, два, три, четыре, пять! Пальцы на одной руке кончаются, тогда он засовывает банку между ног и загибает пальцы на второй руке: шесть, семь, восемь, девять, десять!
Отто и Джон захохотали так, что автомобиль затрясся.
- Между прочим, имя водителя "У-Цибусисо" означает "Счастливый дар, ниспосланный небесами"! - вспомнил Джон, и они снова захохотали.
- Зато они умеют то, чего не умеем мы. Например, бежать с канистрой по джунглям и не быть съеденными, - напомнил Отто.
- Да потому, что они к животным ближе, чем к нам. Они живут не по законам государства, а по предсказаниям сангомас. Впрочем… - Джон махнул рукой. - Мы теперь практически тоже.
- Никак не привыкну к этому.
- Не привыкнешь? Да ты же сам общаешься с духом Чаки! - подмигнул Джон и, чтобы скоротать ожидание У-Цибусисо с канистрой, спросил: - Лучше скажи, какие журналы модны у филателистов в Европе?
- Ну конечно, ваши "The London Philatelist" и "Philatelic Magazine", наши "Der Sammler-Dienst" и "Deutsche Zeitung für Briefmarkenkunde", австрийский "Austria-Philatelist", швейцарский "Schweizer Briefmarken-Zeitung" и французские "LʼEcho de la Timbrologie" и "La Philatélie franijaise", - назвал Отто.
- Ты загибаешь пальцы совсем как черный со взрывчаткой между ног!
И они снова захохотали.
- Эти иногда к нам доходят, а что новенького?
- Сейчас такое время, что журналы для филателистов начали издавать и Восточная Германия, и Венгрия, и Болгария, и даже Куба с сумасшедшим Фиделем! Не поверите, но Советы недавно выпустили "Каталог почтовых марок СССР. 1918–1974" и обещали издавать к нему дополнения.
- СССР? - удивился Джон. - У них же голод и сталинский террор! Неужели им до марок?
- Там давно нет ни голода, ни Сталина.
- Откуда такое глубокое знание Советов? Ты ими интересуешься? - с подозрением спросил Джон.
- Кто же ими не интересуется, дорогой Джон? Посмотрите, сколько места они занимают на карте мира! Кто же не мечтает залезть со своим товаром на рынок этой махины? Если бы я был англичанином, как вы, у меня бы получилось, - вздохнул Отто. - Но немцев они ненавидят на подкожном уровне!
- Их трудно осуждать за это, сынок.
- Согласен. Я долго и тоскливо читал о них в журналах. И убедился, что по качеству бытовой техники СССР находится до нашей эры. Даже в Восточной Германии машины-химчистки и автомобили позорят немецкий народ. Как говорят перебежчики, Восточная Германия отличается от Западной примерно как "трабант" от "опеля".
Они проболтали на полупустой дороге о политике и марках еще полтора часа, периодически прерываясь на громкую брань Джона в адрес черного водителя, включающую пожелания быть растерзанным львом, ужаленным змеей и растоптанным слоном.
А когда замурзанный, исцарапанный и сияющий У-Цибусисо появился на дороге с полной канистрой на плече, сил ругаться уже не было.
- Я знаю этих черномазых, небось, взял бензин за соседним кустом, а все это время сплетничал со своей родней и жрал умнгдухо! Они же тут все родня друг другу!
- Что такое умнгдухо? - спросил Отто.
- Если буду рассказывать, сойду с ума от голода! Это кукурузная каша с картошкой, сладкими бобами, маслом, луком, красным перцем и лимоном. Знал бы ты, как ее готовит наша прислуга. Главное, чтобы Уинстон не решил, что мы передумали ловить крокодила.
- Зачем ловить крокодила? Мы же едем посмотреть крокодиловую ферму.
- Можешь не ловить, можешь смотреть. Конечно, это неправильно, настоящий мужик должен уметь поймать крокодила. Как говорится, если хочешь быть слоном, то и кучи должен делать, как слон! Уинстон - настоящий мужик, он военный хирург. В молодости девки липли к нему, как мухи цеце к коровам на водопое.
- Почему именно на водопое? - спросил Отто.
- Мухи цеце обожают селиться на берегу, на самых лучших землях. Говорят, кусая скот, они спасли страну от перевыпаса и эрозии почв. Но я бы отдал все деньги, которые у меня есть, тому, кто взялся бы их уничтожить, - задумчиво сказал Джон. - Один мой армейский дружок сгорел от сонной болезни. Вы там в Европе даже не представляете, что это такое! Раньше она выкашивала здесь целые деревни!
- Я читал в справочнике для туристов, что это неприятная штука, - кивнул Отто.
- Неприятная? - резко развернулся на него Джон и почти заорал: - Да это просто вторая чума! Ты хоть знаешь, как она протекает? Сначала появляется шанкр, потом человека начинает бить лихорадка, и ему выламывает от боли суставы рук и ног! Но самое страшное, когда он потом сходит с ума, ничего не соображает, несет ахинею, носится, как обезьяна с подожженной задницей, и перестает спать!
- Неужели против них нет никаких современных средств? Все-таки мы живем в конце двадцатого века! - напомнил Отто.
- Увы, муха цеце сильнее прогресса. Чем только ее не брызгали! На острове Принсипи в тридцатые постреляли всех диких свиней, чтоб ей было нечего жрать, и чуть не вырубили все деревья, чтоб ей было не на чем сидеть. Но через двадцать лет она все равно вернулась.
- Как человек, связанный с химией, я не верю, что исчерпаны все средства, - возразил Отто. - Может быть, она боится радиации?
Джон хитренько посмотрел на него и ответил:
- Уинстон расскажет тебе, что ей наплевать на радиацию! Она никуда не делась в зоне, где проводились ядерные испытания!
- Значит, после ядерной войны на земле останутся только тараканы и мухи цеце! - ужаснулся Отто. - А где Уинстон мог видеть мух после ядерных испытаний?
- Вот у него и спросишь. А я сейчас могу думать только о том, как отловлю на обед одного жирненького зелененького! Как же отпускать тебя в Европу, не угостив свежей крокодилятиной?
Наконец доехали до усадьбы, стоящей среди леса и огороженной высоченным деревянным забором. Долго стучали, пока медлительный черный не впустил их в калитку, а машину в ворота, тут же старательно заперев и то, и другое.
Обойдя двух здоровенных необычных собак с огромными головами, надрывающихся на цепи возле входа, Джон пошел по центральной дорожке посреди ухоженных клумб и по-мальчишески заорал:
- Уинстон, Уинстон, черт тебя возьми! Где ты там спрятался, старый дурак? Мы голодны как звери!
Навстречу ему из дома вышел точно такой же, только мускулистый, старик с шапкой седых волос, в рубашке цвета хаки и шортах, и точно таким же голосом заорал:
- Где тебя черти носили, Джон? Я тебя ждал к обеду! Посмотри, сколько сейчас времени! Ты совсем уже выжил из ума?
Они обнялись, шутливо толкая друг друга, как, видимо, делали последние пятьдесят лет, и потому не заметили, как быстро пролетели эти пятьдесят лет.
- Уинстон, не поверишь, я привез парня, который никогда не ел крокодилов! И вообще он немец. Знакомься, это Отто, продавец химчисток, - представил Джон гостя таким тоном, каким, видимо, раньше хвастался перед другом девушками, пистолетами, автомобилями.
В Алжире Отто, конечно же, ел крокодилов во всех видах, но скрыл потому, что видел, насколько приятно Джону сделать ему этот подарок и повидаться со старинным другом.
- Привет, Отто! - кивнул Уинстон и даже не протянул руку, как это обязательно сделал бы немец. - Ну, пошли. Только сейчас уже поздно ловить, вы опоздали, и я отпустил ребят. Но они подготовили одного… как ты любишь.
- Скажите, а что это за "собаки Баскервилей"? - спросил Отто, кивнув на большеголовых чудищ на цепи.
- Это самые страшные псы на свете - южноафриканские бурбули! Весят почти как я, а жрут в десять раз больше! - с гордостью ответил Уинстон. - Охраняют лучше, чем взвод солдат, забивают леопарда и гиену.
- Они не опасны Симоне? - спросил Джон.
- Симоне? Да она катается на них, как на пони, и лупит их по морде ботинком! - хохотнул Уинстон. - От нее они готовы снести все!
И Отто подумал, что хотел бы посмотреть на человека, не боящегося лупить такого монстра ботинком по голове.
Двинулись втроем по дорожке за дом в сторону воды, по огороженным владениям Уинстона. Отто даже не понял, что это за водоем. Остановились у большого деревянного сарая, а когда вошли внутрь, наткнулись на отделенную железной сеткой заводь с мутной грязно-зеленой водой, набитую небольшими крокодильчиками, похожими на всплывшие мрачно раскрашенные бревна.
- Почему такие маленькие? - удивился Отто.
- Маленькие лучше идут, - бросил Уинстон, по-хозяйски оглядывая заводь.
- Ты торгуешь химчистками, а Уинстон - крокодилами к столу, - пояснил Джон. - Но болтать об этом не надо. Уинстону не нужны проблемы с налоговой и с "зелеными".
Уинстон достал из деревянной бочки кусок разрубленной на четыре части неощипанной курицы, насадил на длинную бамбуковую палку с крючком и протянул Отто:
- На, покорми!
Отто сунул удочку вниз к крокодилам, и малоподвижные серо-бурые тушки бросились к ней так шустро, что он еле успел отдернуть курицу на палке.
- Молодец, дразни, дразни их! Вот этому не давай, он и так жирный! Пусть подпрыгнет! - наперебой заорали старики, словно болели на футболе.
Отто дал им насладиться крокодильей конкуренцией, и наконец позволил курице исчезнуть в желто-розовой пасти трогательного, высоко выпрыгнувшего из воды крокодильчика.
После чего услышал жуткий звук этой захлопывающейся пасти, подумал, что он напоминает захлопывание тяжелой двери сейфа, и что не хотел бы оказаться на месте этого куска курицы.
- Как ты его погонял! - Джон хлопнул его по плечу. - С виду увалень, а реакция, как у хорошего спортсмена!
- Я был лучшим голкипером в школьной команде, - признался Отто.
- Теперь пошли, - скомандовал Уинстон и повел их к беседке, где на траве была сложена из камня маленькая жаровня.
Джон и Отто утонули в плетеных креслах и закурили, а Уинстон начал командовать медлительным черным, который открывал ворота, и худенькой смуглой девицей в красиво расшитом платье. Медлительного звали Кгалема, а девушку Луиса. Отто понял, что она из метисов, которых шпыняют здесь и белые, и черные.
В результате команд Уинстона в беседке был накрыт стол, на нем появились фрукты, бутылки и прохладительные напитки; а Кгалема неохотно приволок по траве за хвост метрового крокодильчика.
- Свежий, только убили, - отчитался Уинстон перед Джоном. - Два часа тебя ждал в погребе!
- Я-то ладно, смотри, не подсунь старую падаль немцу, а то он так и не узнает, что такое вкус крокодила, - пошутил Джон.
- Кгалема, бегом за ножом, я буду разделывать сам! Луиса, зови Симону! - рисуясь, скомандовал Уинстон.
Кгалема медленно поплелся к сараю, а Луиса побежала к усадьбе с криком:
- Симона, Симона, дедушка будет потрошить его сам!
И на дорожке появилась прехорошенькая девочка лет семи с огромными синими глазами и светлыми кудряшками, падающими на плечики платьица с оборками. Та самая, что лупила огромных собак ботинком по морде.
Она побежала к беседке, волоча за собой длинную деревянную дудку с резьбой.
- Симона, детка! - расплылся в улыбке Джон. - Как ты выросла, совсем стала невестой! Ты еще помнишь старого Джона?
Девочка подошла вплотную, спрятала руки за спину и уставилась на Джона и Отто, словно они были диковинкой.
- Ну просто одно лицо с дедом! Куколка! Чистый ангелочек! - зацокал языком Джон.
- Симона, поздоровайся с гостями! - потребовал Уинстон, пытаясь казаться строгим, но тоже расплывшись в обожающей улыбке.
Ангелочек сделал шаг к Джону, выхватил дудку и протрубил ему в ухо так, что старик чуть не свалился с кресла.
- Ах ты, поганка! - закричал Уинстон. - Сожгу твою лепатату к чертовой матери! Луиса, что стоишь, как дерево? Лови ее!
Но ангелочек уже несся на невообразимой скорости по участку, и было понятно, что поймать его не сможет даже молодая быстроногая няня.
- Как ты? - участливо спросил Уинстон у Джона, держащегося рукой за ухо, с перекошенным от муки лицом, плеснул в стакан виски и протянул: - Запей, станет легче!
- Думал, у меня порвется барабанная перепонка! - плаксиво сказал Джон, вылив в себя виски. - Такая же ненормальная, как и ее дед!
- Просто ты ей понравился, она так с тобой пококетничала, - утешил Уинстон. - Никак не могу наладить дисциплину - мать ей все разрешает!
Отто с трудом удержал лицо, чтобы не улыбнуться.
- Сегодня не мой день, - пожаловался Джон. - Сперва У-Цибусисо с канистрой, потом опоздание на ловлю крокодила, а теперь еще ухо не слышит. Давай уже, разделывай его быстрее, я умираю от голода!
Уинстон наконец обратил внимание на стоявшего, как статуя, Кгалему, взял у него из рук и расстелил на траве оранжевую аптечную клеенку, поставил рядом тазик и начал рассматривать поданный слугой огромный армейский нож, словно видел его впервые.
Кгалема вытянул посеревшее на оранжевом фоне тело крокодила и, сев на корточки, начал разводить огонь в каменной жаровне. Симона высунула из-за кустов плутоватую мордочку, и стало понятно, что Уинстон ждет именно ее.
- Я не начну, пока ты не отдашь свою проклятую лепатату на растопку! - пригрозил он.
- Не лепатату, а вувузелу! - нежным голоском возразила девочка, обводя всех невинными глазами.
- А я говорю лепатату! - настоял Уинстон, держа нож над крокодилом.
- Ему отдам, - показала девочка дудкой на Отто, подошла и протянула дурной инструмент.
- Вувузела значит на зулусском языке "делать шум"! - сказал Джон, растирая ухо.
- Лепатата! - упорствовала девочка.
- Это ритуальная штука? - Отто вертел доверенную ему игрушку в руках.
- Один придурок перенял это у черных, они так отпугивали павианов. Он притащил ее на футбол. Теперь их делают из всякой дряни и продают у входа, а на матчи стало невозможно ходить - все дудят в них, как стадо больных слонов! - покачал головой Уинстон.
- Ты сам дудишь в нее у телевизора! - выдала деда Симона.
- Очень редко, - смутился Уинстон. - Только когда забивают уникальный гол! Все, не отвлекайте меня, я начинаю разделку! - И занес нож над крокодилом.
- При ребенке? - не выдержал Отто.
- Это не ребенок, а наследница моей фермы и моего бизнеса! - многозначительно поднял вверх палец Уинстон и нанес резкий удар крокодильей туше ровно в то место позвоночника, где кончалась голова.
Удар был, как у молодого, и Отто подивился разнице между дряхлыми конечностями Джона, давно не поднимавшего ничего тяжелее дольки яблока для попугая, и мощными ручищами Уинстона.