Скоглунд на людях ничем не проявлял своего кризисного состояния, держался спокойно и с достоинством. Но, оставаясь наедине с Бронштейном в гостиничном номере, напивался и давал волю чувствам. Источник не знает, почему Скоглунд сразу доверился Бронштейну. Возможно, потому, что последний еврей.
ВЕРНО: Старший оперуполномоченный 2 Отдела подполковник /Круглов Э.Н./
* * *
Утром следующего дня в приемной заместителя министра обороны СССР раздался телефонный звонок. Звонил аппарат АТС-1 "кремлевка", прямая защищенная телефонная связь для высшего руководства страны. Помощник заместителя министра поднял трубку: на проводе была Лубянка. Комитет государственной безопасности СССР сообщал, что на имя начальника секретариата Министерства обороны направлена информация, требующая срочного ответа министра обороны. Через полчаса сообщение уже лежало на столе замминистра, курирующего Военно-морской флот:
"КГБ СССР изучает возможность получения документальной секретной информации о новейшей системе дальнего обнаружения советских атомных подводных лодок, разработанной норвежскими учеными по заказу НАТО под кодовым названием "Посейдон". Просим сообщить Вашу заинтересованность в получении этих материалов".
Быстро прочитав сообщение, адмирал распечатал пачку крепких отечественных папирос (другого табака он не признавал). Затягиваясь едким дымом, еще раз перечитал сообщение с Лубянки. Утреннее солнце засверкало ярче: двадцать первый день июля, не успев начаться, уже удался. Послание от КГБ почти освободило его от давней головной боли. Генерал знал об успехе Северо-Атлантического альянса, он знал, что запуск системы сонарной защиты на северном побережье "не за горами". Главное разведывательное управление Генштаба Минобороны СССР тоже не зря ест хлеб. А вот дела в его "епархии" оставляли желать лучшего: уже несколько лет НИИ ВМФ занимается разработкой аналогичной системы. Но она второй год не может пройти госприемку.
"Пять лет, пять лет этот генеральский сынок топчет воду в ступе", - с нарастающим раздражением подумал старый адмирал. Уже давно при воспоминании об этом толковом, подтянутом офицере его охватывала досада, и самое грустное заключалось в том, что придраться было не к чему.
Полковник Алексей Коробов, занимающий высокую генеральскую должность начальника Научно-исследовательского института, был образцовым администратором. В его военно-научном "хозяйстве" царил почти идеальный порядок. Каждый шаг был спланирован, каждый план - выполнен в мельчайших деталях. Все отчеты предоставлялись точно в срок. Сотрудники не позволяли себе ни минуты опоздания. Будь Коробов начальником управления тыла, он бы соответствовал своей должности. Однако для научно-исследовательского института требуется нечто большее, чем просто дисциплина и порядок. Он был отличным военным, но не ученым. Он не был наделен креативным, творческим мышлением. Да, это не каждому дано: одни рождаются творцами, другие - управленцами и организаторами, третьи - превосходными исполнителями. Однако те, что наделены административным талантом, обычно получают еще и огромное честолюбие. И это честолюбие заставляло Коробова доминировать даже в тех областях деятельности, в которых он не был одарен ни на йоту. В результате, институт под его руководством почти не рождал новых идей и оригинальных разработок.
"Пишут "изучаем возможность"… Значит, возможность у них почти в кармане. Эти материалы - бесценное подспорье нашим ученым, ломающим головы над системами, которые делают наши лодки невидимыми для янки".
Адмирал вышел из-за рабочего стола и подошел к широкому окну. Город, как огромный муравейник, тихо шумел за толстыми стеклами. "Все-таки странно устроен этот мир, - размышлял хозяин кабинета. - За украденный батон колбасы человека по закону могут посадить в тюрьму. А за украденную систему вооружения, стоящую миллионы долларов, "рыцари плаща и кинжала" с Лубянки получат ордена, квартиры и личные авто". Он потянулся, повертел плечами, разминая мышцы, покрутил головой и вернулся за стол. Нажал кнопку переговорного устройства:
- Ксения Григорьевна, зайдите, пожалуйста. - У адмирала была самая толковая секретарша в министерстве. Уже два года он никак не решался отпустить ее на пенсию. - Давайте подготовим письмо на имя Андропова.
Пальцы Ксении Григорьевны перестали стучать по клавишам пишущей машинки почти в тот же момент, когда адмирал произнес последнее слово.
- Я к Главному, - адмирал положил в папку сообщение из КГБ и проект ответа министра, - а вы пока свободны. Спасибо, Ксения Григорьевна.
Визит адмирала к министру был недолгим. Быстро пробежав глазами сообщение с Лубянки, Министр обороны СССР поставил под ответом короткий росчерк подписи:
Сов. секретно
Экз. ед.
В Комитет Государственной Безопасности СССР
О системе "Посейдон". Министерство обороны СССР крайне заинтересовано в получении документации по системе "Посейдон". Мы готовы оказать любое содействие, исходя из наших возможностей.
Министр обороны СССР
Маршал Советского Союза
/Гречко А.А./
21 июля 1976 года.
* * *
Год спустя после симпозиума, в июле 1977, Самуил Моисеевич снова засобирался в командировку. Впрочем, на этот раз ему предстояло не столь далекое и престижное путешествие. Путь его лежал не на запад, а в совершенно противоположный край - на Дальний Восток. Чуть ли не четверть своей жизни Бронштейн проводил на исследовательских судах, и потому его двухнедельное исчезновение не вызывало особой тревоги у домочадцев. На работе ему выдали командировочные и суточные, а привыкшая к частым, но коротким разлукам жена собрала чемоданчик.
- Сема, смотри, не простудись, - повторяла Римма Ильинична привычное напутствие, провожая мужа до станции метро. - И не обращай внимания, что жарко. Климат там морской, сырой, ветреный, хуже, чем в Ленинграде. Никогда не забывай брать плащ и поддевать теплое белье. И вообще, завязывал бы ты с этим. Защитил бы докторскую и досиживал бы спокойно в лаборатории. У тебя артрит прогрессирует - с этими командировками ты к шестидесяти уже превратишься в развалину.
- Римма, я так и поступлю. Защита уже скоро, - Самуил Моисеевич был мудрым мужем: он соглашался со всем и поступал по-своему.
На Войковской Самуил Моисеевич нежно обнял жену и поцеловал в губы. "Прости, что обманываю тебя, а ты мне веришь, - подумал он. - Но так будет лучше, иначе ты загонишь свое больное сердце".
- Ну, ни пуха, ни пера, милый. Позвони мне, когда доберешься до места.
- К черту, Римма, к черту. Обязательно, только не волнуйся.
Постояв несколько минут у входа в метро, Римма Ильинична промокнула глаза платочком и поспешила домой выгуливать собаку. Бронштейн прожил с Риммой более четверти века.
Самуил Моисеевич сел в полупустой вагон, на Белорусской пересел на кольцевую, однако, там его маршрут неожиданно изменился. Вместо того, чтобы отправится на Павелецкую, откуда легче всего поймать такси до аэропорта Домодедово, он вышел на Краснопресненской. Вынырнув на свет божий, Бронштейн остановился около палатки "Мороженое" и посмотрел на часы: неисправимый педантизм привел его на пять минут раньше назначенного времени.
Минуты через три к нему подошел уже знакомый нам Эдуард Круглов.
- Точность - вежливость королей.
- Номер квартиры помните? Через 10 минут я вас жду. Дверь будет открыта. Не звоните.
И не оборачиваясь, Круглов пошел к дому.
Бронштейн вошел в подъезд пятиэтажного кирпичного дома напротив знаменитой сталинской "высотки" и поднялся на третий этаж. Эдуард Николаевич открыл дверь, впустил Самуила в просторную прихожую и провел в гостиную. "Вот, осваивайтесь. Здесь вы найдете все необходимое. Ну, мне пора, спокойной ночи. Ключи от квартиры лежат на тумбочке, у входной двери. В случае чего, звоните в любое время суток", - Круглов заспешил домой. Рабочий день сегодня растянулся на целых 15 часов. Хотелось есть и спать. Дубовые настенные часы пробили половину двенадцатого ночи.
Соседи квартиры № 74 уже давно привыкли к частым появлениям гостей, порой даже в отсутствие хозяев. Привыкли, что обитатели семьдесят четвертой подолгу живут на даче, охотно предоставляя многочисленным родственникам и друзьям свою жилплощадь в полное распоряжение. Больше ничего об этой квартире соседи не знали. Даже все ведающие московские старушки, которые по умению считывать информацию легко "сделают" Штирлица в придачу с Джеймсом Бондом, на этот раз не могли похвастаться осведомленностью. Впрочем, ни хозяева этого дома, ни их многочисленные гости не доставляли соседям неприятностей, не шумели, не мусорили, и потому дружная община жильцов относилась к ним с благожелательно-безразличным нейтралитетом. Что ж, с их стороны это было очень разумно, ведь никаких "хозяев на даче" не существовало: истинным хозяином квартиры № 74 была Лубянка. Это была одна из "кукушек" - конспиративных квартир КГБ. Три комнаты, кухня, ванная и даже туалет были оборудованы техникой негласного контроля: ничто из происходящего не должно было укрыться от электронных ушей и глаз Лубянки.
Самуил Бронштейн задернул тяжелые плюшевые портьеры на высоких окнах. Он любил уединение и полумрак. Три из четырех окон выходили на оживленную улицу, но добротные, толстые стены гасили уличный шум. В просторной комнате было достаточно места для солидного орехового гарнитура. В больших кожаных креслах можно было утонуть: это были старые кресла, не чета модным маломеркам из ДСП. Пол устилали мягкие ковры с длинным ворсом, по которым можно было ступать неслышно, как лиса по лесному мху… Под высоким потолком красовалась огромная хрустальная люстра. Самуилу Моисеевичу было не по себе: "Слишком велики для меня одного эти апартаменты!". Он зябко поежился, отправившись на детальное и обстоятельное исследование своего временного пристанища. Каждый шаг гулко отдавался в широком коридоре, и Бронштейну казалось, что в квартире находится кто-то еще.
Широкий коридор вел в кабинет, три стены которого были заняты высокими, до потолка, стеллажами. Но библиотека была подобрана так, чтобы даже самый проницательный гость не смог бы определить профессию и интересы хозяина этого жилища. В основном это были избранные творения классиков: от Толстого и Достоевского до Бальзака и Хемингуэя. Немного научно-популярной литературы на самые разные темы и вездесущие классики научного коммунизма - короче, все, чем может интересоваться образованный советский человек, будь он хоть математиком, хоть поэтом, хоть военным.
Академических трудов по океанологии в квартире не было, а все остальное мало интересовало Самуила Моисеевича. Его познания в художественной литературе были достаточными для того, чтобы поддержать разговор в компании старых добрых друзей, перед которыми не нужно было выпендриваться и распускать павлиний хвост.
Почему его с детства тянуло изучать океан, он не мог объяснить даже самому себе. Уже не говоря об аспирантах и младших научных сотрудниках, которые специально собирались на неформальные семинары, чтобы послушать его живые рассказы о тайнах океанов. И агентурный псевдоним "Ихтиандр" он выбрал не случайно. Скорее всего, в своих мечтах он видел себя этим удивительным существом, живущим под водой. Океан тоже любил Самуила Моисеевича и поэтому отдавал ему то, что тщательно скрывал от других.
Ходила легенда, что океанолог, которому перевалило за сорок, набросился с кулаками на матроса, который высморкался за борт корабля.
- Лучше бы ты мне в лицо плюнул, - сказал он опешившему парню. - Океан же живой, он все помнит и тебе отплатит.
Через два дня, во время шторма, этого матроса смыло за борт, и его еле спасли. После этого вся команда корабля, да и члены научной экспедиции, не верящие ни в Бога, ни в черта, стали побаиваться Бронштейна.
Бронштейн не был убежденным коммунистом, но и диссидентам не сочувствовал. Холодная война была где-то рядом, но впервые он почувствовал ее ледяное дыхание на себе на конгрессе в Сан-Диего. И все-таки, его сердце принадлежало Мировому океану, которому он служил вот уже около тридцати лет. Как ни странно, такое отношение к миру сделало его весьма добропорядочным гражданином: пока он мог спокойно и свободно заниматься в Москве своим любимым делом, Советский Союз оставался для него лучшей страной в мире. Когда-то, еще в аспирантуре, Бронштейн думал, что спокойный мир океанических течений, подводных вулканов и шельфов, останется в стороне от беспощадной войны разведок. Теперь он знал, что у его страны есть враги, которые не сидят без дела. Что океаны прячут в своих глубинах не только китов, касаток и акул, но и подводные флота США и СССР, не спускающие глаз друг с друга.
Коридор упирался в небольшую спальню, окна которой выходили в тихий московский дворик. Огромной кухне позавидовала бы любая хозяйка. А чулан и антресоли смогли бы вместить старые вещи, которые годами было жалко выбросить. Но они были пусты…. Впрочем, достаточно проницательному гостю не нужно было бы заглядывать в чулан, дабы понять, что этот дом - нежилой. Это бросалось в глаза на кухне, где никогда не готовили супы или жаркое, довольствуясь чаем, кофе и бутербродами. Не было ни застиранных полотенец, ни ажурных салфеточек, ни стопок старых газет, которые всегда могут пригодиться в хозяйстве. На книжных полках не обитало ни одной статуэтки-безделушки, колонии которых обычно в изобилии плодятся в каждом доме. Квартира не напоминала ни уютное гнездышко, обихоженное заботливой хозяйкой, ни неприбранный холостяцкий угол. Эти апартаменты были сродни казенным гостиничным номерам. Однако, Бронштейну предстояло вжиться в роль хозяина и две недели поддерживать эту легенду. Эдуард Николаевич особенно просил запомнить, а еще лучше потренироваться, чтобы знать, где находятся все выключатели и розетки. Были случаи, когда операции, которые готовились профессионалами месяцами, проваливались только лишь потому, что "хозяин" при "гостях" не мог найти выключатель, чтобы включить свет в гостиной или туалете. Устав от хождения по комнатам, Самуил Моисеевич раздобыл на кухне кусочек ветоши и принялся протирать пыль, чтобы "подружиться" с этим домом, привыкнуть к нему. Скоглунд приезжает завтра - ровно через сутки.
* * *
- Возьми трубку, это, наверно, Густавсоны насчет пикника, - высокий, все еще девичий голос жены пытался перекричать шумные струи душа и звонок телефона.
Неспешно текло субботнее утро: такие дни обычно начинаются с радостного предвкушения ничегонеделания. Кнут Скоглунд, поджаривающий на кухне тосты, поплелся к телефонному аппарату: он не сомневался, что это звонит многословная госпожа Густавсон. С этой мыслью он снял трубку.
- Алло. Я могу поговорить с герром Скоглундом? - трубка заговорила по-английски каким-то смутно знакомым голосом.
- Я вас слушаю.
- Здравствуй, Кнут. Это Самуил Бронштейн из Москвы, - от неожиданности Скоглунд чуть не выронил трубку из рук. Вот он - этот звонок, которого он давно уже устал ждать, однако боялся расстаться с последней надеждой.
- Да, Самуил! Очень рад тебя слышать.
- В Сан-Диего ты обещал приехать в Москву. Ты не передумал?
- Нет, что ты! Я с удовольствием приеду к тебе в гости, Самуил. Когда тебе удобно меня принять?
- Как только ты сможешь собраться, Кнут.
- Замечательно. Мне потребуется две-три недели, максимум - месяц. Но я обязательно извещу тебя перед отъездом. Какой подарок тебе привезти?
- Я говорил тебе, я собираю старинные морские карты.
- Постараюсь что-нибудь разыскать.
- Да. До скорой встречи, Кнут.
Кнут в прострации стоял посреди кухни с телефонной трубкой в руках. Запахло подгоревшим хлебом.
- Так что они планируют на сегодняшний вечер? - в кухню вплыла Гедда в одном лишь махровом полотенце, небрежно повязанном вокруг бедер.
Они частенько любили ходить по дому нагишом.
- О, боже, опять сгорели? Эта звонила Хельга? Кнут, да ты же не выключил тостер! - сокрушалась госпожа Скоглунд.
- Гедда, это были не Густавсоны.
- Что? Кто же это был? Кнут, что-то случилось? Неприятности?
- Это был Бронштейн.
- А…, - Гедда облегченно вздохнула, - мы опять задолжали дантисту.
- Да нет. Русский Бронштейн. С которым я подружился в Сан-Диего.
- А, вот оно что… - повисла пауза.
Гедда потянулась к пачке сигарет, Кнут поднес ей зажигалку.
- Я еду в Москву. Гедда, ты слышишь? Я еду в Москву!
- Да? Ну, а я разливаю джин! - Гедда потянулась за бокалами, но тут раздался еще один звонок, и Скоглунд кинулся к аппарату.
- Расслабься, на этот раз Густовсоны. Пошли их к черту с этим пикником, - как бы невзначай, Гедда уронила свою махровую набедренную повязку…
К полудню Кнут и Гедда наконец-то позавтракали и оделись. Окна гостиной были распахнуты в сад, где бесчинствовал май. Фруктовые деревья в белой пене цветов, а молодая травка газонов - яркая, как будто кто-то покрасил ее люминесцентной краской.
Скоглунд стоял у окна, чувствуя себя на двадцать лет моложе. Даже на тридцать: ему казалось, что он - снова пятнадцатилетний мальчишка, и все происходящее - его дурацкие грезы, навеянные фильмами про Джеймса Бонда.
- Надо же, - Гедда по-турецки устроилась на диване, потягивая коктейль, - мы - герои шпионского романа. Причем, отрицательные. Что ж, отрицательные персонажи мне всегда нравились больше. Наверное, зла в мире было бы куда меньше, если бы авторы умели хорошо выписывать главных положительных героев. А то, получается, что единственное возможное обаяние - отрицательное…
- Гедда, я боюсь.
- Я тоже. Но что бы ни случилось, знай - я на твоей стороне. Боже мой, никогда не думала, что такие истории происходят на самом деле. И что это произойдет с нами.
- Так ты первая подала идею?
- Я бы никогда не решилась это тебе предложить, если бы хоть чуть верила, что такое может выгореть.
- Но тогда почему?
- Дурачок. Я хотела тебя хоть чем-то увлечь. Чтобы ты не спился и не спрыгнул с ума. Думала, эта мысль поможет тебе пережить пару-тройку тяжелых месяцев. А там… Время все лечит! Мне абсолютно не улыбалось стать вдовой самоубийцы. Кнут, - Гедда залпом осушила бокал, - пошли ты к чертям этого Бронштейна, всех шпионов всех стран и военно-морской флот ее величества! Махнем на побережье…. Знаешь, я уже давно привыкла к мысли, что мне никогда не обставить Джекки Онасис.
- Нет, милая. Джекки Онасис ты, конечно, не обставишь, а вот жену нашего генерального директора - в ближайшее время. Я не из тех, кто останавливается на половине дороги: надеюсь, ты это заметила.
- Заметила, когда решила выйти за тебя замуж! Что ж, если ты так крут, значит, уже знаешь, как протащишь через границу своего "Посейдона"?
- Мне нужен помощник.
- Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?