Два проворных, одетых в спортивные костюмы мужика, сидевшие в ближней лодке, сориентировались мигом, словно бы всю жизнь готовились к встрече со сторожевиком, - один секанул ножом по веревке, привязанной к носу лодки, - только лезвие молнией блеснуло в луче прожектора да змеей взвился и исчез конец перемета. Второй прыгнул к мотору, и лодка едва ли не встала вертикально в ерике, возносясь к темному, загаженному комарьем небу. Человек, находившийся на носу, закричал пронзительно, ощерил черный, с редкими зубами рот - понял, что тяжелая лодка сейчас накроет его, и тогда делу конец - вместо осетра он напорется на стальные крючья. Но лодка не перевернулась, лишь зависла над собственным винтом и в следующий миг тяжело, всей массой саданулась о ерик, затем, взбив крутую белесую волну, хорошо видимая в луче прожектора, пошла пластать пространство.
Вторая лодка замешкалась - моторист на ней оказался не столь проворный и "носовой" менее сообразительный, чем на первой лодке. Было упущено несколько важных мгновений, которые решали все, и сторожевик надвинулся на лодку.
Ревун снова взвыл и стих. Сторожевик взял чуть левее, чтобы не раздавить лодку, и одновременно он отсекал ей возможность уйти в ерик, как это сделала первая лодка.
Увидев, что один из браконьеров потянулся рукою к борту, к лавке, где у него явно было спрятано оружие, Чубаров схватился за мегафон.
- Эй, гражданин, не шали, - предупредил он. - Все равно пулемет окажется быстрее.
В ответ браконьер блеснул зубами, что-то прокричал - крика не было слышно, он утонул в пронзительном звуке ревуна, вновь взорвавшем пространство.
У браконьера этот резкий звук едва не порвал уши - стиснув рот, разом сделавшийся кривым, он дернулся, не подчиняясь команде, и продолжал тянуться к лавке. Чубаров выматерился и вновь приставил к губам мегафон:
- Я же сказал - не шали! Сиди смирно…
Договорить он не успел - дымные лучи прожекторов разрезала короткая автоматная очередь: браконьер все-таки выхватил из-под лавки автомат, Чубаров только успел отметить, что марка автомата незнакомая, изделие явно заморское, такие автоматы он видел только в кино: то ли израильский, то ли аргентинский. Одна из пуль попала в мегафон, выбила его из руки старшего лейтенанта, вторая добавила, откидывая мегафон подальше от офицера. Несколько пуль, азартно взвизгнув в темноте, рубанули его по плечу, и Чубаров закричал отчаянно, давясь собственным криком, воздухом, кровью, чем-то еще:
- Су-у-ука!
Его швырнуло на палубу, он больно ударился обо что-то виском, замычал протестующе, почувствовав сильную боль в плече, скребнул по палубе ногтями и потерял сознание.
Последнее, что он услышал, был крик - далекий, гаснущий, уносящийся под самые облака:
- Командира убило!
"Вона, у них командира убило", - подумал Чубаров о себе в третьем лице, как о ком-то постороннем, испытал мгновенный прилив жалости к этому командиру, попробовал подняться с палубы, но не тут-то было, и он снова опустился лицом на покрытое комарьем железо.
Издалека, из небесной черноты, из ночи до него донесся тихий, какой-то полугнилой треск - он понял, что браконьер снова лупит по сторожевику из своего заморского автомата, забулькал горлом протестующе, потом рядом с собой услышал чей-то крик, но не сразу понял, что кричал мичман Балашов: "Дави этих сволочей, дави!", следом до него донесся металлический треск…
Красное зарево перед ним потемнело, на него наползло что-то черное, душное, и Чубаров отключился.
Командование сторожевиком принял на себя мичман Балашов. Он не сплоховал - направил корабль прямо на моторку, та только обреченно всхлипнула, сминаясь, словно влажная картонная коробка. Форштевень сторожевика врезал по оторопевшему автоматчику, и тот, выронив из рук свою трещотку, полетел за борт, второй рухнул на камыши, подмял их, но даже не успел перевернуться на живот, когда на него сверху прыгнули сразу два человека - Букин и его приятель Ишков - плечистый парень из города Осташкова. Ишков вывернул браконьеру руки и ткнул головой в воду.
- Хлебай, падаль, родимую водицу, хлебай! - азартно прокричал Букин. - Чего морду в сторону воротишь? Ну! Хлебай! - он выдернул голову браконьера из воды, дал тому захватить ртом немного воздуха и снова ткнул лицом в воду, крепко держа браконьера за волосы, не давая ему вывернуться. - Хлебай воду, падаль!
- Прожектор на воду! - запоздало закричал мичман.
Дымный голубой луч скользнул по черной воде, выхватил из темноты картинно смятый, с мотором, повисшим на каком-то железном сучке, корпус лодки, веревку с крючьями, уползающую в вязкую глубь… Автоматчика нигде не было видно - луч прополз в одну сторону, потом в другую, стараясь пробиться сквозь толщу ерика, но бесполезно: вода в низовьях Волги часто бывает мутная.
Прожектор прополз по воде вниз - течение тут сильное, человека волочит кувырком, так тащит, что даже "а-а" прокричать не удается, - выхватил несколько островков куги, край тростниковых дебрей, облюбованных утками и кабанами, кромку култуковых зарослей, увенчанных остробокими, твердыми, как железо, орехами.
- Ну что? - прокричал мичман, оглушенный стрельбой, - глянул вниз, за борт.
- Нету!
- Бросай за борт буй! - скомандовал мичман. - Когда рассветет - вернемся. А сейчас уходим в Астрахань. У нас командир ранен, - добавил он виновато.
В том, что Чубаров не убит, а только ранен, мичман не сомневался - таких людей, как Чубаров, не убивают.
- Что с этим гадом делать? - послышался снизу крик Букина. - Воды он уже наглотался столько, что скоро шевелиться перестанет.
- На борт его! В Астрахани под суд пойдет.
- А с лодкой что?
- Снимай мотор! Лодку мы возьмем на поводок и отбуксируем на базу.
- Если, конечно, она не потонет по дороге.
- А станет тонуть - обрежем буксирный конец: пусть гниет на волжском дне. Быстрее, быстрее, ребята! - поторопил Букина с Ишковым мичман. - Командир потерял много крови.
Мокрого, оглушенного браконьера, по-рыбьи выпучившего глаза, плюющегося слюной и какой-то тягучей зеленой гадостью, подняли на борт сторожевика, положили на палубу рядом с беспамятным, обмотанным бинтами Чубаровым.
Первую помощь ему оказал "медбрат" - доброволец из команды, матрос Акопов. Акопов, обрусевший армянин, окончил в Москве фармацевтический техникум, а потом - художественное училище, хотел поступать в третье заведение, но не успел, его забрали в армию…
За борт выбросили два пластмассовых буя с надписью "ПВ России", что означало "Пограничные войска России", и на полном ходу, взбугривая воду двумя высокими белесыми горбами, устремились к скрытой в тревожной ночи, ничем не выдававшей себя - ни одним огоньком, ни одним желтым пятнышком на небе - Астрахани.
Пока шли, мичман раза четыре наведывался в машинное отделение с одним и тем же вопросом:
- А скоростенку прибавить нельзя?
Он не доверял разным переговорным устройствам, матюгальникам и раструбам, отворачивал от них лицо - предпочитал "живое" общение.
- Идем на пределе, - отвечал ему механик. - Если еще прибавим малость - из корпуса полетят заклепки.
- Чего ты буровишь, дед? - всех механиков в бригаде традиционно звали дедами, в них и впрямь было что-то от дедов: степенные, малоразговорчивые, любят подымить цигаркой. - Какие заклепки? На корабле ни одной заклепки нету - только сварные швы.
- Ну, сварные швы расползутся.
- Значит, нельзя прибавить скорость?
- Никак нельзя.
- Тьфу! - плевал себе под ноги мичман и, грохоча каблуками ботинок по железным ступеням лесенки, покидал преисподнюю, взлетал вверх, на палубу, где лежал Чубаров, склонялся над ним. Потом подавленно вздыхал и отходил.
Так до Астрахани Чубаров и не пришел в сознание. Может, оно было и лучше, что не пришел: потеря сознания - это защитная реакция организма на боль.
В Астрахани Чубарова прямо на городском причале около гостиницы "Лотос" подхватила машина "скорой помощи" и, взревывая сиреной, увезла в областную больницу.
На допросе задержанный отказался назвать свои данные.
- А я вовсе и не браконьерничал, - задержанный раздвинул губы в насмешливой улыбки, - с чего вы взяли, что я браконьерничал?
- Как фамилия человека, который стрелял в пограничников?
- Не знаю, я его в первый раз в жизни видел.
Следователь, который допрашивал браконьера, - дело происходило в кабинете Папугина, командир бригады находился тут же - постучал острием шариковой авторучки по столу, покрутил головой: ох, и лихо же врет гражданин хороший! Сейчас он даже от знакомства с самим собою откажется.
- Я тихо-мирно отдыхал с удочкой на берегу, ловил тараньку, а он мимо проплывал на моторке, наставил на меня автомат и велел пересесть к нему в лодку. Ну как я мог не сесть к нему в лодку, товарищ полковник? - следователь военной прокуратуры был всего-навсего капитаном, но браконьер величал его полковником. - Он бы меня продырявил и спокойно поплыл дальше.
- А зачем ему вас дырявить? - осведомился следователь.
- Как зачем? Я же свидетель, я же видел его… А раз видел, то запомнил. Свидетелей в таком разе обязательно убирают. Я читал об этом.
- А двое нарушителей, которые ушли, они вам тоже неведомы?
- Совершенно верно, товарищ полковник, неведомы. Не-ве-до-мы.
- Никогда раньше их не видели?
- Никогда.
- Ясно-понятно, - следователь не выдержал, рассмеялся ядовито, щелкнул шариковой ручкой. - Так ясно-понятно, что ничего не ясно, ничего не понятно. - Засунул ручку в карман. - Побудете у нас за решеткой недельку-другую на матросских харчах, которые, замечу, гораздо хуже тюремной баланды, образумитесь малость, вспомните кое-какие детали знакомства со своими коллегами, - следователь заменил в последнем слове букву "г" на "к", получился красивый "ченч", - и мы продолжим наш разговор.
- Задерживать меня на две недели не имеете права! - нарушитель побледнел, облизнул влажным красным языком губы. Подкован он был неплохо, уголовный кодекс прочитал не раз и не два, поэтому хорошо знал, что можно, а чего нельзя.
- А я вам постановление прокуратуры нарисую, чтобы вы не сомневались насчет своих прав и моих обязанностей, - сказал следователь.
Браконьер с тоской посмотрел в окно, где золотилась полоска воды, лицо его сделалось еще бледнее, подглазья даже вызеленились. Он попытался что-то говорить, но следователь его бормотания уже не слышал.
- Не имеете права, - выдавил браконьер из себя эти слова, будто некую, схожую с кашей жеванину, потянулся дрожащими пальцами к следователю, но тот отстранился от него.
- Товарищ капитан первого ранга, место для капэзэ найдете? - спросил следователь у комбрига.
- Ну как же пограничники могут быть без капэзэ? - засмеялся тот. - Пограничники без капэзэ - не пограничники. Есть у нас одна комната, краски там раньше хранили. Сойдет под капэзэ?
- Сойдет, - следователь одобрительно наклонил голову.
- Замочек повесим покрупнее, и пусть сидит гражданин до двухтысячного года.
Задержанный протестующе вскинул руки и сник.
Тело второго браконьера выдернули со дна ерика вместе с переметом, украшенным огромными, со страшной заточкой крючками. Упав в воду, он насадился сразу на четыре крючка, причем один вошел в тело очень глубоко - вонзился в кость. Автомат валялся там же, на дне ерика - воткнулся стволом в ил, даже искать особо не пришлось.
В кармане браконьера нашли размокшее удостоверение экспедитора АОЗТ - акционерного обществе закрытого типа "Тыюп" Ибрагима Тенгизовича Карамахова. Удостоверение было заполнено черной шариковой ручкой, поэтому вода и не смыла запись.
- Еще один славянин, - Папугин недобро усмехнулся. - Я противник того, чтобы всех гнали под один штамп "лицо кавказской национальности", но когда попадаются такие, - он ткнул ногой тело Карамахова, - то невольно приходится соглашаться: а ведь это действительно лицо кавказской национальности. Без роду, без племени, без родителей, без прошлого, без устоев, без родины, без чувства благодарности к тем, кто его вскормил и воспитал.
Он повертел в руках мокрое, с картоном, вылезшим из матерчатой оболочки, удостоверение Карамахова, вздохнул.
- Вот теперь с Оганесовым началась настоящая война. То, что было раньше, - цветочки.
Комбриг поморщился. Не он затеял эту войну, не он первым нажал на спусковой крючок автомата, все это сделал не он, но воевать-то заставляют его.
- Труп обыщите как следует, изъятые предметы и документы запротоколируйте, - приказал Папугин. - Тело отправьте в морг, здесь не держите. Не то оно на жаре очень быстро протухнет.
- Может, нам его похоронить? - предложил мичман Овчинников.
- Еще чего! АОЗТ "Тыюп" и похоронит. Если они не соизволят к нам приехать, мы сами отвезем к ним жмурика.
- А если они от него откажутся, товарищ капитан первого ранга?
- Не откажутся. У бандитов это не принято.
Караган, не переставая ругаться, шлепал себя ладонью по крепкой шее, давил комаров десятками - каждый раз после шлепка из-под ладони выбрызгивала кровь. Шея у него сделалась красной, как у мясника. Караган не обращал на это внимания, матерился, долбил ладонью шею и стаканами пил коньяк.
Футболист сидел напротив него, закинув нога на ногу и с отрешенно-рассеянным видом изучал ногти на пальцах. Потом посмотрел на часы:
- Через сорок минут у меня тренировка.
- Подождет твоя тренировка, - прорычал Караган в ответ и залпом одолел очередной стакан коньяка - хмель не брал его, - не рассыпятся ни твои игроки, ни ты сам. Тут такое дело, - он вновь опечатал ладонью шею, - Ибрагишка убит, а Пропеллер находится у них в руках… Шеф вернется из своей командировки, нас на колбасу пустит. Пирог этот надо разделать до приезда шефа.
- Разделать и сожрать, - Футболист дернул углом рта.
- Ясно одно - ни Пропеллера у них быть не должно, ни тела Ибрагима. Вот так. Что хочешь, то и придумывай.
- И придумывать нечего: Пропеллера убить, тело Ибрагима выкрасть.
- Убить? - взгляд Карагана сделался осмысленным, он налил себе еще коньяку. - Выкрасть?
- Да, убить. Да, выкрасть. Одного убить, а другого выкрасть, - Футболист подвигал челюстью из стороны в сторону.
- Хорошая у тебя голова, Футболист, - похвалил Караган. - Четко работает. Мысли умеешь правильно формулировать. Коротко. Остается только выполнить твои ценные указания.
- Учись, пока я жив, - пробормотал Футболист невнятно, он не мог понять, всерьез Караган вещает насчет хорошей головы или это обычная подначка, некая форма подтрунивания.
Караган выпил еще коньяку, очередную опустошенную бутылку швырнул себе под ноги. Поднялся с места.
- Решено! Пропеллера к ногтю, Ибрагишку выкрадем и на дно Волги пустим - пусть сомы схавают его.
Футболист втянул сквозь зубы воздух, шумно выдохнул и пружинисто, будто бы подброшенный чем-то изнутри, вскочил, вывернул руку, чтобы Карагану был виден циферблат часов, стукнул по стеклу пальцем.
- Я опаздываю на тренировку, - произнес он и исчез.
Сторожа городского морга нашли утром храпящим в кустах - храпел он так, что вороны, жившие на здешних деревьях, поспешно покинули свою родовую территорию. Ворота морга были открыты, колючее утреннее тепло вползало в помещения, размораживая покойников. Время было уже позднее для рабочей Астрахани - половина девятого. Сторожа немедленно растолкали.
- Эй, дядя!
Тот долго не хотел просыпаться, отчаянно лягался, не открывая глаз, хватался пальцами за обломки кирпичей, валявшиеся рядом:
- Счас как врежу!
Наконец он пришел в себя, сел, ошалело закрутил головой:
- Где это я?
- На своем рабочем месте.
- Ы-ыыы! - взвыл сторож и поперхнулся воздухом. Прокашлялся. Схватился руками за голову. - Что это со мною было, а? Не пойму что-то.
А произошла простая вещь. Поздно вечером сторож скучал на деревянной скамеечке, установленной подле ворот морга, покуривал дешевые папиросы, давил комаров да мечтал о светлой жизни, об удачах и выигрышах - все это, к сожалению, обошло его. Как вдруг сторожа окликнули:
- Эй, дядя! Третьим будешь?
Сторож швырнул окурок в крапиву и, откашлявшись, произнес солидным голосом:
- Я при исполнении.
Любители выпить - их было двое, - держа в руках бутылку ноль семьдесят пять, рассмеялись:
- Кто же нынче не пьет при исполнении?
- У меня это… - сторож помял пальцами горло, - я кошелек дома забыл.
- Да мы тебя и без кошелька в свою компанию примем. Нам третий нужен.
- Что, вдвоем со стеклянной королевой не сумеете справиться? - сторож ухмыльнулся: сравнение бутылки водки со стеклянной королевой ему понравилось.
- Справимся. Только ноль семьдесят пять на двоих - это многовато, а на троих - самый раз.
Сторож подумал, что красть в его хозяйстве все равно нечего, покойники никому, кроме родственников, не нужны, грабить в морге тоже нечего, если только железный стол, на котором патологоанатомы разделывают трупы, но на этот стол может покуситься только сумасшедший, и сторож махнул рукой:
- Ладно. Подгребайте сюда!
Любители выпить подгребли. Симпатичные были ребята, неплохо одетые, в дорогих кожаных баретках с английским рантом - в чем, в чем, а в обуви сторож разбирался, поскольку несколько лет башмачничал в мастерской индивидуального пошива. Новые знакомые сунули сторожу прозрачный пластиковый стакан:
- Держи!
Тот принял стакан в руку, аккуратно отклячил мизинец - знай, мол, наших, - подставил посудину под струю:
- Наливай!
Сторожу налили. До краев, так что стаканом ни шелохнуть, ни пальцем его стиснуть было нельзя - водка выпирала из хрупкой пластиковой плоти. Сторож, держа стакан на весу, вытянул шею, будто гусь, - она у него сделалась неестественно длинной и гибкой, не шея, а пожарный шланг - и шумно, в один прием отхлебнул водку из стакана.
Молодые люди зааплодировали:
- Молодец, дядя!
Сторож скромно потупился.
- Мы и не такое еще могем.
Короче, он показал этим детсадовцам класс, продемонстрировал, как настоящие мужики пьют водку, у тех от удивления только рты широко распахнулись. За первой бутылкой последовала вторая, появилась словно бы по мановению волшебной палочки: ребята, видать, богатые были, из этих самых… из коммерсантов, денег на "жидкий хлеб" не жалели.
В общем, сторож не помнил, как улегся спать на голой земле под кустами. Хорошо еще, что лето было, земля хранила тепло до самого утра - ничего себе не застудил.
- Блин Клинтон! - горестно воскликнул сторож, увидев дверь подопечного ему заведения открытой, запустил пальцы в волосы, словно бы хотел приподнять самого себя за голову. - Это кому же понадобилось дверь открывать? Мои дохляки запросто разбегутся!
Шатаясь из стороны в сторону - слишком нетвердой была под его ногами земля, - он побрел в морг пересчитывать трупы.