В Махачкале прямо к городскому причалу пришвартовался сторожевик "Таймыр" - надо было взять срочный секретный груз, - так на причале тут же появились люди в милицейской форме, стали размахивать кулаками:
- Эй, вы! На коробке! Не вздумайте выходить на берег! Не вздумайте выходить на берег! Передушим, как куропаток. Особенно офицеров. Поняли?
Папугин, узнав об этом, лишь поиграл желваками, но ничего не сказал. Связался с Москвой, с адмиралом Скалиновым. Тот посоветовал держаться спокойнее, решения принимать по обстановке.
Реакция махачкалинских браконьеров на появление "Таймыра" у городского причала была понятна: этот сторожевик не так давно задержал большой браконьерский катер, очень дорогой, промышленный, у которого команда составляла двенадцать человек, а на борту катера находилось три тонны осетрины.
Осетрина была изъята, катер конфискован в пользу государства, команда посажена в каталажку. Доблестный "Таймыр" был показан по телевидению, все его видели, весь Дагестан, поэтому так и приняли.
Командир сторожевика капитан второго ранга Лебедев выставил у борта двух матросов с автоматами, выдал им несколько рожков боекомплекта, предупредил:
- Ребята, к борту никого не подпускайте! Ни-ко-го!
Матросы опасливо покосились в сторону беснующегося, громко орущего берега:
- Вы посмотрите, что делается, товарищ капитан второго ранга! Того гляди, гранату на борт швырнут.
- Не швырнут. Гранат у них нет, это я знаю точно. Смотрите не на этих людей, а сквозь них, как сквозь воздух, и тогда все будет в порядке.
Никитин знал всю "секретку" бригады: закрытые частоты, на которых шла оперативная информация, приемы, которыми ловили контрабандистов и воров, часть агентуры. Знал, кто из офицеров на что способен, кого надо бояться по-серьезному, а кого - не очень, чем живут и дышат отцы-командиры, какие бумаги лежат у них в сейфах, знал азбуку перехватов и переговорные каналы кораблей.
Через неделю пребывания на новой работе его вызвал к себе Оганесов, недобро шевельнул ртом - он был явно не в духе:
- Ну, рассказывай, чего полезного успел наковырять?
- Э-э-э, - Никитин, собираясь с мыслями, закряхтел, но Оганесов остановил его резким движением руки:
- Перестань блеять!
Никитин поспешно вытянулся.
- Извините, шеф!
Это Оганесову понравилось. Он потянулся к бутылке коньяка, налил золотистый напиток в фужер, из которого только что пил сам, пододвинул искрящийся, ловящий солнце фужер к бывшему капитан-лейтенанту:
- Подлечись, - Оганесов усмехнулся, приподнял одну густую бровь, правую, - демобилизованный!
Никитин послушно выпил, помял пальцами горло, похвалил напиток:
- Хороший коньяк! Цимес!
- У нас тут все хорошее. - Оганесов усмехнулся вновь. - Все - цимес! - Достал из кармана шоколадную карамельку в яркой обертке, развернул ее, откусил половину и кинул в рот, вторую половину отдал Никитину. Тот взял, покорно съел. - Теперь докладывай, чего надыбал?
- Есть кое-какие планы… - неопределенно начал Никитин.
- Какие? - вполне доброжелательно поинтересовался Оганесов.
- Предлагаю вырыть в низовьях Волги секретный банк, по которому ходили бы только ваши суда…
Оганесов быстро переглянулся с Футболистом, Никитин этот перегляд засек и заговорил с жаром, будто предлагал по меньшей мере проект века, тянувший на Нобелевскую премию, но чем больше говорил он, тем яснее становилось, что Никитин выступает в роли отставной козы барабанщика.
- Хватит! - рявкнул Оганесов. - Предложение не прошло! Как в парламенте. Я проголосовал против, и твое предложение не прошло.
- Жаль! - сконфуженно пробормотал Никитин.
- Бывает! Все иногда попадаем пальцем в задницу… Что еще?
- Мне нужно несколько магнитных мин. Тогда я вообще все пограничные коробки пущу на дно.
- Магнитные мины? - кожа на лбу Оганесова собралась вопросительной лесенкой. Никитин хотел объяснить шефу, что это за морковка и каким майонезом ее надо поливать, но Оганесов уже сообразил, одобрительно наклонил голову. - А что! Это - хорошая хренация. Пришлепнул ее к боку пограничной галоши, отошел на безопасное расстояние и - привет, буфет! - глянул на Футболиста. - Запиши, заслуженный! Это нам может пригодиться. И узнай, сколько стоит одна мина, - Оганесов пощелкал пальцами, скосил глаза на Никитина. - Чего есть еще?
- Тут я кое-что повспоминал, - Никитин почувствовал себя неудобно, зашваркал ногами по полу. Он не имел права делать то, что собирался делать, поскольку дал подписку, но потом, решившись, достал из кармана несколько тетрадных листов бумаги, развернул их.
- Что это? - прежним доброжелательным тоном спросил Оганесов.
- Шифры. Корабли бригады могут переговариваться между собой шифрованными сигналами. Без кодов не разобрать, о чем они говорят.
- Очень хорошо, - похвалил Оганесов бывшего капитан-лейтенанта, протянул пухлую аккуратную руку, которая показалась тому клешнястой, жесткой, в паутине морщин, похожих на проволоку. - Давай сюда!
- Пожалуйста! - Никитин отдал листки Оганесову, ощутил, как внутри у него все обдало холодом, мертвенная стынь поползла наверх, к глотке, на лбу у Никитина выступили капли пота. Если об этом узнает секретчик бригады, то найдет Никитина даже на дне Волги.
Оганесов сомнения своего нового работника засек, весело оглядел его вспотевшее лицо и воскликнул:
- Что, очко играет? Не дрейфь, отставной! Если надо будет - защитим. У нас тебя никто не достанет. - Придвинул к Никитину бутылку коньяка. - Пей еще! Наливай сам, не жалей. У нас этого добра хватает, и все - качественное.
Никитин потянулся к бутылке, налил себе коньяка - вкусный дух "солнечного" напитка мигом залепил ему горло чем-то клейким, влажным, на глазах выступили мелкие слезки.
- Спасибо, - едва внятно промычал он, выпил коньяк и налил еще.
- У нас тебя никто не достанет, - повторил Оганесов, - а мы достанем любого.
- Спасибо! - звучным прочищенным голосом сказал Никитин.
- У него - беда, - кивнув на Никитина, проговорил Футболист, усмехнулся неожиданно радостно, словно бы беда Никитина доставляла ему удовольствие.
- Ну!
- Баба его бросила.
- Неизвестно еще, что лучше, - бросила тебя баба или оставила при себе.
- Жена - что чемодан без ручки: и нести тяжело, и бросить жалко, - сказал Футболист.
- Вот именно, - Оганесов помял пальцами лысину. - Значит, так. Посели его пока у нас, в квартире около рынка Верхние Исады. Пусть там поживет малость, оглядится, а потом решим, как быть. Вместо старой жены выдай ему новую. Дубликат. Понял, Футболист?
- Дубликат откуда взять, шеф? - озаботился Футболист. - Из какой команды?
- Из моих девочек. Они - почище.
Ночью в здание, где располагался штаб бригады, всадили три гранаты из "мухи". "Муха" - популярный в армии гранатомет, разовый, очень легкий, очень удобный.
Ночь была звонкая, будто пионерский горн, в ней отчетливо рисовался каждый звук. Пронзительно, будто электрические провода в бурю, звенели цикады, сверчки, разные поющие козявки, которые днем спят, а ночью бодрствуют.
Такая звучная была ночь.
В вязкой черноте ее, в одуряющем пении цикад и сверчков к штабу бригады подползли трое, благополучно миновали непрочное проволочное заграждение - часть этого заграждения осталась еще от старых хозяев, - замерли около больших ржавых цистерн, врытых в землю.
Отсюда слабо освещенное здание штаба было видно как на ладони. Пришедшие тщательно выбрали цели - они знали, куда надо бить.
Одна граната всадилась в кирпичи чуть ниже окна кабинета заместителя командира бригады, хранившего у себя оперативные документы, и выломала кусок стены, вторая - сорвала часть крыши, покорежила железо, опалила его пламенем и жаром, завернула края в свиные уши, - светящийся конец гранаты высоко подпрыгнул вверх и унесся в волжскую воду, третья - точно пробила одно из окон и взорвалась внутри здания.
Во дворе громко взвыл и тут же угас, словно бы поперхнувшись, ревун. В стороне раздался выстрел, за ним другой - это стрелял опешивший от наглого налета часовой, стрелял не по цели, в воздух - в этой кромешной звенящей темени невозможно было что-либо разобрать. Потом снова завыл ревун.
- Отходим! - скомандовал Никитин своим спутникам, - все трое прятались за одной из цистерн. Им надо было зафиксировать попадания, потому они и задержались. Никитин первым нырнул за какой-то жидкий, с общипанными ветками куст, слабо проступивший сквозь темноту и внезапно вставший перед ними, перемахнул через канаву, которую не засек глазами, но угадал - ноги сами перенесли его через черную глубокую рытвину, - и точно вышел на дыру, вырезанную в проволочном ограждении.
Через несколько минут они уже бежали по кочкастой степной равнине, испятнанной слабо просвечивающими сквозь темноту солевыми пятаками. Когда нога попадала на пятаки, они хрустели стеклисто, громко, вызывая на зубах боль, и Никитин, задыхающийся от бега, невольно морщился, закусывал зубами язык - ему казалось, что в ответ на этот звук обязательно должна раздаться автоматная очередь, пущенная с базы. В спину. Разрывными страшными пулями. Но очередь не прозвучала.
Машина их - серебристый джип с толстыми "болотными" колесами стояла на пустынной, будто вымершей дороге. Никитин первым прыгнул в джип, вдавился спиной в мягкую кожу сиденья, хрипло дыша, оглядел, все ли находятся на месте, и скомандовал водителю:
- Поехали!
Джип рванул с места, будто застоявшийся конь, перемахнул через плоскую рытвину, Никитина еще больше вдавило в спинку сиденья, и он в неожиданно радостной улыбке растянул потные соленые губы:
- Ну вот, первую зарплату и отработал!
Водитель скосил на него недоуменные глаза, в которых мерцали красные сатанинские точки - отсвет приборов, непонимающе шевельнул ртом:
- Чего-о?
Никитин не стал ничего объяснять - все равно не поймет дурак, лишь командно махнул ему рукой:
- Поезжай быстрее!
Утром Папугин ходил по коридорам штаба, ругался:
- Надо же, как точно эти суки целили! В сортир не стали бить и в комнату, где хранится туалетная бумага, тоже не стали бить - ударили в самое сердце. Спалили документы, сожгли аппаратуру. Вот суки! Ну словно бы их кто-то специально навел!
Тогда-то, в коридоре, остро пахнущем горелым, зачерненные потолки которого вызывали недоброе ощущение, и возникла догадка: а не Никитин ли это?
Мослаков энергично затряс головой:
- Нет, нет и нет! Хоть Никитин и урод, а до такого никогда не опустится!
Папугин помял пальцами подбородок, промолчал. Пошел к себе в кабинет и стал звонить в Москву: слишком уж столица перекормила его "жданками". На любую просьбу выделить на обустройство хотя бы малость денег, Москва неизменно отвечала: "Подождите!", "Подождете немного?", "Еще чуть подождите!"
- Дождались! - угрюмо похмыкал Папугин, накручивая пальцем диск аппарата. Во рту у комбрига было сухо, грудь тянуло. Недовольно помассировал пальцами грудь, ощутил, как заметно потяжелела на нем, стала давить, будто железная боевая кольчуга, стискивать тело под мышками рубашка. Так бывало с ним всегда, когда прихватывало сердце.
Наконец он "докрутился" до Москвы, услышал в трубке сухой, будто присыпанный пылью пространства, голос главного финансиста морских пограничников полковника с пивной фамилией Портер.
- Леонид Леонидович, - заговорил Папугин неожиданно побито, заискивающе - он не ожидал от себя такого противного униженного голоса, но голос родился сам по себе, - пришлите нам сюда, в Астрахань, хотя бы двадцать рублей.
- Не могу. Подождите немного, - с привычной сухостью проговорил в ответ финансист.
- У нас ведь такое количество дыр…
- А у нас дыр еще больше, - ловко парировал Портер. - И ничего - живы!
- Мы даже ограждение толковое поставить себе не можем, проволоку натянуть не на что. Сегодня на территорию части проникли трое неизвестных и обстреляли штаб из гранатометов.
- Получше надо охранять свою территорию - тогда никто не обстреляет. За это вас надо наказать, товарищ капитан первого ранга.
У Папугина была своя логика, у финансиста Портера - своя. Но две правды эти стояли на разных ступенях, находились в разных плоскостях и никак не совмещались. Папугину захотелось заскрипеть зубами - почему Портер не хочет влезть в его шкуру? Но он, сохраняя корректность, даже намеком не выдал бешенства, охватившего его, ничто в голосе комбрига не дрогнуло, не напряглось, не поехало, разъеденное ржавью, в разные стороны.
- Насчет того, чтобы получше охранять свою территорию, намек понял, товарищ полковник, - спокойно и почти бесцветно произнес он.
- Не лезьте в бутылку, а лучше поищите деньги в местном бюджете, - посоветовал Портер, - не может быть, чтобы они вам не кинули миллиончик-другой…
- А вы, товарищ полковник, сами попробуйте с ними поговорить. Хотя бы один раз… И тогда вам все станет ясно.
- И поговорю, - в голосе всесильного Портера возникли раздраженные нотки. - И поговорю! Сделаю за вас вашу работу!
Папугин вежливо попрощался с Портером, который уже начал клокотать, как перекипевший чайник, и повесил трубку.
Вышел в коридор, поморщился от резкой, стискивающей горло гари. От этого противного духа, от недовольства, оставшегося после разговора с Портером, внутри возникло что-то сосущее, глухое, к горлу подползла тошнота. Он поглядел заслезившимися глазами на черный, в сажевых хвостах, потолок, вздохнул: может быть, правы те офицеры, которые ушли из бригады, может, и ему надо уйти?
Никогда в России такого еще не было, никогда армию не бросали на произвол судьбы, не пускали плыть по течению без руля и ветрил, без кормежки и одежды. Ведь армия не приспособлена выращивать на огородах брюкву, стоять на рынке с протянутой рукой и воровать на лотках пирожки - армия приспособлена - и в том ее долг - воевать. А ее заставляют таскать с лотков пирожки и шаньги.
Папугин поморщился: и все равно он сыграет свою игру полностью, все время, отведенное ему, оба тайма, и еще попросит время дополнительное.
- Товарищ капитан первого ранга! - в коридоре появился дежурный с конвертом в руке, махнул им, будто сигнальным флажком.
- Слушаю, - сухим голосом отозвался комбриг.
- В канцелярии, в почте, оказалось вот что, - дежурный снова взмахнул конвертом.
Конверт был уже вскрыт. Папугин поморщился по этому поводу, но ничего не сказал дежурному, лишь желваки на его щеках дрогнули недовольно и опали. В конверте находился обычный лист бумаги - бумаги дорогой, хрустящей, на какой в начале прошлого века богатые влюбленные писали друг другу нежные послания, к бумаге были приклеены вырезанные из газеты буквы. Папугин медленно, шевеля губами, будто первоклассник, не знающий грамоты, прочитал текст, брезгливо встряхнул листок в пальцах, словно собирался выбросить его в урну, но в последний момент сдержался и вновь прочитал текст.
"Погранцы, уходите отсюда вон! Иначе будет хуже!" - гласили вырезанные из газеты буквы. Папугин поморщился, ощутил, что внутри у него все онемело, скрючилось, будто комбрига укусил ядовитый паук, помотал головой протестующе:
- Тьфу!
Перевел взгляд на дежурного и приказал:
- Контрразведчика ко мне! Пусть он займется… этим, - Папугин вновь брезгливо тряхнул листком, поморщился, будто держал в руке что-то гадкое.
Через несколько дней контрразведчик - усталый подполковник с печальным лицом, которому до пенсии дослужить оставался лишь год, пришел к Папугину с тощей дермантиновой папочкой красного цвета и, пошаркав ногами у порога, - вытирал башмаки о невидимую тряпку, неистребимая крестьянская привычка, которую каленым железом не выжечь, - положил папочку комбригу на стол.
Тот недоуменно приподнял брови:
- Что это?
- Мои соображения по части того, кто это сделал, - подполковник выразительно потянул носом: в воздухе продолжало сильно пахнуть горелым. - Соображения основаны на оперативных данных.
- А оперативные данные - на стуке-бряке обычных советских граждан?
- Обижаете, товарищ капитан первого ранга, советских граждан больше нету. Есть свободные граждане демократической России.
- Скажите, подполковник, только начистоту. Кто больше стучит - советские граждане или, как вы сказали, свободные граждане демократической России?
- Нынешние стучат больше.
Папугин крякнул, удрученно покачал головой:
- Значит, все взаимосвязано: чем беднее человек, тем он больше стучит, - Папугин вновь удрученно крякнул, отвернул лицо в сторону, словно ему было стыдно. Спросил, стукнув ногтем в красную папку: - Ну и кого же надо брать за грудки?
- Я полагаю, бывшего капитан-лейтенанта Никитина.
- Что, успел переметнуться на ту сторону? Так быстро?
- Он не просто переметнулся, а и перевернулся на сто восемьдесят градусов.
- И кто же нынешний его хозяин?
- В бумаге я все изложил. Тот, кто требует, чтобы мы немедленно убрались с этой территории, - Оганесов Георгий Арменович. Генеральный директор ТОО "Аякс", ТОО "Тыюп", ИЧП "Лобио", ИЧП "Драгметалл", ИЧП "Астраханская рыба".
Папугин не удержался от ироничного хмыканья:
- Вон сколько мужичок нахапал. И куда ему одному столько?
- Я тоже об этом иногда думаю, товарищ капитан первого ранга, и задаю вопрос: стоило ли ради этих "пузырей" разваливать большую страну и во имя чего, спрашивается? Чтобы эти "пузыри" богатели, а остальные нищали? Чтобы бабок наших, которые, не покладая рук, вытягивали страну из дерьма, хоронили в полиэтиленовых пакетах? Чтобы деды наши стояли на паперти с протянутой рукой? - Контрразведчик, почувствовав, что слишком увлекся собственным монологом, поперхнулся, словно бы на ходу налетел на некую преграду и умолк.
- Оганесов… Тьфу! Все хапает, хапает, хапает! - в голосе Папугина появились злые нотки. - Руки уже заняты, забиты деньгами, больше взять уже невозможно, столько нахапал, а все продолжает хапать - задницей, ртом, ноздрями, снова задницей… И куда он эти деньги денет? С собой на тот свет уволочет? В могилу?
- Жадность - это не порок, товарищ капитан первого ранга, это болезнь. Сгниет Оганесов вместе со своими деньгами, и этим все закончится.
Папугин покивал головой и открыл папку. Прочитал бумажку, заложенную в нее, спросил:
- Источники, считаете, верные?
- Источники верные, - помедлив, контрразведчик нехотя добавил: - Завербовал я двух осведомителей из структуры Оганесова. Подобрал к ним ключики с помощью ребят из городского управления госбезопасности.
- Ну, Никитин! - комбриг не выдержал, звонко, ударил ладонью по столу. - Ну, с-сука!
- Не он первый, не он последний, товарищ капитан первого ранга, - философски заметил контрразведчик, тон его неожиданно сделался примиряющим. - Такие люди у каждого народа есть, не только у русского.
- Ну что будем делать? - Папугин двумя пальцами вытянул листок из папки, приподнял его.
- Я бы арестовал Никитина, да не могу пока, - контрразведчик вздохнул. - Вещдоков для ареста нет. Понаблюдаем за ним. Ребят из городской управы попрошу помочь. На чем-нибудь он обязательно проколется.
"Семьсот одиннадцатый", подремонтированный, подкрашенный, выглядел настоящим красавцем. Мослаков даже пощелкал языком от восхищения.