Сторожевик действительно выглядел настоящим красавцем на реке, где сновали разные чумазые корытца, купался в золотом солнечном свете, плыл, раздвигая узким хищным носом пространство, стремительный, изящный, опасный.
Хорошую машину все-таки соорудили в Питере, на Балтийском заводе. Быструю, с неплохим вооружением, способную вести борьбу и на море, и на суше и отбивать нападение с воздуха.
Перед отплытием капитан-лейтенанта встретил мичман Балашов, вскинул руку к седому виску:
- Разрешите доложить…
- Не надо, - Мослаков остановил его мягким движением, - и так все вижу…
Он прошелся по палубе, задержался у скорострельной пушки, приданной сторожевику для усиления, хотя и без того на "семьсот одиннадцатом" было достаточно стволов, любовно огладил теплую, нагретую ранним солнцем казенную часть, вновь поцокал языком. Палуба искрилась яркими цветными огнями, огни были рассыпаны по железу, будто песок, сияли дорого, дразнили взгляд - палубу недавно помыли, и теперь на ней высыхала вода.
Мичман вдруг жалобно сморщился одной половиной лица, словно бы у него внезапно заныл зуб, потом ногтем поддел с глаза слезу и стряхнул ее на палубу.
- Что-то случилось, Иван Сергеевич? - встревожился Мослаков.
- Случилось, Павел Александрович, - мичман вздохнул, - сегодня ночью Игорьку нашему… старшему лейтенанту Чубарову стало совсем худо. Утром его на самолете отправили в Москву, в голицинский госпиталь.
- Ох, господи! - удрученно пробормотал Мослаков. - Я об этом еще не слышал…
- Да разве у Киричука услышишь что когда? Ему бы только глотку драть на митингах, а как до дела доходит, так оказывается, что он зеленку от йода отличить не может. А уж что касается выписать рецепт на лекарство от гриппа или ангины, так он вообще за консультацией в Москву обращается, - мичман повернулся лицом к борту и отправил вдаль точный крохотный плевок.
Мослаков огляделся по сторонам, взгляд его сделался озабоченным.
- Иван Сергеевич, а где Овчинников?
- Здесь он. Не тревожьтесь. В машине сидит. Слышите, как выхлоп работает? Ни одного пустого пука в воздух не выходит, все - на винт.
Капитан-лейтенант улыбнулся: от чудной речи Балашова на душе потеплело, внутри родился свет, что-то шевельнулось, и Мослакову стало спокойно: это хорошо, что рядом будет находиться дядя Ваня Овчинников.
Через десять минут "семьсот одиннадцатый" аккуратно, задом выбрался из затона, взбивая за кормой высокий белый бурун, к которому, как к большой куче мусора, кинулись чайки, - из буруна в разные стороны лапшой полетели рыбешки - и дал низкий длинный гудок: благодарил берег за кров, хлеб, ремонт.
Жара измотала не только людей - измотала реку: вода здорово сползла с берегов вниз, обнажила рачьи и крысиные норы и на прежний уровень не вернулась, подняла со дна разный хлам, прикрылась им от секущего солнца, земля на сломах берега будто паутиной пошла - покрылась страшными черными трещинами.
Длинная, тяжелая волна, двумя пенистыми усами тянувшаяся за сторожевиком, неспешно накатывала на сохлые места, взбивала мусорную налипь, накрывала с головой поникшие кусты.
"Семьсот одиннадцатый" уходил в море, на помощь к "Таймыру" и другим пограничным судам, мешавшим браконьерам забивать древнего каспийского осетра, будто свиней. Еще несколько таких лет, и осетров в Каспии не останется.
Оганесов тоже отправлял три своих судна в море - из Москвы поступил выгодный заказ на тонну икры и десять тонн копченого осетрового балыка. Он прикинул, сколько же "зелени" на этом можно заработать, и возбужденно почмокал губами: много!
- Вот что значит солидные люди, - довольно изрек он. - От солидных людей и заказы солидные поступают.
Оганесов слепо, не открывая глаз, вытянул перед собой руку и требовательно пошевелил пальцами - будто щупальцами попробовал воздух.
Караган стремительно, бесшумно - при его комплекции бесшумным быть нелегко - метнулся в угол, подхватил костяную трость, стоявшую там, сунул ее шефу в руки. Тот цепко ухватил трость пальцами, стукнул торцом в пол, похвалил Карагана:
- Молодец! Научился читать мои мысли без слов.
- Да уж пора, - смущенно пробормотал Караган, - столько лет вместе…
- Старшим назначаю тебя, - сказал Оганесов. - Ты мужик опытный, это дело сумеешь вытянуть. Будешь командовать головным кораблем.
Оганесов расписывал предстоящий поход как некую боевую операцию, по ролям.
Второй корабль попал в подчинение Футболиста, который в морских, рыбацких, военных и прочих делах был полным нулем, его стихия была другая: врезать на игровом поле какому-нибудь особенно настырному нападающему бутсой по лодыжке, а потом, когда тот упадет на землю, - по челюсти - это да, это его дело. А по части икры и балыка он не добытчик, а едок, но раз шеф считает, что он должен добывать икру, - он будет ее добывать. Футболист хорошо понимал, что шефу важно иметь на судне своего человека - не мастака, который икру из моря пальцем добывает и мажет ее на хлеб, а приглядчика.
Третье судно дали Никитину. Тот озадаченно почесал пальцами затылок: лихо же объехала его на кривой кобыле баламутка-жизнь - похоже, он возвращается на круги своя… В следующий миг Никитин постарался успокоить себя: во-первых, в "кругах своя" платят совсем другие бабки, а во-вторых, флаг над головой куда более вольный…
Оганесов оглядел всех троих прищуренными блестящими, как маслины, глазами, стукнул костяной тростью в пол.
- Мать вас так! Три капитана. Литературное произведение! Роман!
- Оружие с собой брать надо? - деловито спросил Караган.
Оганесов посмотрел на него, как на дурака.
- Чем больше - тем лучше! - процедил он сквозь зубы. - Понятно? Вдруг эти лапотники захотят напасть на вас, захватить в плен? Или взять на абордаж и уволочь в Астрахань? А? Чем отбиваться будете? Слюнями? Соплями? Комбинацией из трех пальцев?
- Все понятно, шеф!
- Не бойтесь лишний раз показать ствол, - продолжал наставлять Оганесов, ему показалось, что узколобый Караган не все понимает, - показывайте автоматы, пулеметы, пушки, не стесняйтесь! Им все равно за нами не угнаться! Мы сильнее!
- Й-йесть, шеф! - Караган приложил два пальца к фиолетовому, сочащемуся потом виску.
- В баньку бы! - мичман Овчинников, выбравшись из машинного отделения на палубу, блаженно потянулся, хрустнув костями.
- И без того - баня, температура стоит, как в паровозной топке, - донесся до него из рубки голос Мослакова.
- А в жару, товарищ капитан-лейтенант, баню русский мужик принимает в четыре раза чаще, чем в прохладную погоду.
Овчинников, держась рукой за леер, переместился к рубке - разговаривать на расстоянии было неудобно.
- А я, когда служил срочную в танковых частях, то совершил одно далекое путешествие. Наш батальон решили перекинуть на Дальний Восток, на учения. Дорога была долгой и трудной. Ехали мы ни много ни мало две недели. Ровно четырнадцать дней. Солдаты тряслись в двух теплушках, офицерам дали плацкартный вагон. А грязь-то, она в дороге прилипает в три раза быстрее, чем дома. Через три дня наши отцы-командиры уже ходили сплошь пятнистые, да полосатые. Все до единого. Тогда решили в одном из туалетов плацкартного вагона устроить баню. Вычистили его, вылизали, выдраили так, что он смотрелся, будто новогодняя игрушка. А потом устроили показательную баню. Добыли камней, камни эти разогревали на титане и в противне перекидывали в толчок. Окатывали водой - пар поднимался такой, что слабонервные из сортира выскакивали как ошпаренные. Даже стекла трескались, такую температуру нагоняли… Так и ехали на Дальний Восток. День офицеры мылись, день - солдаты. Я до сих пор вспоминаю эту баню, как манну небесную…
Было сокрыто в этом невзрачном веснушчатом лысом мужичке нечто такое, чего не было в других людях, что подкупало: некая хозяйская хватка, особая живучесть, умение найти выход из любого трудного положения и еще - доброта. Мичман Овчинников был добрым человеком.
"Семьсот одиннадцатый" вскарабкался на широкую горбатую волну, перевалил через нее, как через некий забор, пополз вниз. Овчинников схватился обеими руками за край проема и весело гикнул:
- Хорошо!
К вечеру, уже совсем недалеко от Дербента, они остановили катер - роскошный адмиралтейский водный "лимузин" с надраенной до золотого сверка медью. В катере находились два лощеных милицейских капитана, по документам - Вахидов и Захидов, сотрудники городского отдела транспортной милиции, с табельным оружием.
С ними в катере находились трое рабочих завода с непонятным современным названием, производящего то ли ушки для алюминиевых кастрюль, то ли гайки для телег. Работяги оказались на вид очень ловкими ребятами со стремительными движениями и веселыми хмельными глазами искателей приключений.
В катере ровнехонько уложенные на сырую мешковину, мешковиной же и прикрытые тяжелыми бревнами лежали осетры - целых тридцать штук.
Милицейские капитаны, увидев пограничный сторожевик, вскинули было свои табельные пистолеты, но бравый Ишков так лихо повел стволом станкового пулемета, смонтированного на носу рядом со скорострельной пушкой и прикрытого броневым щитком, что дербентские менты разом спрятали пистолеты в подмышечные чехлы и демонстративно, как пленные немцы в кино, подняли руки.
Работяги, недоуменно поглядев на своих повелителей, также подняли руки. Ишков приподнял ствол пулемета - свои же все-таки граждане, хотя и браконьеры, как бы машинка сама по ним не пульнула - и констатировал довольно:
- Цыпленок спекся!
В катер с автоматом наперевес спрыгнул мичман Овчинников, следом матрос - также с калашниковым наизготовку.
Дядя Ваня сунул руку за пазуху одному милиционеру, ловко вытащил оттуда макаров, потом, по-крабьи пошевелив пальцами, сунул руку за пазуху другому. Первый милиционер побледнел, лицо у него сделалось прозрачным и мокрым, второй дернулся было, но матрос-новобранец ткнул в его сторону стволом автомата:
- Стоять! Не дергаться!
- И верно, милок, - спокойно подтвердил Овчинников, - лучше не дергаться…
- Это же табельное оружие, - громко, оглушая самого себя, выкрикнул первый милиционер. - Вы за это ответите!
- Угу! - Овчинников с прежним непроницаемым спокойным видом наклонил голову, отодвинулся назад и вскинул ствол автомата. Повел им в сторону работяг с пиратскими улыбками, велел новобранцу. - Ты, малец, обыщи на всякий случай этих…
- Нету у нас ничего, - произнес один из работяг, приземистый, как сундук, человек с небритым лицом и круто загнутым, будто боцманская дудка, носом.
- Обыщи, обыщи, вдруг какая-нибудь стреляющая расческа или зажигалка, начиненная тротилом, отыщется.
- Напрасно не веришь нам, гражданин начальник, - обиженно проговорил "сундук".
"Ого, - гражданин начальник, - невольно отметил мичман, - язычок-то уж больно специфический. Колючей проволокой опутан". В Якутии геолог Овчинников не раз встречался с людьми, которые владели этим языком в совершенстве.
Рабочие оказались без оружия - в карманах, кроме перочинного ножа, одного на всех, мотка веревки, коробки спичек и двух наполовину опустошенных пачек сигарет, ничего не было.
Задержанных перекинули на сторожевик, отвели им почетное место в кают-компании, с камбуза принесли компот.
Через десять минут один из милицейских капитанов, нервно крутя головой, потребовал:
- Пригласите ко мне командира!
Мослаков появился через несколько минут, весело объявил задержанным:
- На горизонте показалась Махачкала. Через полтора часа будем в городе.
- А Дербент? - недоуменно спросил Вахидов.
- В Дербент мы заходить не стали.
- Слышь, командир, - Вахидов, прищурив один глаз, приподнял одну руку, правую, выставил перед собой один палец - указательный, на манер пистолета и, подняв "ствол", потыкал им в воздух: - Хорошая это штука - цифра "один".
- Хорошая, - весело согласился с ним Мослаков, - в государственном номере нашего корабля единиц - целых две штуки.
- Предлагаю одно выгодное дело, - сказал Вахидов и, увидев вопросительные глаза капитан-лейтенанта, поспешил продолжить. Железо надо ковать, пока оно горячо. - Давай хлопнем по рукам и разбежимся в разные стороны… Без всякой Махачкалы. Как в море корабли, - добавил он и хохотнул натянуто: - А мы и есть в море корабли. Э?
- Как это? - Мослаков доброжелательно улыбнулся.
- Ну, мы тебе даем на жизнь, на шурум-бурум всякий, на шашлычок-башлычок вкусный, - Вахидов выразительно потыкал указательным пальцем воздух, глянул на него, посчитал что-то про себя и прибавил к указательному пальцу средний, снова посчитал что-то и прибавил к двум пальцам еще один, - вот сколько даем… Три раза по одному… Три тысячи! Э? В зелени. Э?
Мослаков отрицательно качнул головой:
- Нет!
- Четыре тысячи. В зелени. Э?
Мослаков вновь отрицательно покачал головой.
- Четыре с половиной! - Вахидов напряженно выпрямился, приподнялся на жесткой, обтянутой дермантином скамье, поцокал языком. - Э? Это же деньги, командир! Ба-альшие деньги!
Он словно бы мысли Мослакова читал, проницательный милицейский капитан Вахидов. Мослаков поднес ко рту кулак, покашлял в него, скосил глаза на милицейские погоны, двумя легкими крылышками приросшие к могучим плечам капитана - погоны эти, как отличительная метка, должны были олицетворять закон и право, на деле же все было по-иному - видать, жизнь вбила в голову этому человеку совсем другие правила. Вахидов еще больше напрягся, покраснел и сделал кулаком в воздухе вращающее движение:
- Пять тысяч долларов!
Мослаков медленно повернулся и, не отвечая Вахидову, вышел из кубрика. Приказал матросу:
- Стереги их! Хотя таких людей не в кают-компании - в тюрьме держать надо.
Адмиральский катер, лихо переваливаясь с волны на волну, шел следом. Дядя Ваня Овчинников скорее руку даст себе отсечь по самый локоть, чем позволит катеру отстать от сторожевика.
Махачкала выглядывала из легкого сизого тумана угрюмая, сосредоточенная, очень похожая на фронтовой город, ожидающий налета с воздуха.
Через десять минут капитан Вахидов снова позвал к себе командира сторожевика:
- Даю восемь тысяч баксов. Восемь! - он выкинул перед собою обе руки с растопыренными пальцами, поглядел на них внимательно, словно бы считал рогульки-пальцы, похожие на красные вареные сосиски, потом поджал два пальца. - Восемь! Э?
Мослаков, как и прежде, отрицательно покачал головой.
- Девять!
Капитан-лейтенант вновь покачал головой. Вахидов удивленно вытаращил глаза, завращал ими, будто двумя черными прожекторами.
- Э-э-э, командир, - произнес он сожалеюще, - те деньги, которые ты хочешь, в природе не водятся. Я даже Махачкале плачу меньше, понял? Нет таких денег, нету!
- А я с вас ничего и не хочу. Ни рубля, ни доллара.
- Врешь, командир!
- Это ваше право - не верить мне.
В Махачкале, на причале, когда пограничники передавали задержанных вместе с катером сотрудникам милиции, Вахидов задержался около командира "семьсот одиннадцатого", взялся пальцами за пуговицу на его рубашке к произнес беззлобно, но с какой-то обидной насмешкой в голосе:
- Напрасно ты, командир, не взял деньги. Баксы тебе здорово пригодились бы. А местные товарищи… мои товарищи, - он тронул себя за погон, - этими деньгами уже объелись. Понял? Это первое. И второе - ты, капитан, после всего, что произошло, навсегда стал моим врагом. Понял, а? - Вахидов беззлобно, как-то очень дружелюбно рассмеялся. - И останешься им навсегда. Понял? На всю жизнь. Дураком ты, капитан, родился, дураком и помрешь.
Вахидов рассмеялся вторично, и Мослаков увидел, какие у него зубы. Крупные, как у лошади, с несколькими коронками, поставленными в шахматном порядке. Одна внизу, другая, со смещением - вверху, третья снова внизу. Со смещением…
Капитан Вахидов был большим затейником, раз так диковинно вставил себе золотые зубы. Мослакову захотелось сказать ему что-нибудь резкое, жесткое, внутри у него заполыхал злой огонь, скулы свело, будто он съел кислое яблоко, но вместо этого он улыбнулся ответно и перевел взгляд на мичмана Овчинникова.
- Иван Николаевич, этот гражданин акт подписал?
- А куда он денется, товарищ капитан-лейтенант? Все подписал, все в ажуре.
- В таком разе - прошу! - Мослаков вежливо, будто актер в театре, склонился перед Вахидовым. Указал рукой на трап. - И предупреждаю вас, Вахидов, если еще раз попадетесь, встреча будет не такой гостеприимной. Компотом угощать уже не будем.
- Не попадусь, капитан, можешь быть уверен, - улыбка на лице Вахидова из дружелюбной превратилась в мстительную, он выразительно клацнул своими роскошными "шахматными" зубами.
На берегу задержанных ожидал милицейский наряд из трех человек - майор и два сержанта с автоматами, и машина - старый голубой рафик, перепоясанный красной полосой. На адмиралтейский катер тоже перепрыгнул милиционер - разбойного вида старшина, похожий на хищную птицу, приземлившуюся на желанную падаль.
- И запомни еще, капитан, слова умного человека, - сказал Вахидов на прощание, - как был ты голозадый, так им и останешься. Никогда не разбогатеешь. Ты думаешь - задержал меня? Дудки. Я уже через тридцать минут поеду к себе домой в Дербент. А это, - он ткнул рукой за борт, в нарядную белую глыбину адмиральского катера, - мне прямо на место, домой, пригонят. Понял, капитан?
- Капитан-лейтенант, - машинально поправил его Мослаков.
Браконьеры гуськом, заложив руки за спину словно на тюремной прогулке, прошли к рафику, забрались в него, Мослаков передал майору отнятые пистолеты, и рафик, подняв столб пыли, уехал.
- А ведь их отпустят, - Овчинников грустно поглядел вслед рафику. - Возьмут деньги, которые этот бык предлагал нам, и отпустят.
Мослаков не ответил мичману. Тот крякнул и досадливо потер рукою шею.
- Не пойму только, чего он деньги предлагал нам, когда своим отдать их выгоднее?
- И понимать нечего. Свои сдерут с этих бандитов тридцать тысяч долларов, а нам он предлагал всего девять. Есть разница?
- Есть.
- И в другом разница есть, дядя Ваня. У них совести даже с гулькин нос не осталось, а у нас совесть все-таки имеется.
- Тем мы и сильны, Пашок.
- Тем и бедны, дядя Ваня.
Мослаков решил немного подождать, проверить, действительно ли браконьеров отпустят? Он не верил в это. Не хотел верить. Не может быть, чтобы все были такими, как капитан Вахидов. Люди за незаконно убитых осетров как минимум должны были получить по два года каталажки плюс еще выложить большой штраф, а тут - выпустить… За здорово живешь выпустить. Не-ет, что-то не состыковывается одно с другим. Если это произойдет, то Мослаков и все махачкалинские менты - все без исключения - служат разным богам.
К Мослакову подбежал бравый матросик-салага, который с автоматом охранял задержанных.
- Товарищ капитан-лейтенант, отлучиться на пятнадцать минут на берег можно?
Совсем мозгов нет у паренька.
Мослаков отрицательно качнул головой, затянулся сигаретой и ссыпал пепел за борт, в пузырчатую светлую воду.
- Нежелательно.
- Почему, товарищ капитан-лейтенант? - удивился салага.
В ответ командир лишь вздохнул.
- Я только домой позвоню, маме. По автомату. Я знаю, где это. Я раньше бывал в Махачкале. Знаю…