Яков осторожно отполз от гаваха, увидев, что Абзал направляется к входу, то ли чтобы скрыть охвативший его гнев, то ли чтобы и в самом деле посмотреть, не выследил ли кто его брата Закира.
Убедившись, что Абзал вернулся в гавах, Кайманов подал знак дожидавшемуся Галиеву блокировать пещеру, шепотом приказал пропустить пастуха, если он выедет со стана на своем осле.
Очень важно было проверить реакцию Абзала на появление брата.
Кайманов сел в машину, приоткрыв дверцу, чтобы лучше слышать, стал ждать.
Прошло не меньше пяти минут, прежде чем до его слуха донеслось мелодичное позвякивание колокольчика. Сомнений не было, Абзал ехал на ишаке по восточному склону горы.
- А теперь, - приказал Яков шоферу, - на самых малых, чтобы ни шороха, ни звука, давай к ежевичному роднику.
Забравшись в заросли турунги, наметив себе обзор, Яков вскоре увидел на фоне звездного неба, начинавшего бледнеть, силуэт пастуха.
У родника Абзал слез с ишака, наклонился, зачерпнул в пригоршни воду.
- Что скажешь? - вполголоса спросил Яков. Абзал вздрогнул.
- А-а... Ты уже здесь? Я думал, ждать придется...
- Так что случилось?
- Закир пришел.
- Какой Закир?
- Брат.
- Родной?
- Был родной. Теперь он Клычхану родней.
- Один пришел?
- Пока один. Говорит, еще придут.
- Кто такие?
- Клычхан посылает. Говорит, от нужды бегут.
- Врет?
- Может быть, врет.
- Где Закир?
- В гавахе, где чай с тобой пили...
Такое решительное поведение Абзала немало удивило Якова. Выдавал тот не кого-нибудь, родного брата, но Кайманов и виду не подал, что удивлен.
- А пока мы тут говорим, Закир твой не удерет?
- Некуда удирать: заря на востоке...
- Тоже верно. Ну что ж, давай поехали. Садись в машину. За ишаком потом придешь.
Неподалеку от пещеры их встретил Галиев, шепотом доложил:
- Товарищ старший лейтенант, довели до гаваха, ждем указаний.
Абзал, подозрительно глянув на Якова, промолчал.
Кайманов подошел к входу, встал так, чтобы не попасть под обстрел, крикнул:
- Бросай оружие, Закир, выходи! Будешь стрелять, пеняй на себя.
- Ёшка?.. Ты?.. - послышался вопрошающий голос.
- Он самый...
Несколько секунд длилась пауза. Затем из пещеры вылетел маузер, упал возле ног Якова. Вслед за маузером показался Закир с поднятыми руками.
- Вот так-то лучше. Обыщите его.
Когда Галиев доложил, что оружия больше нет, Яков спросил:
- Один пришел или еще есть?
- Придут.
- К кому?
- К Абзалу.
- Почему к нему?
- Он - человек Клычхана.
- Чем докажешь?
- Собака, как ни линяет, остается собакой.
- Это ты о родном брате?
- Брат не предает брата.
- А я слыхал, ты у Абзала наследство отнял?.. Ну ладно. Это ваше дело... Что за народ будет приходить? Кого ждать?
- Несчастные, гонимые бедой люди. Бывшие носчики. Теперь они без работы.
- Вот оно как! А Клычхан, выходит, ни при чем?.. Когда ждать этих беженцев?
- Не знаю...
- Ну что ж, Закир, - сказал Яков, - спасибо за сведения, которые ты нам сообщил. Только у меня нет больше времени. Галиев проводит тебя куда надо, там расскажешь подробнее...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ЛАЛЛЫХ ХАНОВ
Нарушение границы Закиром - братом Абзала, нераскрытое убийство Айгуль и ее дочери, появление следов Флегонта - все это, вместе взятое, заставляло думать, что ведется какая-то продуманная планомерная работа, направляемая опытной вражеской рукой.
Кто еще будет вовлечен в нее? От кого ждать сюрпризов? И что знает обо всем этом родственник Айгуль Нурмамед Апас? Где искать его самого?.. На все эти вопросы в какой-то мере мог ответить председатель аулсовета Душак Лаллых Ханов, или, как все привыкли его называть, Лаллыкхан.
Герой гражданской войны, бессменный руководитель Советской власти в ауле, почетный пограничник, Лаллыкхан знал очень многих в округе, должен был знать и брата мужа убитой в Карахаре Айгуль, Нурмамеда Апаеа, и сына ее Атаджана, проживающего в Ашхабадском интернате.
Душак был расположен неподалеку от аула, где жил старинный друг Кайманова знаменитый следопыт Амангельды.
Аул Лаллыкхана получил свое название от двурогой каменистой вершины, господствующей над всей округой: "ду" - два, "шак" - рог.
Рядом с Душаком поднималась, словно вытесанная гигантским топором из огромной глыбы базальта, красноватая безлесная гора Моро Коу, что означает - Много змей.
С легкой руки какого-то шутника русские пограничники окрестили ее Морковкой, но на этом и кончалось шутливое отношение к Душаку и Морковке. Слишком много кровавых историй было связано с этими горными кряжами. Хватало там работы и Лаллыкхану с его бригадой содействия, и следопыту Амангельды, имевшему свою личную дозорную тропу на этих безжизненных, застывших в знойном мареве каменистых склонах.
Подъезжая к аулу Душак, Яков раздумывал, не поторопился ли он доложить о своих подозрениях насчет Флегонта полковнику Артамонову. Фактов-то у него никаких не было. Как отнесется к такому известию, например, капитан Ястребилов, не знающий его семейной драмы? И вместе с тем не сказать о том, что видел, Яков не мог. Рано или поздно Флегонт будет задержан. И окажется, что следопыт старший лейтенант Кайманов не сумел определить, что в Карахаре и на Дауганском кладбище был именно Мордовцев. Не только не сумел, а может быть, не захотел увидеть следы.
Вызывало досаду Якова и то, что бывший его отчим Флегонт пренебрег смертельной опасностью и навестил могилу матери Кайманова, Глафиры Семеновны, и, видимо, плакал, лежа ничком на прибранном его же руками холмике земли.
Прикосновение к могиле матери бывшего ее второго мужа-убийцы воспринималось Яковом как нетерпимое кощунство.
Разумом он понимал Флегонта, и это тоже вызывало у Якова протест против самого себя. Как можно было признавать права Флегонта на какие-то чувства, если он убил? Любовь не помешала Флегонту стрелять, когда мать заслонила собой сына...
Путь от Даугана до аула Душак неблизкий. У Кайманова было время подумать и о Флегонте, и о Светлане...
После того что произошло между ними, она, пожалуй, не захочет с ним говорить. Что ж, поделом... Светлана не побоялась прийти к нему в гавах в сопровождении Амангельды. Тогда он оттолкнул ее, утратив, может быть, самое главное в жизни.
Будто наяву увидел он ее перед собой - в лыжном костюме, освещенную пламенем костра, разрумянившуюся то ли с мороза, то ли от охватившего ее волнения. Пораженный, он остановился у входа в гавах, не зная, что делать и говорить, ощутил ее рядом с собой, услышал взволнованный голос:
"Думала, уеду, забуду... Не могу... Знаю, сам мучаешься, любишь... Когда сказали, что хотел застрелиться, поняла: была бы рядом, такого не случилось бы... Нашла вот тебя, и никакой тяжести на душе..."
Надо ли было тогда отталкивать Светлану, говорить ей жалкие слова о том, что у входа в гавах ждут Барат и Амангельды?.. Так ли уж любит он свою Ольгу, так ли необходим семье?..
Яков и сейчас слышит дрожащий от гнева и обиды голос Светланы:
"Ты предусмотрителен! Там Амангельды и Барат. Только я могу закрыть на все глаза, просить Амангельды быть проводником, взбираться на эти кручи! Мало ли гавахов в горах? Все не обойдешь! Не надо было идти!.."
Гневная, решительная, она вышла из пещеры, бросила ему, как приговор:
"Ты еще вспомнишь, Яшенька, как встретил меня здесь! В пещере встретились, в пещере расстаемся. Пещерный ты человек!"
"Любовь кончается там, где начинается рассудок" - так сказала Светлана. А разве может он жить только чувством? Всю жизнь считал, что главное достоинство мужчины - трезвая голова. И сейчас так считает. А надо ли быть трезвым? Оттолкнув Светлану, не потерял ли он не только самое важное, но и самого себя?
Яков не представлял, как они встретятся теперь, о чем будут говорить, да и захочет ли она увидеть его?..
Покачиваясь на ухабах, следя отсутствующим взглядом за несущейся навстречу дорогой, Яков, так ничего и не решив, заставил себя думать о цели своей поездки.
Якшимурад сказал, что родственники Айгуль должны быть в ауле Душак. А если их там нет? Почему о том, куда они переехали, должен знать Лаллыкхан? Да и застанет ли он Лаллыкхана на месте? По телефону ответили, что в аулсовете его нет.
Газик сначала катился в сплошном потоке машин по Дауганскому шоссе, поднимая, как и остальные ЗИСы и "студебеккеры", тучи пыли. Ближе к городу помчался вдоль железнодорожного полотна, по которому шел очередной эшелон с двумя паровозами. Из труб паровозов изогнутым факелом вылетали снопы искр, достигая чуть ли не пятого или шестого пульмана. За пульманами, словно торопясь и подталкивая друг друга круглыми черными телами, катились с чугунным гулом нефтеналивные цистерны.
Газик остановился у переезда, дожидаясь, пока пройдет эшелон.
Поезд, отгрохотав на стыках рельсов, обдав запахом разогретой нефти, умчался вдаль. А с той стороны, откуда он пришел, уже слышался перестук колес следующего эшелона.
Миновали переезд, свернули на гравийную дорогу, газик заколыхался на выбоинах. Сквозь шум мотора до слуха донесся пронзительный свист, будто большая стая птиц рассекала крыльями воздух.
Это налетел внезапный порыв ветра, закачал придорожные кусты, зашумел хвоей можжевельника, листвой турунги, осокоря, раскинувшегося над арыком, мимо которого проезжала машина.
Не прошло и нескольких минут, как дымка поднявшейся пыли стала затягивать горы на горизонте.
Ветер усиливался.
Спустя полчаса все небо закрыла пыльная желтоватая мгла. Стало жутко, как перед ураганом.
Смутно, тревожно было в природе, смутно, тревожно - на душе у Якова.
Впереди показалась двурогая вершина горы Душак, у подножия которой раскинулись кибитки и сложенные из камня-плитняка домики аула. У крайних кибиток подростки складывали в кучу ветки и сучья.
Кайманов хотел было спросить ребят, где найти председателя аулсовета Лаллыкхана, как, немало обрадовавшись удаче, увидел его самого - высокого и худощавого, с большими усами и в папахе-тельпеке из коричневого барашка, с бравой выправкой, словно сидел он на коне, а не в седле запыленного мотоцикла с коляской.
Так вот же он, Лаллыкхан, легок на помине, едет куда-то по своим делам, словно договорившись встретиться с Яковом у въезда в аул.
Кайманов приказал водителю остановиться, вышел на обочину, поднял руку. Лаллыкхан затормозил.
Наметанным глазом Яков тут же отметил, что в коляске мотоцикла груз необычный: солдатский вещевой мешок туго набит какими-то связками, словно пачками денег.
Каково же было удивление Якова, когда он убедился, что в мотоцикле у Лаллыкхана действительно целый вещевой мешок красных тридцаток.
- Салом, Лаллыкхан-ага, - приветствовал Кайманов председателя аулсовета.
- Валейкум ассалом, Яков Григорьевич Кара-Куш, - ответил тот, с видимым удовольствием окидывая взглядом фигуру гостя. - Как здоровье? Как семья? Все в порядке?
- Спасибо, все нормально, все в порядке, - в тон ему ответил Кайманов. - Ехал мимо, решил заехать. Как, думаю, Лаллыкхан-ага живет? Все ли у него хорошо?..
- Ай, ничего живу. Как все, так и я. Для всех - война, для меня - тоже...
- Здорова ли семья? Как сыновья?
- Пока здорова, спасибо... Старшие воюют, маленький Аман ходить учится.
- Как себя чувствует жена?..
Яков задал весь перечень обязательных вопросов, только после этого спросил:
- Что это ты в мотоцикле везешь, Лаллыкхан-ага?
- Сам видишь, деньги, - ответил тот.
Кайманов решил, что в ауле конфискована крупная партия контрабандного опия и Лаллыкхан везет сдавать отобранную валюту.
- Откуда столько?
- Не откуда, а скажи - куда. - Лаллыкхан как будто ждал этот вопрос. - На оборону, - сказал он. - Танк покупать!
Мужественное лицо Лаллыкхана с пышными усами дышало радостью и твердой уверенностью, что делает он доброе дело.
- Так это что, твои деньги?
- Конечно!.. Три раза подавал заявление начальнику отряда: давай, говорю, бери меня на фронт, я еще в гражданскую басмачей рубил! Не подходишь, говорит, по здоровью, много его басмачам оставил. Ай, думаю, как же мне теперь с проклятыми фашистами воевать?.. Говорю жене: зачем нам три ковра, корова, зачем бараны? Люди для победы жизни не жалеют, а мы что? За баранов будем держаться? Жена говорит, ай, делай как знаешь, наверное, плохо не сделаешь... Продал я все, что мог. Говорю полковнику: давай пиши в правительство, сколько стоит самый дорогой танк. Он написал, ему отвечают: без малого шестьдесят тысяч. Зачем, говорю, "без малого"? Пускай ровно шестьдесят будет! Танку еще снаряды, патроны нужны!..
Яков хорошо знал, что в Туркмении жители собрали на танки и самолеты за год триста сорок три миллиона рублей и еще восемьдесят один миллион сдали облигациями госзайма. Только туркменские колхозники отправили Красной Армии двести вагонов подарков, полтора миллиона комплектов теплой одежды, теплого белья. Женщины Туркмении сдали в фонд обороны семь тысяч килограммов серебряных и золотых украшений.
Один лишь колхоз "Красная Армия" Тахта-Базарского района собрал пятьсот тридцать пять тысяч рублей. Председатель другого колхоза Мухаммед Бегендыков внес пятнадцать тысяч рублей, его заместитель Таган Дурды - десять тысяч. И вот хорошо известный Якову человек Лаллыкхан один собрал деньги на строительство танка, продав все, что у него было. А денег-то ни много ни мало шестьдесят тысяч...
- Конь без ячменя не одолеет гору, беседа без геок-чая не получится, Яков Григорьевич, - сказал Лаллыкхан. - Деньги я могу отвезти после обеда...
- А танкисты, которые твой танк должны получить, сутки будут ждать, пока мы с тобой чаю попьем? - возразил Яков.
- Это ты правильно сказал, - вздохнув, согласился Лаллыкхан. - Широкая одежда не изнашивается, ум, который слушает советы, не портится...
- Давай вот что сделаем, - предложил Кайманов. - Мотоцикл ребята пусть домой за рога отведут, а ты садись со мной в машину и поедем к начфину в отряд. Он ведь тоже не всегда на месте бывает: то в отъезде, то в командировке. По дороге и поговорим.
- Ну как же так, Яков Григорьевич! - искренне огорчился Лаллыкхан. - Был у меня, пиалу чая не выпил!
- В следующий раз две выпью, - пообещал Яков. - А сейчас садись, Лаллыкхан, поехали. Такое дело откладывать нельзя...
Лаллыкхан поручил мальчишкам отвести мотоцикл, схватил вещевой мешок с деньгами, забрался в машину Кайманова.
- Ну вот, теперь рассказывай, как надумал танк покупать, что тебе начальник отряда полковник Артамонов говорил? - спросил Яков.
- Рассказать, конечно, есть что, - согласился Лаллыкхан. Его - это хорошо чувствовал Яков - не покидало праздничное настроение. - Ну, как я надумал?.. Пошел от начальника отряда в райком партии. Первый секретарь Чернов, второй - Дурдыев встретили меня и говорят: "Молодец, Лаллыкхан! Ты не пожалел ничего, продал все имущество. Мы тебе тоже не дадим пропасть, помогать будем..."
Лаллыкхан помолчал, видимо снова переживая свой разговор в райкоме.
- Вчера ходил на почту, - продолжал он, - давал телеграмму товарищу Сталину: "Прошу строить на мои деньги танк, чтобы враг был битый" - и подписал: "Туркмения, Душак, Лаллыкхан". Сегодня ответ получил...
Из внутреннего кармана халата Лаллыкхан достал бережно завернутую в платок телеграмму, передал ее Кайманову.
Яков прочитал:
Правительственная.
Душак, Ашхабадской области, председателю аулсовета товарищу Лаллых Ханову.
Примите мой привет и благодарность Красной Армии, товарищ Лаллых Ханов, за Вашу заботу о бронетанковых силах Красной Армии.
И. Сталин.
Лаллыкхан отвернулся, пытаясь справиться с охватившим его волнением.
Кайманов невольно покачал головой.
- Вчера, говоришь, телеграмму посылал? - недоверчиво спросил он.
- Понимаешь, вчера, - подтвердил Лаллыкхан. - А сегодня уже ответ. Деньги только сейчас везу: ваш начфин в командировке был...
Кайманов невольно задумался: при всей своей занятости Сталин ответил немедленно. Было о чем подумать! Мало ли в стране таких, как Лаллыкхан! И хоть ясно, что в секретариате Сталина корреспонденцией такого рода занимается специально ответственный товарищ, быстрота ответа говорила о четкой и слаженной работе правительства.
"А у нас, - подумал Яков, - у иного начальника заставы те же члены бригады содействия иной раз по часу сидят, дожидаются, пока примет..."
- Как же ты с мешком денег один в дорогу собрался? - спросил Кайманов.
- Зачем один? А карабин? Всегда в коляске под брезентом лежит. Пусть кто попробует сунется...
- Вояка ты бравый, это верно, - согласился Кайманов. - По отметинам и то видно...
Шею Лаллыкхана украшал глубокий шрам.
- Ай, бандитская пуля попала, - не задумываясь, ответил тот. - А сюда басмач саблей рубил... Ничего, в госпитале зашили, выздоровел...
- В Душаке с детства живешь? - Кайманов не торопился переходить к интересующей его теме, хотя и медлить было ни к чему.
- В Душаке и родился. Отец - тоже. Работал он у бая на водяной мельнице. Умер рано. Семья у нас - мать, три сестры. Мне всего двенадцать было, когда я один мужчина в доме остался.
- Мне тоже было двенадцать, когда в гражданскую беляки отца убили, - вздохнув, сказал Кайманов.
...На всю жизнь запомнил Яков день, когда в долину Даугана ворвались белые, схватили отца, а с ним - молодого доктора Вениамина, брата комиссара Лозового, и повели их к Змеиной горе, где только накануне утром Яшка и его верный друг детства Барат поймали для доктора гюрзу.
Увидев, что отца поставили к краю обрыва, Яшка бросился к нему, обхватил его ноги, опутанные веревкой, обернулся, замер от ужаса: на него глядел зрачок маузера; словно в горячем тумане маячило за маузером свирепое, изрытое оспой лицо.
"Убрать мальчишку! Кончай, Шарапхан!"
Грохнули выстрелы. Грузно осело тяжелое тело отца. Яшка почувствовал, как его схватили за шиворот, - и он полетел под откос, теряя сознание от ударов о камни...
Война - рубеж. В последнее время Якова стали одолевать воспоминания, словно жил он лишь до войны, когда был молодым, исполненным надежд и ожиданий, а сейчас все лучшее уже позади и надеяться больше не на что...
Он тут же подумал: можно ли рассуждать о своей судьбе, когда гибнут сотни и тысячи людей, когда смертельная угроза нависла над всей страной.
- Расскажи еще о себе, Лаллыкхан, - попросил Яков. - Живем рядом, а поговорить все вроде некогда...