- Вы что, и в самом деле за ним? - не скрывая удивления, спросил военврач.
- Конечно!.. - не моргнув глазом, соврал Яков... Попробовал бы он сказать, что приехал из-за Нурмамеда Апаса, Барат не простил бы ему до конца жизни.
- Расскажи лучше, - попросил Яков, - как воевал, где тебя ранило?
- Все расскажу, Ёшка. Под Гжатском ранило. Пускай только начальник справку подпишет!
Начальник госпиталя, пожав плечами, подписал Барату справку, тем не менее счел необходимым предупредить Якова:
- Ему еще минимум две недели в гипсе ходить, а потом месяца два восстанавливать двигательные функции. Такие вот прыткие и попадают к нам повторно...
- Слушай, доктор, я домой приехал! Зачем к тебе попадать? Ты теперь давай к нам попадай! Шашлык! Плов! Геок-чай кушать будем!
- А вот возьму и приеду, - едва заметно улыбнувшись, сказал доктор, а Яков подумал: "Не очень-то сейчас плов и шашлык сделаешь. Разве что из черепахи..."
- Конечно, дорогой! Дауган рядом! Любого спроси, где Барат, где Ёшка Кайманов живут! Каждый скажет!..
- Ишь какой счастливый!.. - с некоторой даже завистью проговорил начальник госпиталя. - Светлана Николаевна! - окликнул он проходившую по коридору женщину.
Яков обернулся.
Светлана стояла к нему спиной, в белой косынке, из-под которой выбивались тонкие и пушистые завитки. Она оглянулась, скользнула взглядом по Якову и Барату, едва заметно кивнула обоим, как будто они только что виделись, затем снова повернулась к майору медслужбы.
- Ну как? - спросил у Светланы главврач.
- Уже есть приказ. Отдают здание бывшего санатория.
- Поздравляю... Нас хоть разгрузишь...
- Спасибо, пограничники по старой памяти помогли. Теперь дело за вами.
- Хирурга не дам. У самого только два. Медсестру одну...
- Четырех и одного хирурга. Вам пришлют, а до меня когда еще очередь дойдет...
- Возьмешь фельдшера. Курсы медсестер организуешь на месте. В твой филиал, пока обживешься, будем направлять легкораненых.
- Нужна машина.
- Выделю лошадь. С телегой. Телега новая. Соглашайся, пока не передумал!
- Бери, ханум, лошадь с телегой! - вмешался Барат. - Домой надо! На Дауган надо!
- А вот тебе и водитель гужтранспорта, - кивнув в сторону Барата, заметил майор.
- Это как его начальство решит, - взглянув на Якова, сказала Светлана.
Кайманова удивило и глубоко задело ее безразличие. Яков почувствовал, что должен немедленно объясниться со Светланой.
- Слушай, Барат, иди все оформляй и быстро собирайся. У меня машина, - стараясь не выдать себя, сказал он. - Я один вопрос выясню и приду...
- Ай, Ёшка, знаю я, какой вопрос будешь выяснять... - заметил Барат. - Тут уже и без тебя выясняют!.. Ладно, пойду!..
- Встретимся у входа в парк, - бросил ему вдогонку Яков, немало встревожившись замечанием Барата: "Тут и без тебя выясняют..."
Не прошла мимо его внимания и реплика Светланы: "Спасибо, пограничники по старой памяти помогли". Какие пограничники? Кто?..
Начальник госпиталя ушел, оставив их вдвоем. Яков стоял, как воды в рот набрал. Чем дольше продолжалось молчание, тем труднее ему было говорить.
Только сейчас, вглядевшись в лицо Светланы, он понял, как она устала. Силы ее были на пределе. И говорила она и двигалась будто в полусне.
Светлана повернулась и пошла к ординаторской, Яков двинулся вслед за ней.
- Свет... - прикрывая за собой дверь, позвал он неожиданно охрипшим голосом.
Светлана обернулась, спокойно спросила:
- Вы, наверное, тоже по поводу этого ужасного случая с Апасом?
"Почему "тоже"?" - хотел спросить Яков, но не спросил: его словно ударили по лицу: только сейчас он увидел в ординаторской щеголеватого и подтянутого коменданта Даугана, своего непосредственного начальника капитана Ястребилова.
Несколько секунд все трое молчали.
Кайманов отлично уловил то приподнятое состояние, какое всегда нисходило на Ястребилова в присутствии женщин.
Состояние это среди знававших капитана именовалось "павлиний хвост", за что капитан и получил свою кличку.
Ложно-значительный взгляд светло-голубых холодных глаз Ястребилова, тщательно подкрученные каштановые усики, небрежно-изящная осанка ладно скроенной фигуры, которой удивительно шла военная форма, - все это мгновенно вызвало в Кайманове жгучую ненависть, неодолимое желание осадить Ястребилова так, чтобы слетел с Павлина его фальшивый лоск.
Ястребилов тоже не слишком обрадовался Кайманову, но все же нашелся первым.
- Здравия желаю, Яков Григорьевич, - с выражением "умной ироничности" приветствовал он Кайманова. - Вижу, вы настолько оторопели, что мне приходится приветствовать вас первым.
Яков проглотил подступивший к горлу комок, сдержавшись, промолчал, лишь подумал: "Дешево покупает..."
- Вы, конечно, по поводу несчастного случая с Нурмамедом Апасом, слесарем авторемонтных мастерских? - едва скрывая усмешку, повторил Ястребилов вопрос Светланы.
- Именно по поводу этого несчастного случая, - как можно спокойнее ответил Яков.
Повернувшись к Светлане, глазами умоляя ее не сердиться, что получилась такая нелепая встреча, Яков спросил:
- Мне сказали, Нурмамеда покалечил в кузове машины дизель...
- Умер ваш Нурмамед на операционном столе, - чужим, натянутым голосом ответила Светлана и негромко продолжала: - Все уговаривал хирурга не волноваться. Толковал, что он - фронтовик, одну ногу уже потерял, потому все стерпит... Вы, говорит, не торопитесь, я выдержу, а у самого вместо ноги - лохмотья мышц и сухожилий, тряпок, щебенки, и из этого месива торчат раздробленные белые кости. Ему уж и переливание крови сделали, начали накладывать швы...
Первым побуждением Якова было оградить Светлану от этого ужаса, отвлечь, чтобы стерся в ее глазах страшный, отвратительный образ мучительной и нелепой смерти человека, прошедшего фронт... Но уже в следующую секунду он понял: каждый день и каждый час Светлана видит еще более ужасные вещи, страдания молодых, здоровых людей, которых беспощадно калечит война.
Яков старался не замечать Ястребилова и, не отрываясь, глядел в такое милое, утомленное, бледное лицо Светланы с темными, постепенно оживающими глазами.
- Успел ли Нурмамед что-нибудь сказать о том, как это с ним произошло? - спросил Яков.
- Немногое, - ответила Светлана. - Сначала он ехал в кабине, потом машину остановила женщина с ребенком, и ему пришлось подняться в кузов. Перед железнодорожным переездом шофер резко затормозил, дизель не был закреплен... Все это вы уже знаете...
Говорила Светлана так, будто речь шла о самом обыденном.
- Вот видите, товарищ старший лейтенант, - вмешался Ястребилов, внимательно наблюдавший встречу Якова и Светланы. - Вы и Карахар прозевали и сюда не успели, а ведь все это не мне, вам в первую очередь надо было бы знать...
Кайманов и на этот раз ответил ему спокойно:
- Вы, наверное, потому раньше всех узнаете, товарищ капитан, что ваши личные информаторы сообщают вам последние новости, минуя начальников застав и нас с замполитом.
Ноздри Ястребилова расширились, глаза сузились: ответ Якова Павлину явно не понравился.
- О Нурмамеде Апасе мне нечего больше добавить... Прошу извинить, - сказала Светлана и быстро вышла.
Ястребилов и Кайманов некоторое время молчали.
- Хочу, Яков Григорьевич, дать вам дружеский совет, - сказал наконец капитан. - Чем реже вы будете появляться в этом госпитале, тем для вас будет лучше.
Кайманов почувствовал, как на него что-то накатывает. Горячий туман застлал глаза, в горле стало сухо, челюсти свело судорогой. Яков не заметил, как рукой камнетеса, способной и булыжник превратить в песок, сгреб гимнастерку на груди Ястребилова, скрутил ее жгутом, притянул к себе мгновенно побледневшего капитана.
- Запомни ты, гнида с мокрыми усиками! - сказал он с усилием. - Если еще хоть раз увижу тебя здесь, скулы на затылок сворочу!..
Мучительно преодолевая в себе страстное желание двинуть Ястребилова так, чтобы он влип в стенку, Кайманов легонько оттолкнул капитана от себя, боясь, что не сдержится и размозжит своим пудовым кулаком его холеную физиономию.
Перепуганный насмерть Ястребилов, едва удержавшись на ногах, схватился за косяк двери и несколько секунд не мог выговорить ни слова, лишь поводил из стороны в сторону шеей, будто на ней затягивалась петля.
- Ну-у... За это вы мне дорого заплатите...
От бессильной злобы шелковые, действительно мокрые усики Ястребилова мелко подрагивали, хотя Кайманову показалось, что Ястребилов доволен, как человек, добившийся своего. Теперь он получил "моральное право" на любые действия против Якова.
- А ничего и не было, - с презрительной усмешкой сказал Кайманов. - Я ведь пошутил...
- Я тоже шутить умею, - начал было Ястребилов, но уже в следующую секунду пулей вылетел в дверь, едва не сбив с ног возвращавшуюся Светлану.
- Что это с ним? - нимало не опечалившись, что Ястребилов ушел столь стремительно, спросила Светлана.
- Поговорили... - пытаясь согнать с лица жестокое выражение, которое так не любила она, ответил Яков.
Это выражение его и без того сурового лица вгоняло в дрожь матерых контрабандистов, а уж свои-то в такие минуты старались убраться с его дороги подобру-поздорову.
Чтобы не показывать лицо Светлане, Яков отвернулся к окну. Он отлично понимал, какие могут быть последствия "душевного" разговора с Ястребиловьш. Но ведь свидетелей-то у них и в самом деле не было!
Светлана опустилась на стул, бессильно сложив руки на коленях. Якову страшно захотелось обнять ее, приласкать, утешить. Давно не испытываемая, непонятная ему самому нежность охватила его, но он и пошевельнуться не смел, ожидая, что она скажет.
- Опять... - проронила Светлана. - Я думала, ты хоть сколько-нибудь изменился. Ну зачем ты эту пустышку, этого фата зацепил? Он же тебя, как дурака, провоцировал, а ты и рад стараться...
- Ничего я ему не сделал, - попытался оправдаться Кайманов. - А надо бы...
Светлана поднялась со стула, медленно подошла к Якову, встала рядом. Он замер, боясь пошевелиться, затаив дыхание, искоса смотрел на любимую женщину.
Светлана двумя руками схватила руку Якова выше локтя, прижалась к ней горячим лбом.
Якова стала бить предательская нервная дрожь. Он осторожно повернулся, бережно придержал голову Светланы, приподнял к себе ее лицо.
- Всю жизнь боялась за тебя, а сейчас еще больше боюсь, - пристально вглядываясь в Якова, сказала Светлана.
- У нас с капитаном старые счеты, - начал было Яков, но, поняв, что Светлана говорит не только о Ястребилове, замолчал.
Удерживая Светлану возле себя, он боялся пошевелиться, чтобы не причинить ей боль, такими нежными и хрупкими казались ему ее тонкие пальцы.
Якову стало страшно: вот сейчас пройдет это мгновение - и они снова будут так же далеки друг от друга, как все это бесконечно долгое время разлуки.
Он наклонился, нашел твердыми сухими губами ее горячие губы, почувствовал, как неожиданно она потянулась к нему.
Кровь застучала в ушах звонкими тугими молоточками, в глазах потемнело, предательская слабость подобралась к ногам.
Светлана первая пришла в себя, уткнулась лицом в его пропахшую пылью и выхлопными газами гимнастерку.
Понимая, что не время и не место обниматься здесь, в ординаторской, радуясь и удивляясь обрушившемуся на них порыву, Яков растерянно поглаживал пушистые завитки вокруг ее лба и на нежной шее, не отпуская Светлану и опасаясь, что каждую минуту кто-нибудь может войти.
- Как я устала, Яша, быть сильнее других, - негромко сказала Светлана.
Яков поднял глаза и увидел, что в приоткрытую дверь смотрит капитан Ястребилов. За его спиной маячит еще чья-то неясная фигура.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
К НОВЫМ ВРЕМЕНАМ
Свое назначение на оперативный пост Аргван-Тепе Самохин воспринял не только как понижение в должности, но и как избавление от необходимости работать под одной крышей с капитаном Ястребиловым.
В подчинении у Андрея будет теперь подразделение, может быть, численно меньшее, чем застава, зато обособленное, со своими задачами...
"Ни одного схода с эшелонов, ни одного постороннего человека в зоне действия оперативного погранпоста" - так определил полковник Артамонов главное назначение Аргван-Тепе.
Легко сказать, да нелегко выполнить такой наказ. Но за неприкосновенность границы, за предупреждение любых происшествий в погранзоне, в полосе отвода шоссейной и железной дорог Андрей Самохин как начальник нового оперативного погранпоста будет нести всю полноту ответственности.
Зная об огромных потерях на фронтах, Самохин понимал, насколько необходима была сейчас эта мера: кадровых офицеров не хватало. Многих, едва прибывших служить в погранвойска, тут же отправляли в действующую армию. А вот их с Каймановым не отправляли, хоть они оба чуть ли не каждый день подавали полковнику Артамонову рапорты об отправке на фронт. Тот рапорты складывал, отделывался коротким: "Когда надо будет, пошлем", на том разговор заканчивался.
После отъезда на фронт медсестры Клавы, которую Ястребилов по ее доброму согласию намеревался оставить у себя в комендатуре секретарем-машинисткой, чему воспрепятствовал Самохин, Авенир Аркадьевич пользовался каждым удобным случаем, чтобы подчеркнуть свое иронично-неприязненное отношение к замполиту.
Как-то он даже позволил себе высказаться откровенно: "Не думал я, Андрей Петрович, что ты такой, мягко выражаясь, дурак. И мне помешал, и свою Марийку на фронт отправил..."
...После гибели жены и дочки в первые дни войны Андрей не мог назвать своей даже Марийку - самого дорогого человека, "спасшего ему жизнь... Писала она редко: не до писем. Самохин хорошо знал, что такое медсанбат, переполненный ранеными, работающий под обстрелами и бомбежкой.
Как политработник и фронтовик, он, может быть, лучше других понимал, насколько сказывалось в погранзоне все то, что происходило сейчас в Иране, куда год назад были введены советские войска. Эта акция спасла и территорию, и народ соседнего дружественного государства от гитлеровского нашествия, от ужасов и разрушений войны.
Намеченный на двадцать восьмое августа сорок первого года фашистский переворот, подготовленный агентами гитлеровской разведки, был сорван решительными действиями нашей дипломатии, переходом через границу советских воинских частей. В результате около трехсот пятидесяти тысяч молодых иранцев сняли военную форму и разъехались по домам к своим невестам и женам.
В самое трудное время при отчаянном положении на всех фронтах Советский Союз безвозмездно передал Ирану двадцать пять тысяч тонн пшеницы. В зоне, контролируемой советскими войсками, поддерживался образцовый порядок. Все чаще к красным солдатам - кизил-аскерам - обращались за помощью крестьяне, если их притесняли полицейские или баи. Еще в период подготовки фашистского путча гитлеровцы завезли в среднеазиатские страны к границе с Советским Союзом одиннадцать тысяч тонн вооружений, а когда путч провалился, развернули в широких масштабах диверсионную деятельность и оголтелую политическую борьбу. На организацию "общественного мнения" немцами было отпущено более миллиона туманов для подкупа голосов избирателей во время выборов в иранский парламент-меджлис, с тем чтобы провести туда как можно больше своих ставленников.
Значительные суммы отпускались на подготовку диверсионных групп для вывода из строя шоссейных дорог и Трансиранской железной дороги.
В самом Тегеране тридцатого марта сорок второго года были задержаны шесть германских парашютистов...
Война с гитлеровской Германией шла и здесь, на среднеазиатской границе, и по всей территории сопредельной страны. Исход ее зависел не только от положения дел на огромном советско-германском фронте, протянувшемся от моря и до моря, но и от боеспособности каждого пограничного отряда, комендатуры, заставы, отдельного погранпоста. Самохин сошел с крыльца во двор, остановился, задумался.
Здесь, на Даугане, прошел уже целый год его жизни, год напряженной боевой работы, полный волнений год войны.
С первых дней службы генерал Емельянов обязал Андрея в трехдневный срок найти в Каракумах банду Аббаса-Кули и разгромить ее совместно с отрядом капитана Рыжакова. Генерал словно бы сказал этим: "Хотел воевать? Давай воюй, докажи, что ты - фронтовик..."
Отлично проявили себя в этом походе старшина Галиев, старики Изосимов и Белоусов. Теперь-то они оба уже сержанты.
"Возьму их с собой на оперпост, - решил Андрей. - Старшину Галиева - помощником, вот и будет костяк личного состава на новом месте... Ястребилов, конечно, Галиева с резервной заставы не отдаст, но попрошу полковника. Не с бору же да с сосенки новое подразделение собирать?.."
Размышляя так, он увидел Галиева. Старшина, наверно, уже знал о новом назначении Самохина.
- Что нового, старшина? Как идут дела? - будничным тоном спросил Андрей.
- Комендатура переведена на усиленную охрану ослабленными силами, товарищ старший политрук, - ответил Галиев. - Людей и так не хватает, а каждый день приходится отправлять наряд еще и в район кошары Абзала. Солдаты эту службу прозвали "овечий пост", а тех, кто туда идет, - "чабанами"...
- Надо объяснить им, что шутки неуместны, - сказал Андрей. - Этот "овечий пост" может оказаться самым горячим участком. Закир, брат Абзала, передал, что на Абзала будут выходить еще люди. Неизвестно какие...
- Это-то понятно... Только нам-то куда их девать? По инструкции: задержал - приведи на заставу; в книге оформил - отправляй дальше, в комендатуру.
- Дана команда, чтоб Абзал прятал их до времени в гавахах. А мы будем блокировать. Важно брать их не сразу, чтобы успевали сообщить о "безопасности" переправы...
- Да где же нам людей-то столько взять? - с огорчением возразил Талиев. - Тут не знаешь, кого на границу посылать. Половина стариков да безусых. А к Абзалу наверняка калтаманы пойдут: сам-то ведь тоже не какой-нибудь шаромыга.
- Думаешь, я все это не знаю? - отозвался Андрей.
- А может, наврал Закир? - предположил старшина. - Чтоб наши силы распылить? Солдат с границы оттянуть? Сказал, а сам руки потирает: зеленые фуражки, мол, вместо границы овечек стерегут.
- Может, и так, - согласился Андрей. - Только едва ли: когда-то Абзал был не последним калтаманом у Клычхана. Не зря именно у него враги пытаются организовать сборный пункт.
Оба замолчали, понимая, что разговор бесплоден: придется и на границу наряды посылать, и за Абзалом присматривать. Как хочешь, так и выходи из положения...
- Что на фронтах, товарищ старший политрук? - с надеждой спросил Галиев. - Какая сегодня сводка Совинформбюро?
На Самохина смотрели с ожиданием узкие монгольские глаза. Вся крепкая невысокая фигурка Галиева выражала внимание, но чем мог утешить его Андрей, когда вести с фронтов были день ото дня хуже.
- Трудно на фронтах, Амир Абдуллович, плохая сводка, - вздохнув, ответил Самохин. - Давайте лучше о делах насущных... Хочу предложить вам вместе организовывать работу оперативного погранпоста в Аргван-Тепе... Я понимаю, привычка к месту, к тому же погранпост - не комендатура... Но все-таки...