Он поспешил написать ряд писем в германское министерство по делам оккупированных восточных областей, возглавляемое Альфредом Розенбергом, и рейхсфюреру Гиммлеру.
В этих письмах Чокаев клялся Аллахом, что в ближайшее время на борьбу против Страны Советов поднимет всю мусульманскую эмиграцию и всех пленных мусульман. Он долго не получал ответа на свои письма и это его сильно угнетало… Ему не верилось, что все это происходит с ним, бывшим агентом немецкой разведки. И почему Аллах, к которому он всегда относился лояльно, не избавляет его от опасностей… "Как быстро пролетели почти тридцать лет, - с горечью думал Мустафа. - И что же в итоге?"
Раздался лязг ключей. Не дожидаясь, когда откроется дверь, заключенные камеры № 46 вскочили с нар и вытянулись по стойке "смирно". Дежуривший по камере Чокаев приготовился отдать рапорт: "в камере пять человек"… "больных нет". Хотя Анри после вчерашнего допроса едва держался на ногах. В дверях показался надзиратель, и не успел Мустафа раскрыть рот, как тот коротко бросил:
- Чокаев, на выход!
Потом подумал и добавил:
- Пенсне не забудьте.
Мустафа застыл на месте. Почему надзиратель так вежлив, даже предупредил о пенсне? Обычно при выводе из камеры на допрос или прогулку после слова "выходи" он добавлял "живо! живо!". Мустафа беспомощно оглянулся на сокамерников. У троих он прочел в глазах недоумение. И только у Феми Мурада на лице появилась легкая усмешка. На самом деле Феми Мурад был платным осведомителем гестапо, который наблюдал за арестованными и докладывал о поведении каждого из них следователю Ремпе. О Чокаеве он сообщал, что тот ведет себя спокойно.
Чокаев в свою очередь догадался, кто такой Феми Мурад, и не раз заводил с ним разговор о создании туркестанского эмиграционного правительства и о формировании мусульманского легиона. По последней фразе надзирателя Чокаев понял, что для него наступила перемена к лучшему. Взяв со столика пенсне, он пошел к выходу.
Чокаева привели к тюремную канцелярию. Когда надзиратель принес бритвенный прибор фирмы "Рот барт", Чокаеву стало совершенно ясно, что у него состоится разговор с важной персоной. На его бледном, изъеденном оспой лице появились красные пятна. Надзиратель подал ему цивильный костюм.
Чокаев похудел, костюм сидел на нем мешковато. Его вывели во двор. У здания стоял черный "опель-адмирал".
- Садитесь! - приказал немолодой лейтенант-туркестанец.
Дверца кабины была открыта. Мустафа на негнувшихся ногах доковылял до машины и уселся на заднее сиденье. Рядом с ним сел офицер.
Когда "опель" выехал из ворот, Чокаев спросил:
- Куда мы едем?
Офицер промолчал. У отеля "Лютеция" машина остановилась. В "Лютеции" после захвата Парижа обосновался специальный пункт абвера - КО, начальником которого был Райль.
Лейтенант направился к зеркальной двери, оставив Чокаева в машине. Минут через десять он возвратился с седым генералом. Офицер открыл дверцу машины и, дождавшись, когда генерал, поприветствовав Мустафу, уселся, поспешил на сиденье рядом с шофером.
"Адъютант", - подумал Мустафа.
- Вы должно быть, забыли меня, господин Чокаев? - спросил генерал по-французски, когда машина тронулась.
Чокаев опешил.
- Не годится забывать старых друзей. Я-то вас сразу узнал. - С этими словами генерал Майер Мадер пристально посмотрел в глаза Мустафы.
- Я, кажется, припоминаю… 1913-й год. Бал у губернатора Туркестана. Если не ошибаюсь - барон фон Кюхлер?..
- Гора с горой не сходится… - улыбаясь, сказал генерал и, достав из кармана портсигар, протянул его Чокаеву… - Закуривайте.
- Что я вижу! Это же тот самый ореховый портсигар… Редкая вещь. Жив ли старый мулла?
- Мулла Мурад? Умер в Туркестане в 1934 году.
- Расстрелян?
- Нет. Умер. Это нам достоверно известно. Скончался на руках сына Феми Мурада.
- Как, Феми Мурад - сын Муллы Мурада? Значит, со мной в камере сидел его сын!
Только сейчас Чокаев полностью осознал положение, в котором очутился.
- Интересно, а что сталось с полковником Белоусовым? - перебил его генерал.
- Умер, бедняга, перед семнадцатым - сердечный приступ.
- Да… Времени-то сколько прошло - страшно вспомнить. Почти тридцать лет…
- Да, да, господин генерал, за тридцать лет много воды утекло, - задумчиво сказал Чокаев, - За это время Германия потерпела поражение в первой мировой войне. В России свергнута монархия. У власти - большевистские Советы… Провалилась моя идея с "автономией"… Идет вторая мировая война…
- Но в этой войне мы, безусловно, возьмем реванш, - перебил его генерал.
- Я верю в это… Да, господин генерал, хотел бы спросить вас, прошло столько лет, а я до сих пор в недоумении: как это вам удалось тогда в Ташкенте избежать неминуемого ареста? Вас и муллу Мурада, как мне кажется, взяли с поличным?
- То-то и оно. Что касается меня - не с поличным. Но если б это не в тринадцатом году и если б это была не царская контрразведка, которая прошляпила не только меня, но и царский трон, да и себя тоже, а нынешняя советская контрразведка, не сносить бы мне головы. - Генерал не стал обосновывать свой вывод, который сделал, потеряв в СССР около двух десятков агентов.
- Мустафа-бек, несмотря на мой провал, я часто вспоминаю Туркестан. Интересный край.
В Андижан Кюхлер прибыл под вечер. Остановился на постоялом дворе. Ему отвели каменный дом с галереей, увитой виноградными лозами.
В течение трех дней барон закончил дела и в среду, в этот счастливый для всех путешественников день недели, покинул Андижан.
Коляска быстро катилась по пыльной дороге. Кучер Ходжа в ватном халате молча погонял лошадей.
Миновав последние хлопковые плантации, увидели саманные лачуги, и через четверть часа коляска въехала в узенькую улочку кишлака Джалал-Абад. За холмами, в тумане чуть вырисовывались высокие, бледно-фиолетовые горы.
Барон повеселел. Близился конец пути…
Когда он подъехал к базару, там шла бойкая торговля. Кюхлер с интересом вглядывался в причудливый правый берег Кугарта. Вода и ветер со временем превратили его в сказочную крепостную стену, к которой вплотную подступал лес.
Коляска барона медленно двигалась к чайхане Каримжона, Кюхлер на некотором отдалении следовал за ней. Он отчетливо слышал звуки комуза. У чайханы расстилали ковры для встречи борцов-палванов. Коляска въехала на самый бойкий пятачок базара.
Со всех концов к месту поединка стекался народ. Песнь манасчи, словно призывный клич, тревожила палванов, готовившихся к схватке. Они уже натягивали кожаные брюки и опоясывались кушаками.
Тем временем к чайхане подъехал заведующий лесами уезда Бурцев и его спутник - объездчик Кугартской дачи.
- Мы за вами, барон, - сказал Бурцев.
Через полчаса небольшой караван двинулся в путь. Миновав безлесную равнину, караван стал подниматься в гору по лесистому склону.
Барон и Бурцев первыми взобрались на лесистый гребень. Деревья облекались в осенний наряд. Было тихо, безветренно. Созревшие плоды яблонь, груш, грецкого ореха падали на землю от собственной тяжести и катились вниз по склону холма до тех пор, пока не закатывались в какую-нибудь ложбину, где и лежали, как в корзине, прели на солнце.
- Когда говорят о рае, вряд ли представляют себе подобную красоту, - с неподдельным восторгом произнес барон.
Всадники стали медленно спускаться по тропинке. Приближаясь к мосту, барон заметил высокого старика в желтом халате, который медленно двигался им навстречу. Одежда свидетельствовала о том, что старик принадлежал к духовному сословию. У моста он остановился, пропуская всадников.
- Здравствуйте, мулла Мурад! - поприветствовал старика заведующий лесами.
Мулла поклонился.
- Какими судьбами вы здесь?
- Воля Аллаха! Прибыл просвещать невежественных кочевников, - негромко произнес он и пристально посмотрел в лицо барона.
Барон подумал, разглядывая Мурада: несомненно, это тот, кто ему нужен.
Мулла, высоко воздев руки, не спуская глаз с барона, произнес протяжно:
- Да будет ваш путь безопасным, а цель увенчается успехом. Аллах Акбар!
На поляне стояли стреноженные лошади, суетились рабочие. Плыл едкий дым костров, смешавшийся с запахом пищи. По всему было видно, что стоянка рассчитана на долгий срок.
- Вот наш шатер, - показывая барону на белую юрту, сказал Бурцев, - Приглашаю поужинать вместе. Он кивнул в сторону костра, где лежало несколько битых фазанов.
- Благодарю вас! Мне нездоровится, я должен отлежаться. - Подъехав к юрте, барон спешился, - Отдыхайте пока, господин Бурцев. Потом поговорим о деле.
Барон сбросил на траву пыльник и направился к реке, чтобы умыться, но стук подков, донесшийся из-за поворота, остановил его. Похоже было, что, опаздывая, кто-то торопил коней. В это же время с другой стороны из распадка показались два всадника. Барон забеспокоился. Все эти люди явно были здесь неспроста. "Но бокал наполнен! Надо пить!"
Дождавшись темноты, мулла Мурад пошел на встречу с эмиссаром. У входа в юрту преградил дорогу угрюмый Ходжи.
- Где хозяин? - спросил его Мурад.
- Кто там? - послышался голос Кюхлера. - Пусть войдет.
Мурад отвернул полог и вошел. Барон поднял фонарь.
- Почтенный мулла?
- Мне сказали, заболел наш дорогой гость? У меня есть с собой кое-какие лекарства.
- Ну, какие тут лекарства. Я просто очень устал.
- И для этого найдется средство, я его привез из Синьцзяна.
- Вы жили в Синьцзяне?
- Недолго. Я был там проездом из Турции. Вот уже два года, как я в Туркестане.
- Как вам тут нравится?
- Туркестан - родина моих предков! Слава о Великом хане Хивинском, моем прапрадеде, живет среди достойных туркестанцев с шестнадцатого века до наших дней.
- Чем же знаменит ваш предок?
- Он двигался со своими храбрыми джигитами на помощь Казанскому хану, но его постигла неудача. В пути он заболел и умер.
- Значит, и в вашем роду было свое ханство?
- Слава Аллаху! Я горжусь тем, что род мой знаменит. Сопутствовала ли вам в пути удача? - в свою очередь спросил Мурад.
- Думаю, что да! Я повидал много интересного. Этот уголок природы можно без преувеличения назвать земным раем.
- Действительно, чудо природы. Без восторга нельзя любоваться этой красотой.
- Я бы сказал так: хорош Запад, но куда чудесней Восток.
Это был пароль, и Мурад ответил:
- В коране говорится: "Аллаху принадлежит и Восток, и Запад".
- Вот как? - воскликнул Кюхлер и громко расхохотался. - В коране так, но в жизни все должно принадлежать Германии. Здравствуйте, полковник! У вас неплохая легенда про Хивинского хана. Слушаешь, слушаешь, да так и поверишь, что он вам родственник.
Но вот лицо его приняло деловое, суровое выражение.
- Господин полковник, руководство возлагало на вас большие надежды. Но пока от вас нет необходимой информации, и это не дает нам возможности делать правильные выводы о сложившейся ситуации. Я прибыл лично ознакомиться с положением дел. Германская армия скоро двинется на Россию. Эта война для Германий будет победоносной. Мы потесним Россию на Западе, на Кавказе и Туркестане. В Берлине намечается съезд мусульман, на котором будут рассмотрены вопросы об объединении народов, исповедующих ислам, и о выступлении против неверных. Император Вильгельм хочет провозгласить себя покровителем ислама.
Мурад покачал головой и в улыбке скривил губы.
- Более того, божьим посланником мусульман!
- Кто в это поверит?
- Надо заставить поверить! Мы должны внушить им, что только мы, немцы, способны возродить былое величие и славу мусульманских государств. Я могу задержаться в Ташкенте только до предстоящего праздника трехсотлетия Дома Романовых. Постарайтесь к этому времени обновить данные об экономическом положении, о настроении местного населения, о взаимоотношении туземцев с русскими. К следующей встрече представьте ваш доклад о готовности туземцев поддержать нас. Представьте также и ваши соображения о тех мероприятиях, которые могут быть проведены в пользу Германии в период войны. Но главное - нам будет нужна информация от английских предпринимателей по экономической политике Великобритании в этом регионе. Отношение религиозных авторитетов к намерениям Вильгельма взять под свое покровительство ислам.
21 февраля с утра над Ташкентом разносился праздничный благовест. Его высокопревосходительтво наместник края из своей резиденции проследовал мимо войск, выстроенных на площади, под своды Спас-Преображенского собора. Представители учреждений выстроились по правую и левую стороны паперти. Ответив на их приветствие, генерал-губернатор Туркестанского края остановился у клироса и подал знак. Началось богослужение. После богослужения духовенство с иконами и хоругвями вышло на площадь. Все запели: "Боже, царя храни!" Когда гимн кончился, провозгласили "Многие лета!" Звучал салют. Ура! Ур-р-а! По площади парадным маршем прошагали войска.
Приняв парад, его высокопревосходительство направился в Белый дом - так назывался дворец царского наместника Туркестана, где готовился грандиозный бал.
Кюхлер вернулся с парада в плохом настроении. В номере он понуро уселся на диван и стал читать "Ферганские областные ведомости", где на первой полосе был напечатан высочайший манифест.
"Волею Всевышнего, - читал Кюхлер, - три века тому назад пресекся царственный род Рюриковичей, основателей и собирателей Русской земли. Тяжкие невзгоды обрушились на Наше отечество: безначалие и смута обуяли Русь; иноземные недруги вторглись в ея пределы; первопрестольная Москва с ея святынями стала добычею врага. Но на краю величайшей опасности, угрожавшей России, Господь Всемогущий не оставил ея своею великою милостию. По призыву крепких духом русских людей, сплотившихся под сенью Троице-Сергиевой лавры, воспрянул русский народ на защиту родины и, с помощью Божиею одолев врага, освободил Москву от неприятельского засилия. Созванный затем Великий Земской Собор в 21 день февраля 1613 года единодушно избрал на царство боярина Михаила Федоровича Романова, ближайшего по крови угасшему царственному роду Рюрика и Владимира Святого. После глубокого раздумья и горячей молитвы юный предок с благословения своей матери, инокини Марфы, принял на себя тяжкое бремя царственного служения. С той поры и доселе десница Божия охраняла и возвеличивала нашу державу…"
Чтение было прервано негромким стуком в дверь.
Вошел напудренный слуга с подносом, тихо доложил:
- Железнодорожный билет на 22 февраля.
Поставил поднос на стол и, почтительно поклонившись, удалился.
Кюхлер продолжал чтение: "Тесные пределы Московской Руси раздвинулись, и Империя Российская стала ныне в ряду первых держав мира"…
Манифест заканчивался словами: "Да укрепит и возвеличит Господь Вседержитель русскую землю и да подаст нам силу высоко и твердо держать издревле славный стяг отечества".
Кюхлер отложил газету и подошел к окну. К гостинице подъезжали гости, прибывшие на торжества со всех концов края.
Что ни говори, он был крайне удручен. Во-первых, его задели слова о величии и славе России. Во-вторых, пугала нынешняя встреча с полковником Лангольфом. Мрачные предчувствия не покидали его, всюду чудились русские контрразведчики.
Кюхлер выпил бокал вина и легкий туман в голове через некоторое время помог ему справиться с плохим настроением.
Смеркалось. На улицах Ташкента зажигали огни. Надев черную сюртучную пару, зачесав свои густые волосы назад и спрыснув платок духами, Кюхлер направился во дворец царского наместника в Туркестане.
В ярко освещенном доме генерала-губернатора на хорах танцзала играла музыка. Барон фон Кюхлер поднимался по большой мраморной лестнице, когда увертюру из оперетты "Легкая кавалерия" Зуппе сменил вальс Вальдтейфеля "Воспоминание". Барон поклонился генерал-губернатору Александру Ивановичу Гиппиусу, встречавшему гостей… Молча проследовал через парадные комнаты. Здесь была вся местная знать. Среди гостей Кюхлер заметил полковника Белоусова и Валентину Викторовну Каштанову. Он направился к ним.
- Как я рад вас видеть, Валентина Викторовна, - сказал барон, целуя ей руку. - С праздником! Позвольте, полковник, по такому торжественному случаю обменяться с вами рукопожатием!
- Мы так давно не виделись. Как вы жили все это время, господин барон?
- Дела. Сами понимаете… Перевозка наплывов… А потом посетил Бухару, Самарканд, Коканд… Много времени ушло на дорогу.
- Что же вам больше всего понравилось в Туркестане? - спросил полковник после некоторого раздумья. Из-под его густых бровей поблескивал лукавый, подстерегающий взгляд.
"Меня проверяют", - подумал Кюхлер, а вслух сказал:
- Пожалуй, больше всего леса и русские женщины.
- Что я говорил? Вспомните "Мерв".
- Вы были правы, полковник. Я часто его вспоминаю.
- Вы говорите какими-то загадками, господа, - перебила его Каштанова.
- Загадка - это вы.
- Я? Интересно.
- Утром, когда я в одиночестве скучал на "Мерве", желая быстрее добраться до места, полковник предупредил, что я пожалею о том, что путешествие будет коротким. Сейчас я вполне с ним согласен и сожалею, что завтра уже не увижу вас, дорогая Валентина Викторовна… Я завтра еду на родину, в Германию.
- Должна признаться, что вы удивили меня, барон.
- "Всему бывает конец", это же ваши слова. Помните? Вот и конец.
- Вы, барон, мало того, что скрытны, но к тому же еще не упускаете случая упрекнуть бедную женщину, - произнесла она, снимая с себя накидку.
- Извините, я оставлю вас ненадолго. - Белоусов, поднявшись с кресла, зашагал к двери.
- Какая прелесть этот полковник! - сказала Каштанова, окинув танцующих рассеянным взглядом.
Кюхлер же, глядя в затылок удалявшегося Белоусова, подумал:
"Господь да поможет завершить дело, стоящее мне стольких трудов… Бокал наполнен. Надо пить".
- Что хорошего вы мне расскажете, барон, о своей поездке? - спросила Валентина Викторовна.
В тот момент, когда он хотел ответить, в зал вошел Чокаев. Взгляд барона задержался на вошедшем. Заметно было, что этот человек заинтересовал его. Однако барон после короткого замешательства справился с собой:
- Поездка была очень интересной. Но стоит ли рассказывать сейчас? Оставим это на потом. Позвольте пригласить вас на следующий танец.
Весь вечер барон провел в обществе Валентины Викторовны и полковника Белоусова. Как только Кюхлеру на какое-то время удалось остаться одному, рядом с ним тут же оказался Мустафа Чокаев. Назвав пароль, он заявил:
- Барон, я здесь по поручению муллы Мурада.
Кюхлер не спеша достал портсигар.
- Какой у вас прелестный портсигар.
- Из орехового наплыва. Извините, я закурю.
Чокаев тем временем объяснил Кюхлеру, что как только барон после бала выйдет к подъезду, к нему подкатит коляска. Вместо кучера там будет мулла Мурад.
- Его трудно узнать. Но не пугайтесь. На нем грим. А теперь я вас покидаю. На нас смотрят.
Как только Кюхлер покинул дом генерал-губернатора, к полковнику Белоусову подошел подполковник Виноградов.
- Все готово, люди расставлены и проинструктированы. Я распорядился брать обоих - муллу и барона.