- Спасибо, - сказал Леденев и наполнил стакан. - Пиво я люблю. Угощение за мной. Я ведь еще и за знакомство с "бормотушкой" отблагодарить вас должен.
- Стоит ли об этом говорить? Для хорошего человека мне ничего не жалко.
- А как вы различаете их, Исидор Матвеевич, плохих и хороших?
- Это простое дело. По глазам.
Леденев вдруг увидел, что в буфет вошел Кравченко и еще один человек, который что-то горячо втолковывал инженеру. Тот слушал его внимательно, медленно водил головой по залу, то ли место искал свободное, то ли увидеть кого хотел.
Потом Леденев и сам не мог объяснить себе, почему он задал Деду Еремею вопрос именно в этот момент, хотя Корда и относил это за счет закрепившихся в определенной комбинации внешних и внутренних связей, соответствующего настроя психики, словом, вполне научно раскладывал все по полочкам.
Но вопрос был задан Юрием Алексеевичем именно в тот миг, когда в буфете появились эти двое.
- Интересно, - сказал Леденев, - а по незнакомым, впервые увиденным глазам, Исидор Матвеевич, вы можете определить сущность человека?
Дед Еремей кивнул и поднес стакан ко рту.
- Видите этих двоих? - показал глазами Леденев на Кравченко и его спутника. - Хорошие они или плохие?
Рука Исидора Матвеевича, державшая стакан с пивом, чуть дрогнула. Дед Еремей медленно опустил стакан на стол и быстро глянул на Леденева.
Юрий Алексеевич с любопытством смотрел на старика.
- Который из них вас интересует, начальник? - спросил Исидор Матвеевич.
- Худощавый, тот, что впереди.
- А, лектор… С этим проще. Я ведь его сегодня слушал. Этот человек - большая умница. Но характером слаб, твердости в нем мало, мягкотел он характером, а вообще - добрый.
- Вы и никелем интересуетесь? - спросил Леденев.
- Случайно, - равнодушно ответил дед Еремей. - Буфет был закрыт, вот и зашел в зал, убить время.
- А что про второго скажете?
- А он спиной ко мне стоит. И потом, дорогой начальник, за такие фокусы в цирке деньги берут, а вы вот задарма хотите. Хватит с вас и пива бесплатного.
Старик зло сощурился и пристально смотрел на Леденева.
- Возьмите за пиво, - сказал Юрий Алексеевич, доставая деньги.
"Зачем я связался с ним, с этим пропойцей? - подумал он и внутренне улыбнулся, потому как вдруг получил второй сигнал за последний вечер.
Старик неожиданно рассмеялся.
- Вот я и подловил вас, Юрий Алексеевич, - сказал он. - Ведь сказал нарочно, чтоб на вас поглядеть и еще раз убедиться. Нет, не ошибся, доброй вы души человек, и работа на вас не повлияла. А деньги спрячьте. Напоите меня пивом в следующий раз. Вы ж теперь наш постоянный житель, трубежанин. Пейте, пейте еще.
- Ну, спасибо, - сказал Леденев, краем глаз продолжая следить за Кравченко и его спутником, которые уселись за столик в другом ряду. К ним тотчас же подошла женщина в переднике, ее Леденев до того в зале не видел.
Вскоре и за тем столом, где сидели эти двое, появилось пиво.
- Пойду, - сказал Леденев. - Спасибо, что приветили, Исидор Матвеевич.
- Пустяшное дело. Вы ко мне, ко мне забегайте. Для вас особую питьевину сооружу, приходите.
Леденев пересек фойе и вошел в туалет, где к нему подошел Володя Кирюшин.
- Вы видели в буфете Кравченко и того, кто с ним? - негромко спросил Юрий Алексеевич, не глядя на помощника.
- Видел.
- Ты давай - за инженером, а напарник твой - за тем. Доклад по телефону, в гостиницу. Я буду часа через полтора. Того, второго, знаешь?
- Знаю, - ответил Кирюшин.
Письмо на тот свет
- Скажите, Михаил Петрович, вы, действительно, настолько любили покойную Марину Бойко, что готовы были оставить жену и двоих детей?
Инженер Травин тяжело вздохнул, приподнялся в кресле, куда усадил его начавший допрос Корда, и вытер лоб смятым уже платком.
- Я не понимаю, - сказал он, - мне неизвестно, имеете ли вы право задавать такие вопросы, тем более, задают их мне уже не первый раз.
- Кто вас еще спрашивал?
- Ваш коллега, который присутствует сейчас здесь.
Инженер Травин кивнул на Леденева, устроившегося в кабинете начальника трубежской милиции, который уступил ему Корда для проведения допроса.
- Было такое, - сказал Леденев. - Спрашивал.
- Хорошо, - глухим голосом произнес Травин. - Да, я любил эту женщину и был готов оставить ради нее семью.
Наступило молчание.
- Нет, - сказал инженер, - не так выразился. Оставить жену - это да. Детей оставлять я не собирался.
- Жена знала о ваших намерениях? - спросил Корда.
- Я хотел ей сказать, но Марина запретила мне. Марина не хотела причинять боль другой женщине. Это был необыкновенный, святой человек!
Неподдельная глубокая скорбь прозвучала в голосе Травина.
Леденев и Корда переглянулись.
- Вы, конечно, думали и о судьбе детей, - сказал Юрий Алексеевич, - когда принимали решение о союзе с Мариной Бойко?
- Думал, - ответил Травин, - я хотел их взять с собой.
- А жена ваша согласилась бы на это? - задал вопрос Корда.
- Нет, - глухо проговорил инженер и опустил голову.
- Скажите, - спросил Юрий Алексеевич, - в каких спектаклях и какие роли вы играли в народном театре?
Михаил Петрович поднял голову и слабо улыбнулся.
- Был я Отелло, и Сирано де Бержераком, и дядей Ваней, и Бароном… Кем я только не был!
- Бойко ставила классиков или не отказывалась и от современной темы?
- В нашем репертуаре было десять спектаклей. Шесть из них - классика, четыре пьесы - современные. За неделю до моего отъезда в командировку у нас начался застольный период репетиции пьесы "Сталевары". Марина предложила свое прочтение этой вещи, она хотела вынести спектакль в цеха комбината, превратить в сцену само производство. Мы все загорелись ее идеей… я возвращался из командировки с нетерпением, кое-что придумал, торопился поделиться мыслями с Мариной…
- Спектакль в цехе - это интересно, - сказал Леденев, - Видимо, ваш режиссер был человеком с выдумкой.
- Если бы вы ее знали, - горестно вздохнул Травин. - Какая нелепая игра случая!
- Скажите, Михаил Петрович, - спросил Корда, - где вы встречались с Мариной Бойко?
Инженер заметно смутился.
- В каком смысле, - проговорил он, запинаясь.
- В самом прямом. В каких местах вы виделись с нею?
- Во Дворце культуры, на репетициях. Дома я у нее бывал. За город ездили. Ну и у общих друзей встречались…
- А на комбинате?
- Марина часто бывала в цехах, она всегда говорила, что должна знать тех, для кого работает. Виделись мы с нею и на комбинате.
- И к вам она заходила? - спросил Юрий Алексеевич.
- Ко мне домой? - воскликнул Травин.
- Нет, зачем же, - сказал Алексей Николаевич. - В лабораторию.
- В нашу лабораторию с обычным пропуском не попадешь, - проговорил, успокаиваясь, Михаил Петрович. - Да и чего ей там делать?
- Хорошо, - сказал Корда. - Благодарю вас, Михаил Петрович.
Он повернулся к Леденеву.
- Хотите спросить еще что-нибудь?
- Нет, достаточно, - ответил Юрий Алексеевич.
- Тогда вы свободны, товарищ Травин.
Инженер Травин вышел.
- Ну, - сказал Корда, - как он тебе показался?
- Сложное впечатление… За сорок ему?
- Да, сорок пять.
- Бывает, что и сильные духом мужчины теряют голову в таких ситуациях…
- Я тебя понял, Юрий Алексеевич.
- Тут возможен такой вариант. Бойко знает о допуске влюбленного в нее инженера к секретным материалам, она узнает об этом от некоего "Икса", в подчинении которого находится. "Икс" приказывает ей обольстить Травина, что большого труда Марине не составило. Потом она ставит ультиматум: или материалы и она, либо ничего. И Травин, потерявший голову, решается на преступление и уезжает в командировку.
- Кстати, - заметил Корда, - командировку он получил по собственной инициативе.
- Вот-вот, - оживился Юрий Алексеевич, - примем это во внимание.
- И тот его срочный отъезд с комбината, свидетелями которого мы с тобой были… - задумчиво проговорил Корда. - Помнишь, тогда, после твоего с ним первого разговора?
- Да, - поддержал его мысль Леденев, - на своем "жигуленке"… Твои ребята ведь его тогда потеряли, и мы до сих пор не знаем, где был Травин.
- Я думал, что ты спросишь его об этом.
- Зачем? Чтоб раскрыть наблюдение за ним?
- Ладно, - сказал Алексей Николаевич, - с Травиным пока оставим. Ты мне скажи, что за хитрую акцию ты проводишь вдвоем с Кирюшиным?
Леденев рассмеялся.
- Уже пронюхал… Неплохо у вас поставлена служба, товарищ начальник. Или сам Кирюшин доложил?
- До Кирюшина я еще доберусь, - притворно суровым тоном произнес Корда.
- Тебе рассказать, так ты, старый зубр, смеяться будешь, ничего, кроме эмоций, в этой моей версии нет. А Володя твой Кирюшин - салага, он смеяться не будет, да и не посвящаю его во все. Он выполняет отдельные поручения, порой не догадываясь о их связи между собой… Ты уж не обижайся… Еще немного, и я обо всем тебе расскажу, даже если и провалюсь со своими предложениями.
- Хорошо, хорошо, - остановил Леденева Алексей Николаевич, - давай пробуй свою интуицию, я в ее существование всегда верил, и сейчас она мне, моя интуиция, подсказывает, что мы оба схлопочем весьма солидные фитили от Бирюкова, если не разберемся со всем этим в ближайшее время.
- Василий Пименович не только на фитили горазд, - возразил Леденев. - Не успел тебе сказать, что из главной конторы мне сообщили, что после установления некоторых прежних московских знакомств Марины Бойко к делу подключились тамошние ребята.
- Это уже что-то, - сказал Корда, - они там, мы здесь, глядишь, и обложим зверя.
- Давай еще раз посмотрим, как организовано хранение секретной документации в лаборатории АЦ, - предложил Юрий Алексеевич. - Может быть, отыщем еще какую щелку…
- Давай посмотрим, - согласился Корда. Но в это время в дверь постучали, Корда крикнул: "Войдите!". Вошел его заместитель.
- Прошу прощения, - сказал он, - но посчитал сообщить вам об этом обязательно.
Он положил на стол перед Кордой почтовый конверт.
- Что это? - спросил Алексей Николаевич.
- Письмо на имя Марины Бойко, - ответил Иванцов. - Отправлено из Москвы четыре дня назад. Отправитель С. Ромова.
- Вы ознакомились с содержанием? - спросил Леденев.
Корда рассматривал конверт со всех сторон, аккуратно поворачивая его в руках.
- Да. Потому и решил доложить вам о нем сразу.
Корда вытащил листок из конверта, понюхал, хмыкнул, развернул и принялся читать.
Леденев подошел к столу, взял в руки пустой конверт и стал внимательно рассматривать его.
Алексей Николаевич прочитал письмо, вздохнул, взглянул на Леденева, пробежал глазами текст еще раз. Затем протянул листок Юрию Алексеевичу и сказал:
- По-моему, это тот самый второй кончик веревочки, о котором ты говорил в первый день своего приезда.
Буратино ищет резидента
- Вы знаете, я так возмущена нашим сыном, что просто места себе не нахожу, Сергей Сергеич, - проговорила модно одетая женщина средних лет, обращаясь к попутчику, с которым они вот уже вторые сутки ехали в одном купе скорого поезда Москва - Трубеж.
Ее безмолвный супруг кротко сидел в углу, даже не пытаясь вступить в разговор.
- Я говорю отцу: "Воздействуй на парня по-мужски. Разве мне, слабой женщине, по силам справиться с ним, верзилой-акселератом?" Да разве он может?
Она махнула рукой, а Семен Гаврилович пожал плечами и виновато улыбнулся.
- Чем же он вас так огорчил? - спросил Сергей Сергеевич.
В бумажнике Сергея Сергеевича лежал паспорт на имя Малахова, удостоверение корреспондента журнала "Кооператор" и соответствующее командировочное предписание. Спецкор Малахов направлялся в Каменогорскую область для сбора материалов к очерку о лучших людях, работающих в системе потребительской кооперации, и начать свой объезд этого обширного края решил с города Трубежа.
- Так чем он вас так огорчил, ваш наследник? - повторил свой вопрос Сергей Сергеевич.
- Ох, и не спрашивайте лучше, эти мне наследники! Одна беда с ними… Закончил он в этом году школу, учился хорошо, подал на исторический факультет в МГУ. На второй день после выпускного бала отправили его самолетом в Москву. И сдал все на "отлично", прошел по конкурсу, мы так радовались с отцом.
- И что же? - спросил Малахов.
- Через три дня вызывает нас на переговоры и убивает наповал. Решил он, дескать, сам делать историю, а не изучать ее. Перевелся на заочный факультет и подал заявление с просьбой отправить его на этот самый БАМ, дорогу ему захотелось в тайге построить. Мы с отцом на самолет - и в Москву. Три дня бились - ни в какую. Так и не сумели уговорить, уехал. Вчера провожали их эшелон. Музыка, цветы, а я только реву и слова сказать не в состоянии.
Она всхлипнула и поднесла платок к покрасневшим припухшим глазам.
- Ну, будет, будет, Маша, - проговорил муж и осторожно погладил ее по плечу. - Успокойся.
- Конечно, Мария Михайловна, перестаньте расстраиваться, - сказал вежливый, представительный москвич, командированный в их Трубеж. - Сейчас такое время, молодежь стремится испытать себя, проверить на большом деле. Вот и ваш сын подался туда, где труднее. Вам гордиться им нужно.
- Вот и я говорю, - начал было Семен Гаврилович, отец будущего строителя Байкало-Амурской магистрали, но Мария Михайловна грозно взглянула на него, и Семен Гаврилович умолк.
В дверях купе показалась проводница с подносом в руках.
- Чай все будете? - спросила она.
- Разумеется! - воскликнул Малахов. - А я так целых два стакана. Люблю побаловаться чайком, московский-то водохлеб.
- Потом повторите, - сказала проводница, оставила три стакана и ушла.
Пили чай, беседовали о жизни, говорила в основном Мария Михайловна, мужчины больше слушали, а когда она решила прилечь, Малахов и Семен Гаврилович вышли в коридор курить и с увлечением начали рассказывать друг другу о рыбалке, к коей оба были весьма пристрастны.
Потом снова пили чай, улеглись спать, а утром подъезжали к Трубежу. Мария Михайловна записала Сергею Сергеевичу домашний адрес, просила заглянуть к ним, "мы живем в коттедже, на Июльской улице, дом шестой, спросите любого, где живет инженер Дынец, моего мужа все знают". Малахов обещал обязательно навестить этих милых, приветливых трубежан, с тем и расстались на перроне.
Багажа у Сергея Сергеевича не было. Пузатенький портфель, плащ "болонья" на руку, вот и все вещички. Первым делом корреспондент обошел новехонькое здание вокзала, долго стоял в кассовом зале, изучая расписание дальних и пригородных поездов и делая при этом кое-какие пометки в блокноте. Малахов заглянул и в буфет, оглядел содержимое витрин, но покупать ничего не стал.
На знакомство с трубежским вокзалом у Сергея Сергеевича ушло полчаса. Своей неторопливостью он совсем не был похож на командированного из Москвы человека, которому следовало бы вначале позаботиться о номере в гостинице, а уж потом…
Малахов вышел на привокзальную площадь, купил в киоске городскую и областную, каменогорскую, газеты, журналы "За рубежом" и "Уральский следопыт". Облюбовав свободную скамейку в тенистой аллее, идущей от вокзала, Сергей Сергеевич присел и углубился в чтение.
Читал он минут сорок.
Его попутчики, супруги Дынец, давно добрались до своего уютного коттеджа на Июльской улице, Мария Михайловна уже обзванивала подруг, призванных разделить ее сетования по поводу взбалмошного поступка сына, Семен Гаврилович подумал о том, как ему улизнуть сегодня на комбинат, хотя на работу он должен был выйти только завтра, а Сергей Сергеевич все еще оставался на вокзале, разрабатывая одну из разведывательных задач - установления методов действия советских органов государственной безопасности. Попутно Буратино, а это был он, должен был убедиться в наличии или отсутствии наблюдения за ним, а коли таковое существует, попытаться сбить с толку своих "опекунов".
Потому посланец Дэйва и торчал на вокзале, а потом в скверике, пытаясь обнаружить существование "хвоста". Дорога для него была спокойной, ничего подозрительного Малахов - Буратино не заметил. Но это ничего не значило. Его могли вести от Москвы до Трубежа самым необычным образом, ну хотя бы с помощью тех же Марии Михайловны и Семена Гавриловича, которые могли оказаться вовсе никакими не супругами, а сотрудниками контрразведки. А по прибытии в Трубеж он, Сергей Сергеевич, был бы передан другим лицам, которые довели бы его до самого Красюка.
Все это учитывал Буратино и был предельно осторожен. До встречи с резидентом на нем почти ничего компрометирующего нет. Ну, фальшивые документы и незаконный переход границы, ну, ряд цифр, записанных тайнописью. Расшифровать послание, направленное Красюку, чекисты не смогут, нужна книга для расшифровки, а она у резидента.
А вот если его, Буратино, возьмут во время или после встречи с Красюком, тогда хана, и обнаруженные у него секретные документы ничем, кроме как шпионской деятельностью, не объяснишь. Правда, он их должен отправить бандеролью - и тогда со всех ног отсюда… Но дадут ли ему сделать это?
Сергей Сергеевич знал, на что идет, человеком он был сильным, умеющим обуздывать эмоции, не поддавался чувству страха и приучил себя к мысли о возможном провале. Вместе с тем его отличали осторожность, способность тщательно продумывать каждый свой шаг, сметливость. Сейчас главным была осторожность.
Он дочитал отрывок исторической повести о Евпатии Коловрате, напечатанный в "Уральском следопыте". Его, происходившего из белоэмигрантской семьи и выросшего среди разговоров о том, что большевики ликвидировали историю дореволюционной России, приятно удивил интерес молодежного журнала к событиям семисотлетней давности, и Малахов с некоей горечью подумал, как плохо он, специалист, знает эту страну и ее людей. И тут же отогнал от себя праздные мысли.
Пора было действовать. Судя по всему, наблюдения за ним не было, а оставаясь еще на вокзале, он мог бы вызвать подозрение и у обычного милицейского постового.
Сергей Сергеевич поднялся со скамейки и неторопливо направился к зданию вокзала. Он прошел в зал автоматических камер хранения. В зале было пусто, свободных камер достаточно. Малахов оставил в одной из них свой пузатенький портфель, положил на него сверху плащ, день был солнечный, жаркий, и вышел в зал ожидания. Здесь он словно невзначай остановил проходящего мимо пассажира и спросил, как добраться до центра города. До центра было пять остановок на автобусе, но последним Сергей Сергеевич не воспользовался, он направился в Трубеж пешком.