Флеминг вспомнил все, что было связано с этим бумажником. Его товарищ, проработавший всю войну в нацистской Германии, выполнявший там разведывательные задания советского командования, в последние дни войны нашел бумажник в столе руководителя отдела СД, своего "начальника". По ряду причин он был убежден, что этот бумажник - один из двадцати - был опознавательным знаком для только что созданной подпольной группы нацистов. Тогда еще не известны были состав, цели и задачи группы. Ничего не было слышно о ней и в первые месяцы после войны. Впоследствии удалось выяснить, что группа начала активизироваться только спустя год после поражения гитлеровского рейха. Стало известно не только название группы - "Черные рыцари", но состав и цели организации, ее ближайшие, довольно опасные намерения.
Главная цель организации - разведывательная и подрывная деятельность против социалистических стран, и прежде всего против Советского Союза, после поражения Германии в войне... Для этого руководители нацистской партии предоставили "рыцарям" большие средства. Организация имела филиалы в странах Европы и в Соединенных Штатах Америки. Благодаря работе Флеминга и его помощников американское отделение было разгромлено. И в Европе подрывная работа "рыцарей" была постепенно парализована, в их рядах начался разлад.
Живой интерес Шредера к бумажнику подсказывал Флемингу, что немец знал о его назначении! "Нужно будет, - подумал он, - внимательно проследить за ним".
Аннет и Пьер
На следующий день к обеду, который, по английским обычаям, подавался вечером, море успокоилось настолько, что салон снова был почти полон.
Пьер и Аннет бледные, но улыбающиеся, признались Флемингу, что им было плохо.
- Надеемся, худшее позади. А теперь мы должны заполнить пустоту! - смеялась Аннет.
Пришли сестра Сесилия, Ганс и Вильма Шредеры.
Временами Аннет внимательно рассматривала немца. Он заметил ее взгляды и был обеспокоен. Его смущение усилилось, когда Аннет заявила по-французски:
- Вы знаете, господин Шредер, я вас видела в Париже в сорок первом году в форме немецкого офицера.
- Этого не могло быть, - резко возразил он по-французски. - Я в то время был в Страсбурге. В Париже во время войны я не был. Вы ошибаетесь, мадам Дево. Я не был в Париже и в армии не служил.
Аннет продолжала внимательно рассматривать его.
- Возможно, я и ошибаюсь.
После обеда Шредеры и сестра Сесилия сразу ушли. Пьер стал упрекать Аннет:
- Зачем ты к нему пристала? Ты же ошиблась, зря его тревожила своими вопросами. Ведь ты не могла тогда его видеть в Париже. Ты сама там не была.
- Но я была в Страсбурге, - возразила Аннет, - и видела его там в форме офицера гестапо.
- Ты уверена? - спросил Пьер.
- Вполне.
Ганс и Вильма
Ганс ругался:
- Пристала ко мне эта француженка. Мне надо выяснить, кто этот американец, а она лезет со своими глупыми вопросами.
- Но кто же он? - спросила Вильма.
- Он может быть нашим. Такие бумажники выдавались незадолго до конца войны особо доверенным лицам, которым Борман дал специальные поручения. Некоторых из них я знаю, но его я никогда не видел. Он может быть американским солдатом, отобравшим бумажник у нашего. Он может быть человеком из Федерального бюро расследований. Ты понимаешь, в чем дело? Я тебе не говорил об этом. Один из наших в США, Вейсбах, самый активный, поехал по важному делу, нашему делу, понимаешь? И попал в аварию. А у него были с собою вещи, которые могли заинтересовать Федеральное бюро. Может быть, Флеминг взял бумажник из костюма убитого Вейсбаха... хотя у него как будто был другой номер... Неважно! Ты понимаешь, какая неприятная история? Погиб Вейсбах. У него много материалов, компрометирующих наших людей. Они перепугались и куда-то скрылись. Я не мог выяснить, что случилось, какие улики у полиции США против нас. А мне надо дать фон Нейману объяснения. Он будет требовать их от меня. И тут этот Флеминг с бумажником. А если он следит за мною? Черт знает что такое! Да еще фон Нейман говорит, что пора переменить тактику, что старые идеи отжили свой век, обстановка изменилась, как бы он не прикарманил все деньги. От него это можно ожидать!
- А с нами что тогда будет? - спросила Вильма.
- С нами? Если не понадоблюсь больше, прогонят.
- Но ведь ты многое знаешь!
- Подумаешь! Кто же меня будет слушать? Чего доброго, уберут!
После паузы:
- Неужели ты ничего не нашел в его каюте? - спросила Вильма.
- Ничего! Ни адресов, ни фотографий, ни писем.
Флеминг и Шредер
На следующее утро было тепло и солнечно. Флеминг сидел на своем обычном месте на шлюпочной палубе. Второй шезлонг был свободен. Сестра Сесилия еще не приходила. Перед Флемингом появился Шредер.
Шредер не оставил надежды выяснить у Флеминга подробности его работы и задавал вопросы о деятельности фирмы. Он вел себя сдержанно и пытался исправить впечатление, сложившееся о нем в первые дни. Американец отвечал вежливо, уклончиво и, ловко меняя разговор, в конце концов заставил самого Шредера рассказывать о себе. Наконец, тот прямо спросил Флеминга, где он достал бумажник.
- А почему вас интересует мой бумажник?
- Ваш ли он?
- Мой.
Шредер отвернулся и пошел к шлюпке. Осмотревшись, он начал тихо насвистывать песню "Хорст Вессель". Оборвав мелодию, он вернулся к Флемингу. Тот улыбался. Молчание длилось целую минуту. Шредер нагнулся к американцу:
- Что скажете?
- Вы не тот и песня не та, - сказал Флеминг. Он встал и, наступая на Шредера, повторил: - Вы не тот и песня не та.
Шредер отстранился и молча пропустил его к трапу.
Теперь Флемингу стало ясно, что Шредер имел отношение к "Черным рыцарям". Свистом он давал пароль для члена группы, который не появился после конца войны и не выходил на связь с другими. Флеминг о нем знал. Знал, что тот струсил и скрылся.
Флеминг только догадывался о роли Шредера. Тот не был в числе первоначальных "рыцарей". Но он мог быть вовлечен в организацию позже. Вероятно, он был связником между американскими и европейскими "рыцарями". О существовании такого связника Флеминг знал, но встречаться с ним не приходилось.
За завтраком объявили, что в Гавре пароход будет в час дня.
Все спешили упаковать свои вещи, приготовиться к таможенному осмотру. Надо было решить сложную задачу: кому дать чаевые и сколько. Флеминг и монахиня быстро справились со своими делами и встретились на шлюпочной палубе.
- Я вам очень признательна за внимание, - начала сестра Сесилия. - Мне было интересно и приятно с вами беседовать.
- Должен сказать, что и я с удовольствием вспоминаю наши разговоры. У меня осталось о вас приятное впечатление. Я никогда не ожидал встретить столь... интересного человека... столь неожиданного...
Она засмеялась.
- Я знаю, что мое обличие не вяжется с обычными представлениями. Я уже привыкла к этому. В лоно церкви я попала с детства... Меня подбросили на ступеньки женского монастыря в Лионе. Росла, училась в этих же условиях. Началась война, мне было четырнадцать лет. Наш интернат перевели на юг, а затем в Америку. Я была способной, любила математику, физику и из меня сделали учительницу. Училась в католическом университете. Теперь еду в Сорбонну, где надеюсь получить звание магистра.
Я стала монахиней, чтобы обеспечить свою жизнь. Мне трудно уйти от этого; я видела, знаю, как нелегко женщине в светском мире. Женщине, которой хочется быть ученой. А в лоне церкви мне легче... Не думайте, что я задавлена религией... Она занимает мало места в моей жизни... Я могу читать "Аве Мария" и одновременно решать дифференциальные уравнения, потому что молюсь механически... Я очень люблю женщин-ученых: Марию и Ирэн Кюри, Софью Ковалевскую, Пэйн-Гапошкину и других, но их так мало... В обычных условиях женщине трудно, очень трудно стать ученой. А я в своем мире выделяюсь, мною даже гордятся, и я этим хочу воспользоваться. Вы можете подумать, что я лицемерка. В какой-то мере это так, но зачем осуждать меня, когда весь мир насыщен худшими лицемерами?
- Не надо оправдываться, - мягко возразил Флеминг. - Признаюсь, вначале мне было любопытно и неожиданно встретить такое сочетание - религия и математика, но когда я с вами беседовал, спорил даже о философии, математике, я не чувствовал, что вы монахиня, что вы женщина... Мне нравится ваш ум. Я буду помнить вас не как монахиню, а как человека, с которым было интересно, очень интересно беседовать. К сожалению, наши пути, вероятно, больше не сойдутся, но эти дни на "Куин Мэри" всегда останутся в моей памяти.
- Спасибо. И я не забуду их, господин Флеминг. Я не знаю, кто вы, что вы делаете. Может быть, я ошибаюсь, но хочется предупредить вас, я имею в виду этого немца, он очень интересуется вами. Вы знаете, он несколько раз фотографировал вас. Он старался незаметно изучать вас! Он мне не нравится. Будьте осторожны!
Флеминг внимательно слушал ее. Внутренне он ругал себя: "Старый дурак, увлекся разговорами и забыл о Шредере. Не видел, как он тебя снимал. А вот эта отрешенная лучше, больше тебя, старого волка, видит и слышит".
- Спасибо. Я этого не заметил, - сказал он. - Я вам очень благодарен.
- Ну вот, - она улыбнулась, - желаю вам всего доброго, хорошего. Прощайте.
Она протянула руку, и он пожал ее. Сестра Сесилия быстро повернулась и ушла к себе. Флеминг постоял, глядя ей вслед, а затем спустился в салон-читальню, где за газетой терпеливо стал ждать прибытия в порт.
- Господин Флеминг!
Инженер поднял голову. Перед ним стояла Вильма. Он встал.
- Доброе утро, госпожа Шредер.
- Господин Флеминг, мне очень хотелось бы снова с вами встретиться.
Она старалась выглядеть приятной. Флеминг подумал, что она действительно могла бы быть интересной женщиной, если бы ей сбавить лишние килограммы, стереть складки на лбу и у рта... Он ждал, что будет дальше.
- Не могли бы вы дать мне ваш адрес?
"Вот оно что!.." - подумал Флеминг и, улыбаясь, ответил:
- У меня нет адреса. Я отказался от квартиры и сдал свои вещи на хранение.
- А ваши знакомые? Неужели они не смогут вам писать?
- Осяду где-нибудь, тогда сообщу им адрес. Они меня знают, не будут волноваться.
- Может быть, адрес вашей работы?
- Лучше дайте мне ваш адрес. Я напишу вам.
Вильма с трудом скрывала свое разочарование.
- Мне лично очень хочется встретиться с вами... - Она замялась. - На домашний адрес лучше не писать. Ганс очень нервный, он может не понять. Лучше, если бы я могла написать вам сама.
"Хитрая", - подумал Флеминг. И сказал:
- Я вам буду писать до востребования на почтамт в Кёльн. Хорошо?
С этим предложением ей пришлось согласиться.
У входа в салон стояли Пьер, Аннет и Шредер.
"Обмениваются адресами", - подумал Флеминг, видя, как они что-то записывают. Адрес и телефон Дево у него были и к ним он собирался зайти, но если там будет Шредер? Надо подумать, стоит ли.
В суматохе паспортного контроля и таможенного досмотра Флеминг потерял Шредеров из виду.
Инспектор Фриссон
В районе бульвара Сан-Мишель, на левом берегу реки, множество ресторанов и кафе. Некоторые из них славятся тем, что их посещают модные писатели, поэты, художники. В этом районе сосредоточены высшие учебные заведения: университет, политехническое училище, медицинский институт, горный институт и другие - и поэтому в кафе и ресторанах во время семестров всегда много студентов, любящих горячо и громко поспорить по любому поводу.
Кафе "Клюни" на бульваре Сан-Мишель, как и другие в этом районе, привлекало немало студентов, но в конце июля 195* года привычного гомона здесь не было. Студенты сдали экзамены и уехали домой. Литераторы, поэты и художники, если им позволяло их финансовое положение, готовились, как и все буржуа, уехать на каникулы куда-нибудь подальше из душного города, наводненного к этому времени туристами. Теперь кафе посещал народ случайный, а оставшиеся в городе представители богемы не отличались от прочих посетителей.
Люди заходили, заказывали кофе, булочку, читали газету или беседовали с приятелями.
Около девяти вечера в кафе было не очень людно. За одним столом сидели два посетителя и о чем-то спорили. Можно было подумать, что они рыбаки и показывают друг другу, какая рыба сорвалась с крючка, когда они удили у острова. У стены сидела молодая пара, по одежде и поведению - американцы. Они заглядывали друг другу в глаза, целовались и обнимались.
Инспектор полиции Фриссон зашел, чтобы выпить чашку кафе-нуар и съесть круассон. Он весь день не ел: с трех часов он почти непрерывно распутывал дело в пятом районе и, когда шел к метро, почувствовал голод. Жена и дочка, ждавшие его к праздничной трапезе по случаю дня рождения дочки, наверно, обиделись и больше не ждут.
По привычке он занял место, откуда все было видно, и, дожидаясь официанта, стал осматриваться. Он сразу приметил молодую пару и подумал, что если бы его дочка Марианна вела себя так, он учинил бы ей хорошую порку. А эти американцы. Тьфу! Стыда нет! Неужели они так же ведут себя дома?
Рыбаки его не интересовали. Рядом с ними был молодой писатель, которого полицейские пятого района частенько отправляли домой, но не потому, что, выпив немного лишнего, он скандалил или безобразничал. Нет. Он то рыдал и громко призывал посетителей посмотреть на него, второго Рембо, у которого не хватает духу последовать примеру первого Рембо и отправиться на тот свет, опустившись в бездну человеческих пороков; то воображал себя Вийоном и громко скандировал наиболее скабрезные стихи великого поэта. Голос у него был высокий и громкий и наводил уныние на посетителей. Сейчас он тупо рассматривал свою чашку кофе и молчал.
Взгляд Фриссона скользнул по столикам. С уст сорвалось громкое восклицание.
Подошедший официант от неожиданности чуть не уронил поднос с кофе и круассоном.
- Что-нибудь вам не нравится, инспектор? - спросил он.
- Нет, нет, Жорж. Это я по другому поводу. Посмотри-ка: ты этих посетителей, вон там у правой стены, напротив входа, видел раньше? Часто бывают?
- Нет, не видел. Но сейчас постоянных клиентов очень мало, разъехались. Приходят всякие. Я бы не хотел встретиться с этими двумя на темной улице.
- Да, я бы не советовал этого, Жорж... Дай мне счет. Может быть, мне придется скоро уйти.
Фриссон внимательно следил за двумя посетителями.
"Что тут делает Карпо? - подумал он. - Ему здесь не место".
Карпо, сравнительно молодой мужчина, обитал в районе товарной станции Северная и иногда появлялся в туристский сезон на узких улицах центр города, где добывал себе средства на пропитание у развеселившихся иностранцев. Его манеры не отличались изысканностью, и люди, не желавшие добровольно отдавать ему бумажник и кошелек, обычно жалели потом об этом.
Сейчас он сидел, приложив ладонь левой руки к голове, и молча разглядывал бокал с пивом. Напротив сидел его приятель - здоровый малый с рыжими волосами и перебитым в драке носом. В одном ухе у него торчал слуховой прибор. Он также молчал. Иногда он поглядывал на часы. Было ровно девять.
Фриссон допивал свой кофе, когда вошел высокий пожилой человек в плаще, на котором виднелись капельки дождя. Сняв шляпу, он быстро осмотрел сидевших за столиками посетителей, огляделся еще раз, медленнее.
Карпо и его приятель встрепенулись. Рыжий вытащил из уха прибор и сунул в карман. Карпо убрал руку со стола. Новый посетитель постоял немного и вышел. Карпо с приятелем пошли следом за ним.
"Любопытно!" - подумал инспектор, взял шляпу и тоже вышел.
Он заметил, что рыжий парень направился вверх по бульвару в сторону Люксембургского парка. Карпо не было видно. Шагах в двадцати впереди рыжего инспектор увидел высокого человека. Тот уже миновал лицей имени Святого Людовика и шел дальше вверх. Дойдя до площади, он повернул направо, в сторону парка.
Тотчас же события начали ускоряться.
Фриссон увидел, что Карпо перебежал бульвар с левой стороны. Рыжий ускорил шаг и свернул за угол одновременно с Карпо. Фриссон сам заспешил и, едва войдя в парк, увидел, как в аллее долговязый ловко расправлялся с двумя напавшими на него ворами. Первый - рыжий - пытавшийся схватить его сзади, вдруг перелетел через плечо своей "жертвы" и шлепнулся навзничь на дорожку. Карпо бросился на долговязого, но тот ногой лягнул его в низ живота, и он со стоном свалился рядом с рыжим. Долговязый повернулся и быстро исчез.
Фриссон вытащил свисток. На его призыв прибежали два полицейских и надели на неудачливых воров наручники. Вскоре подъехала крытая машина, в нее без церемоний запихнули воров и повезли в ближайший участок.
Перед тем как сунуть воров в одиночные камеры, их обыскали. Кроме слухового аппарата у рыжего да маленькой черной коробочки величиной с пачку папирос у Карпо, ничего особенного у них не нашли...