4
По адресу "Герцогская Застава", 3, на Итон-плейс стоял красивый особняк элегантных, хотя и чрезмерно сдержанных пропорций в георгианском стиле. На фасаде лежал отпечаток умеренности, небольшими отступлениями от которой были веерообразное окно над дверью, сама дверь с великолепным декором и парочка арок. Без особого риска можно было предположить, что это здание стало городским домом уверенной в себе богатой семьи в довоенные годы и семья эта оставляет его на попечение слуг в конце лета и с началом охотничьего сезона. В таком особняке могли вести упорядоченную праздную жизнь ничем не примечательные люди.
Эдуард Мэнкс высадил свою кузину возле дома, передал ее багаж немолодому спокойному слуге и напомнил о предстоящей встрече за обедом. Карлайл вошла в холл и с удовольствием отметила, что в нем ничего не изменилось.
- Ее светлость в гостиной, мисс, - сказал дворецкий. - Вы хотели бы?..
- Я сразу пройду туда, Спенс.
- Благодарю, мисс. Вам отведена желтая комната. Ваши вещи я отнесу туда.
Карлайл проследовала за дворецким в гостиную. Едва они поднялись на лестничную площадку второго этажа, как за дверью слева раздался ужасающий шум. Покончив с серией непристойных диссонансов, саксофон разразился протяжным воем; под клацанье тарелок ему вторила какая-то дудка.
- Наконец появились радиоприемники, Спенс? - вырвалось у Карлайл. - Я думала, здесь они под запретом.
- Это оркестр его светлости, мисс. Они репетируют в бальном зале.
- Ах, оркестр, - пробормотала Карлайл. - Я совсем забыла. Боже милостивый!
- Мисс Уэйн, миледи, - объявил Спенс, остановившись в дверях.
Леди Пестерн и Бэгот, пятидесятилетняя, высоковатая для француженки женщина, двинулась навстречу гостье из дальнего угла вытянутой в длину комнаты. В ней впечатляло все - хорошая фигура, ухоженные волосы и восхитительное платье. Она казалась с головы до ног плотно упакованной в прозрачную пленку, не позволявшую внешнему миру нарушить это совершенство. В ее голосе присутствовала выразительность. В безукоризненной дикции и хорошо уравновешенной фразеологии угадывалась иностранка, которая прекрасно управляется с чужим языком, но не любит его.
- Карлайл, моя дорогая, - проговорила она и аккуратно расцеловала племянницу в обе щеки.
- Как приятно снова видеть вас, тетя Силь.
- Своим приездом ты доставила нам огромную радость.
Карлайл подумалось, что они произносят заученные приветствия, словно герои какой-то допотопной комедии, но тем не менее получают от них неподдельное удовольствие. Две женщины были симпатичны друг другу и, ничего не требуя взамен, просто радовались своим встречам. "В тете Сесиль, - сказала Карлайл в разговоре с Эдуардом, - мне нравится ее абсолютный отказ придавать чему-либо чрезмерное значение". Он напомнил о нескольких вспышках гнева леди Пестерн, но Карлайл заметила, что эти вспышки служили для тети предохранительными клапанами и, вероятно, не раз удерживали ее от актов физического насилия в отношении лорда Пестерна.
Они сели рядом у большого окна. Карлайл, неукоснительно следуя введенному леди Пестерн ритуалу обмена наблюдениями над окружающим миром, позволила себе не без удовольствия оглядеть небольшие карнизы и хороших пропорций стенные панели, затем стулья, столы и шкафчики, которые, хотя и не несли на себе отчетливых признаков времени изготовления, гармонично складывались тем не менее в единое целое, построенное на устремленных в прошлое ассоциациях.
- Мне всегда нравилась эта комната, - сказала она наконец. - Я рада, что вы в ней ничего не изменили.
- Я ее отстояла, - ответила леди Пестерн, - выступив против самых злодейских поползновений твоего дяди.
"Увы, прелюдия окончена, - подумала Карлайл, - и мы переходим к сути дела".
- Твой дядя, - продолжала леди Пестерн, - на протяжении последних шестнадцати лет периодически предпринимал попытки затащить сюда молельные круги, латунных Будд, пристроить здесь тотемный шест и худшие образцы сюрреализма. Я отразила все эти попытки. Однажды мне даже пришлось расплавить серебряную статуэтку какого-то ацтекского божества. Лорд Пестерн купил ее в Мехико. У божества была отталкивающая внешность, а у меня имелись достаточные основания считать статуэтку подделкой.
- Он ничуть не изменился, - заметила Карлайл.
- Точнее будет сказать, дорогое дитя, что он постоянен в своем непостоянстве. - Леди Пестерн неожиданно и выразительно всплеснула руками. - Подумать только - он смешон, но жить с ним совершенно невозможно. Он сумасшедший, если не обращать внимания на некоторые малосущественные технические подробности. К сожалению, его нельзя освидетельствовать как душевнобольного. Будь у меня такая возможность, я знала бы что делать.
- О, Боже!
- Повторяю, Карлайл, я знала бы, что делать. Не пойми меня неправильно. Сама я смирилась. Надела броню. Научилась выносить бесконечные унижения. Лучше любого шута могу пожимать плечами. Но когда речь заходит о моей дочери, - грудь леди Пестерн высоко вздымалась, - самоуспокоению не может быть места. Я заявляю о своих правах. Я буду сражаться.
- Что же на самом деле происходит с дядей Джорджем?
- Во всем, что касается Фелисите, он занимается попустительством и приближает несчастье. Ты взаправду ничего не знаешь о ее делах?
- Ну…
- Я так и думала, что знаешь. Он - профессиональный музыкант, его игру ты наверняка уже слышала, едва ступив на порог нашего дома, ибо сейчас он здесь, в бальном зале, по приглашению твоего дяди. Почти наверняка и Фелисите там. Немыслимо вульгарный молодой человек… - губы леди Пестерн дрогнули, она немного помолчала. - Я видела их вдвоем в театре. Он ниже всякой критики. Невозможно передать словами. Я просто в отчаянии.
- Я так вам сочувствую, тетя Силь, - сказала Карлайл, начиная беспокоиться.
- Я знала, что могу рассчитывать на твою поддержку и помощь, дорогое дитя. Фелисите тебя обожает. Не сомневаюсь, что она доверит тебе свои тайны.
- Да, но, тетя Силь…
Из дальней части дома послышались голоса.
- Они идут, - торопливо сказала леди Пестерн. - Репетиция окончена. Сейчас твой дядя и Фелисите будут здесь. Карлайл, я тебя умоляю…
- Я не думаю… - с сомнением в голосе начала Карлайл, но, услышав дядин голос на лестничной площадке, нервно вскочила на ноги. Леди Пестерн жестом, обозначавшим чрезвычайную значительность момента, положила руку на плечо племянницы. Карлайл почувствовала, как к горлу подкатывает истерическое хихиканье. Дверь распахнулась, и в комнату упругой походкой вошел лорд Пестерн и Бэгот.
Глава III
Предобеденная
1
Росту лорд Пестерн был небольшого, около метра семидесяти, но так ладно скроен, что не производил впечатления недомерка. Во всем: в одежде, цветке в петлице, аккуратно постриженных голове и усах - сквозила франтоватость, правда не чрезмерная. Светло-серые глаза его с розоватым ободком излучали не знающую удержу дерзость, нижняя губа выдавалась вперед, на скулах явственно играл здоровый румянец. Он проворно вошел в комнату, быстро поцеловал племянницу и повернулся к жене.
- Кто будет за обеденным столом? - спросил он.
- Мы с тобой, Фелисите, Карлайл, конечно Эдуард Мэнкс и, наконец мисс Хендерсон.
- Еще двое, - заявил лорд Пестерн. - Я пригласил Беллера и Риверу.
- Это невозможно, Джордж, - спокойно возразила леди Пестерн.
- Почему?
- Помимо других затруднительных моментов для двух дополнительных гостей просто не хватит еды.
- Прикажи открыть какую-нибудь банку.
- Я не могу принять этих людей к обеду.
Лорд Пестерн свирепо усмехнулся.
- Будь по-твоему. Ривера может повести Фелисите в ресторан, а Беллер придет сюда. Народу за столом будет столько же. Как поживаешь, Лайла?
- У меня все хорошо, дядя Джордж.
- Фелисите не пойдет обедать с этим типом, Джордж. Я не позволю ей этого.
- Ты не сможешь их остановить.
- Фелисите уважительно отнесется к моему желанию.
- Не будь ослицей, - сказал лорд Пестерн. - Ты на тридцать лет отстала от времени, дорогуша. Не лишай девочку собственной головы, и ноги сами приведут ее куда нужно. - Он сделал паузу, очевидно довольный собственным афоризмом. - Если ты и дальше будешь продолжать так же, получишь побег с возлюбленным. Все идет к свадьбе, у меня возражений нет.
- Ты в своем уме, Джордж?
- Половина женщин в Лондоне отдаст что угодно, лишь бы очутиться на месте Фе.
- Он же мексиканский оркестрант.
- Сложенный чудно юный лесоруб, пошевели застывшими мозгами. Это не Шекспир, Лайла? Я понимаю так, что Карлос из прекрасной испанской семьи. Идальго, или как их там называют, - добавил он неопределенно. - Лесорубу из хорошей семьи случилось стать артистом, а тут появляешься ты и проклинаешь его. Ты просто заболела своей неприязнью. - Он повернулся к племяннице. - Я всерьез подумываю отказаться от титула, Лайла.
- Джордж!
- Насчет обеда - может, ты все-таки найдешь для них еды? Ну, говори же.
Поднятые плечи леди Пестерн выражали одно отвращение. Она взглянула на Карлайл, и той показалось, что она заметила в глазах тети хитринку.
- Хорошо, Джордж, - сказала леди Пестерн. - Я поговорю со слугами. Поговорю с Дюпоном. Будь по-твоему.
Лорд Пестерн бросил на жену полный недоверия взгляд и сел.
- Рад тебя видеть, Лайла, - сказал он. - Чем ты себя занимаешь?
- Я была в Греции с миссией помощи голодающим.
- Знай люди диететику, не было бы никакого голода, - мрачно заметил лорд Пестерн. - Ты любишь музыку?
Карлайл ответила очень осторожно. По неподвижному взгляду и поднятым бровям тетки она поняла, что та хочет сообщить ей нечто важное.
- Я отношусь к музыке серьезно, - продолжал лорд Пестерн. - Свинг. Буги-вуги. Джаз. Я понял, музыка держит меня на уровне. - Он забарабанил каблуками по ковру, хлопнул в ладоши и странным гнусавым голосом пропел: - Шу-шу-шу, бэби, бай-бай, бай, бэби.
Дверь открылась, и вошла Фелисите де Сюзе, эффектная молодая женщина с большими черными глазами, широким ртом, похожая… любые сравнения были бы для нее недостаточны.
- Дорогая, ты - провидение собственной персоной! - воскликнула она и с жаром поцеловала Карлайл. Лорд Пестерн продолжал притоптывать и мурлыкать. Его приемная дочь подхватила мотив, подняла вверх палец и принялась ритмично дергаться перед хозяином дома. Они улыбнулись друг другу.
- Ты в самом деле делаешь успехи, Джордж, - сказала Фелисите.
Карлайл думала, какими были бы ее впечатления, окажись она в этом доме как незнакомка. Неужели, подобно леди Пестерн, она тоже посчитала бы дядю эксцентричным чуть ли не до слабоумия? Нет, рассуждала она, скорее всего - нет. Напротив, он кажется поразительно здоровым человеком. Его переполняет энергия, он говорит в точности то, что думает, и делает в точности то, что хочет. Он склонен упрощать все до предела, и потому у него нет перспектив. Он никогда ничем по-настоящему не интересовался. Но кому из нас, пришло в голову Карлайл, хотя бы раз в жизни не мечталось поиграть на большом барабане?
Фелисите с непринужденностью, которая показалась Карлайл деланной, рухнула на диван рядом с матерью.
- Ангел, не будь такой гранд-дамой! - сказала она. - У нас с Джорджем это вызывает улыбку!
Леди Пестерн отодвинулась от дочери и встала.
- Мне нужно повидать Дюпона.
- Вызови звонком Спенса, - сказал ей муж. - Неужели тебе хочется рыскать на половине слуг?
С величайшей холодностью леди Пестерн сообщила, что при нынешней нехватке продуктов не следует, если только ты не решил отказаться от услуг повара, сообщать через посыльного в семь вечера о том, что к обеду будут еще двое. В любом случае, добавила она, Дюпон, несмотря на весь ее такт, в конце концов не выдержит и уйдет из их дома.
- Пусть он лучше придет сюда с обычным обедом, - парировал лорд Пестерн. - Три смены месье Дюпона!
- Очень остроумно, - ледяным тоном заметила леди Пестерн и вышла.
- Джордж, ты победил? - спросила Фелисите.
- Смею думать, черт подери. Никогда в жизни не сталкивался с такой нелепостью. Приглашаю двух человек к обеду, а твоя матушка ведет себя как леди Макбет. Хочу принять ванну.
Едва он ушел, Фелисите повернулась к Карлайл и беспомощно развела руками.
- Что за жизнь, дорогая! Честное слово! Время от времени ходишь у края вулкана и никогда не знаешь, в какой момент из него извергнется лава. Полагаю, ты слышала обо МНЕ все?
- Кое-что.
- Он безусловно привлекателен.
- В каком смысле?
Фелисите улыбнулась и покачала головой.
- Дорогая Лайла, он много для меня значит.
- Он случайно не попрыгунчик?
- Он может прыгать, как шарик в пинг-понге, но я и глазом не моргну. Он для меня - как небо, но только ясное небо.
- Брось, Фе, - сказала Карлайл. - Такое я слышала раньше. Какая в нем изюминка?
Фелисите взглянула на нее краем глаза.
- Что ты понимаешь под изюминкой?
- Если ты так восторгаешься своим молодым человеком, в нем должна быть какая-то изюминка.
Фелисите начала медленно ходить по комнате. Зажгла сигарету и, перекатывая ее двумя пальцами взад и вперед, принялась теребить левой рукой правую бровь. В девушке появилась какая-то отчужденность.
- Когда англичане называют человека попрыгунчиком, - заговорила она, - то всегда имеют в виду кого-то привлекательного и менее gaucherie, чем средний англичанин.
- Совершенно с тобой не согласна, но продолжай.
- Конечно, я с самого начала знала, что мама будет в неистовстве. Сlа ѵа sans dire. Я не отрицаю, Карлос слегка ненадежен. По сути дела, "пусть дьявол он, но мне с ним хорошо" - это и есть краткое резюме на сегодня. Мне все нравится, я действительно так думаю.
- А я нет.
- Мне нравится все происходящее, - в голосе Фелисите звучало упрямство. - Я выросла в доме, где всегда что-то происходило. Я намекаю на Джорджа. Ты знаешь, я почти уверена, что у меня с ним больше общего, чем с родным отцом. Как ни смотри, папа был очень range.
- Тебе следовало бы навести побольше порядка в себе самой, подружка. В каком отношении Карлос ненадежен?
- Он ревнует так, как в испанском романе.
- Если ты не имеешь в виду "Дон Кихота", то ничего другого испанского я не читала, и, уверена, ты тоже. Как он себя ведет?
- Злится, впадает в отчаяние, шлет с посыльным устрашающие письма. Сегодня утром я получила нагоняй ä cause de… ладно, ä cause de чистой ерунды.
Она замолчала и глубоко затянулась. Карлайл вспомнила о тайнах, которыми Фелисите делилась с нею в дни своей невинности и называла их безумствами. Учитель музыки - он, к счастью, осадил Фелисите; потом студент-медик - он не сделал этого. Братья подруг и актер - того она пыталась завлечь в ловушку на благотворительном дневном спектакле. Был еще медиум, его нанял лорд Пестерн в пору своего увлечения спиритуализмом, затем диетолог… Карлайл взяла себя в руки и сосредоточилась на нынешней исповеди Фелисите. Оказывается, сейчас наступил кризис - Фелисите говорила crise. Она вообще вставляла французские слова в свою речь гораздо произвольнее, чем мать, и с удовольствием подкидывала собственные горести к порогу своего галльского темперамента.
- …и по сути дела, - говорила Фелисите, - у меня не было намерения насмехаться над чужой душой, а тут он схватил меня за руки и обжег таким взглядом, от которого дрожь пробегает от пальцев на ногах до головы и обратно. И дышал очень шумно - ты наверняка представляешь - носом. Не отрицаю, что в первый раз это было довольно забавно. Но потом, когда он напал на след старины Эдуарда, мне стало не до смеха. И теперь наступил crise.
- Но в чем он заключается? Ты не сказала…
В первый раз за все время разговора Фелисите выглядела слегка смущенной.
- Он нашел письмо, - перебила она, - у меня в сумочке. Вчера.
- Не хочешь ли ты сказать, что он шарит у тебя в сумочке? И что за письмо, Бога ради? Только честно, Фе!
- Я не надеюсь, что ты правильно все поймешь, - высокомерно заявила Фелисите. - Мы завтракали, и у него кончились сигареты. Я занималась лицом и сказала, чтобы он сам взял пачку у меня в сумочке. Письмо выпало вместе с пачкой.
- И он… ладно, не буду. Что за письмо?
- Я знаю, сейчас ты скажешь, что я сумасшедшая. Это был черновик письма, которое я написала одному человеку. В нем говорилось кое-что о Карлосе. Когда я увидела листок у него в руке, меня просто затрясло. Я сказала что-то вроде: "Хи-хи, тебе нельзя читать это". И, конечно, Карлосу все стало ясно. Он сказал: "Итак".
- Что - итак?
- Итак - и все. Просто сказал "итак". Ведь он латиноамериканец.
- Я-то думала, что в подобном контексте "итак" скорее немецкого происхождения.
- Пусть будет какого угодно, но меня это слово испугало. Я начала дергаться, попыталась с радостным смехом обратить все в шутку, но он заявил, что либо доверяет, либо не доверяет мне, а если доверяет, то почему я не разрешаю ему прочесть письмо. Я потеряла голову, выхватила у него письмо, и он начал шипеть. Мы были в ресторане.
- Боже ты мой!
- Да-да, все понимаю. Несомненно, он собирался устроить публичный скандал. Поэтому единственным, что могло его успокоить, было письмо. Я отдала его с условием, что он не будет его читать, пока мы не сядем в машину. Путь домой был ужасен, просто ужасен.
- Могу я полюбопытствовать, что же было в письме и кому ты его написала? Ты смущаешься, Фе.
Последовало долгое напряженное молчание. Фелисите зажгла новую сигарету.
- Продолжай, - не выдержала Карлайл.
- Я написала его, - заносчиво заговорила Фелисите, - человеку, которого, по существу не знаю, и попросила у него совета по поводу моих отношений с Карлосом. Профессионального совета.
- Что ты имеешь в виду? Он - священник или юрист?
- Не думаю. Он прислал мне чудесный ответ, и я ему благодарна. Карлос, конечно, решил, что письмо - Эдуарду. Хуже всего, что в письме была фраза: "Наверно, он сошел бы с ума от ревности, если бы узнал, что я написала вам такое…" Прочитав, Карлос просто взвился. Он…
Губы у Фелисите дрожали. Она отвернулась и заговорила быстро и чуть визгливо:
- Он бушевал, ругался и не хотел ничего слушать. Это был просто ураган. Ты представить такого не можешь. Заявил, что я должна немедленно объявить о нашей помолвке. Сказал, что, если не объявлю… сказал, что уйдет и просто-напросто покончит со всем этим… Дал мне неделю. Она заканчивается во вторник. Вот и все. Я должна объявить о помолвке до вторника.
- А ты не хочешь? - мягко спросила Карлайл. Она увидела, что плечи Фелисите задрожали, и подошла к ней. - Это так, Фе?
Голос девушки дрожал и срывался. Она запустила обе руки в волосы.
- Не знаю, чего я хочу. - Фелисите зарыдала. - Лайла, я так запуталась. Я боюсь. Все получилось ужасно. Я боюсь, Лайла.