Монтегю окинул взглядом комнату. О КАТЕТЕРЕ все еще не стоило говорить в публичном месте.
- В скалолазании сейчас возникла тенденция, которую я не поддерживаю. Группа решает взобраться по скале, в которой нет никаких захватов, никакой опоры. Но они берут ручную дрель и ввинчивают в скалу штырь. Затем подтягиваются и сверлят другую дырку в скале для нового штыря. Уйдут недели на то, чтобы одолеть большую скалу, зато любой мальчишка с Фермы, привыкший к нудному труду, становится скалолазом. Так и с КАТЕТЕРОМ, - шепотом добавил он.
- Должен сказать, вашему другу генералу Гелену не понравилось то, что КАТЕТЕР сообщил нам, в частности, о слабости железнодорожной сети в Восточной Германии. - Теперь и я перешел на шепот.
- Коммунизм не сводится к состоянию железнодорожных депо в Восточной Германии, - возразил Проститутка.
- Но разве нашей первейшей задачей в Европе не является знать, когда Советы могут предпринять против нас атаку?
- Это было вопросом первостепенной важности пять или шесть лет назад. Красные, однако, ведут теперь свое наступление не с помощью военной силы. Тем не менее мы настаиваем на огромных расходах на оборону. Потому что, Гарри, как только мы решим, что Советы не способны повести против нас большое военное наступление, американский народ перестанет бояться коммунизма. В каждом американце сидит щенок, готовый лизать тебе сапог, лизнуть тебя в лицо. Предоставь их самим себе, и они станут лучшими друзьями с русскими. Так что мы не поощряем разговоров о полнейшем разгильдяйстве в русской военной машине.
- Билл Харви сказал мне буквально то же самое.
- Да, интересы Билла противоречивы. Трудно найти большего противника коммунизма, чем Харви, но, с другой стороны, он должен защищать свой КАТЕТЕР, даже когда он приносит нам то, что мы не хотим слышать.
- Я что-то не понимаю, - сказал я. - Разве вы однажды не говорили, что наша подлинная обязанность - стать мозгом Америки?
- Видишь ли, Гарри, не таким мозгом, который просто определяет, что правильно, а что нет. Наша цель - развить целенаправленное мышление. Мышление, которое выше фактов, мышление, которое ведет нас к более высоким целям. Мир, Гарри, переживает очень большие конвульсии. Двадцатый век устрашающе апокалиптичен. Исторические институты, развивавшиеся столетиями, рассыпаются под напором лавы. Первым указанием на это была большевистская революция семнадцатого года. Потом появились нацисты.
Боже, малыш, они были настоящим исчадием ада! Верхушка горы взорвалась. И теперь полилась лава. Не думаешь же ты, что лаве нужна хорошая железнодорожная сеть? Лава - это энтропия. Она затопляет все системы. Коммунизм - энтропия Христа, вырождение высших духовных форм, превращение их в низшие. Для того чтобы этому противостоять, мы должны создать фикцию - Советы-де имеют мощную военную машину, которая пересилит нас, если мы не будем сильнее. А истина состоит в том, что они одолеют нас, если страсть к сопротивлению будет угасать с каждым годом, с каждой минутой.
- Но откуда вы знаете, что вы правы?
Он пожал плечами.
- Человек живет сообразно тому, что познает.
- А откуда вы черпаете свои познания?
- Со скалы, парень, с высокой скальной стены. Высоко над равниной. - Он допил свою сливовицу. - Пошли спать. Весь завтрашний день мы будем в пути.
Прощаясь со мной в лифте, он добавил:
- Мы с Харви завтракаем очень рано. Спи, пока я не позвоню.
Я и проспал. Моя вера в его способность все уладить была безгранична. И если я, кладя голову на подушку, не очень понимал, что происходит, то смятение, если оно достаточно глубокое, тоже способствует забытью. Я спал мертвым сном, пока не зазвонил телефон. Был полдень.
- Ты проснулся? - послышался голос Проститутки.
- Да.
- Собирайся. Я заеду за тобой на твою квартиру ровно через час. За гостиницу заплачено. - И добавил: - Ты кое-чему научишься в будущем году.
Мое образование началось с той минуты, как я вступил в свою квартиру. Дикс Батлер был один и в прескверном настроении вышагивал по комнате.
- Что случилось с Харви? - спросил он. - Мне необходимо увидеть его, а он не подходит к телефону.
- Я ничего не знаю, - сказал я, - знаю только, что еду домой, свободный и чистенький.
- Мое почтение твоему папочке, - сказал он.
Я кивнул. Не было нужды объяснять, что в данном случае следовало также учитывать моего крестного.
- А ты, похоже, чем-то расстроен, - сказал я.
- Видишь ли, - объявил он в качестве вступления, - Вольфганг умер.
Голос меня не слушался. Тем не менее я сумел выдавить из себя:
- Насильственной смертью?
- Был до смерти избит.
Мы оба молчали. Я продолжал собирать вещи. Через несколько минут, выйдя из спальни, я спросил:
- Как ты думаешь, кто это сделал?
- Какой-нибудь бывший любовник.
Я вернулся к своему чемодану.
- Или же, - сказал Батлер, - они.
- Кто - они?
- ФСИ.
- Да, - сказал я.
- Или же, - сказал Батлер, - мы.
- Нет.
- Точно, - сказал Батлер. - По приказу Харви этой рукой. Я его прикончил.
- Я пришлю тебе свой адрес в Вашингтоне, - сказал я.
- Или, - сказал Батлер, - это дело рук Штази. В подобного рода делах призывают на помощь Владимира Ильича Ленина. А он спросил: "Кто от этого выигрывает?"
- Понятия не имею кто, - сказал я. - Я ведь не знал даже, что это случилось.
- Истинная правда, не так ли? - заметил Дикс Батлер.
16
Во время полета через Атлантику Проститутка был в преотличном настроении.
- Должен сказать, - доверительным шепотом поведал он мне, - встреча с твоим другом БОНЗОЙ оказалась настоящим испытанием.
Однако по блеску в его глазах я почувствовал, что мое любопытство не будет удовлетворено. Веселые огоньки в глазах Проститутки часто означали, что он раскрывает лишь сущую ерунду.
- Так вот, - сказал он, - не забывай, что Билл Харви начинал в ФБР, а они там часто бывают параноиками в отношении собственной безопасности. Да и как могло быть иначе? Эдгар Гувер - первейший тебе пример. - Дальнейшее Проститутка произнес еще более тихим голосом: - Я слышал, Гувер не разрешал своему шоферу свернуть налево, если можно было добраться до нужного места, сделав три поворота направо. И вот когда я размышлял о странном поведении Билла Харви с этими его пистолетами, я обычно приходил к выводу, что Эдгар Гувер заразил его своими тотемами и табу. Однако не так давно - незадолго до того, как мы устроили твой перевод, милый мальчик, в Берлин, - меня вдруг осенило: а что, если эти чертовы пистолеты не следствие паранойи Билла Харви? Что, если они существуют в ответ на реальную опасность? Что, если Билл Харви влез во что-то скверное? - Проститутка вытянул указательный палец. - Всякий раз необходима крепкая гипотеза. Без нее утонешь в фактах.
И тогда я заглянул в досье Харви. И в его двести первом было подробное описание того, почему он вынужден был уйти в отставку из ФБР. Это тебе известно. Ты записал все со слов К.Г. По тому, как ты киваешь, я вижу, что ты все помнишь. Я тоже. Все детали, которые сообщила тебе К.Г., в точности совпадают с версией в его досье. Я предполагал, что так оно и будет, когда просил тебя поговорить с К.Г. Теперь подумай, что это значит. Ее версия событий, изложенная в пятьдесят шестом году, полностью совпадает с его версией, изложенной в сорок седьмом, когда он поступал на работу в управление. Такое впечатление, что первоначальная версия была тщательно отполирована. Харви явно накормил свою молодую жену версией из своего досье, а потом, подозреваю, время от времени повторял ее, чтобы крепче засела в памяти. Это ключ к разгадке. Одно из немногих незыблемых правил в нашей работе гласит, что легенда соответствует во всех деталях своей первоначальной версии лишь в том случае, если она была искусно сфабрикована и несколько раз повторена.
- Все это прекрасно, - заметил я, - но, когда вы прилетели в Берлин, вы же не могли знать, имел ли я возможность поговорить с К.Г.
- Я ехал независимо от того, было ли все проделано или нет, - сказал Проститутка. - У тебя все рушилось. А кроме того, возникли трения между Харви и Пуллахом. Гелен затеял очень непростую игру. Поэтому я должен был предпринять это путешествие, даже не имея на руках ничего, кроме собственных догадок. Так что запись разговора с К.Г. весьма укрепила меня в моем убеждении. Это талисман. Он лежал у меня в кармане на протяжении всего завтрака с Биллом. Эта запись укрепляла меня во мнении, что я знаю человека, с которым имею дело.
Кстати, мы с Харви завтракали в баре отеля "У зоопарка". Он знал, что я не захочу встречаться с ним на домашней травке Харви. А у него было такое же отношение к моему отелю. Но он, должно быть, прикинул, что при своих возможностях сможет подключить магнитофончик в баре. Однако после нашей маленькой беседы с тобой я переговорил с управляющим отеля, чтобы двое моих людей всю ночь просидели в баре. Они не могли ничего подключить для меня, но по крайней мере можно было не сомневаться, что и ни один из людей Харви ничего не подсунет. Таким образом, мы встретились на другое утро без всяких записывающих устройств, кроме того механизма, какой могли иметь при себе.
- Как же вам удалось записать Харви? - спросил я. - Он наверняка знал, что вы пришли с техникой.
- При мне был магнитофончик, который он едва ли мог унюхать. Игрушка, придуманная КГБ и опробованная русскими в Польше. Ты устанавливаешь ее в подъеме туфли - там и батарейка, и микрофон, и все, что надо. Но мы забежали вперед. Суть в том, что этот завтрак - кампари и круассаны для Билла, яйцо всмятку для меня - недолго состоял из обмена любезностями. Довольно скоро мы перешли к взаимным оскорблениям. "Эй, приятель, - говорит он мне, - я тут ломаю зубы на операциях в темных проулках этого гиблого места, в то время как вы, светские львы, лакомитесь с английской сволочью! Хо-хо-хо!" Он говорит мне, что вместо обеда опрокидывает три мартини - "двойной, двойной и еще раз двойной". Я спрашиваю, какой из пистолетов он выкладывает на стол. Он говорит: "Не пистолет, а тупоносые пули. Пистолеты, - сообщает он, - я меняю еще чаще, чем рубашки".
Тут Проститутка достал из нагрудного кармана запись беседы, взял первые две страницы и поднял их в воздух.
- Теперь все это тут зафиксировано, - сказал он. - Сам отстукал на машинке после того, как Харви ушел. Всегда как можно быстрее переводи запись с пленки на бумагу. Тогда яснее становится вся картина. Я смотрю на этот текст и вижу перед собой изогнутый ротик Билла, который так не вяжется с мерзостью, которую он извергает. О, как он гордился собой, уходя! Он считал, что я у него в кармане. - И с этими словами Проститутка вручил мне первые две страницы. - Сам догадайся, кто какой dramatis personnae.
"Зять. Теперь, когда мы вдоволь накатались на велосипеде вокруг да около, может, вы мне скажете, почему завтрак?
Упырь. Я решил, что пора проверить, в чьих руках карты.
Зять. Отлично. Значит, вы говорите про карты, а я готов поговорить о яичном пятнышке на вашем жилете.
Упырь. Не думаю, чтобы из нас двоих у меня капало изо рта.
Зять. Вы как броней покрыты протекционистским лаком. Кстати, ваш протеже вляпался в большую беду. Видите ли, я теперь знаю, кто такой ЛУК-ПОРЕЙ. Ваш протеже признался. Неужели вам не стыдно?
Упырь. Когда я расшифрую, что вы бубните, я буду готов подвергнуться вашему моральному осуждению.
Зять. Ну, так я скажу в открытую. Я намерен предъявить обвинение вам и генералу Ушастому. Вы ставите под угрозу операцию КАТЕТЕР. Вас не интересует то, что у меня есть доказательство? В данный момент у меня под стражей находится некий извращенец из бара, где развлекаются, мочась друг на друга. С него снимают информацию. Он рассказал нам кучу всего.
Упырь. Никто вам ни в чем не признавался. И этот Вольфганг вовсе не сидит у вас под арестом. Мне позвонили сегодня в шесть утра из Южной Германии. Так называемый "извращенец" из бара, где писают, мертв.
Долгое молчание.
Зять. Возможно, немало народу прибьют гвоздями к мачте.
Упырь. Нет, дружище, это грубый нажим. Даже если мы с вами вступим в единоборство с теми картами, какие у вас на руках и какие, вы думаете, у меня на руках, мы оба добьемся лишь того, что утопим друг друга. Доказать ничего не удастся. Обе стороны безоговорочно замазаны. Так что давайте лучше поговорим о картах, которыми я на самом деле располагаю. Они сильнее, чем вы думаете. Тут вы в щель не пролезете, даже если сплющитесь".
Я дошел до конца второй страницы.
- А где остальное? - спросил я.
Проститутка вздохнул. Звук получился громкий, как низкая нота на деревянном духовом инструменте.
- Я помню степень твоего любопытства, - сказал он, - но больше ничего не могу тебе дать. С остальной частью записи придется подождать.
- Подождать?
- Да.
- И сколько времени?
- О-о, - сказал Проститутка, - не один год.
- Дассэр.
- Со временем ты, пожалуй, больше это оценишь. Это достаточно богатый материал. - Он окинул взглядом кабину самолета и широко зевнул. Это показалось ему достаточным для перехода к другой теме. - Кстати, - сказал он, - я заплатил по счету в отеле. С тебя причитается тридцать восемь долларов восемьдесят два цента.
Я начал выписывать чек. Эта сумма представляла собой одну треть моего недельного жалованья.
- Разве Фирма за такие вещи не платит? - спросил я.
- За меня - да. Я в командировке. А твой счет в отеле "У зоопарка" епископы оспорят. Скажут, тебе платят стипендию, покрывающую расходы на квартиру.
Конечно, Хью мог поставить это себе в счет. Я вспомнил, как мы с Киттредж однажды вечером мыли в плавучем домике посуду с помощью куска хозяйственного мыла.
"Хью, - заметила она тогда, - наверное, самый большой скопидом в Фирме".
- Дассэр. Тридцать восемь семьдесят два, - сказал я.
- Вообще-то тридцать восемь восемьдесят два, - поправил он меня и без всякого перехода добавил: - Не возражаешь, если я поговорю на тему, которую пытался развить вчера?
- Нисколько, - сказал я. - Буду только рад.
Я-то надеялся услышать больше про Харви, а получил вместо этого проповедь о злокозненности коммунизма. И пока я вынужден был слушать излияния Хью, мне было так же трудно сдерживать любопытство, как приступы боли от венерической болезни.
- Должен напомнить тебе, - сказал Проститутка, - что подлинная сила русских не в военной мощи. Мы уязвимы для них в другом плане. И доказательство тому - Берджесс, Филби и Маклин. Ты можешь себе представить, как я пережил то, что Билл Харви оказался прав в отношении их, а я нет? Однако я вынужден был признать, что Билл учуял то, что я упустил, и со временем я воспринял это как серьезный изъян. Чем лучше твоя семья, тем строже тебя просматривает служба безопасности. Ведь русские способны воздействовать на то, что осталось от христианских принципов у многих богатых свиней. А она глубоко проникает, эта их простая идейка, что никто на свете не должен обладать чрезмерным богатством. В том-то и заключается весь сатанизм коммунизма. Он играет на самой благородной жиле в христианине. Он возбуждает в нас чувство великой вины. В глубине мы, американцы, даже хуже, чем англичане. Мы пропитаны чувством вины. Ведь мы богатые мальчики без корней, и мы играем по всему миру душами бедняков. А это штука коварная. Особенно если тебя воспитали в вере, что величайшая любовь, какую ты способен познать, подобна чувствам, какие испытывал Христос, когда мыл ноги беднякам.
- А что бы вы почувствовали, если б я такое сказал? - спросил я. - Не возникли бы у вас сомнения в том, на чьей я стороне? - Неудовлетворенное любопытство по-прежнему жгло мне нутро..
- Если бы я почувствовал, что перешел на другую сторону, - сказал Проститутка, - я бы сбежал. Никогда не желай себе работать на нечто порочное. А порочно признавать добро и работать против него. Но учти, - сказал он мне, - стороны четко определены. Лава - это лава, а дух - это дух. Носители зла - красные, а не мы, и они достаточно умны: они утверждают, что являются подлинными носителями традиции Христа. Это они целуют ноги бедняков. Абсолютная ерунда. Но "третий мир" на это покупается. А все потому, что русские умеют продавать один весьма существенный товар - идеологию. Наши предложения из духовной области тоньше и лучше, но их идеи лучше расходятся. Здесь люди серьезные стремятся общаться с Богом наедине, по одному, Советы же осуществляют обращение к вере массированно. Это потому, что они сами, а не Господь Бог распределяют общественные блага. Катастрофа! Бог, а не человек должен быть судьей. Человек слишком испорчен. Я всегда буду так считать. Я действую - и всегда действовал - как солдат Божий.
Воцарилось молчание. Но мне было как-то неуютно сидеть с ним рядом и молчать…..
- Вы когда-нибудь читали Кьеркегора? - спросил я. Мне так хотелось просверлить пусть малюсенькую дырочку в стальной броне уверенности Хью Монтегю.
- Конечно.
- Меня он научил скромности, - сказал я. - Мы не можем знать моральную ценность наших действий. Скажем, мы считаем себя святыми, тогда как на самом деле в этот момент трудимся на дьявола. И наоборот, мы можем считать себя далеко не святыми и, однако же, служить Господу.