22
- Попросту говоря, на сегодняшний день есть минимум две группы, которые любой ценой стремятся помешать вам собирать сведения о преступлении в цирке "Мондо", - сказал Карл Сондерсен, криминальоберрат из специальной комиссии "25 августа" федерального криминального уголовного ведомства в Висбадене.
Час дня, минута в минуту. Прошло семь с половиной часов после покушения на жизнь Нормы Десмонд. Несколько сотрудников Сондерсена продолжали работать в спальне Нормы, на балконе и на крыше соседнего дома, обливаясь потом в эту жару. Телефонную связь в квартире отключили, действовал только канал связи с полицейским управлением. Труп убитого унесли в плоском цинковом гробу, кровь смыли.
- Можно считать непреложным фактом, - продолжал на редкость моложавый для своего высокого чина Сондерсен, - что никаких общих интересов и связей у этих двух групп нет. Одна посылает человека, который стрелял в вас, фрау Десмонд, другая своего, по вашему описанию - Хорста Лангфроста. Оба они, как выяснилось, поднялись на крышу соседнего дома. Практически следом друг за другом. Похоже, неопознанный пока убийца был первым. Он подпилил замок на двери люка, который ведет на крышу соседнего дома, закрепил на стояке вентиляционной шахты конец веревочной лестницы и спустился на вашу лоджию. - Сондерсен ослабил воротничок рубашки. - После чего события приняли более серьезный оборот, все осложнилось.
- В какой-то степени осложнилось, - сказала Норма.
Она была в белых льняных брюках, белой тенниске навыпуск и белых сандалиях на босу ногу. Загорелый стройный сотрудник федерального криминального ведомства, подчеркивавший короткими взмахами руки весомость своих предположений, сидел на широком диване у увешанной картинами стены. Рядом с ним сидел Барски, перед ним - Вестен, а в углу в кресле устроился доктор Гюнтер Ханске, главный редактор "Гамбургер альгемайне цайтунг". Барски появился у Нормы через полчаса после покушения, Вестен несколько позже. Последним подъехал Ханске. Норма поглядывала на шефа с некоторым недоумением: парик у него сполз, но он этого не замечал. Другие тоже не обращали внимания на такую мелочь.
Из-за жары портьеры на окнах задернули. На столе перед диваном гудел большой вентилятор, но толку от него было мало. Мужчины сняли пиджаки и распустили галстуки. За исключением Алвина Вестена: он, как всегда, был одет безукоризненно и элегантно. Сондерсен по всей форме допросил каждого из них, хотя его сотрудники уже успели взять у них показания. Карл Сондерсен был очень высокого роста, худощавый, с выражением лица как у чуткого опытного врача.
- Говоря о них обоих, - обратился к нему Ханске, - не хотите ли вы сказать, что их подослали убить фрау Десмонд?
Сондерсен предостерегающе поднял обе руки.
- Нам пока известно слишком мало. Неясно, например, почему Лангфрост буквально в последнюю секунду помешал другому произвести второй выстрел во фрау Десмонд.
- Вы считаете, он оказался на крыше раньше и наблюдал?
- Повторяю, у нас мало фактов, - Сондерсен опять поднял руку. - Не исключено, что Лангфроста послали, чтобы в любом случае предотвратить убийство фрау Десмонд.
- С какой такой стати? - удивился главный редактор.
Черт побери, его парик, подумала Норма.
- Итак, фрау Десмонд позвонил некий господин, нарочно изменивший голос, - проговорил Сондерсен. - Он, как мы узнали, угрожал фрау Десмонд убийством, если она не перестанет собирать материал по этому делу. Дал ей время на размышление. И собирался позвонить позднее. Я так понимаю: эта группа не посылала убийцу, чтобы немедленно убить фрау Десмонд. Это дело рук другой, более радикальной группы. Смахивает на то, что планы второй группы не остались в тайне для первой. Они знают, что люди из второй церемониться не станут. Поэтому, полагаю, Лангфроста и послали сюда: чтобы помешать человеку из второй группы выполнить приказ - что ему удалось, пусть и в последнюю секунду.
- Возможно, все так и было, - сказал главный редактор. - Но это, конечно, лишь одна из версий.
- Конечно, - подтвердил загорелый криминальоберрат, узколицый и сероглазый. - Хотя я полагаю, что именно так все и произошло. - Он бросил взгляд на свои записи. - У неизвестного была винтовка "шпринтфильд 03". А Лангфрост стрелял из карабина "98-к", который прежде был на вооружении бундесвера. На крыше мы обнаружили гильзу патрона этого калибра. На винтовке могли остаться отпечатки пальцев. Разберемся. Карабин же остался у Лангфроста. По описанию фрау Десмонд объявлен его розыск. Ваш звонок зафиксирован в управлении в пять сорок четыре утра. Первый приказ о задержании отдан в шесть часов двадцать две минуты. А второй, общегородской, в шесть часов тридцать шесть минут. Времени для бегства у Лангфроста оставалось чертовски мало. Вряд ли ему удалось ускользнуть из района Большого Гамбурга.
Открылась дверь спальни. На пороге появился один из криминалистов. Сондерсен сразу встал.
- Иду, иду.
- Нет… - криминалист откровенно нервничал. - Спрашивают фрау Десмонд… По телефону…
- Фрау Десмонд? Но мы же оставили открытым только канал связи с полицай-президиумом. Все остальные на блокираторе!
- Я сам ума не приложу.
- Пожалуйста, фрау Десмонд, - сказал Сондерсен.
Она поторопилась в спальню. Сондерсен - за ней. Норма сняла трубку, Сондерсен приложил к уху вторую, подключенную к аппарату.
Норма сразу узнала искаженный мужской голос с металлическими нотками.
- Доброе утро, фрау Десмонд. У вас сейчас сидит несколько господ, и среди них криминальоберрат Сондерсен. Он наверняка прослушивает наш разговор. Доброе утро, господин Сондерсен! Вам угодно знать, каким образом я попал в заблокированный канал, не так ли? Я попаду в любой канал, если захочу! А теперь я обращаюсь к вам, фрау Десмонд. У вас было предостаточно времени поразмыслить над моими словами. И вы смогли убедиться, что нам приходится иметь дело с конкурирующей фирмой, отнюдь не столь щепетильной, как наша. Итак, к чему вы пришли?
Норма села на постель. Криминалисты слышали каждое ее слово.
- Вы правы, - начала она, - и я, конечно, сообщила моему главному редактору обо всем, что узнала от доктора Барски. Доктор Ханске в курсе. Господин Сондерсен тоже. У обоих есть магнитофонные записи. Другими словами: если вы даже убьете меня и доктора Ханске, в редакции уже обо всем известно. О полиции я вообще молчу. И о вашей угрозе в редакции тоже знают. Вы можете, конечно, убить всех сотрудников большой газеты. Но магнитофонные записи-то останутся. И где они, вы не узнаете. Вам их никогда не найти. Я получила от доктора Барски весьма обширную информацию. Я знаю теперь - и все в редакции знают - положение вещей. Мне безразлично, что вы намерены предпринять. Мне отступать некуда! И я, само собой, буду копать! - Норма положила трубку.
- Попытайтесь выяснить, каким образом он прорвался в канал! - приказал Сондерсен одному из помощников и вместе с Нормой вернулся в гостиную.
Долгое время никто не произносил ни слова.
- Так и будем молчать? - спросила Норма.
Тишина.
- Фрау Десмонд, я прошу вас, я вас умоляю - забудьте и думать об этой истории! Забудьте обо всем, что я вам рассказал. Забудьте о моем существовании. Я никогда не прощу себе, что поставил вашу жизнь под удар, - я вам уже сказал это, когда приехал. А теперь… Пусть о покушении на вас напишет кто-то из ваших коллег. Пожалуйста, доктор Ханске, пожалуйста - запретите фрау Десмонд заниматься впредь этим делом! Пошлите ее в командировку! В самую дальнюю! Дайте ей особое задание! Ей необходимо немедленно покинуть Гамбург.
- Нет, - сказала Норма. - Я на это ни за что не соглашусь.
- Дорогая моя, - проговорил Вестен. - А если я тебя попрошу?
- И тогда - нет! - негромко, со сдерживаемой страстью, произнесла Норма. - Я потеряла моего мальчика. Его отца я тоже потеряла. Его звали Пьер Гримо, он был корреспондентом "Ажанс Франс Пресс", мы жили тогда в Бейруте и…
- Я знаю, - осторожно начал Барски. - Я читал тогда в газетах…
- Однако Гримо был журналистом, и профессиональный риск вовсе не досужая выдумка, - продолжала свою мысль Норма. - С ним это могло случиться в любой день. Со мной тоже. Война есть война, и люди на ней погибают. А мой мальчик не был на войне. Мой мальчик был в цирке. И там его убили. Не перебивай меня, Алвин, милый! Когда хочешь пережить смерть - а тем более убийство - любимого человека, необходима цель в жизни. После Бейрута у меня такая цель была: работать, работать, будто Пьер рядом. Писать и о том, о чем написал бы он. Теперь же, после этого звонка - для меня ясно, как день, - у меня одна цель: узнать правду. Я должна найти убийц. В генную инженерию вложены миллионы. Я об этом прежде не знала. И я должна, слышите, должна найти людей, убивших моего сына.
- А если ты найдешь их, Норма? - совсем тихо сказал Вестен. - Если ты их найдешь?.. Сына не воскресишь.
- Нет, - ответила Норма. - Но это воскресит меня. Я вновь обрету смысл жизни. И довольно, ни слова больше об этом! Продолжим, пожалуйста!
Барски посмотрел на Вестена. Тот пожал плечами.
- Продолжим! - громко повторила Норма.
Сондерсен собрался с духом:
- Господа, я нахожу, что фрау Десмонд держалась просто фантастически. Абсолютно фантастически.
- Да, но при чем тут… - начал Ханске.
- Не будем забывать, что на фрау Десмонд уже совершено одно покушение, - перебил его Сондерсен. - Не будем забывать и о том, что ей продолжают угрожать. Причем с двух сторон. Только что она объявила одной из сторон, что все свои сведения передала вам, доктор Ханске, и мне. Мы якобы записали ее рассказ на пленку. Поэтому убивать ее бессмысленно. Ибо в таком случае расследование - как с вашей стороны, так и, разумеется, с нашей - примет куда более широкий и целенаправленный характер. Фрау Десмонд несомненно преувеличила объем и значение полученных ею от господина Барски сведений. Мелочи жизни. Да что я? Наоборот, это очень удачная мысль. Тем самым она довольно хитро обеспечила себе… ну, как бы выразиться поточнее?.. она застраховала свою жизнь. - Он улыбнулся Норме, и та улыбнулась ему в ответ. - Будь я на месте того, кто позвонил ей, я сразу понял бы, что эту женщину убивать нельзя. В случае убийства предвидеть и просчитать последствия заранее невозможно, слишком много людей посвящено в эту историю. Предпочтительнее оставить ее в живых и использовать - а заодно и меня, - вовлекая в лабиринт ложных следов и ложных же свидетельств и фактов. Понятно для чего. С мертвыми этого фокуса не проделаешь. Подозреваю, что другая сторона исхитрилась подслушать разговор и будет действовать сходным образом. Вы очень помогли мне, фрау Десмонд. Честное слово!
- Вы совершенно правы, господин Сондерсен, - согласился Вестен. - Реагировать иначе Норме не имело никакого смысла.
Сондерсен поднялся. Норма довольно долго не спускала с него испытующего взгляда. И теперь обратилась к нему:
- Господин криминальоберрат, еще во время нашей первой встречи, после преступления в цирке "Мондо", я хотела спросить вас: примерно лет двенадцать назад я познакомилась в дирекции полиции Нюрнберга с господином Вигбертом Сондерсеном, он как раз собирался уходить на пенсию. Это не ваш отец?
Высокий худощавый сотрудник ФКВ удивился.
- Да, это был мой отец, фрау Десмонд. Однако каким образом… - Он по привычке поднял руку.
- Увидев вас, я сразу вспомнила его. Вы очень похожи…
- А что вас привело к нему?
- В мае семьдесят четвертого года в Нюрнберге состоялся сенсационный процесс. Сильвию Моран, знаменитую актрису, обвинили в том, что она убила своего любовника, Ромеро Ретланда, который ее шантажировал. В деле была замешана дочка Моран, маленькая девочка. Не то умственно отсталая, не то с тяжелой наследственностью…
- Боже мой, конечно! - подхватил главный редактор Ханске. - Вы ведь писали об этом процессе, Норма! Потрясающие репортажи! Их перепечатали во всем мире. Об этом процессе даже роман написан. Подождите, как же он назывался?
- "Никто не остров", вот как, - сказала Норма. - Ваш отец, господин Сондерсен, первым оказался на месте происшествия и на процессе выступал в качестве свидетеля. Я с ним несколько раз подолгу беседовала, - и, обращаясь уже ко всем, начала рассказывать: - Это был очень умный человек, в сердце которого навсегда поселилась печаль. Когда-то он собирался стать учителем и внушать ученикам мысли о добре. А потом решил, что активная борьба со злом куда важнее, и пошел служить в полицию. Попал в уголовную. Долгие годы вел дела самых отпетых преступников. И от этого с каждым годом силы его убывали. Я никогда не забуду, что он мне однажды сказал: "Моя задача состоит в борьбе с абсолютным злом. Знаете, что самое страшное в абсолютном зле? - спросил он меня. - Что мы против него бессильны. Любое абсолютное зло наказуемо, и любого преступника мы в силах наказать. А в итоге это ничего не дает. Сделать его лучше, сделать его хотя бы относительно хорошим человеком мы не в состоянии. А самое плохое во всем этом, - сказал он, - самое плохое вот что: когда я оглядываюсь на прожитую жизнь и проделанную работу, я вижу, сколько битв мною проиграно, сколько ошибок допущено. Ничего не исправишь и обратного хода не дашь…"
Норма умолкла. Мой друг Йенс Кандер с телевидения тоже мучается подобными вопросами, подумала она. Странно. Выходит, многие люди собой недовольны. Странно и то, что я встретила сына этого исстрадавшегося человека. А год спустя, в семьдесят пятом году, мы познакомились с Пьером. Она заговорила вновь, больше всего ей хотелось крикнуть сейчас: "Пьер, Пьер, ну почему я не умерла вместе с тобой в том бейрутском аду!"
- Все, чего я добился в прошлом, не имеет сегодня никакой цены, сказал ваш отец, господин Сондерсен. Вспять время не повернешь, и редкий человек выдерживает его проверку. Время как бы сдвигается в сторону, как мы сдвигаем на столе папки с документами или как после суда куда-то задвигаются тома с показаниями - проверки, ревизии не предвидится. Как долго мы рассуждали в этой стране о преодолении прошлого, говорил ваш отец. Но прошлое преодолеть невозможно. Этот вывод просто сокрушил его тогда, в семьдесят четвертом, в Нюрнберге, после уголовного процесса, в центре которого была маленькая умственно отсталая девочка.
- Верно, таким он и был, мой отец, - проговорил моложавый Карл Сондерсен, имевший привычку оживленно жестикулировать, словно желая подчеркнуть каждое произнесенное слово. - Мне тогда стукнуло двадцать шесть, и я уже служил в полиции, в Кёльне. Вы все точно запомнили, фрау Десмонд. Моего отца безумно угнетала мысль, что злого человека нельзя сделать лучше, ну хоть немножечко лучше. Не будь рядом с нами моей матери, он бы просто физически рухнул. Она словно вливала в него новые силы. И добилась, что несмотря ни на что он снова обрел способность улыбаться. Иногда она заставляла его улыбаться даже через силу.
Как и Пьер меня, подумала Норма.
- Замечательная она женщина, моя мать.
- Они живы? - спросила Норма, и сама испугалась своих слов. - Жизнь так быстротечна…
- Оба живы, - сказал Сондерсен. - Поселились в Кронберге, в Таунасе. Я их часто навещаю. По-моему, они счастливы. Отцу семьдесят восемь лет, а матери семьдесят два…
Счастливые, подумала Норма. Мы с Пьером тоже собирались прожить вместе до глубокой старости. Не у всех жизнь быстротечна. Некоторым все-таки судьба улыбается.
- Как это отрадно слышать, - проговорила она.
- Да, - кивнул сотрудник ФКВ. - Во всем заслуга моей матери. Она убедила отца, что совершенно неважно, можно ли сделать злого человека добрее, ну хоть немножко добрее! Можно поступать иначе: искоренять абсолютное зло! Только это и важно! И делать это необходимо.
- Это ваше убеждение?
- Я всегда так считал, фрау Десмонд, - сказал Сондерсен. - Как говорится, сыновья идут дальше.
- Вы боец, - улыбнулась Норма, а сама подумала: непонятно только, почему у тебя такой унылый вид.
- Отец тоже был бойцом, - проговорил Сондерсен - Но борьба его утомила. Меня она никогда не утомит. Человек не имеет права уставать или сдаваться, когда борется со злом. Не нужно думать, будто оно непобедимо. И его всегда можно победить, если не сдаваться. Если против него будут бороться многие. Вспомните о Гитлере, Эйхмане, Геббельсе, Гиммлере, Кальтенбруннере, о всей проклятой нацистской своре.
- Не самый идеальный пример, - вставил Вестен.
- Почему?
- Почему, почему? Разве они живут среди нас сегодня? Или появились новые, им подобные?
- Вот поэтому и надо бороться, чтобы они не появились. Я не собираюсь исправлять абсолютное зло. Зачем? Я не хочу допустить, чтобы они продолжали творить зло. Только это одно и важно.
- Убеждение сына своего отца, - сказал Вестен.
- Да. Без этого я не смог бы работать в полиции ни дня.
- Прекрасные слова, - сказала Норма и подумала: но почему ты так скован и подавлен?
- Слова - пустое, - проговорил Карл Сондерсен. - Просто никогда не надо сдаваться и терять присутствие духа. Только и всего. Хотя…
- Хотя - что? - спросила Норма.
- А-а, ничего, - махнул рукой Сондерсен.
- Передайте вашему отцу привет от меня, - сказала Норма. - И вашей матушке, которая умеет заставить его улыбнуться, тоже.
Как Пьер заставлял меня, подумала она. Значит, такие люди есть всегда. Как вот этот. Или его мать. Тебе просто не повезло. Ужасно не повезло. Пьер тоже был бойцом. Наверное, в такие времена бойцом быть необходимо. Даже если придется заплатить собственной жизнью. Собственной - это уж по меньшей мере.
- Знаете ли, доктор Барски, - начал Сондерсен. - Я вовсе не в восторге от того, что вы все рассказали фрау Десмонд. Хотя мы с вами условились, что вы не станете посвящать журналистов в институтские события…
- Я…
Но Сондерсен предостерегающе поднял руку.
- …однако могу вас понять. Конечно, - проговорил он в некоторой растерянности. - Когда совершено преступление? Двадцать пятого августа. Одиннадцать дней назад, значит. И чего мы за эти одиннадцать дней добились? Ничего. Ни на след преступников не вышли, ни мотива преступления не знаем. Даже шажка вперед не сделали. Нам гарантирована поддержка со всех сторон. И ФКВ. И министерства внутренних дел. И министерства юстиции. Полиции во всех землях. Федеральной пограничной охраны. Интерпола. Чего угодно. А результат? Нуль. Профессор Гельхорн был для вас не только научным руководителем, но и другом, и я вас понимаю…
Барски уставился на него. Сондерсен развел руками.
- Профессия у нас такая, что иногда приходится… - Он умолк.
Вестен с интересом взглянул на него.
- Что иногда приходится? - спросил он.
- Иногда приходится… очень трудно, - ответил Сондерсен.
Склонив голову, он разглядывал картину Хорста Янсена, на которой Смерть пожирала саму себя.
- Бывает… что смешиваются самые разные вещи.
- И какие же разные вещи смешались в данном случае? - насторожился Вестен.
- Ну, то да это, - сказал Сондерсен. - Хорошо было бы, если бы оно тоже само себя сожрало.