- Как я уже говорил вам, мы оденемся так, что я сойду за австрийца, Салбиев за мадьяра, Юржа за чеха, Борисов за итальянца. Как раз представителями этих наций и наводнена Вена. Помимо всего этого, я имею в виду, что такое количество людей все равно потребуется в дальнейшем, когда подойдем к финишу.
- Значит, намеченную группу вы уже сейчас планируете, как подходящую для заключительного этапа?
- Конечно, Салбиев смелый, сильный парень. В родной Осетии занимался борьбой. И все мы уже проводили и наблюдения, и задержания агентов. Помните, как отличился Салбиев при взятии Зарницкого? Да и другие…
Этот аргумент, по-видимому, возымел действие, и Федчук заметно смягчился.
- А кого думаете взять из переводчиц? - после небольшой паузы спросил Федчук.
- Я наметил Олю и Аню. Они наиболее опытные и обжились уже в Вене.
- Хорошо, - твердо сказал Федчук. - Завтра в десять утра соберите всех у меня.
- Завтра? - удивился я. Часы показывали половина третьего ночи.
- Завтра в том смысле, что утром, а не по времени суток.
- Значит, сегодня?
- Сегодня, сегодня, но только вам надо выспаться. Спокойной ночи.
- И вам так же.
Но спать я уже не мог. Утренние часы прошли в хлопотах, в вызовах нужных людей и их инструктаже Федчуком.
- Как вы намечаете провести тренировку? - спросил меня Федчук в конце беседы.
- Разобьемся попарно, - доложил я. - Я буду работать с Борисовым, Салбиев - с Ольгой, Юржа - с Аней. Сигнал о появлении австрийца будет общий для всех, поэтому, кроме наблюдения за улицей, придется смотреть и друг за другом. Сегодняшний день посвятим тщательному изучению внешнего вида австрийца по его фотокарточке. Завтра, выехав в лес, из машин, расставленных приближенно к местным условиям, отработаем сигнализацию и действия групп в различных непредвиденных обстоятельствах. Послезавтра - разбор ошибок и выяснение всех возникших вопросов. В воскресенье - отдых, а с понедельника - на боевую вахту.
Так приступили мы к подготовке заключительной операции.
Наконец, позади три дня тренировки. Все, кажется, выверено, дорегулировано, уяснено. Теперь можно расставить всех действующих лиц, как на сцене, и разыгрывать первый акт, делать первый шаг навстречу врагу…
Как мы и ожидали, в утренние часы кафе было полупустым. Поэтому не требовалось прибегать к какой-либо хитрости для того, чтобы занять нужный нам столик. Все шло, как было намечено, - оставалось ждать появления Брунера.
К полному удовольствию владельца кафе, мы заказали холодные и горячие закуски, и пока их готовили на кухне, а в Вене с этим особенно не спешат, мы болтали о том и сем, потягивая содовую воду и листая иллюстрированные журналы.
Но вот все съедено, выпит традиционный черный кофе.
Что же заказать еще, чтоб не уронить репутации?
- Сигареты, - подсказал Борисов.
Так и сделали. Расплатившись за угощение, начали неторопливо покуривать.
Но то, что произошло в следующий миг, было настолько ошеломляющим, что чуть было не сбило нас с толку.
Высокая, тощая фигура, которую мы не успели даже как следует рассмотреть, выскочила из подъезда. Словно ошпаренный кипятком, человек переметнулся на противоположную сторону улицы. Как потом рассказывал Юржа, заметивший этого человека возле кинотеатра, он остановился у витрины магазина, напротив подъезда, и, делая вид, что осматривает витрину, стал внимательно изучать прохожих на обеих, сторонах улицы.
Подав сигнал о выходе объекта и распрощавшись с хозяином, мы с Борисовым покинули кафе и свернули в ту сторону, куда устремился выскочивший из подъезда австриец. Но вот мы переглянулись, как по команде. Медленно, очень медленно, слегка пошатываясь, прямо на нас шел Брунер. В целях проверки улицы он возвратился обратно к дому. Я щелкнул затвором фотоаппарата, замаскированного под плащом, а через несколько секунд мы поравнялись.
Как стало известно со слов Салбиева, миновав нас, Брунер вновь, но уже быстро, пошел по тротуару, остановился у витрины и внимательно осмотрел улицу. Постояв рядом с кафе, он пошел в том же направлении, откуда вернулся. Перешел мост через канал и остановился у трамвайной остановки, подозрительно осматривая всех, ожидавших трамвай. Первым вскочил в подошедший вагон и через переднюю площадку вышел из него. А когда пришел следующий трамвай, вскочил в него уже на ходу. Чувствовалось, что у него была одна забота. Уйти от наблюдения.
- Чертова работа, - выругался Салбиев, как только мы собрались в моем кабинете и подытожили свои наблюдения. - Впервые в жизни съел два пирожных. Были бы шашлыки - совсем другое дело.
- А я съела четыре пирожных, - с удовольствием возразила Ольга, какие они вкусные…
- Зато мы чисто по-европейски уплетали жирные супы без единой крошки хлеба. И даже выкурили по четыре сигареты, - вставил Борисов.
Только Юржа с Аней молчали, явно чувствуя свое превосходство: ни супов, ни пирожных и уж, конечно, сигарет им никто не навязывал - они стояли у кинотеатра. Лишь несколько фиалок в петличке Аниного плаща подчеркивало внимание молодого кавалера к барышне.
- Давайте теперь проследим, - сказал я, - за временем его возвращения. Для этого к концу дня снова займем свои наблюдательные пункты. Но теперь Юржа с Аней пойдут в кондитерскую, Ибрагим с Ольгой в кафе, а мы с Борисовым к кинотеатру.
- А он опять будет метаться, как пуганый заяц? - поинтересовался Ибрагим.
- Увидим, - ответил я. - Только надо будет смотреть в оба, особенно за трамвайной остановкой и за мостом. Наблюдать вечером труднее, чем утром.
Брунер появился с наступлением темноты. Он уже не проявлял прежней прыти, видимо, ездил в провинцию и сильно устал.
Постояв с минуту у той же витрины магазина и осмотрев тротуары, он быстро шмыгнул в подъезд.
"Иди, иди, спи, - подумал я, - недолго теперь тебе осталось "сравнивать теорию с практикой в русской зоне" и разжигать ненависть у людей".
С этого момента наступило затишье, и я снова зарылся в бумаги.
Неожиданно для Федчука я предложил провести еще одну экспертизу по идентификации личности, изображенной на фотокарточке, имевшейся в архивном деле, с лицом, изображенным на фотографии, которую сделал я. Этой экспертизой преследовалась цель: проверить, одно ли лицо изображено на этих фотокарточках.
Федчук одобрил, и еще один пакет отбыл в Москву. Я же отдался разработке плана ликвидации группы Брунера.
В основу была положена мысль о том, что сейчас нет особого смысла докапываться до каждого из его многочисленных агентов. Они будут выявлены с наименьшими затратами сил и средств сразу же после ареста Брунера и, возможно, с его участием. В противном случае мы выловили бы пескарей, упустив щуку. Но мы не должны были упускать ни то, ни другое.
Это обстоятельство возлагало особую ответственность на разработку плана ареста Брунера. Шпион должен исчезнуть, но никому из его агентов не должно было даже показаться, что над ними нависла расплата.
Стоило просочиться такому сообщению, хотя бы в форме догадок, и пескари улизнут, скроются в мутных заводях западных зон.
После долгих поисков мы с Ибрагимом набросали, наконец, такой вариант, который нам самим показался невероятной фантастикой, но именно он и был принят начальством. К тому времени прибыли благоприятные во всех отношениях заключения экспертизы.
Учитывая, что арест Брунера был намечен на вечернее время, свои силы мы решили расставить следующим образом: в районе трамвайной остановки будет находиться Павел Юржа, снабженный специальным фонариком для подачи сигнала о появлении Брунера или приближении полицейских. Точно так же будет действовать с противоположной стороны моста Аня. Ольга будет прогуливаться на мосту и подаст сигнал о появлении Брунера, если он не будет замечен Павлом и Аней.
Я, Салбиев и Борисов составляли боевую группу захвата и должны были до появления Брунера сидеть в машине на нижней набережной, вблизи моста.
Все было рассчитано на ошеломляющую внезапность. Выехав на место в ночное время, мы еще раз уточнили расположение постов, проверили надежность сигнализации. И вот наступило время действовать… Но ни в тот вечер, ни на второй и третий Брунер не появлялся. Мы выехали в четвертый раз.
Моросил дождь. Сырой туман окутывал редких прохожих. Тускло светили фары автомобилей, приглушенно сигналивших На поворотах. Мост заволакивало непроницаемой пеленой дождя и тумана.
Разбив площадь моста и прилегавшие к нему набережные на три условных сектора, мы до боли в глазах всматривались в темноту.
И вот тревожно мелькнул тонкий фиолетовый луч от Павла Юржи. Шофер включил скорость, мы рванулись к мосту. Вот она - тощая фигура Брунера. Ибрагим выскочил на тротуар и пошел следом. Шум воды в канале и дождь заглушали его шаги. Чтобы не ступить в лужу, Брунер нагнулся, взглянув под ноги. В этот момент и бросился к нему Ибрагим. Брунер успел сунуть руку в карман, пытаясь выхватить пистолет. Но Ибрагим уже сдавил ему горло, откинул голову назад и стиснул руку с пистолетом.
Нападавший обвил его ногу своей ногой и, оттянув ее назад и в сторону, присел на ней, такую боль терпеть было невыносимо.
Брунер должен был мгновенно упасть, увлекая за собой противника. Тогда, возможно, ему удалось бы выхватить второй пистолет. В крайнем случае можно было стрелять и сквозь карман. Но он не успел: еще два человека скрутили Брунеру руки за спиной, отобрали оружие, толкнули в машину. Но вдруг от машины рванулся высокий силуэт человека, метнулся к перилам. За ним побежали двое и уже схватили было его за руки, но он вырвался и через перила бросился вниз.
- Г-е-е-н-рих! Вер-ни-сь! - раздался отчаянный женский вопль.
Слабым, глухим эхом прогудел над каналом удар тела о воду, и разбежавшиеся волны с нарастающим плеском ударились о высокий гранит набережной. Две машины отъехали от моста в разные стороны. А через несколько минут он был запружен народом.
"Человек в Дунае. Полиция и пожарники начали поиски трупа. Замешана женщина", - читал я сенсационные заголовки утренних венских газет, с тревогой вчитываясь в каждую строчку.
"Восемнадцатилетний Карл Шульц возвращался с танцевального вечера. Проводив до дома подругу и следуя через мост к месту своего жительства, он увидел на мосту группу людей, не то шутя, не то всерьез, боровшихся друг с другом. После чего все они сели в машину. Машина уже тронулась, когда из нее выскочил человек, который, несмотря на преследования мужчин и крики женщины: "Генрих, вернись!", через перила моста бросился в воду. Из этого Шульц делает вывод, что утонувшего звали Генрихом. Злополучная машина сразу же скрылась. То же самое, а именно, крик женщины "Генрих, вернись!", слышала и сорокалетняя вдова Паула Фрайлих, страдающая астмой и потому сидевшая в своей квартире у открытого окна, выходящего на набережную. Итак, преднамеренное насилие или любовная трагедия? Подождем, что скажет президент полиции. Попутно заметим, что полиция уже давно возмущает народ своей беспомощностью и трусливостью при исполнении обязанностей по наведению порядка в столице".
Перелистав газеты, я поспешил на службу, где меня ждала весьма интересная встреча и беседа.
Когда его ввели, мы приветствовали друг друга легким кивком головы. Чувствовалось, что он узнал меня. И не удивительно: ведь мы путешествовали от моста в одной машине. Я предложил стул, он сел. Внешне казалось, что он спокоен. Чувствовалась привычка постоянно держаться начеку, готовность к стремительным атакам. Я посмотрел ему в глаза - глаза хищной птицы со стальными зрачками, в которых продолжала сверкать та же гордая наглость, что и в далекие дни, когда каблуки его аристократических башмаков стучали на мостовых Тегерана и Тебриза, Стамбула и Анкары, Львова и Киева.
- Как себя чувствуете? - спросил я.
- Спасибо. Мое самочувствие, полагаю, лучше того, какое будет у вас, когда предъявит ультиматум мое правительство и заговорит пресса.
Отвечал он с явным апломбом, хотя его голос похож был на звук, издаваемый продавленным барабаном.
- Вы ждете ультиматума?
- Трудно сказать, кто его ждет больше. Я жду его с надеждой, а вы со страхом…
- Мне кажется, что вы плохо информированы. Мы не можем нести ответственность за каждого утопленника и принимать ультиматумы, относящиеся к самоубийцам.
- Что за глупая игра? При чем здесь утопленники?
- Игры уже нет - она окончена, Генрих Брунер. А что касается самоубийцы, то речь идет именно о вас. Ведь вы уже труп, и надеяться вам не на кого.
Сказав это, я положил перед ним кипу газет.
Брунер просмотрел несколько сообщений и сразу сник, руки его задрожали…
Но вот глаза его загорелись, и он истерически закричал:
- Это незаконно! Это низко и подло!
- Ошибаетесь. Если борьба со шпионом, по вашему понятию, ведется низкими людьми, то как же тогда назвать самого шпиона, того, кто борется против страны, освободившей Австрию ценою крови своих сынов? Как назвать того, кто опутал многих людей, купив их за жалкие гроши? Ведь вместе с вами и они будут нести ответственность - все эти служащие магазинов, парикмахеры, портные, девушки из кафе и другие известные вам сообщники. Все они будут проклинать только вас, а не советские органы, которые вынуждены обороняться.
Эти слова привели Брунера в смятение. Он почувствовал, что настал час расплаты, что заступиться за него некому.
И Брунер начал сдаваться.
- Скажите, вам действительно все известно? - уже заискивающе спросил он. - И при всех ли условиях я буду расстрелян?
- Вы еще ничего не сказали, а уже спрашиваете?
Брунер задумался. Он оценил серьезность своего положения и понял, что именно сейчас должен определить свое отношение к следствию, а следовательно, и к своей судьбе.
- Разрешите, я все опишу сам. Все же будет видно, что я добровольно дал показания.
И он протянул свою длинную, худую руку за карандашом и бумагой.
К четырем утра большое пухлое дело, условно именовавшееся "Нить курьера", было нами закончено и подготовлено к передаче в следственный отдел для более полного расследования и выяснения вины других соучастников. Обстоятельства складывались так, что теперь можно было не спешить с их арестом и детальнее разобраться в виновности каждого из них.
- Нельзя ли узнать, кого вы утопили вместо меня, ведь речь идет все же о человеке? - спросил меня Брунер по окончании допроса.
- Вы хотите спросить ни кого, а что? Что же, пожалуй, я вам отвечу. В канал выброшен камень. Большой камень, каких немало на берегах голубого Дуная. Пусть этот пустяк вас не беспокоит.
- Да, я так и думал…
Скорчив гримасу, он поклонился и ушел, сопровождаемый конвоиром…
Глава VI. Рука предателя
Он сидел передо мной, этот пожилой майор, с совершенно седой, как пряди льна, шевелюрой, красный от, смущения и досады, и говорил как-то неуверенно, застенчиво:
- Может, я это зря, но меня интересовала попутная автомашина, чтобы доехать до места службы. Я приехал из отпуска и на привокзальной площади искал машину. И вот, это была лишь секунда, в окне машины мелькнули гимнастерка и пилотка. Я побежал, но вместо пилотки увидел шляпу, а под ней высоко поднятый воротник зеленого пыльника. И еще шарф… Нет, только уголок шарфа, такого же коричневого, как шляпа. В это время машина рванулась с места и затерялась в вокзальной сутолоке. Но я все же успел разглядеть номер W 35–16. Здешний.
Номер автомашины майор назвал твердо.
- А может быть, пока вы бежали, одна машина ушла и на ее месте оказалась другая?
Майор нахмурился. Он молчал, теребя уголок зеленой суконной скатерти, которой был застлан приставной стол. Наконец, с сомнением покачал головой:
- Нет, я видел гимнастерку, пилотку. Он еще до сих пор у меня в глазах, этот темно-зеленый цвет, мелькнувший в окне машины. Я ведь не спускал с нее глаз, бежал за ней в надежде догнать. И вот… та же машина, но… вместо пилотки - шляпа…
- Интересно, - заметил я.
- Я рассказал то, что видел, решил, что молчать об этом, может, даже преступно.
- И все же две недели молчали?
- Да, - невесело подтвердил он. - Но ведь я не мог уяснить все сразу, не мог поверить своим глазам… Однако и забыть тоже не смог. Потом обдумывал, взвешивал. Да и дел было много.
Светлые его глаза смотрели на меня простодушно и немного испуганно. Помолчав, он откровенно спросил:
- Что же теперь делать?
- Теперь, - сказал я, - вам придется все рассказанное подробно изложить на бумаге.
И я подвинул к нему бумагу и ручку…
- А сумею ли я все описать, как надо?
- Это уже не так трудно.
Майор начал писать, а я задумался.
Я вспоминал другие случаи, уже известных мне "обдумываний", "взвешиваний", "уяснений", которые, в конечном счете, давали козырь в руки врага.
Неужели и этот пожилой седой майор не понимал, что значит на две недели утратить след?
Четырнадцать поездов пришло уже после этого с востока, и столько же ушло на восток. Двести восемьдесят вагонов, а врагу нужна всего одна полка…
"Но… я не мог поверить своим глазам… Да и дел было много", вспомнил я возражения майора.
А жаль! Но как научить человека бдительности?
Я ходил по кабинету, время от времени посматривал на пишущего майора. Тем временем он приподнял голову, медленно повернулся ко мне.
- Написал, - покашливая, сказал он.
Я приблизился к столу.
- Что ж, оставьте. Если понадобитесь, может быть, еще побеспокоим вас.
Попрощавшись, он повернулся по-военному и вышел, плотно закрыв за собой дверь.
Я сел к столу и углубился в чтение.
"Так, - рассуждал я, просматривая записи, сделанные майором. - Переодевающийся солдат… Если он сошел с поезда, значит, либо возвратился из отпуска, либо прибыл в командировку из какой-то воинской части, расположенной в Венгрии. Придется запросить данные на всех военнослужащих, вернувшихся из отпуска и прибывших в командировку в Вену в указанный майором день.
А сейчас к Федчуку - доложить и посоветоваться".
И я аккуратно сложил бумаги в папку.
Федчук сидел за столом, просматривая корреспонденцию. Подняв глаза, он приветствовал меня кивком головы.
- Новое дело, - сказал я и протянул ему папку.
Читал он спокойно, даже, казалось, безразлично. Но чем больше углублялся в чтение, тем больше разгорались его глаза.
- Когда поступило сообщение? - отрывисто спросил он.
- Только что.
- А произошло событие?
- Две недели назад.
Он молча повернулся к своему сейфу, пошарил где-то в глубине и протянул мне запись перехваченной и расшифрованной криптограммы.
- Читайте.
На форменном бланке было отпечатано несколько слов:
"Русский солдат оформлен. Поступили первые сообщения. Срочно шлите инструкции, средства. Шварц".
Перечитав эти строки, я почувствовал знакомое волнение - оно начиналось, когда жизнь сталкивала меня с опасностью.
Взгляд Федчука скользнул по бланку дешифрованной криптограммы.
- А что, - спросил он, все больше хмурясь, - если эта криптограмма имеет прямое отношение к случаю, описанному майором?