Инга вскинула голову. Черные ее глаза на меня смотрели сочувственно.
- Видите ли, я уже говорила, что рисую не я. Все это будет зависеть от художника. Но думаю, что в вашей коллекции картин будет и дерево, на которое вы хотите молиться.
- Но чтобы это было не разорительно, - выдвинул новое условие Ковальчук, улыбаясь, грозя ей пальцем.
Инга достала из сумки помаду, легко провела ею по губам. Тронула пушком из серебряной, пудреницы нос и лоб, поправила волосы. Мельком взглянула в зеркало. Повернулась к Ковальчуку:
- Когда вы научитесь извлекать форели из нарисованного пруда и регулярно ими питаться, то никогда не придете к краху, - смеясь, сказала она.
Допив вино, стали прощаться. Уходя, она взяла с собой фотографию.
Наконец, дверь за нею закрылась, и я услышал, как она спускалась по лестнице, стуча каблучками.
- Откуда вы знаете эту чертовку? - грозно спросил меня Ковальчук, как только шаги ее смолкли. - Я ведь собирался ее задержать и доставить в комендатуру, поэтому и выходил с ней вместе на улицу. Она настоящая воровка, если не хуже.
- Почему же?.. - спросил я, рассматривая купленные полотна. - Ты имеешь в виду, что картины не стоили уплаченных денег?
- Я имею в виду, - сказал Ковальчук, морща лоб, - что когда пошел в спальню за деньгами, то Инга копалась в бумагах на письменном столе.
Я тихо рассмеялся.
- Не мерещатся ли тебе агенты разведки? Настоящий психоз.
Ковальчук нахмурился:
- Это видно хотя бы из того, что вот эта служебная тетрадь лежала под книгой, а сейчас лежит сверху.
И он показал мне, как и где лежала его тетрадь.
- Я уверен, что она рылась в бумагах.
Окинув Ковальчука оценивающим взглядом, я спросил:
- Почему же ты, в таком случае, распустил слюни и пировал с ней. Тебе может влететь за такую беспечность…
- Но ведь вы же сами хотели этого! - гневно выкрикнул Ковальчук.
- Я же не знал о том, что она рылась в бумагах.
- А я решил, что она вам знакома и вы ей благоволите. Я ничего не понял, вы меня сбили с толку. Но ее, пожалуй, можно еще догнать.
И он, схватив фуражку, бросился к двери.
- Постой, - остановил его я, - не будем поднимать панику. Она ведь еще придет к нам. Другое дело - сообщить куда следует…
Подождав минут десять, Ковальчук ушел, сказав, что ему надо на службу.
Дело в том, что, переселяясь к Ковальчуку, я решил пока не открывать перед ним служебной своей принадлежности, не навязывать ему своих подозрений и выводов и предоставить событиям развиваться естественно. Когда же будут собраны достаточные улики, тогда все станет на свое место и можно будет раскрыть себя.
В квартире я оборудовал тайничок, где сохранял нужные мне препараты. И с уходом Ковальчука принялся за работу.
Отпечатки пальцев Инги на бутылке, бокале и контрольные на фотопортрете "матери", который я незаметно для нее подменил, оказались исключительно четкими по своему рисунку. Они, к моему удовлетворению, полностью совпадали с отпечатками, оставленными ею и на нескольких страницах тетради, которые я заранее обработал на фиксацию отпечатков.
Значит, Ковальчук прав - Инга заглядывала в тетрадь.
Перенеся отпечатки на пленку, я пронумеровал и подписал их, и все эти материалы и препараты снова спрятал в тайник.
Теперь надо постараться всех этих "художников" и "продавщиц картин" держать в руках, и самому направлять дальнейшее развитие событий.
Вечером, вызвав меня к себе, Федчук попросил подробно рассказать о встрече с Ингой и внимательно просмотрел доставленные мною материалы.
- Что ж, - сказал он, - первый шаг сделан. Ковальчук утверждает, что Инга просматривала его тетради, и это действительно так. Теперь он будет нам помогать…
Федчук усмехнулся и поднял палец:
- Но я не думаю что она только посмотрела в тетради, а допускаю, что даже сделала несколько снимков. Ковальчук об этом не догадался. Вот, почитайте его заявление. Он, кажется, обвиняет вас в легкомыслии…
И он передал мне несколько листов, заполненных показаниями Ковальчука.
Читая их, я был не в силах сдержать улыбку:
- Это верно, - сказал я, возвращая бумаги, - так и должно было казаться со стороны. Я же принял ее, как старую свою знакомую…
- Хорошо, хорошо, - одобрил Федчук, - главное, действовать безошибочно и не забывать о своих благородных целях. Все хорошо, что хорошо кончается…
На улице шел дождь. Он барабанил по оконному карнизу. По серым стеклам бежали струйки, и сквозь них, как в тумане, виднелись огни города.
Федчук подошел к окну. По тротуару пробегали прохожие, кутаясь в плащи, блестящие от дождя.
- Вон как льет, - сказал он, - вы бы переждали немного.
- Ничего, не растаю, - пошутил я.
- Пленки с отпечатками сдайте на экспертизу. Пусть официально подтвердят полную их идентичность актом. А дальше…
- Я знаю, мы уже обсуждали.
- Ну что ж, желаю успехов.
Несмотря на дождь, Вена жила своей шумной жизнью. Сияла огнями неоновых реклам, окнами ресторанов, витринами магазинов. Звенела хмельными мелодиями скрипок, аккордеонов. Заливалась смехом, свистом и газированным желудевым пивом.
По смутно освещенному бульвару сновали и женщины с сигаретами в зубах.
Ковальчук уже спал. Я осторожно прикрыл дверь в спальню, сел к письменному столу, задумался…
Несмотря на то, что все шло нормально, по плану, я все же волновался за исход дела.
Зарницкий проживал в Первом районе Вены, где всякие операции союзников были запрещены. Задерживать его можно было только в советских районах города. Но от посещения советских районов Вены он настойчиво уклонялся. К тому же, брать Зарницкого надо было негласно, чтобы его арест советскими властями не стал достоянием посторонних.
Поедет ли он со мной, в моей машине? Нет, нет и нет!
Как же заманить его в нашу зону и взять без шума и без свидетелей?
Забот у меня было много, и дни проходили быстро. Да и Инга не заставила себя долго ждать. Она появилась у нас ровно через неделю и уже с порога бросила мне упрек:
- Работу над портретом задерживаете вы сами. Франц не знает, какого цвета должно быть платье. Из-за этого все стоит.
Подойдя ко мне и взяв меня за руку, предложила:
- Пойдемте, он вас ждет.
"Ловко придумано, - подумал я, - внезапная проверка. Ну, что же, я готов к любым испытаниям. Я этого и ожидал".
- Капитан! - громко окликнул я Ковальчука, - великий Рембрандт зовет нас к бессмертному портрету моей матери. Вознаградим же его своими щедрыми дарами. Наполним его карманы шиллингами и утолим его жажду.
- Готов! - только и выкрикнул Ковальчук.
Теперь, проинструктированный Федчуком, он свободно чувствовал себя в обществе Инги.
На лице Инги мелькнула тень огорчения. Приглашать нас двоих, видимо, не входило в ее планы. Но было уже поздно.
Болтая о картинах, мы быстро собрались, вышли на улицу и, взявшись за руки, затерялись в толпе.
Переступив порог кафе "Будапешт", я сразу же почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, следящий за каждым моим движением.
Ведя меня за руку, Инга остановилась у столика в углу, за которым сидел давно не бритый, коренастый субъект в зеленой куртке и шляпе.
"Проверяют на знание внешности Зарницкого, - подумал я, - представляя под его именем совсем другое лицо. Не вызовет ли это у меня недоумения, смущения?"
- Вот он, Рембрандт, похититель ваших настоящих и будущих шиллингов, - смеясь, сказала Инга, знакомя нас с субъектом.
- Рад познакомиться, - сказал я и заискивающе поклонился.
- И я тоже, - буркнул субъект. - Я рисую панораму Варфоломеевской ночи, - затянул он гнусавым голосом. - Потрясающе! Несколько тысяч отрубленных голов. Море крови! И улыбающаяся мамаша Карла! Потрясающе!
Он беззвучно смеялся, при этом его тонкие с синевой губы растягивались почти до ушей.
- Вы любите отрубленные головы? - продолжал он. Я полюбил их с тех пор, как начал рисовать панораму Варфоломеевской ночи. Во-первых, отрубленные головы не нуждаются в шее. Если рисуешь отрубленную голову, то к ней не надо дорисовывать живота. Во-вторых, отрубленные головы не капризны. Они не хотят казаться лучше, чем есть. Не прячут лысин и не подводят ресниц. Их можно даже изображать затылками к зрителю. У меня почти все головы показывают затылок. Это драматично и потрясающе.
- Меня интересует портрет, - заговорил я, как только он сделал паузу. - Портрет мамаши.
- Мамаши Карла? - переспросил он. - Но ведь Карлов было не меньше дюжины, и, разумеется, у каждого была мамаша.
- Моей, моей мамаши, - смеясь, уточнил я.
- Вашей мамаши? А вы что - тоже Карл? На фоне отрубленных голов мамаша Карла должна благоухать невинной розой. Ха-ха…
Он снова рассмеялся и снова понес свой бред.
Из-за стойки вышел Зарницкий. Вглядываясь в нашу компанию, он прошел вдоль стены, потом обратно. Наконец, сел и, решив кончать комедию, подозвал Ингу.
- Я извиняюсь, - сказала она, подойдя к нам, - папаша Рембрандт, видимо, удивил вас. Дело в том, что Франц отлучался, а я пошутила, представив вас этому интересному собеседнику. Хотя он тоже художник, но… - запнулась она и, смеясь, покрутила пальцем у виска, разметав при этом свои крашеные локоны.
- Так что же вы сидите? Ступайте к Францу. Он приглашает вас, разве не видите?
Я не шелохнулся и, невинно посмотрев ей в глаза, сказал улыбаясь:
- Веди, веди, дорогая, только больше не представляй помешанным.
Она взяла меня за руку и подвела к столу Зарницкого.
- Знакомьтесь.
Первое испытание выдержано!
- Рад познакомиться, - сказал я.
- И я тоже.
- И тоже рисуете панораму?
- Нет, всего-навсего портрет мамаши. Уверен, что это не будет потрясающе.
Все рассмеялись. Он дал понять, что слышал нашу беседу.
- Садитесь, - предложил он и заказал всем по чашечке кофе с коньяком. - Как вам нравится Вена?
- Вена чудесна, - ответил я, чувствуя, что Зарницкому это будет по вкусу. - Но приходится очень сожалеть, что, живя здесь уже около года, мы достаточно хорошо ознакомились только с экзотикой маршрута: казарма - дом и, наоборот, дом - казарма.
- Все время уходит на работу с солдатами. Да и самим не хочется отставать от новинок военной техники, - объяснил Ковальчук.
- Грустная экзотика, - заметил Зарницкий, - но давайте перейдем к делу. Кстати, где же расположен тот уголок, изображением которого вы хотите пополнить свою коллекцию.
С этими словами он извлек из кармана брюк карту Австрии и положил ее передо мной. Я внимательно рассмотрел карту, делая вид, что путаюсь в названиях населенных пунктов и рек. Зарницкий пристально следил за моим взглядом. У него за спиной стояла Инга.
Наконец, долго проблуждав по карте, я нашел нужное место.
- Вот здесь, - сказал я, - указывая на крутой изгиб реки Аланд. Я там ловил форель и чуть не утонул в водовороте…
- Далековато, - заметил Зарницкий. И, помолчав, спросил - Как же вы туда добираетесь? Может быть, у вас есть машина?
Но и этот вопрос не явился для меня неожиданным: "Машины он боится - я знаю".
- Видите ли, в тот раз мы ездили с генералом. Но при поездке без генерала можно воспользоваться автобусом или такси.
- Что ж, это можно. Таксиста я подберу, если вы не возражаете, такого, что не застрянет на асфальте, как некоторые.
- Вот и хорошо, - резюмировал я.
Теперь я, в свою очередь, попросил Ингу подать три порции коньяку, который мы сразу же выпили.
- Поговорим о портрете, - продолжал Зарницкий. Поскольку это не касается капитана, он может подождать здесь, а мы тем временем совершим экскурсию в мастерскую. Кстати, вы сумеете оценить и точность рисунка. На это потребуется не более часа. Ну, как, согласны?
- Но прежде мы выпьем, - предложил я.
- За дружбу, - уточнил Ковальчук.
Он снял с себя пиджак и повесил на спинку стула. Подоспевшая Инга сразу же переместила его за стойку.
- Так неудобно, - сказала она, - и загораживает проход.
В ответ Ковальчук только махнул рукой и снова заказал коньяку.
- Жду ровно час, - пробурчал он мне вслед.
Пройдя вместе с Зарницким через мост, мы свернули к Рингу и вошли в подъезд шестиэтажного дома. На площадке второго этажа Франц остановился, открыл ключом дверь и отступил, пропуская меня вперед.
В первой комнате была мастерская. Стены здесь были завешаны полотнами, на которых, как это и описывал незадачливый лейтенант Костров, "красовались" голые женщины. На других полотнах были нарисованы ангелы с еле заметными крылышками.
Повсюду валялись банки с краской, обрывки материи, старые кисти и винные бутылки, представлявшие, судя по этикеткам, образцы доброй половины бутылочной продукции мира.
- Эти картины находят спрос, - заметив мое смущение, пояснил Зарницкий. - Говорят, что они повышают тонус. Вы не находите, что искусство рисования родственно медицине, биологии, психологии…
- Вполне возможно, в основе нашего мировоззрения лежит принцип, утверждающий, что все явления в природе и обществе, как бы на первый взгляд не казались контрастными и непримиримыми, связаны между собой и обуславливают друг друга.
- Да? - удивился Зарницкий. На какой-то миг он помрачнел. - Но оставим философию, - предложил он, грустно улыбнувшись, - жизнь такова, что иногда в нее приходится заглядывать с черного хода, хотя он и связан с белым.
Я заметил, что он пьянел, и этот процесс сопровождался у него ослаблением воли.
"Жаль, что он живет в Первом районе, а то взял бы его прямо здесь", - подумал я.
- Пройдемте, - указал он мне на дверь в соседнюю комнату.
Но едва мы переступили порог, как по комнате метнулась женщина. Она судорожно схватилась за штору в тщетной надежде прикрыть себя.
Это была голубоглазая блондинка Эльфи, известная мне из показаний Кострова.