Он снова снял перчатку. На этот раз зверек с изумрудом на лапке потрогал тесьму на рукаве Мидуинтера.
- Байка о бедных старых богачах стала избита, не правда ли? - сказал я.
- Я лично ничего не имею против избитых фраз, - ответил Мидуинтер. - Это самый быстрый способ общения. Но я понял тебя, сынок. Ты думаешь, что я - одинокий старик, который хочет, умерев, войти в историю. Нет. Я люблю. Это так просто. Я просто люблю свою страну. Понял меня?
Зверек подхватил жезл и в течение всей речи Мидуинтера похлопывал свою спящую пару. Из соседней комнаты доносились звуки кларнета и тромбона.
- Ты понимаешь меня, сынок?
- Да, - тихо ответил я.
- Нет, - сказал Мидуинтер. Это прозвучало громко, но не враждебно.
Мидуинтер навалился грудью на стол и посмотрел на свои руки, на жезл и на меня. Неожиданно подмигнул мне и когда он заговорил снова, голос его звучал хрипло и напористо.
- Тебе трудно понять, какую любовь я испытываю к этой великой стране, в которой живу. Я люблю так, как уже не любят сегодня. Сегодня любовь - это проявленная отвага, а награда за нее - слава и медали. Любовь стала общественным долгом, она вознаграждается пенсией или посольской должностью. Сегодня любовь - это удачный брак, который компенсируется алиментами или успехом, это незнакомка, с которой ты расстался в Сент-Луи или же быстро уломал на заднем сиденье машины.
Белый зверек перчатки пробежался по жилетке старца.
- Моя любовь не имеет с этим ничего общего. Моя любовь - это компания доблестных юношей, которые призваны оберегать свою страну и гордятся этим. Я тоже люблю свою страну, и призван оберегать то, что люблю. Я надеюсь, ты понимаешь меня, мой мальчик? - Он был очень взволнован.
- Да, сэр, - сказал я громко и убежденно.
Он махнул жезлом.
- Оберегать и укреплять, - подчеркнул Мидуинтер, и зверек с жезлом ударил изо всей силы в брюшко зверька в белой перчатке. Раздался звук крошащегося дерева. Зверек конвульсивно дернулся, обмяк и расслабил лапки.
- Я знал, что ты поймешь меня, - сказал Мидуинтер. - Я был уверен в этом.
Он подхватил свою бедную мертвую сломанную руку и снял перчатку. Деревянные пальцы протеза левой руки были расколоты ударом жезла. Он медленно поворачивал их перед глазами. Я наблюдал за ним и мне казалось, что от этого зрелища моя собственная распухшая рука заныла еще сильнее.
Раздался короткий стук. Дверь открылась, и в комнату вошла девушка с коробкой. Оркестр за стеной начал наигрывать "Дым застилает тебе глаза". Мидуинтер все еще смотрел на расколотую руку. Девушка наклонилась и поцеловала его в щеку.
- Вы обещали, - с укоризной напомнила она о чем-то.
Со стороны центра города раздался вой полицейских сирен.
- Их делают слишком хрупкими, - пожаловался Мидуинтер. Энергия, которую давала ему любовь, покинула его, и теперь он был без сил, как после обладания женщиной.
Девушка с коробкой снова поцеловала его.
- Вы не должны чрезмерно возбуждаться, - сказала она и повернулась ко мне. - Он чрезмерно возбуждается.
После этого закатала рукав Генерала, обнажив место крепления протеза. Мидуинтер взмахнул жезлом, привлекая мое внимание.
- Вы нравитесь мне, - сказал он. - Ступайте и хорошенько повеселитесь на нашем маскараде. Мы еще пообщаемся завтра. Если не хотите бросаться в глаза своей дорожной одеждой, мы найдем вам достойный костюм.
Он снова подмигнул мне. Я понял, что таким образом он давал разрешение своим посетителям уйти.
- Нет, благодарю, - ответил я. - Форменная одежда толкает людей на необдуманные поступки.
Этот дом был одним из немногих мест, где я предпочел отличаться от других.
Я пробирался сквозь ряды неллов гвинессов с чугунными лицами и красных мундиров, которые любили носиться на собственных "ягуарах". Вечер был в самом разгаре, общество уже разбилось на группки. Виски текло рекой. Харви тоже был здесь. В красном мундире, улыбающийся, он передвигался своими маленькими танцующими шажками, делал вид, что роняет тарелки, и подхватывал их в последнюю минуту, а девушки восклицали "о-о-о!" и исподволь изучали прически и туфли друг друга.
Я наблюдал за Харви, пытаясь угадать, что же было на самом деле у него на душе. Он отличался безупречной координацией. Даже двигаясь неуклюже, он ничего не задевал и не натыкался на мебель. Харви Ньюбегин напоминал мне игрока в крикет, который никогда не суетится, но всегда вовремя оказывается на том месте, где опускается мяч. Глаза у него были еще ясные, но парик уже сидел криво. Я был уверен, что он здорово пьян, хотя говорил он внятно и голос его звучал ровно и звонко, как у многих американцев, словно они говорят в мегафон.
Харви заметил меня в толпе.
- Ах ты, старая шельма, - сказал он спокойно и лениво, протискиваясь поближе и хватая меня за руку. Должно быть, чтобы убедиться в том, что перед ним настоящий я, а не галлюцинация.
- Пора тебе улыбнуться, несчастная старая свинья, - сказал Харви в своей обычной манере, ничуть не желая обидеть. - По-моему, ты пьян.
Он подозвал официанта и схватил два бокала с серебряного подноса. Официант повернулся, чтобы уйти.
- Стой здесь, - прикрикнул на него Харви. - Стой, где стоишь, как и положено настоящему официанту.
Он заставил меня выпить три огромных порции мартини и только тогда отпустил официанта. Глядя, как я осушаю бокалы, он и сам выпил три мартини, чтобы составить мне компанию.
- Теперь пошли, - сказал он и потащил меня к дверям. - Единственное удовольствие во всей этой безумной клоунаде - хорошая выпивка.
Харви подхватил еще два бокала - для ровного счета! - и сделал несколько танцевальных па. Оркестранты заметили это и подхватили ритм. Это было все или даже немного больше, что требовалось Харви, остальные уже освобождали ему место, и он начал танцевать - спокойно и умело, прямо посередине зала. Он поочередно отпивал из обоих бокалов, его шаги становились все шире, а прыжки резче и выше. Наконец, допив все, он завертелся и заскользил в стремительном танце. Гости окружили его, щелкая пальцами и хлопая в ладоши. Настроение поднималось, как карточный домик - хрупкий и ненадежный, но изысканно-красивый. Азарт перекинулся на оркестр, оживился барабанщик. Вдохновенное соло трубача заставило Харви выделывать такую чечетку и становиться в такие позы, каких он не смог бы осилить в нормальном состоянии. Мальчики из центра экстрасенсорного восприятия сказали бы, что на этот танец Харви толкнуло телепатическое излучение, исходящее от зрителей. Конечно, все они "болели" за него, это так же точно, как и то, что Харви реагировал на этот отклик и вытворял такое, что покорило бы и балетмейстеров Большого театра. Когда оркестр почувствовал, что Харви начал уставать, он подвел его к финалу и опустил музыкальный занавес, и труба взвилась в руках трубача, изливая аплодисменты.
Харви остановился, ухмыляясь, раскрасневшийся от танца. Официант подошел к нему с большим серебряным подносом, на котором стояли два бокала, а какой-то остряк взял со стола немного зелени и сплел из петрушки корону. Гвардейцы в красных мундирах вытащили мечи и, подняв их, образовали арку, и Харви прошел под этой триумфальной аркой.
Он вышел на балкон, а аплодисменты в зале все еще не умолкали.
- Эй, - сказал мне Харви, - мы им понравились. Ты молодец.
Это было абсурдно, потому что я лишь шел следом и заполнял паузы, когда следовать за ним становилось слишком трудно.
- Я знал, что трех больших мартини будет достаточно. Я слишком хорошо тебя знаю, - сказал Харви и ухмыльнулся.
Дождь кончился. На балконе было прохладно и темно. Темнота простиралась до далекого Бродвея, где сверкающие рекламы раскрашивали оконные стекла домов. Харви достал пару сигар. Мы смотрели на зарево над темным городом и курили.
- Игрушка для миллионеров, - сказал Харви.
- Да, - откликнулся я, - с восемью миллионами работающих деталей.
- Работающие детали, - со значением повторил Харви. - Да.
Улица под нами была пустынна, если не считать девушки, которая всхлипывала на ходу, и парня, пытавшегося ей что-то объяснить.
- Они бы не убили тебя, - прервал молчание Ньюбегин. - Немного потрепали бы - это да, но не стали бы убивать. В том, что возникла опасная ситуация, виноват Шток, пославший конный патруль, чтобы захватить группу.
Внизу, на улице, всхлипывающая девушка позволила парню утешить себя.
- Кабы знать, где упасть, так соломки бы припасть, - ответил я.
У нас за спиной заскрипела балконная дверь. Девушка, носившая в картонной коробке запасной протез Генерала, вышла на балкон и присоединилась к нам.
- Харви, дорогой, - сказала она так же укоризненно, как до этого разговаривала с Генералом Мидуинтером.
- Что такое, дорогая, - отозвался Харви, - разве Генерал не одолжил тебе свой самолет?
- Видишь ли, - ответила девушка, - я вышла из кабинета вместе с Генералом, а ты валяешь дурака, Харви. Неужели ты не понимаешь, в какое положение это ставит меня?
- Нет, - сказал Харви.
- Я чувствую себя ужасно. Я в полном замешательстве. Вот что я чувствую, Харви.
Харви прищурился и посмотрел на нее в упор.
- Знаешь, дорогая, - протянул он, - от выпивки ты становишься очень красивой.
- Я не пила, Харви, - терпеливо сказала она. Казалось, они повторяли давно привычный диалог.
- Нет, - с восторгом сказал Харви, - но зато я пил!
- Если ты не ценишь наш брак, - сказала она, - то не теряй, по крайней мере, чувство собственного достоинства. Я еду домой через пятнадцать минут.
Она легко заскользила прочь, шелестя длинным платьем.
- Моя жена Мерси, - объяснил Харви произошедший на моих глазах обмен любезностями.
- Ясно, - сказал я.
- Когда-нибудь я подключу электрический провод к ее зубной щетке. - Он замолчал. Думаю, это была очередная шутка, хотя Харви произнес ее без улыбки.
- Она шпионит за мной. Ты понимаешь? Моя собственная жена шпионит за мной. Как она со мной говорит! Можно подумать, что я нанятый слуга. Если верить тому, что она говорит, можно подумать, что этот ее друг Мидуинтер - правая рука Бога.
- Такое действительно может прийти в голову, когда видишь, как они все с ним носятся.
- Правильно. Эти дураки считают его Мак-Артуром, Джорджем Вашингтоном, Дэви Крокеттом и Джими Бауи в одном лице.
- Но ты так не считаешь?
- Этого я не говорил. Думаю, он великий человек. Серьезно. Он действительно великий и могущественный человек. Конечно, Президентом Соединенных Штатов Мидуинтер никогда не станет, но он будет стоять рядом с Президентом. Когда к власти в этой стране придут консерваторы, Мидуинтер станет главной силой, стоящей за троном, а может быть, и самим троном. Я только это имел в виду, - улыбнулся Харви. - Но он никому не доверяет. Никому не доверяет.
- Это общий недостаток людей нашей профессии.
- Да, но этот тип прослушивает наши телефоны, перлюстрирует почту, следит за друзьями и родственниками. Он приставил агентов шпионить даже за собственными сотрудниками. Это грязновато, тебе не кажется?
- Могу сказать лишь одно: если так, почему ты уверен, что на балконе нет подслушивающих устройств?
- Я и не уверен, но я слишком пьян, чтобы об этом беспокоиться. - Харви неожиданно вспомнил что-то и резко повернулся ко мне. - Скажи-ка, шельма, зачем ты поменял яйца в той коробке?
- Но, Харви, я же говорил тебе, что коробку с яйцами у меня украли в лондонском аэропорту.
- Расскажи-ка об этом еще раз.
- Могу только повторить уже сказанное. Судя по всему, их украл тот же самый мужчина, который следил за мной после встречи с доктором Пайком. Полное лицо. Очки в черной оправе. Среднего роста.
- Ты говорил, - перебил Харви, - оттопыренные уши, плохие зубы, длинные волосы, акцент, как у англичанина, который хотел, чтобы его приняли за янки, и впридачу вонючий запах изо рта. Ты мне его долго описывал.
- Правильно, - подхватил я, - очки в роговой оправе были надеты для того, чтобы уши казались оттопыренными. Этот американец произносил гласные звуки как кокни, чтобы его приняли за англичанина, который старается говорить с американским акцентом. Парик он надел, чтобы прикрыть плешь на макушке. Однако тот не очень хорошо сидел на голове, его все время приходилось поправлять, почему на парик и обратили внимание. Он вычернил передние зубы театральным гримом, а чтобы придать запаху изо рта неприятный оттенок, использовал специальные химикаты - старый трюк, чтобы никто не смотрел близко в лицо. Он украл багаж уже после таможенного досмотра.
Я замолчал. Харви ухмылялся.
- Да, - сказал он. - Это был я.
- Думаю, - продолжал я, не обращая внимания на его реплику, - это был пассажир с транзитного рейса. Пока его самолет стоял на дозаправке, он вышел, одел в туалете рабочий комбинезон, увел тележку с багажом, выбрал, что ему было нужно, и успел вернуться в самолет, чтобы продолжить свое путешествие без всякого таможенного досмотра. Неплохо для человека, который после окончания колледжа выступал в каких-то сараях.
Последняя фраза рассмешила Ньюбегина.
- Ботинки с внутренним каблуком и толстой стелькой, контактные линзы, чтобы изменить цвет глаз, грязные ногти и немного помады на губах, чтобы лицо казалось бледнее. Ты забыл об этом.
Харви уставился на носки своих ботинок и, не отводя от них взгляда, начал пританцовывать.
- Ты считаешь, - сказал Харви, - что ты чертовски умная шельма, не так ли?
Он все еще смотрел вниз, продолжая пританцовывать. Я не стал отвечать.
- Чертовски умная шельма.
Харви говорил по слогам и на каждый слог делал маленький шажок, затем он поменял слова местами, снова протанцевал всю фразу и изящно закончил танец, подняв одну ногу вверх.
- Ты постарался, - повернулся он ко мне, - чтобы твое пророчество в отношении Пайка сбылось. Ведь так? Ты как те дамы, которые, увидев на столе ножи, лежащие крест-накрест, затевают ссору, чтобы доказать, что это был плохой знак. Пайк погорел, а ты мило беседовал со Штоком.
Думаю, Харви рассчитывал, что я его ударю. Он явно нарывался на скандал. То ли ему хотелось почувствовать себя страдальцем, то ли он просто искал предлог, чтобы подраться со мной. Так ли это, я не знаю, но уверен, что он ждал удара.
- Вы мило беседовали о Тургеневе. Ты же знал, что Шток тебя не тронет. Для него ты - представитель правительства Соединенного Королевства. Он знал, что стоит ему прижать тебя, Лондон перехватает всех агентов советской разведывательной сети. Если ты в России будешь вести себя достаточно благоразумно, то ты в безопасности. Вот о чем мне досадно думать. Ты смеешься и болтаешь со Штоком, а наш мальчик, окаменев от страха, сидит сейчас в каком-нибудь подвале.
- По сравнению с некоторыми из тех, с кем я работаю, - сказал я, - Шток - парень что надо, не говоря уже о тех, против кого я работаю. Шток знает, на чьей он стороне. Я тоже. Вот почему мы и можем с ним разговаривать.
- Шток - кровожадный негодяй.
- Мы все такие, - парировал я. - Наполовину жестокие, наполовину обреченные.
- Может, тебе следовало подойти к Пайку и объяснить ему это? Половина из нас - жестоки, а другая половина - обречены. Вот ты бы и рассказал Пайку, к какой половине он относится.
- Каждый из нас и жесток, и обречен. Я это имел в виду.
- Ты пьян, - сказал Харви. - Поэтому так банален.
Я открыл балконную дверь и выглянул в зал посмотреть, почему умолкла музыка. Перед оркестром стоял Генерал Мидуинтер, благосклонно улыбаясь столпившимся гостям и высоко подняв руку в перчатке. Гости молчали.
- Мы прерываем развлечение для краткой молитвы, - сказал Мидуинтер.
Он склонил голову, и все последовали его примеру.
- Дорогой Отец Небесный, - нараспев тянул Мидуинтер, - помоги пробудить нашу любимую страну перед лицом великой опасности. Помоги нам очистить и обезопасить ее от безбожных коммунистов, которые угрожают ей изнутри и снаружи. Именем Иисуса мы молим об этом. Аминь.
- Аминь… - долгим эхом отозвались гости.
Я посмотрел на Харви, но он не отводил взгляда от своих ботинок, которые танцевали очередную маленькую пьесу. Я пробился сквозь толпу, с благоговением наблюдавшую, как Мидуинтер сходит с возвышения. Мерси Ньюбегин протолкалась ко мне.
- Откуда Харви знает, что я сказала Генералу Мидуинтеру? - спросила она, проходя мимо.
Я пожал плечами. Меня гораздо больше интересовало, откуда, черт возьми, Харви узнал, о чем мы говорили с полковником Штоком?
16
На следующее утро в 9.45 зазвонил телефон. Я уже не спал и мучился головной болью. Незнакомый голос фамильярно назвал меня "стариной" и предложил, чтобы я прогулялся по дороге в Гринвич-виллидж и на углу Бликер-стрит и Мак-Дугал встретился с ним, который будет одет в зеленое твидовое пальто и коричневую фетровую шляпу.
Готов поспорить, подумал я, что из тульи шляпы будет торчать маленький британский флаг.
На встречу я шел через Вашингтон-сквер и вдоль Мак-Дугала, где расположены кафе для богатых бездельников. Черные стулья и мраморные столы были еще пусты. Мужчины в белых фартуках мыли полы, выносили мусор и укладывали брикеты льда. На ступеньках ювелирной мастерской два малыша играли в шашки крышечками от "Кока-Колы". Дюжина бродячих котов дремала под навесом в компании пары пьянчужек. Я остановился на углу Бликер-стрит.
Начинался ясный и холодный день. Вдоль улиц, идущих поперек города, дул морозный ветер. Вокруг не было никого, кто бы мог считаться человеком в твидовом пальто. Возле католической церкви собиралась старомодная траурная процессия: шесть черных "флитвудов" с шоферами-неграми и огромные венки. Трое мужчин в черных пальто и темных очках суетились возле длинных автомобилей, а маленькая толпа собиралась поплакать и посудачить. Я смотрел, как начал отъезжать первый из "флитвудов" с зажженными фарами, когда почувствовал легкий толчок в поясницу и услышал тихий голос:
- Не оборачивайтесь, старина. Совсем не обязательно, чтобы мы оба знали, как я выгляжу. Любовная записка из старой фирмы. Успехи и все такое, вы понимаете? - Он помолчал. - Забавные люди, а? Отличные похороны. С большой помпой.
- Да? - сказал я. - Буду иметь в виду.
- Вот и молодец. Вам понравится Гринвич-виллидж. Очаровательное местечко. Я здесь живу и не хотел бы жить где-нибудь еще. Люблю этот район. Забавные люди, а? - Он ткнул мне в ребра чем-то жестким, что оказалось углом конверта из манильской оберточной бумаги.
- Весьма забавные, - ответил я.
Конверт перешел в мою руку. Незнакомец не попрощался, но я слышал по протестующим возгласам, как он наступал на ноги и работал локтями, протискиваясь сквозь толпу зевак. Я подождал две-три минуты, чтобы дать ему уйти, а затем пошел прочь вслед за последним катафалком. "Живите и торгуйте в Гринвич-виллидж", - гласила надпись на стене. Я проигнорировал этот призыв и направился к северу города с намерением позавтракать.