На Вашингтон-сквер группа киношников с важным видом измеряла ширину арки. Сегодня на улицах дежурили курсанты полицейской академии, и длинная очередь ярко раскрашенных такси очень медленно тащилась по проспекту, обвивая подножия небоскребов, словно ленточные змеи в джунглях, скользящие между деревьями. На Восьмой улице брошенные газеты трепетали под порывами ветра, как раненые голуби. Низкое небо грозило дождем, который обещал начаться, едва только стихнет ветер. Воздух уже напитался сыростью.
Я зашел в кафе-кулинарию, сел возле окна и заказал канадскую ветчину и кофе. За соседним столиком сидела группа подростков в белых пуловерах и теннисных туфлях, выяснявших, кто из них заказал две порции гренок. По улице на роликовых коньках проехала женщина средних лет. Напротив, через дорогу, толстый мужчина вешал объявление - "Экономьте ваше время. Бухгалтер заполнит ваши налоговые декларации всего за 5 долларов". Почувствовав, что начинается дождь, он поднял ладонь, а потом стал разглядывать первые дождевые капли, как будто они были из золота.
Я открыл конверт, полученный от неизвестного. В нем находились четыре письма, адресованные на мою лондонскую квартиру, вскрытые Джин. Одно оказалось Бюллетенем военно-исторического общества, два - счетами за газ и телефон, Джин их оплатила. Четвертое - письмо от домовладельца о том, что по ночам в квартире слишком шумно. У меня, разумеется, а не у домовладельца. И еще - записка от Джин.
В записке говорилось:
"Долиш уладил все проблемы с январскими расходами, так что вы в конце концов оказались правы, умница. Ваша прачка оставила записку, что вы ей задолжали за три недели, а она собиралась навестить брата в Брайтоне. Не очень понятно, но я заплатила ей из денег, отложенных на мелкие расходы. Вы забыли отказаться от молока. Мистер Долиш попросил меня предупредить вас, что братья Пайк - латыши, но с британскими паспортами. Они состояли членами какого-то очень таинственного латышского клуба старых друзей. Больше о них ничего неизвестно. Конечно, нет никаких анкет и прочего.
Они весьма умны, эти Пайки, у обоих - медицинские дипломы, но у Ральфа Пайка (который уехал, а куда - вам известно) еще и диплом биохимика. Вероятно, его послали, чтобы он взглянул на какие-нибудь местные биохимические лаборатории. Даже беглый взгляд может многое сказать эксперту, а Ральф Пайк - опытный специалист. Однако мы уверены, что Пайки не принимают участия в переправке вируса (или способствуют этому) туда, где вы только что побывали. Напротив, политически они стоят так далеко справа, как только можно стоять, чтобы не свалиться в пропасть.
Я почти не располагаю информацией для ответа на ваш запрос о Каарна. Он знал, что существует группа людей, заинтересованных в продаже украденного вируса. Пришел к выводу, что эти люди - британцы (мы пока не знаем, почему он так решил). Он сам немного занимался наукой и, возможно, предложил им свои услуги, чтобы познакомиться с вирусом, составить мнение о его свойствах, а заодно и получить информацию. Вот почему он был в белом халате (я помню ваш рассказ о том, что он был похож на липового дантиста с рекламы зубной пасты). Патологоанатом категорически утверждает, что никакие летательные снаряды не послужили причиной смерти (открытое окно наводит на ложный след). Он был убит чем-то, похожим на иглу (колотая рана глубиной более десяти сантиметров, как сказано в заключении о смерти), пронзившим почку, почечную артерию, брюшину и толстую кишку. Предположительно, неизвестный убийца подошел к нему сзади с оружием в правой руке, обхватив его левой за шею, чтобы помешать крикнуть или оказать сопротивление. "Это проделано очень умело" - засвидетельствовал хельсинкский патологоанатом. Мы не сообщали Центральной криминальной полиции в Хельсинки о посылках с яйцами, но полиция безопасности сама обратила внимание на испачканный яйцом халат. Ке исключено, что нам придется дать какое-нибудь объяснение присутствия сырого яйца на одежде убитого. Успели ли вы получить свое чистое белье из прачечной? Я сказала, что это срочно, но они вряд ли привезут ваше белье до вторника. Я разделила некоторые наши папки на отдельные дела, и мы уже от многих избавились, так что не бойтесь вернуться на работу в конце недели. Мистер Долиш велел мне передать вам краткую информацию о вирусе (см. вторую страницу). Это похоже на выдержку из учебника биологии для четвертого класса, но вы и сами скорее относились к области биологии и тоже для четвертого класса, когда я вас видела в последний раз.
С заверениями в любви,
ваша Джин".
К письму была приколота тонкая синяя бумажка:
"Информация о вирусе, обнаруженном в сырых яйцах на халате Каарна и в коробке от Пайка.
Вирусы имеют правильную геометрическую форму. По размеру они больше молекул белка, но меньше бактерий. Способны вызвать ряд опасных заболеваний, в том числе полиомиелит, оспу, ящур, грипп, болезни скота, болезни растений, заболевания гортани, некоторые формы рака. При каждом обследовании обнаруживаются новые возможности вируса. Заразны для человека, растений, бактерий, животных. Некоторые из них воздействуют на бактерии, другие - на клетки организма. Живут и развиваются в клетке-хозяине, которую захватывают при активизации. Проблема медицинского воздействия заключается в необходимости уничтожить вирус, не повредив нормальные клетки. Вирус, захватив клетку, берет на себя управление ее системами воспроизведения, и таким образом происходит его распространение в организме.
Транспортировка вируса. Вирус живет при температуре до 37° Цельсия и может быть введен в оплодотворенное куриное яйцо. Нужно просмотреть яйцо на свет, определить, где находится зародыш, трепанировать яйцо, ввести шприцем вирус в желток через стекловидную мембрану (плотная белая защитная пленка яйца), наложить кусочек снятой скорлупы.
Вирус, который мы исследовали, является антивирусным. Он проникает в тело при воздушно-капельной инфекции - например, через носоглотку - и активизирует сетчато-эндотельную систему к выработке аминокислотного соединения типа интерферона. Оно препятствует росту других вирусов, уничтожает чужеродные нуклеиновые кислоты до их проникновения в клетку.
Надеюсь, эта информация вам так или иначе пригодится. Ради нее мне пришлось провести четыре часа у специалиста - консультанта. За это время было выпито два хереса, три бутылки вина, немного коньяка и сделано одно предложение (руки и сердца). Привезите несколько новых пластинок. Как вам нравятся Колтрейн, Кирк и Роллинз?
Ваша Джин".
Я прихлебывал кофе и гадал, почему мою секретаршу заставляют выполнять работу других отделов. Гадал, передана ли папка с делом профсоюза (проверка положительная) кому-нибудь другому или все-таки оставлена до моего возвращения. Ни один из наших мальчиков из частного агентства не справится с этой работой, не имея опыта и чутья, на которые я могу опираться в этом деле. Некоторые из тех, кому могут доверить эту работу, учились вместе со мной. В любом случае проверка повлечет за собой вопросы, которые я постоянно запихивал в самые отдаленные уголки сознания. Я страшился этой папки, которая ждала меня на моем столе. Чтобы осознать, как я жаждал избавиться от нее, надо бы… Я глубоко погрузился в раздумья, когда вдруг кто-то забарабанил в окно, возле которого стоял мой столик. За окном лило как из ведра, и там, под дождем, на блестящем асфальте Восьмой улицы стояла Сигне. Она сияла, переполненная энергией, как бомба с горящим запалом. Когда она широко улыбнулась во весь свой слишком большой рот, продемонстрировав слишком ровные и белые зубы, мне показалось, что взрыв уже поднимает ее в воздух! Капли дождя скакали по асфальту, как горошины, волосы Сигне облепили лицо, словно кто-то опрокинул ей на голову блюдце с горчицей. Она была одета в мужское непромокаемое пальто желтого цвета, на несколько размеров больше, чем надо, от дождя пальто блестело, вспыхивая, как неоновая вывеска магазина золотых изделий.
Она снова постучала в окно. Несколько посетителей посмотрели на Сигне и одобрительно забормотали. Я жестом пригласил ее зайти и выпить кофе, но Сигне отрицательно покачала головой. Она снова постучала по стеклу и задвигала губами, как золотая рыбка в аквариуме. "Ты мне нужен" - прочитал я по ее губам.
Я оставил на столике два доллара и недоеденный бутерброд с ветчиной и вышел под дождь. Сигне обхватила меня за шею своими желтыми непромокаемыми рукавами и влепила поцелуй. Щекой я ощутил ее острый ледяной нос и лицо, мокрое от дождя. Она что-то объясняла мне, трясла за руку и пристально вглядывалась в мое лицо, как будто не могла поверить, что это действительно я.
- Ты был на маскараде у Генерала Мидуинтера вчера вечером? - скороговоркой вопрошала она. - Это было прекрасно? Не отвечай, если это так, я не перенесу этого. Я очень хотела пойти. Ты видел Генерала? Ну разве он не великолепен? Харви ты видел? У нас все кончено - у Харви и у меня. А его жена была там? Да? А шампанское? Я обожаю шампанское. Ты купишь шампанское, если я приготовлю сегодня обед? Только ты и я. Ты танцевал? Оркестр был хороший? А в чем была Мерси Ньюбегин? Все были в костюмах? Во сколько все закончилось? А устрицы были? Я обожаю устрицы. Я их приготовлю сегодня. Устрицы и шампанское. А танцевали "Пол Джоунза"? Ну разве Мерси Ньюбегин не ужасна? Ты с ней разговаривал? Ну разве она не ужасна? В каком платье она была? Какие туфли? О, я ненавижу всех женщин. Кроме двух, про которых ты не знаешь. Я не пошла, потому что между Харви и мной все кончено. И еще не хотелось видеть эту Мерси Ньюбегин. К тому же я не взяла в дорогу подходящих туфель.
Она выдохлась и замолчала. Но не надолго.
- Я думала, что никогда тебя больше не увижу, - робко сказала она. - Ты ведь меня не презираешь, правда?
- А почему я должен презирать тебя?
- Ну, я опять рыдаю у тебя на плече. Мужчинам это не нравится. Особенно, когда им еще приходится слушать о других мужчинах. Это естественно. Я сама не хотела бы, чтобы ты рассказывал мне о своих любовных делах.
- Неужели? - отозвался я. - А я как раз собирался рассказать тебе о своих любовных делах.
- Правда? - спросила она с беспокойством в голосе, которое мне польстило.
- Я просто дразню тебя, - ответил я.
- Хорошо, - сказала она. - Я не хочу, чтобы в твоей жизни были какие-нибудь женщины, кроме меня.
- Ты вся промокла. Давай поймаем такси, - вздохнул я.
- Нет, нет, нет, - сказала она. - Я живу на Восьмой улице и я люблю гулять под дождем.
- Я тоже.
- Ты говоришь это, чтобы сделать мне приятное.
- Совсем нет. Просто мой отец был колдуном в Саудовской Аравии. Он умел насылать дождь в засуху.
Сигне взволнованно ухватила меня за руку.
- У него разорвалось сердце, - продолжил я, - когда в его деревню провели водопровод…
- Какой ужас, - посмотрела мне в глаза Сигне. - Какой ужас. Расскажи об этом.
Я рассказал.
Квартира Сигне находилась в небольшом доме, первый этаж которого был отдан под магазины. На лестнице было мрачно, одно окно разбито. Сигне жила на втором этаже. В коридоре ее квартиры, оклеенном желтыми обоями, висели чьи-то рога, на которые Сигне повесила свое желтое непромокаемое пальто.
- Вешай пальто, - пригласила она и меня. - Это прекрасные пластмассовые лосиные рога.
- Я и не знал, что ты победила великого пластмассового лося.
- Они уже были, когда я здесь поселилась. Они ужасны, правда?
Сигне встряхнула мокрыми волосами, обдав меня дождевыми каплями.
- Полегче, - предупредил я. - Как-то мне пришлось расстаться с собакой, которая любила отряхиваться возле меня.
- Извини, - сказала Сигне, - я забыла, что вы, англичане, ненавидите воду.
Она скрылась в ванной и появилась с огромным полотенцем на голове, энергично вытирая макушку.
- Сюда, - сказало полотенце.
Она провела меня в большую однокомнатную квартиру. Стены были затянуты в белые с золотом обои. На них висели небольшие кусочки дерева, которые, как я позднее узнал, оказались скульптурами одного из приятелей Сигне. Тщательно натертые половицы проглядывали между белых ковров. Гофрированные занавески, белые ставни. На полу валялись три дешевых детектива в мягких обложках и экземпляр "Голоса деревни", посыпанный пудрой. Сигне добавила к обстановке несколько предметов, любимых обитателями больших городов. Пара ярмарочных надписей из антикварных магазинчиков на Третьей авеню, коврик из шкуры белого медведя и два огромных плетеных кресла, похожих на африканских знахарей в полном снаряжении. Кресла слегка скрипели, когда на них садились. Сигне заскакала по комнате, как кенгуру, и плашмя шлепнулась на софу. Подпрыгивая, она прижимала к груди несколько ярких подушек.
- Моя квартира! - восклицала она. - Моя, моя, моя!
- Конечно, твоя, - подтвердил я.
- Садись. Я приготовлю тебе кофе.
- Кстати, из-за тебя я оставил на столике отличный бутерброд с ветчиной, - предъявил я счет Сигне.
- Тьфу на твой бутерброд с ветчиной. Я приготовлю что-нибудь ужасно вкусное.
- Что? - подозрительно спросил я.
- Сейчас посмотрю, что есть в холодильнике… Садись же и перестань выглядеть таким англичанином.
- А как выглядят англичане? - Я уже не напоминал, что я ирландец.
- Смущенными. - Она хихикнула. - Слишком много локтей и слишком много коленок.
Я осторожно опустился в плетеное кресло, предварительно сбросив с него летние женские брюки, бюстгальтер, халат, страницу письма по-фински, баночку крема "Пондз", флакон дезодоранта и чашку, наполовину заполненную остывшим кофе.
- Ага, вот и он, - сказала Сигне, забежав в комнату, и забрала чашку с холодным кофе. - Тебе с сахаром и сливками?
- Со сливками, без сахара.
Вытянув ноги, я сушил брюки перед камином, когда вернулась Сигне. Она принесла поджаренный бутерброд с окороком и кофе.
- С Харви все кончено, - сказала она. - А из тебя идет пар.
- Из меня всегда идет пар, когда я наедине с девушкой. Что случилось?
- Я больше не могла терпеть его. Все эти его настроения. Сейчас он улыбается, а в следующую минуту смотрит волком.
- Все правильно. Со мной он ведет себя точно так же. Это у него замечательно получается.
- Он даже с Мидуинтером так себя ведет. Они тоже сыты им по горло.
- Кто?
- Организация. Даже наша организация сыта по горло его настроениями.
- Но от этого он не становится менее полезным, - сказал я.
- Становится, потому что все ненавидят его, ведь так?
- Да, думаю, что так, - улыбнулся я.
- Он сказал мне, что убьет тебя. Я так за тебя перепугалась.
- Приятно узнать, что за тебя кто-то переживает. Но зачем Харви убивать меня?
- Разве ты не знаешь?
- Нет, не знаю.
- Совсем не обязательно на меня кричать, - обиделась Сигне.
Я не заметил, как повысил голос.
- Нет, не знаю, - тихо повторил я.
- Мог бы сказать так же и в первый раз, - смягчилась Сигне. - Потому что ты следишь за ним.
- Ты же сама в это не веришь.
- Нет, я верю в это. Ты переиграл. Ты все время притворялся, что не знаешь, кто такой Генерал Мидуинтер и что это за организация. Таким несведущим, каким ты притворялся, сегодня быть нельзя.
Сигне ждала, что я отвечу.
- Это может означать, что я либо злодей, либо дурак.
Сигне согласилась.
- Харви думает, - спросил я, - что Мидуинтер нанял меня шпионить за ним?
Сигне подставила мне губы.
- Поцелуй, поцелуй меня, - сказала она. Я подошел к ней и чмокнул в губы.
- И это ты называешь поцелуем? - надулась она.
- Пока хватит, - ответил я грубовато.
- Генерал Мидуинтер считает, что ты должен поселиться здесь со мной.
- Опять врешь, Сигне?
- Нет, правда. Он не любит пользоваться гостиничными коммутаторами для передачи приказов. Организация оплачивает обе мои квартиры - и в Нью-Йорке, и в Хельсинки, - так что я не могу спорить, когда мне присылают гостей. Я уже все для тебя приготовила. Пойдем посмотрим.
Я вошел в спальню. Там стояла двуспальная кровать с простынями в цветочек. На подушке лежали пижама и пеньюар.
- Наш будуар, - гордо сказала Сигне. Она открыла гардероб и сдвинула вешалки, освобождая место для моих предполагаемых костюмов. Я дернул дверцу стенного шкафа, и на меня посыпались туфли. Около пятидесяти пар туфель Сигне. Она захлопала в ладоши и засмеялась.
- Я люблю туфли, - сказала она. - Я люблю туфли.
Она набрала их полные руки и стала убирать обратно с преувеличенной осторожностью, аккуратно подравнивая носки. Она даже говорила, не отводя взгляда от туфель, словно обращаясь к ним.
- Ты останешься? - с тревогой спросила она. - Я ужасно боюсь по ночам. Коты переворачивают мусорные ведра, и так гремят… А на прошлой неделе кто-то залез в вестибюль, разбил зеркало и сломал дверь. Поэтому все так ужасно выглядит. Полиция поймала хулигана, но на другой день в "ягуаре" прикатила его мамаша и сунула домовладельцу триста долларов, чтобы он не подавал в суд. Ты ведь останешься, правда?
Она обхватила меня руками и провела кончиками пальцев по позвоночнику.
- Не хочу, чтобы ты трусила по ночам, - сказал я.
Я вернулся в гостиницу и собрал вещи: бутылку с остатками виски, две книги в мягкой обложке ("Тридцатилетняя война" Уэджвуда и "Полный путеводитель по Нью-Йорку"), один шерстяной костюм, четыре рубашки, носки и нижнее белье. Все уместилось в одном маленьком чемоданчике из фибрового картона.
Зазвонил телефон.
- Вы сегодня же переедете в квартиру мисс Лайн, - сказал тот же металлический голос. - Через несколько дней отправитесь на юг на учебу. Если вам нужны деньги, подтвердите это.
- Мне нужны деньги, - ответил я. - Они не нужны только машинам.
На этот раз я первым опустил трубку.
Выходные мы провели в идиллическом настроении. Мидуинтер не звонил, Харви не пытался убить меня, и мы с Сигне бродили по Гринвич-виллидж, глазели вокруг, смеялись надо всем по поводу и без повода, ели, что-то покупали и добродушно спорили друг с другом.
В субботу на Гринвич-виллидж полно народу: девушки с немытыми волосами и мужчины в розовых штанах и с пуделями на поводках. Магазины заполнены незаконченными картинами и грубыми сандалиями. Цены здесь рекордно низкие: любой галстук в витрине - 80 центов! До двух долларов стоят простые украшения и предоставление персональных емкостей в холодильниках. Мерцали невероятные электрические надписи, а трубный глас полицейских сирен играл контрмелодию скрежещущим басам древних автобусов. Девушка, торгующая на углу "Католиком", угостила нас сигаретой "Социализм - что это значит?". Ослепительно оранжевое солнце медленно скатывалось за пирс № 56, и торцы зданий Манхэттена блестели, как пирит на изломе.
Мы пообедали во французском ресторанчике, где вместо соуса провансаль подают кетчуп, горят свечи, мелькают полосатые фартуки и официанты с вощеными усами говорят, как Морис Шевалье.
- Как ви это находить, мадам и месье? - спросил официант и ушел, не дожидаясь ответа.
- Усеу есть так, - крикнул я ему вслед, - как ми називать в моей страна, дивительно карашо.