- Я как-то проехался по маршруту Гуднайта в форт Самнер, а потом повторил путь Лавинга в Шайенн. Это было в 1946 году. На армейском джипе я проехал вдоль реки Пекос, как когда-то шел Лавинг. Отсюда до Шайенна - 900 миль, если напрямик, дорога же тянется на все 1400 миль. Я ехал очень медленно, но у меня ушло всего десять дней. В 1867 году Лавинг потратил на этот путь три месяца. Скотокрады, преступники, ураганы, рушившие речные берега, индейцы. Все организаторы перегонов…
- Опять играешь в ковбоев и индейцев? - спросила, подойдя, Мерси. - Помоги мне поставить поднос, Харви.
- Это интересно, - ответил я хозяйке.
- Только не говорите ему об этом, - сказала Мерси Ньюбегин, - а то он достанет все свои ружья и продемонстрирует "выкрутасы границы" и "переход разбойников с большой дороги".
- "Переход границы" и "выкрутасы разбойников с большой дороги", - устало поправил Харви. - Когда ты запомнишь правильно?
Мы сели за стол, и Харви разложил жареных цыплят по тарелкам.
- Да, сэр, - продолжил он. - Конец пути был в маленьком старом Додже, где Эрп готов был бросить вызов каждому, кто захотел бы повести свой плуг к северу от железной дороги.
- Смотри, что делаешь, Харви. Будь аккуратен или передай поднос мне.
- Да, мэм, - отозвался Харви. - Добрые люди, которые поднимут…
- Ты еще не открыл вино, Харви. Цыпленок остынет окончательно, если ты не замолчишь.
- Позвольте мне открыть вино, - предложил я.
- Будьте добры, мистер Демпси. Харви иногда так возбуждается. Он как большой ребенок. Но я люблю его.
Я осторожно открыл бутылку. В ней был замечательный шамбертен.
- Отличное вино, - сказал я.
- Мы постарались, чтобы вино было хорошее. Харви предупредил, что вы знаете о бургундском все.
- Я сказал, что он его любит, - поправил Харви.
- Какая разница? - сказала Мерси. Ответа она не ждала.
Мерси Ньюбегин казалась даже красивой в мерцающем свете свечей. Она была небольшого роста, изящного сложения. Шелк платья подчеркивал хрупкость и белизну ее рук. Женщины бы назвали это "приятной внешностью". Я смотрел на лицо цвета слоновой кости без единой морщины. Если даже предположить, что гладкость кожи достигалась усилиями косметичек, это не нарушало гармонии ее лица. Карие глаза казались больше, чем на самом деле, как солнце при закате. Эта женщина и должна была ходить в шелках и атласе, ее трудно было представить в дешевой одежде.
- Ну разве не шикарно живет этот Генерал Мидуинтер? - говорила она. - У него есть собственный поезд, дома в Париже, Лондоне, Франкфурте и на Гавайях. Говорят, что каждый день в каждом из его домов слуги готовят еду и накрывают на стол на тот случай, если он вдруг приедет. Это что-нибудь да значит! А самолет, на котором вы прилетели, - вы у кого-нибудь видели четырехмоторные реактивные самолеты для личного пользования?
- Нет, - честно ответил я.
- Меня от всего этого берет досада. Я торчу здесь, в Техасе, неделями. В засуху чиггеры невыносимы, наводнения приносят гремучих и мокассиновых змей…
Чиггер - насекомое, напоминающее вошь, но поменьше размером. Чиггеры забираются под кожу человека и откладывают там яйца, вызывая болезненные язвы.
- Возьми немного цыпленка, - сказал Харви, - пока он еще не остыл.
Элегантные руки Мерси ловко обращались с фарфором и серебряными вилками и ножами. Она положила себе порцию риса и салата и предоставила мне возможность заглянуть в ее ясные карие глаза.
- Готова поспорить, что даже у вашей королевы нет в личном пользовании двух четырехмоторных самолетов. В салоне одного из них отделка как у парусного клипера девятнадцатого века. Даже у вашей королевы…
- Тебе лучше не приставать к этому парню, - перебил ее Харви. - Стоит ему почувствовать, что до него добираются, как он превратится в отвратительного сукина сына.
Мерси одарила меня улыбкой.
- Уверена, что это неправда.
- Значит, в этом уверены уже двое, - сказал я. Харви рассмеялся.
- Вы, британцы, очень умно проигрываете, - похвалила Мерси.
- Это достигается длительной тренировкой, - объяснил я.
- Позволь мне рассказать об этом парне, - сказал Харви, указав на меня вилкой. - Впервые я увидел его во Франкфурте. Он сидел в новенькой белой спортивной машине, забрызганной грязью, с ослепительной блондинкой. Ну просто ослепительной. На нем был какой-то старый костюм, он курил "Галуа" и слушал по радио квартет Бетховена. О Боже, подумал я, никогда не думал, что можно быть снобом в стольких мелочах одновременно.
Он немного помолчал, вероятно, вспоминая мое теперешнее имя и подытожил:
- Так вот, этот парень, Демпси, это может.
- Никогда не запоминаю имена, - сказала Мерси. - Когда я училась в колледже, мне звонили молодые люди, а я не имела ни малейшего понятия, кто звонит. Поэтому я всегда спрашивала "а какая у тебя сейчас машина?" - и только тогда вспоминала имя. К тому же это помогало мне решить проблему, идти на свидание или нет.
После этого забавного воспоминания Мерси деликатно рассмеялась.
- Мужья - это побочные продукты женитьбы, - растолковал ее слова Харви.
- Отходы, - поправила Мерси Ньюбегин. Она снова засмеялась и притронулась к руке мужа, показывая, что вовсе не имела намерения его обидеть. - Я все время говорю Харви, чтобы он продал этот "бьюик". Можете представить, что думают люди, видя его в "бьюике"? А ведь Генерал Мидуинтер очень высокого мнения о нем. "Бьюик" - это не для нас, Харви.
- Ты хочешь сказать, не для тебя, - уточнил тот.
- Ты можешь ездить на работу в моем "Линкольне", - сказала Мерси. - Он свидетельствует о хорошем вкусе и положении.
- Но мне нравится "бьюик", - сопротивлялся Харви.
- Харви так гордится, что мы живем только на его доходы. Но это же так глупо! Это греховная гордость. Я не раз об этом говорила. А страдаем от нее только мы - я и мои дети.
- Ты не страдаешь, - возразил Харви, - ты покупаешь себе роскошные платья и по-прежнему держишь верховых лошадей…
- На Лонг-Айленде, - сказала Мерси, - но не здесь.
- Так ведь ты каждый месяц ездишь домой на Лонг-Айленд, - примиряюще сказал Харви. - Каждый год в феврале ты отправляешься в Санкт-Мориц, на весенние сборища - в Париж, в июне ты в Венеции, в июле - в Аскоте…
- На свои деньги, дорогой. Я не беру их из того, что ты даешь на домашние расходы. - Она засмеялась. У нее были пропорциональные черты лица, совершенные руки и ноги и маленькие ровные зубы, сверкавшие, когда она улыбалась. Она запрокидывала голову и рассыпалась исключительно мелодичным и тщательно модулированным смехом. Она повернулась ко мне.
- Я не беру деньги на поездки из его заработка, - сказала она. И снова засмеялась.
19
На следующее утро ровно в 6.45 начались серьезные занятия в Электронном Мозге. В столовой я позавтракал апельсиновым соком, овсянкой, яичницей с ветчиной и кофе. Покурить не успел, потому что курсантов заторопили на склад обмундирования. Каждый из нас получил по шесть рубашек и брюк цвета хаки, ремень, носки, комплект нижнего белья, легкую мягкую шляпу и нож с рукояткой-кастетом. Мы переоделись в новую форму и собрались в комнате 1-В в 7.45. На плече у каждого была большая красная нашивка с белой решеткой, напоминающей три слившиеся заглавные буквы Г. В отличие от других учащихся я получил рубашки с нашивкой "Наблюдатель". Это устроил Харви, чтобы в случае чего-либо непредвиденного я мог отстраниться от учебы для выполнения своего главного задания. Нашивка с белой решеткой, как объяснил инструктор, означала "Аргументы за свободу". Инструктор был выпускником Гарварда, он стригся под "ежик", закатывал до локтей рукава и ходил в расстегнутой рубашке.
На стенах комнаты, где мы собрались, висели плакатики с надписью "БОЛЬШЕ ДУМАЙ". По крайней мере хотя бы одна такая надпись присутствовала в каждом помещении центра. Курсанты-иностранцы тратили уйму времени, пытаясь постичь смысл этого призыва. Не знаю, сумели ли они разобраться в нем до конца. Признаюсь, что я лично не сумел. На стенах были и другие плакаты. На одном из них было написано, что "50 % США находятся под властью коммунистов", другие гласили, что "Порнография и секс - оружие коммунизма" и "Без вас США станут провинцией мировой советской системы".
Ни инструкторы, ни курсанты не знали подлинных или хотя бы вымышленных имен друг друга. Нам присвоили номера. Первые девять дней обучения прошли без выходных - "Коммунизм не знает выходных" - и были посвящены общей подготовке. В программу входила география, где особое внимание уделялось расположению коммунистического блока и свободного мира. Нас пичкали историей коммунистической партии. Еще в программу входили марксизм, ленинизм, сталинизм и материализм в СССР. Классовая структура зарубежных стран. Влияние коммунистической партии в различных регионах мира.
На десятый день обучения восемь курсантов из моей группы отправились изучать фотографирование, четверо - замки и ключи, а семь человек принялись вникать в римский католицизм. Последние готовились к агентурной работе в среде религиозных католиков. Мы прослушали курс лекций по русскому и латышскому этикету, литературе, архитектуре, религии. Научились различать воинское снаряжение и боевую технику Советской Армии. Затем мы сдали простенький экзамен, суть которого состояла в вычеркивании самых нелепых нз предложенных ответов. На четырнадцатый день нас перевели в другую часть учебного здания. Началось активное обучение.
Я носился со своим едва зажившим и еще багровосиним пальцем, демонстрируя его тем, кто пытался вовлечь меня в грубые физические забавы активного обучения. К каждой группе был приставлен офицер-руководитель, который вел ее в течение всего курса. В программу обучения входили: обращение с ножом, лазание по скалам, стрельба, работа с пластиковыми бомбами, подрыв железнодорожных путей, ночные вылазки, ориентировка по карте, пять парашютных прыжков - три дневных и два ночных. Черт возьми, из нас готовили диверсантов! Помимо меня, курсанта-негра и одного баварца, всем курсантам было около тридцати и они значительно опережали нас, стариков, считавших сомнительным преимуществом умение бегать, прыгать задом и делать броски вперед.
За три дня активного обучения я растянул спинную мышцу, у меня загноился один из пальцев ноги, а рука разболелась еще сильнее. Кроме того я был уверен, что одна из моих зубных коронок расшаталась. Заметьте, я всегда уверен, что одна из моих коронок шатается. Я раскачивал ее языком и соображал, как быть дальше, когда зазвонил телефон на тумбочке возле кровати. Это была Сигне. И она была в Сан-Антонио.
- Ты не забыл о нашей встрече сегодня вечером?
- Конечно, нет, - ответил я, вспомнив о намеченном ужине.
- В клубе "Бент Потейтоу" в девять тридцать. Мы чего-нибудь выпьем и решим, куда еще сходить. Договорились?
- Договорились.
"Бент Потейтоу" - это бар на Хустон-стрит в Сан-Антонио. На фасаде здания завитки розовой неоновой рекламы складывались в надпись - "СТРИПТИЗ. ИДЕТ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ. ДВЕНАДЦАТЬ ДЕВУШЕК". В прихожей по стенам были расклеены яркие картинки с полуобнаженными красотками. В темном баре светился лишь крохотный огонек за стойкой. Он освещал бармена, наливающего вино в мерный стакан. Я сел у самой стойки, и девушка с блестками на груди чуть не наступила мне на руку. Музыка закончилась, и девушка, соскользнув с края стойки, поклонилась и исчезла за каким-то пластмассовым занавесом.
- Чего налить? - бесцеремонно спросил барм&ь.
Я заказал коктейль "Джек Даниелз".
Возле автоматического проигрывателя стояли две девушки. Сигне здесь не было. Я получил свой коктейль, а из-за занавеса выглянула какая-то девчушка и прокричала одной из девушек возле проигрывателя: "Девятнадцать джей". Раздалась громкая музыка. Танцовщица медленно вращалась на крошечном раскрашенном деревянном круге в конце стойки. Она расстегнула платье и повесила его на вешалку для пальто. Потом сняла нижнее белье, не потеряв равновесия, и удостоилась за этот подвиг аплодисментов. Она прошлась, потряхивая грудями, по узкой стойке бара. Я предусмотрительно убрал руку. Ритм и движения танцовщицы все сильнее говорили о приближающемся оргазме, как вдруг все закончилось внезапной бездыханной тишиной. Из-за занавеса появилась другая девушка.
- Ну как вам представление? - спросил бармен. Он протянул мне бокал и карточку члена клуба.
- Похоже, что ешь шоколад, не сняв обертку, - ответил я.
- В том-то и беда, - отозвался бармен, покивав головой.
- Не появлялась ли здесь, - спросил я, - девушка-блондинка? Где-то в районе девяти тридцати.
- Послушайте, - оживился бармен, - ваше имя - Демпси?
- Да, - ответил я, и бармен передал мне записку, которая была засунута за бутылку виски "Лонг Джон". Записка была написана на салфетке губной помадой и гласила - "Срочно, Сашмейер". И дальше - адрес в мексиканском районе города возле скоростной автострады. Я убрал салфетку в карман, и в этот момент дверь распахнулась. В бар вошли два военных полисмена. В мягком свете, отражавшимся телом танцовщицы, блеснули белые шлемы и дубинки. Полисмены минуту смотрели на девушку, потом неторопливо прошли за спинами какой-то мужской компании у стойки. Бар затаил дыхание, а полицейские быстро, не сказав ни слова, выскользнули на улицу.
- Так это была ваша куколка? - спросил бармен. Он не ждал ответа. - Шикарная куколка.
- Да, - сказал я.
- Слушайте, меня зовут Кэллагэн, - оживился бармен.
- Ясно, - ответил я. - Ну что ж, пожалуй, пора идти.
- Она шутница, эта ваша девушка. Пришел ее друг и сказал "тянись к небу". Он делал вид, что у него пистолет, а она все время ему подыгрывала, пока они не ушли вдвоем. Он выкидывал всякие трюки, а ваша девушка писала эту записку, притворяясь, что смотрится в зеркальце в сумочке. Они какие-то сумасшедшие, эти ваши друзья. Я и сам люблю чувство юмора. Без него не обойтись, особенно на такой работе, как моя. Вот, например, как-то раз… Эй, вы не допили свой коктейль.
Но я уже сорвался с места.
Дом, адрес которого оставила Сигне, находился к северу от Милам-сквер. За конторой банановой компании обнаружилось заброшенное здание, обклеенное трепетавшими на ветру рваными плакатами. "Лучший кандидат в окружные судьи - папа Шварц". "Избрание Сандерса в законодательные органы штата - прямая дорога на кладбище". Я прочел эти рекомендации и двинулся дальше. На улицах теснились маленькие магазинчики и закопченые кафе. В витринах были выставлены религиозные статуэтки и мышеловки, киножурналы с помятыми углами и игральные кости. В нужном мне магазине - раскрытая Библия и цитата из нее на испанском, выведенная по стеклу белилами. Большая пластмассовая табличка на двери приглашала: "САШМЕЙЕР. ДАНТИСТ.
Первый этаж. Поднимайтесь". Я поднялся. Наверху была простенькая деревянная дверь с надписью "Входите". Дверь была заперта. Я пошарил за притолокой. Конечно же, ключ был там. Я открыл дверь и вошел. В первой комнате помещалась приемная с обветшалой мебелью, из рваных сидений вылезала вата. Я прошел в хирургический кабинет. Это была большая комната с двумя окнами, на которых вспыхивали отблески неоновой рекламы, горящей на соседнем доме. Реклама негромко щелкала при смене цвета. В меняющемся розово-голубом освещении я разглядывал подносы со щипцами и очистителями, зеркала, сверла и прочий зубоврачебный инструмент. На стеклянных полках скалились зубные протезы. В комнате также были рентгеновский аппарат и огромное регулируемое кресло, над которым висела круглая лампа.
В кресле сидел человек. Его крупное тело безжизненно развалилось и обмякло, как порванная тряпичная кукла. Голова соскользнула с подголовника, а руки почти касались пола. У него было озабоченное лицо с четкими чертами и ястребиным носом. Изо рта выползала длинная сороконожка запекшейся крови. Он поочередно становился то розовым, то голубым, а потом опять розовым и опять голубым.
По скоростной автостраде, которая проходила на уровне окна хирургического кабинета, промчался полицейский на мотоцикле с включенной сиреной. Сирена затихла где-то в жаркой ночи. Я приблизился к телу. На лацкане его пиджака был приколот эмалированный значок с эмблемой ГГГ. Не знаю, сколько я так простоял, уставившись на него, но очнулся я от звука голосов, доносившихся из приемной. Я схватил хирургическое долото и приготовился дорого продать свою жизнь.
- Лайам, - сказал голос Сигне, - это ты, дорогой?
- Да, - ответил я.
- Что ты делаешь в темноте? - спросила она, входя в комнату и включая яркий свет. За ее спиной стоял Харви.
- Мы ждали тебя внизу, - сообщил он. - Мы не думали, что ты предпочтешь общество коренных зубов.
Он рассмеялся, как будто сказал что-то остроумное. В кабинет вошел еще один мужчина, снял пиджак и надел белый халат.
- Я вряд ли смогу присоединиться к вам, - сказал он. - Этот парень с минуты на минуту придет в себя.
- Вы только посмотрите на лицо Лайама, - рассмеялась Сигне.
- Ты решил, что обнаружил гнусный заговор, а? - спросил Харви.
- Доктор Сашмейер приводит в порядок зубы курсантов из Электронного Мозга, - объяснила мне Сигне. - Оказывается, национальность человека можно определить по тому, как у него запломбированы зубы. Доктор ставит им пломбы на европейский манер.
- Умираю от голода, - сказал Харви. - Китайская или мексиканская кухня? Пошли!
Он наставил пальцы, как пистолеты, и Сигне подняла руки.
- Сдаюсь!
- Ужин за мой счет, - заявил Харви. - Беспартийный англичанишка преодолел адский огонь Электронного Мозга, и всемогущий пастырь Мидуинтер призвал его к себе для выполнения специального задания.
Последняя фраза прозвучала загадочно. Я уже вполне пришел в себя и с интересом повернулся к Харви.
- Какого задания? - спросил я.
- Опасного задания. Да-да-да-ди-да-да, - пропел Харви, подражая вступительным аккордам телевизионного сериала.
- Какого опасного задания? - переспросил я, поняв, что Харви успел выпить.
- Быть рядом с герцогиней, - Харви показал мне на Сигне, которая шутливо стукнула его. Однако мне показалось, что они еще не совсем помирились.
- С этой опасностью я могу справиться, - ответил я.
Не успели мы пройти и пятидесяти ярдов по улице, как голод окончательно победил Харви. Сигне очень хотелось отправиться куда-нибудь поближе к центру, но Харви настоял на своем, и мы свернули в мексиканский ресторанчик с широко распахнутыми дверями и меню, наклееном прямо на окне. По телевизору, установленному высоко в углу, показывали борьбу, и испанский комментатор вошел в такой же азарт, что и сами борцы. Под экраном, не обращая внимая на телевизионную потасовку, сидела компания, приехавшая как раз из центра города. Харви заказал традиционный мексиканский ужин, который принесли без промедления.
Харви паясничал и целился в меня указательным пальцем, изображая стрелка. Таким образом он выказывал свою неприязнь ко мне. Сигне реагировала на его ужимки сдержанно, но крепко держала меня за руку, как будто боялась Харви.
- Что ты все ерзаешь? - спросил ее Харви.
- Здесь так жарко. Как ты думаешь, может, заглянуть в туалет и снять пояс? - спросила она.
- Ступай, - бросил Харви, - наслаждайся.