Прежде чем Триш успела это осознать, в руке у нее оказалась телефонная трубка. Она позвонила в полицию и попросила сержанта Лоренса. Когда он наконец-то приехал в ее роздейлский дом, то оказался не таким, каким она его представляла. Жилистый мужчина с клочковатыми усами и редеющими светлыми волосами, которые он зачесывал на блестящую макушку. Он говорил спокойно и больше походил на предпринимателя, чем на полицейского, и чуть-чуть стеснялся, входя в дом вместе с другим полицейским в штатском, который шел чуть позади.
- Это сержант Хинкс, - сказал Лоренс, представляя спутника. - Спасибо, что вы нам позвонили. Я понимаю, что это должно быть… - Он замолчал и посмотрел на Кимберли в руках у матери, рассмотрел лицо девочки. Через секунду он прибавил: - Я знаю, что это, должно быть, трудно в Рождество и прочее.
- Я вам покажу, - сказала Триш.
- Сержант Хинкс, - заметил он, и второй полицейский развернул и показал ей лист бумаги. - Это ордер на обыск, - сказал Лоренс, ничем не выдавая, каких трудов стоило достать его в праздник в такое короткое время.
- Я же сама пригласила вас, - сказала Триш. - Разве это обязательно?
- Просто на тот случай, если бы вы передумали, - признался Лоренс.
Они пошли за Триш по коридору, обшитому панелями красного дерева, потом вошли в третью дверь справа.
- Там. - Она показала на запертые дверцы книжных стеллажей, занимавших всю стену до потолка.
- У вас есть ключ? - спросил Лоренс, наклоняясь к латунной замочной скважине в дверце прочного деревянного шкафа, чуть дотронулся до нее кончиками пальцев и погладил.
- Нет.
Лоренс посмотрел на Хинкса и велел ему вернуться в машину и принести монтировку. Выполняя приказ, Хинкс вышел из комнаты, прошел по коридору и заметил притормозивший у дома темно-зеленый БМВ.
21
Нью-Йорк
Человек наблюдал, как Алексис и Небесный Конь выходят из дома. Небесный Конь поднял воротник своего черного пальто на морозном утреннем воздухе. Алексис смотрела, как он делает это, явно довольная своим новым любовником, потом взглянула на улицу. Вышло солнце, и на дорогу упали тени. Лучшего Рождества нельзя было и пожелать.
"Время уходит", - думал Небесный Конь в утреннем свете. Он знал, что это факт, чувствовал близость опасности. Он не мог так долго пробыть в Нью-Йорке без того, чтобы его не заметил хоть один из сообщников Ньюлэнда. Алексис нужно убедить как можно быстрее. Оставалось семь дней до Нового года, а уехать они должны были раньше. Он замечал чье-то присутствие, чувствовал кого-то с ястребиными глазами, в которых застыл его образ, кого-то, кто уже подобрался близко. Он огляделся, но на улице никого не было.
Уехать в первый день нового года имело символический смысл. Новое начало. Снятие фальшивых личин, разгадка демонских масок. Но теперь ему придется с этим поторопиться. Очень поторопиться. Он будет искать символы в других местах, в других мифологиях с более подходящими календарями священных событий, которые будут совпадать с его планами.
Его сны еще сбудутся. Они с Алексис полетят вместе, как ему и грезилось в видении другого, более истинного мира. Как только они улетят, как только удовлетворят свои нужды, сны продолжат вести его.
Небесный Конь взял Алексис под руку, и они пошли вперед.
- Что ты скажешь, если мы улетим в Испанию пораньше?
Алексис улыбнулась ему:
- Не знаю. Мысль заманчивая.
Он продолжал говорить непринужденным тоном:
- Меня нервирует погода.
- Сегодня не такой уж плохой денек. - Она посмотрела вверх, на здания, солнце и ярко-голубое небо. Глубоко вдохнув, она улыбнулась еще шире.
- Ты можешь уйти с работы раньше? - Не чувствуя этого, он ускорил шаг.
Пожилая пара лет за шестьдесят посмотрела на них, когда они проходили мимо, и поздравила их с Рождеством.
- И вас с Рождеством, - ответила Алексис и остановилась, чтобы посмотреть на удалявшихся по улице стариков. - Кто бы сказал, что Нью-Йорк - холодный город?
- Сейчас-то холодно, - сказал Небесный Конь, притворяясь, что дрожит.
- Ты просто ребенок, который терпеть не может холода. - Она щурилась на ярком солнце, отраженном от снега и стали, от ее дыхания шел пар. - А мне нравится. Или просто дело в том, что мне нравишься ты.
Он усмехнулся.
- Просто зимой я становлюсь мрачным. Это такое время года, когда чего-то не хватает, когда все скрыто. Время обмана.
- Как мрачно, Скай.
Он посмотрел на нее с невозмутимым выражением лица, потом отвернулся, как будто обиделся.
- Эй, я просто пошутила. - Она чуть наклонилась вбок, чтобы заглянуть ему в лицо, но он направился вперед, не сказав ни слова. - Скайлер… - позвала Алексис, догоняя его. - Я понимаю про зиму. - Она взяла его под руку. - Я знаю, о чем ты говоришь. Зимой все становятся странными. Я где-то читала, что это из-за недостатка солнца. Я тоже становлюсь какая-то подавленная. Можно полежать в солярии или еще…
Небесный Конь не слушал. Краем глаза он заметил машину, медленно ехавшую за ними. Иди, сказал он себе. Иди, иди. Потом он произнес это вслух:
- Иди!
Он ускорил шаг.
Алексис сделала ошибку: она инстинктивно оглянулась назад. Небесный Конь съежился от ее движения и крепче сжал ее руку.
- Алексис, не оборачивайся. Смотри вперед.
- Что происходит?
Она остановилась и отняла от него свои руки и уставилась на машину, которая медленно проехала мимо них. Человек за рулем внимательно их рассматривал. Громила с лохматой черной бородой и волосами до плеч, одетый в бледно-голубой джемпер и спортивные очки в серебристой оправе. Совершенно неуместная в таком наряде, на его лоб была надвинута мягкая черная шляпа с большими полями.
- Кто это? - спросила Алексис, когда машина проехала.
- Не знаю. Может быть, это связано с твоим приятелем, который выбросился из окна.
- Полиция?
- Наверное.
Небесный Конь с облегчением вздохнул, заметив узенькую лазейку, куда он мог проскользнуть и выйти из-под подозрения, под которым случайно оказался.
- Кажется, полиция тобой интересуется.
Если продолжить эту мысль, то, возможно, ему удастся убедить Алексис уехать пораньше.
- Я ничего не сделала.
- Давай разрядим обстановку. Забудь об этом. - Он обнял ее за талию и привлек к себе. - Ты, я и солнце.
Она чуть отодвинулась от него с улыбкой, ведь он очень редко проявлял на людях свою нежность.
- Полиция рекомендовала тебе не уезжать из города?
- Нет.
- Хорошо.
- Не могут же они действительно считать, что я это сделала.
- Я перенесу вылет на двадцать шестое. Ты когда-нибудь летела ночью над Атлантикой? - Он не дожидался ответа, зная, что летать над Атлантикой ей не доводилось. - Это прекрасно.
Он прижал ее к себе и поцеловал нежно, но страстно, прижав ее тело к своему и вызвав ее стон. Потом он прошептал:
- Атлантика прекрасна так же, как ты, Алексис. Совсем как ты.
Морти держался за ними на безопасном расстоянии. Он думал, о чем они говорят. Его сердце яростно колотилось. Только следя за Алексис, он чувствовал себя поистине живым. Если бы только он мог этим зарабатывать на жизнь, стать частным детективом, но следить только за теми, кого он любит. Была в этой мысли сладость, привкус изысканной романтики.
Он дошел за ними до 116-й, потом по Ленокс-авеню до парка. Алексис и Скайлер Дэниелс разговаривали лишь иногда, им не нужны были слова. Морти завидовал этой близости. Он всегда чувствовал, что ему нужно говорить, сказать что-то, произвести впечатление. Это в нем говорила неуверенность. Даже с собственной женой он чувствовал потребность постоянно указывать ей, как правильно делать то или другое. Он был так воспитан, строгий отец всей семье внушил определенные правила. Его мать держала свое мнение при себе ради своего единственного ребенка, не желая ввязывать его в споры, и брала все на свои плечи до того дня, когда уже больше не могла терпеть и просто исчезла. Оставила его так же, как потом его оставила жена, Джун. И он снова остался один, и ничто не продолжалось долго.
- Больше никогда, - беззвучно прошептал он.
Если бы только он мог сблизиться с Алексис. Он поклялся, что тогда он изменился бы, стал любящим и терпеливым. Она - именно та, кто мог бы ему помочь. Она обладала естественной легкостью, которой ему не хватало, которая примиряла его с самим собой. Она была добродушна и полна жизни. Энергична. Он нуждался в этом ощущении покоя в отношениях, чтобы облегчить свое бремя.
Когда Морти видел, как человек, которого он считал мошенником, этого Скайлера Дэниелса, если его вообще так зовут, идет рядом с Алексис, это наполняло его какой-то усталой ненавистью. Он чувствовал себя бессильным, но потом в нем появилось смутное ощущение силы, когда он подумал о Лео Педдле. Разумеется, детектив уже выяснил, что за птица этот Скайлер Дэниелс.
Вопреки свойственному Рождеству духу доброй воли, Морти надеялся услышать самую ужасную весть, самую черную, самую компрометирующую, изобличающую информацию, чтобы он смог освободить Алексис.
22
Торонто
Ньюлэнд сидел в шикарной переговорной комнате, занятый официальной беседой с несколькими важными покупателями, когда раздался звонок. Извинившись, он попросил разрешения удалиться на несколько минут, чтобы ответить у себя в кабинете. Он шлепнулся в кресло, повернулся и, глядя на людный простор Бей-стрит, слушал, как Лео Педдль в Нью-Йорке докладывает ему обстановку и спрашивает, по-прежнему ли за голову Дэниела Ринга по кличке Небесный Конь предлагается двадцать тысяч долларов.
Ньюлэнд знал, что его телефон не прослушивается, поскольку постоянно проверял его на жучки с помощью аппарата "ПривоЧек", меленькой электронной коробочки, крепившейся сбоку на кнопочном корпусе телефона. Он чувствовал себя неуязвимым после эпизода с проституткой, выйдя на свободу после того, как выдал себя. Проститутка отказалась предъявлять обвинение, все отрицала, она всего лишь хотела, чтобы ее оставили в покое и дали вернуться к обычному занятию. А поскольку эта девчонка Киф уже не стояла у него на дороге, Ньюлэнда обуяла неукротимая энергия. Утром он пробежал восемь миль, даже не запыхавшись и не вспотев. Его воля была из камня, тело непробиваемо. У него появилось чувство нового рождения. Христос в деловом костюме. Нет времени для сомнений. "Сегодня я Иисус Христос, - сказал он себе. - Это мой день". Он ухмыльнулся и посмотрел в окно, вплывая в восторг высоты.
- Предлагается, - подтвердил Ньюлэнд.
Небесный Конь был следующим, о ком нужно было позаботиться. Когда человек, знающий дело изнутри, внезапно исчезает, он начинает создавать большую опасность.
- Он с девкой, - добавил хриплый голос в телефоне. - Деловая. Красавица.
- Хорошо. Разберись с ними обоими. Сначала преподай ей урок, чтобы не якшалась с темными личностями. Будешь ее воспитывать, - не торопись, а потом разберись с нашим Конем.
- А деньги?
- Получишь у Винсер.
- Ясно.
- И вот что еще, - добавил Ньюлэнд для пущего эффекта, - не трать зря время. Сними все на видео. Дорогие воспоминания.
Послышался хриплый смешок.
- Нет записи, нет денег.
- Кассету тоже отдать Винсер?
- Да.
- Считай, дело сделано. Сегодня устроим им спектакль, которого они не забудут.
- Но как они запомнят?
Человек на другом конце провода гортанно засмеялся.
- Черт, точно.
- И еще одно запомни, Педдль, - сказал Ньюлэнд с улыбкой в голосе. - Сделай что-нибудь особенное. Придумай что-нибудь оригинальное. Экзотическое шоу. Вкус жизни.
Когда полицейские взломали деревянный шкаф и показалась стопка видеокассет, сердце Триш упало. Она не могла смотреть на своего мужа, который, возмущаясь, стоял сейчас рядом с ней. "Могу ли я убедить его, что не имею к этому никакого отношения?" - подумала она, взглянув на него. Но Грэм все знал. Она увидела это в его лице, когда он на нее посмотрел. Она крепко прижала к себе Кимберли, когда Лоренс сунул кассету в магнитофон.
Когда появилась картинка, Триш отвернулась, чтобы ее дочь не смотрела на электронное изображение, но сама не смогла удержаться и посмотрела, чтобы убедиться, что все это на самом деле. Она неожиданно увидела собственное лицо, собственное обнаженное тело на кровати, руки на груди, ноги раздвинуты перед камерой. Она тут же с ужасом вспыхнула, вспомнив, что позволила Грэму снять ее на видео, играла для него роль в спальне, а он ходил вокруг нее с камерой в руке и давал указания. Она почувствовала на себе взгляд Грэма, обернулась и увидела его сдержанную усмешку.
- Если вы не возражаете, - сказал Грэм, наклоняясь вперед и выключая телевизор, - это личные съемки.
Лоренс поглядел на Триш, и она нервно отвела глаза.
- Семейные, - сказал Грэм, чувствуя возбуждение при мысли, что двое этих посторонних мужчин видели голое тело его жены. Жалко, что он не может предложить им заняться с ней сексом прямо у себя в кабинете, втроем одновременно, при условии что ему разрешат посмотреть. - Что может быть для вас интересного в съемках моей дочери, дней рождений, родственников, приехавших в гости?
- Нам придется взять их с собой, мистер Олкок. У нас есть ордер.
Грэм больше не сказал ни слова. Он просто смотрел, как Лоренс наклоняется, чтобы взять две стопки кассет.
- У вас есть какой-нибудь пакет? - спросил Лоренс у Триш.
- Да. - Она покраснела и вышла из комнаты.
- Могу вас заверить, здесь только одна кассета с моей женой имеет сомнительный характер, - сказал Грэм, зная, насколько он прав.
Все нелегальные записи он забрал и спрятал в другом месте. Он знал хрупкую натуру Триш, знал, что ее больная совесть в конце концов возобладает над ней. Сержант Хинкс натянуто улыбнулся, подразумевая некоторое мужское понимание ситуации. Грэм намеренно оставил запись с женой наверху правой стопки, предположив, что человек, который будет просматривать кассеты, окажется правшой и первой возьмет именно эту. Он сделал так для того, чтобы смутить жену, наказать за недостаток доверия к нему. И план сработал лучше некуда.
Триш вернулась, шурша пластиковым пакетом в одной руке, а другой прижимая к бедру Кимберли. Она передала пакет Лоренсу, который поблагодарил ее и начал класть в него кассеты.
- Иаа! - завизжала Кимберли, потом засмеялась.
Триш посмотрела на нее и беспокойно улыбнулась, приглаживая волосы девочки.
- Мы их вам сразу же вернем, - сказал Лоренс, нажимая кнопку на магнитофоне, который выплюнул последнюю кассету.
Он взял запись с женой Грэма и положил ее в пакет. Лоренс не смотрел на Триш, прощаясь с ними, но Хинкс коротко глянул на нее, оглядел ее тело так, что это не ускользнуло от внимания Грэма, и ему было очень приятно это наблюдать.
Когда они ушли, Триш в открытую разрыдалась. Она так старалась сдерживать свою обиду, пока в доме оставались полицейские, и теперь она хлынула наружу.
- Что ты сделала? - требовательно спросил Грэм.
Он свирепо посмотрел на свою жену, потом на Кимберли, которая хмурилась и смотрела на страдающее лицо матери, ее крохотное личико начало дрожать, а потом она тоже разразилась слезами.
Триш не ответила. Вместо этого она отвернулась от мужа и побежала вверх по лестнице.
- Я думаю, извинения были бы вполне уместны! - крикнул он ей вслед, думая о том, как мужчины в полицейском участке будут смотреть на его жену, передавать запись друг другу, может быть, даже перепишут. Это был для нее хороший урок. Она должна ему доверять. Без доверия их отношения ничего не стоят. Все теперь ее увидят. Голую. Как она того и заслуживает.
23
Нью-Йорк
Импотенция Скайлера начала выводить Алексис из себя. Он так возбуждал ее своими прикосновениями и глубокими, чувственными поцелуями, что последующее разочарование ее подавляло. Хотя он руками доводил ее до оргазма, она страшно хотела чувствовать его внутри себя, заниматься с ним любовью.
- Что-то не так? - наконец пришлось спросить Алексис, когда она повернулась к нему и приподняла голову, оперев ее на руку.
Он лежал поверх ее смятых покрывал, глядя в потолок, и обернулся, чтобы посмотреть на нее.
- Все хорошо, - сказал он уверенным, благожелательным тоном, из-за которого у нее появилось чувство, будто он считает, что проблема у нее, а не у него. - В Испании все будет по-другому. Как только мы уедем из Нью-Йорка.
- В этом все дело? В Нью-Йорке?
Он тихо засмеялся. Нет. Он подумал о настоящей причине: отказ от кровавого прошлого не дает ему возможности действовать. Только насилие, воздаяние могли его возбудить. Но он не хотел обидеть Алексис, он не хотел быть с ней грубым ни на йоту, и, когда они занимались любовью, он не хотел закрывать глаза и представлять себе то, что сделал с другими. Он только хотел смотреть ей в глаза и возбуждаться от них, и он чувствовал это глубоко внутри себя, эту способность, но ее подавляло мертвое прошлое, прижимало весом тел и потребностью получить ее прощение и рассеять плотность воспоминаний.
- О чем ты думаешь? - спросила Алексис.
О честности, захотелось ему сказать.
- Скай?
И тогда он произнес слово вслух в надежде, что это поможет:
- О честности.
- А что ты думаешь о честности? - Она чуть пошевелилась.
Он посмотрел в ее ясные, неравнодушные глаза, ее невинное лицо. О жизнях, которые проживают люди, подумал он. Женщина, родилась в Лос-Анджелесе, живет в Нью-Йорке и все же так способна и так стремится влюбиться. По-прежнему доверять. Может быть, вот что положит конец человечеству. Главный, глубинный христианский недостаток - доверие.
- Я должен тебе кое в чем признаться.
- В чем?
Она молча смотрела на него, предчувствуя что-то плохое. Все шло слишком уж хорошо. По ее телу пробежал неопределенный трепет, зашевелился наводящий тошноту ужас.
Небесный Конь подумал об отце Алексис Питере Иве. Стэн Ньюлэнд отправил его в Лос-Анджелес, чтобы присмотреть за Джеки Ходдингзом, пьяницей, который болтал лишнее о том, что знал о делишках Ньюлэнда. Ньюлэнд объяснил, что Ходдингз всегда держался на грани респектабельности, пытался пробиться в кинопроизводство, тратил время на монтаж телевизионных роликов и рекламных клипов. Он даже сделал несколько порнофильмов, чтобы остаться на плаву. Этому типу всегда нужны были деньги, чтобы не иссякал поток виски.