- Ужасная погода! А вам ещё идти и идти! - встревожилась Шмедова. - Поднимемся ко мне, я дам вам зонтик.
- Буду благодарна…
На площадке второго этажа Ефросинья Осиповна вынула из сумочки связку замысловатых ключей, поколдовала над замком и открыла дверь.
- Я вижу, к вам нелегко проникнуть! - одобрительно заметила Нина Николаевна.
- Пришлось потратиться на специальный замок с секретом. Столько жулья кругом развелось… и соседи какие-то… не внушают доверия…
- Правильно делаете, могут обчистить…
- Тем более что у меня, слава богу… Ну входите, раздевайтесь. Я угощу вас чудесным кофе по-фински. Меня научил его варить Олег. А Олега научил один знакомый профессор-финн. Прошу вас…
Пока Ефросинья Осиповна приготовляла на кухне кофе, гостья, близоруко щуря глаза, рассматривала комнату. Обставленная новым польским гарнитуром, комната сияла полированным деревом и казалась не совсем ещё обжитой. Единственная старая вещь - скрипка в потёртом футляре - висела над сервантом, чуть ли не под самым потолком. На туалете, возле палисандровой шкатулки, поблёскивали флакончики, щипчики, ножницы, пилочки… и электрическая бритва. Здесь же в овальной бронзовой рамке - фотопортрет мужчины. Нина Николаевна наклонилась, чтобы рассмотреть фотографию, и увидела в зеркале неслышно вошедшую Шмедову.
- Красив, ничего не скажешь, красив! Это, конечно, он?
- Он!
- Вы знаете, Эфочка, мне кажется, я где-то встречалась с ним. Он не работал в "Интуристе"?
- Что вы! Он же - учёный, кандидат наук. Садитесь. Через десять минут кофе настоится. Чувствуете, какой дивный запах?
- Ещё бы! Для меня запах хорошего кофе приятнее всего!
- Олег тоже обожает аромат кофе.
- Я думала, учёные к земным утехам безразличны. В какой области науки работает ваш жених?
- Мой Олег?.. - Ефросинья Осиповна настороженно оглянулась, словно боясь, что её подслушивают. - Он физик. Работает на секретном производстве. Я даже не знаю, где находится этот завод…
- Такой молодой и уже учёный! От души поздравляю вас, милая Эфочка! Когда свадьба?
Шмедова махнула рукой и промолчала.
- Простите, ради бога! Кажется, я задала бестактный вопрос?!
- Нет, почему же… но всё довольно сложно…
- Догадываюсь, - осторожно начала Нина Николаевна. - У него… семья, жена не даёт развода?
- Если бы! С женой развестись нетрудно…
- Так в чём же дело?
- Понимаете, он живёт вдвоём с матерью, больной старухой. У неё был не то инсульт, не то инфаркт, в общем, что-то в этом роде. И эта истеричная старуха вбила себе в голову, что она умрёт, если Олег женится. А он так её любит, что сам в это уверовал. Я считаю, что ничего с ней не сделается! Поплачет, поплачет и успокоится. А если и… В общем, своё она отжила, а другим жить не даёт. Ну, скажите, разве я не права?
- Конечно… - согласилась Нина Николаевна. - Не век же вам жить врозь. Как же он представляет себе дальнейшее?..
- Сейчас я вам расскажу. Только принесу кофе…
Она снова исчезла на кухне. Послышался звон посуды, аромат кофе стал сильнее, и наконец сияющая хозяйка вкатила в комнату полированный столик на колёсиках. На столике дымились две кофейные чашечки, стояли кофейник, сахарница и вазочка с миндальным печеньем.
- Прошу вас! - Ефросинья Осиповна не скрывала своего удовольствия: она впервые играла роль хозяйки собственной квартиры. И всё сейчас было, как в заграничных фильмах или романах: обставленная на западный манер квартира, столик на колёсиках, приготовленный по особому рецепту кофе…
Словно угадав мысли Шмедовой, Нина Николаевна сказала проникновенно:
- Как у вас всё мило, Эфочка. В каждой мелочи столько вкуса, всё так продумано!..
- Признаюсь, моей заслуги здесь нет. Это - Олег. У него исключительный вкус. Пожалуйста, берите печенье…
Нина Николаевна пила маленькими глотками горячий чёрный кофе и слушала Шмедову.
- Не скрою, Олег открыл мне какую-то новую грань жизни. Это и понятно. Он ведь ленинградец, сын крупного дипломата. А я что? Родилась в деревне на Псковщине. Потом жила в Пскове. Говорят - древний город! Только мне эти древности ни к чему. Камни! А я хотела жить среди интересных людей! Ну потом повезло: поступила в Ленинграде в институт. Только ведь на стипендию не разойдёшься. Жила в общежитии, ходила в штопаных-перештопаных чулках. Но всё-таки верила - придёт и ко мне удача! И уж тогда, будьте уверены, я её не выпущу! Так и случилось. Как-то после защиты диплома я была на футбольном матче. И тут он меня увидел и сразу влюбился! А ещё говорят, что любви с первого взгляда не бывает! Вот уже два года, как мы любим друг друга. Господи! Скорее бы умерла эта зловредная старуха! - неожиданно воскликнула Ефросинья Осиповна. - Олег так и говорит: "После смерти мамочки ты будешь единственной моей владычицей". Разрешите, я налью вам ещё чашечку?..
Нина Николаевна кивнула головой и без всякой связи с предыдущим разговором заметила:
- Мне почему-то кажется, что ваш Олег - очень широкая натура. Должно быть, он добрый и щедрый человек?
- Не жалуюсь, - сказала Шмедова. - Вы, конечно, догадываетесь, кто купил мне эту квартиру и обстановку? А сколько он мне дарит всяких заграничных безделушек!
- Что же тут удивительного? Ведь фактически вы его жена? Не так ли?
- Ну конечно…
- Значит, рано или поздно, он и сам будет жить в этой квартире. Вот он и обставляет её как можно лучше…
- Безусловно! Вчера, например, он мне так и сказал по телефону: "Как только мамочка умрёт, я постучусь в твои двери и перешагну навечно твой порог!" Он умеет говорить красиво! И вообще он любит всё красивое: и одежду, и обстановку, и вещи…
- Вы, миленькая, сказали, что он дарит вам красивые безделушки. Признаюсь, заграничные безделушки - моя слабость. Так хочется взглянуть!..
- Ну, ради бога! С удовольствием покажу. Но не всё… - Ефросинья Осиповна замялась. - Понимаете… некоторые побрякушки Олег держит в ящике этого столика и запирает на ключ…
- От кого? - искренне удивилась Нина Николаевна. - У вас такие замки, что никакой вор не проникнет. Кроме того, вся эта бижутерия не столько уж стоит, чтобы на неё позарился вор.
На лице Шмедовой появилась лукавая улыбка:
- Знаете, от кого он запирает эту ерунду? В жизни не догадаетесь! От меня! Честное слово!
- От вас? Ничего не понимаю! Не собирается ли ваш учёный жених сам носить бусы, клипсы и брошки?
Ефросинья Осиповна рассмеялась:
- Вам и в голову не придёт, в чём тут дело. Спрятанные в этом ящике стекляшки - бездарная дешёвка. Олег был вынужден брать их в качестве принудительного ассортимента. Подумайте, какое безобразие: для того чтобы купить элегантную вещь, приходится приобретать безвкусицу, Олег считает, что они годятся только на новогоднюю ёлку.
- Тогда зачем он запирает их на ключ?
- Олег считает, что у меня ещё недостаточно развит вкус… и что я могу нацепить на себя ёлочные бусы, и все надо мной будут смеяться. Подсаживайтесь к журнальному столику, сейчас я рассыплю перед вами сокровища магараджи!
Ефросинья Осиповна взяла с туалета палисандровую шкатулку и высыпала её содержимое на столик. Нина Николаевна увидела обычную чешскую бижутерию. Здесь были ожерелья, кольца, браслеты, брошки, клипсы - всё это сверкало, переливалось зелёными, красными, белыми, голубыми огнями!
- Действительно, сокровища магараджи! - заметила Нина Николаевна, примеряя колечко с большим сверкающим камнем. - Прелестное кольцо. Почему все мужчины считают нас дурами? - спросила вдруг Нина Николаевна. - Я бы на вашем месте обиделась.
- Я не обижаюсь. Я признаю, что у Олега вкус гораздо лучше моего.
- Всё-таки интересно взглянуть, как выглядит эта безвкусица. Ваш Олег закрыл на ключ нижний ящик и убеждён, что вы в него не доберётесь. А между тем это проще простого. Без всяких отмычек и ключей…
Быстрым движением Нина Николаевна выдернула верхний ящик стола, и перед ними открылось всё содержимое нижнего ящика.
- Всё гениальное - просто! - весело сказала Нина Николаевна. - И уж раз мы совершили преступление, не будем останавливаться на полпути. Посмотрим и эти безделушки…
Шмедова запустила руку в ящик и вытащила небольшой мешочек из красного сафьяна, похожий на кисет.
- Олег прав! - сказала она, высыпав безделушки на стол. - Они действительно третьесортные. Оправа тусклая, и игра камней не та!
Нина Николаевна с любопытством рассматривала одну вещь за другой и даже надела очки, чтобы лучше разглядеть какие-то бусы.
- Разве можно сравнить эти разнокалиберные и тусклые жемчужины хотя бы вот с этой ниткой? - Шмедова трижды обернула вокруг шеи нитку искусственного жемчуга, где все жемчужины были одна в одну и отливали одинаковым стеклянным блеском.
- Смешно сравнивать! - согласилась Нина Николаевна, рассматривая браслет из светлого металла, с тремя небольшими камешками.
- Или вот этот браслет! Похоже, что он сделан из алюминия. И камешки в нём такие мелкие, хоть под микроскоп смотри.
- Да, эти побрякушки не идут ни в какое сравнение с тем, что хранится в вашей шкатулке! - решительно сказала Нина Николаевна. - Спрячем всё обратно. Моё женское любопытство удовлетворено.
Когда Ефросинья Осиповна вставила верхний ящик на прежнее место, Нина Николаевна поднялась.
- Спасибо, Эфочка! Я получила большое удовольствие. Кстати, и дождь прошёл. Надеюсь, вы тоже навестите меня и научите варить кофе по-фински. В жизни не пила такого вкусного кофе!
- Конечно, научу! Я так рада, что вам у меня понравилось.
- Всё было очаровательно! Представляю, как вы мило проводите вечера вдвоём. Интересно, кто из вас играет на скрипке? Вы или Олег?
- Никто. На этой скрипке играл отец Олега. Я же вам говорю, Олег очень сентиментален, он хочет, чтобы память об отце всегда была перед его глазами. Запрещает мне даже прикасаться к этому пыльному футляру. А по-моему, футляр портит вид комнаты… нарушает ансамбль! Я Олегу так и сказала. Вы согласны со мной?
- Не обращайте внимания на эти маленькие причуды. В конце концов, сыно́вья любовь заслуживает уважения!
Вечером того же дня Дробов доложил Ивану Семёновичу сообщение старшего лейтенанта Быстровой.
Квартира и обстановка Шмедовой приобретены Басовым. Басов выдаёт себя за учёного-физика. Шмедова убеждена, что Басов холост и женится на ней. В нижнем ящике туалетного столика, в красном сафьяновом мешочке, хранятся золотые и платиновые изделия, Украшенные бриллиантами и другими драгоценными камнями. Имеется нитка жемчуга, состоящая из шестидесяти настоящих жемчужин. Басов убедил Шмедову в том, что эти драгоценности - скверные подделки, не имеющие никакой ценности. В комнате на стене висит в футляре недавно принесённая Басовым скрипка. Ни Басов, ни Шмедова на скрипке не играют.
4. Неоконченный спор
Трижды говорил Дробов с Гутырём о Кате: что с ней будет, когда арестуют Басова?
- Она ни в чём не виновата, Иван Семёнович, поймите это!
- А не виновата, так ей и бояться нечего…
- Я не о том, совсем не о том…
Гутыря раздражали эти разговоры, они казались ему неуместными, мешающими оперативному работнику выполнять свои прямые обязанности. Он сожалел, что поручил Дробову возглавлять дело Шмедовой. Лучше было бы поставить Кротова. Тот работает без философии, как положено…
Размышления Гутыря были прерваны приходом Дробова.
- Что нового? - сухо спросил Гутырь. - Докладывайте.
- Разрешите сесть, товарищ майор? - подчёркнуто вежливым голосом осведомился Дробов.
У Гутыря побелел на скуле шрам. Этот мальчишка отмечает каждый его промах. И так это ловко делает, что не подкопаешься. Вроде бы и вежливо, а на самом деле - шилом в пятку!
- Докладывайте хоть сидя, хоть лёжа, - лишь бы дело двигалось!
Дробов сел:
- От девяти до двенадцати гонялись за Басовым. Он - на своём задрипанном "Москвиче", мы с Кротовым - на мотоциклах…
- Ближе к сути, - перебил Гутырь.
- Этот тип объехал за полтора часа семь сберегательных касс в разных концах города…
- Получал по трёхпроцентному займу выигрыши, - уверенно сказал Гутырь.
Дробов не мог скрыть своего удивления:
- Откуда вы знаете?
- Чего же тут не догадаться? Таблица выигрышей опубликована два дня назад. Вчера было воскресенье - сберкассы закрыты. Вот он сегодня их и объезжал…
- Но он же мог ездить в сберкассы, чтобы открыть текущие счета, сделать вклады. Эти жулики всегда имеют по десятку сберкнижек…
- А вы поинтересуйтесь, сколько времени уходит у клиента на открытие текущего счёта. На нашей работе надо знать всё, что известно и богу и чёрту вместе взятым. Могу вам сказать: на открытие текущего счёта у вкладчика уходит не менее шести минут. А теперь считайте: открыть семь счётов - сорок две минуты. Очередь к контролёру и в кассу - ещё пять минут. Пятью семь - тридцать пять. Сорок две да тридцать пять - получается семьдесят семь минут, то есть один час семнадцать минут. Добавь к этому: семь раз выйти из машины и закрыть её на ключ, потом семь раз открыть её, сесть и тронуться с места, - самое малое уйдёт ещё семь минут. Итого один час двадцать четыре минуты. Выходит, что на чистую езду в семь концов города твоему голубчику оставалось шесть минут. Для таких скоростей нужна космическая ракета, а не старый "Москвич".
- Действительно, можно было догадаться… совсем просто, - смущённо протянул Дробов.
- Будет просто, как поработаешь раз со́ сто! Сколько он предъявил облигаций?
- Семь. Общая сумма выигрыша - двести шестьдесят рублей.
- Так. Дальше.
- Дальше - он поехал в свою гостиницу, а в четырнадцать пятьдесят семь отправился на Московский вокзал. В первом вагоне экспресса Ленинград - Москва его ждал какой-то тип. Басов передал ему две коробки папирос "Северная Пальмира" и просил кланяться маме. Затем вернулся в гостиницу, пробыл там до девятнадцати часов. Потом отправился к Шмедовой. Вышел от неё в двадцать один час, поехал в гараж, оставил там машину и на автобусе - домой. Вот весь его день.
- Надо, чтобы в Москве "встретили" этого типа с экспресса. Вы дали туда знать?
- Сразу же.
- Очевидно, завтра полковник запросит прокурорскую санкцию на арест Басова. Улик более чем достаточно: шальные деньги, драгоценности у Шмедовой, махинации с иностранцами, - ясно, что валютные… Более чем достаточно, - повторил он. - А ваше мнение?
- Да… Конечно… Есть все основания для его ареста, - вяло отозвался Дробов. - Только я хочу спросить вас, Иван Семёнович, конечно не в официальном плане… что же будет с его женой? Она ведь ни о чём не подозревает. Ей и в голову не приходит, кто он такой на самом деле. Она же его любит больше жизни. Этот арест убьёт её…
- Опять двадцать пять, - поморщился Гутырь. - Вместо того чтобы энергично вести важное дело, ты неуместно переживаешь.
- Как же - неуместно? На честную молодую женщину внезапно обрушится страшная катастрофа! Как же нам об этом не думать?
- Слушай, Василий, с такими нервами на нашу работу лучше не соваться… - Гутырь встал, подошёл, прихрамывая, к окну и открыл форточку. - Наша работа каких нервов требует? Подумай об этом… Образование у тебя высшее… диплом… Может, тебе лучше куда-нибудь юрисконсультом… Это я тебе неофициально, по-отцовски…
- По-отцовски? Ну, в таком случае, я задам вам вопрос по-сыновьи: скажите, Иван Семёнович, вы помните первое своё дело, самое первое?
- Конечно, помню. В сорок седьмом вывел одну особу на чистую воду. С прядильно-ниточного… Пряжу воровала…
- Значит, помните?..
- На семь лет её осудили…
- Что же, у неё была семья, муж, дети? Впрочем, откуда вам это помнить!..
- Это почему же мне не помнить? - обиделся Гутырь. - Девочка у неё была… лет девяти… а больше - никого. Муж её бросил. Я ту девочку в детский дом устроил… хлопотал…
Дробов подошёл к Гутырю:
- Значит, вам было жаль эту девочку? Хорошо, Иван Семёнович, я вам задам ещё один вопрос. Вы даже не представляете, как мне важно услышать от вас ответ. Именно от вас, от заслуженного оперативного работника…
- Спрашивай, не тяни…
- Только, чтобы по совести, Иван Семёнович.
- Да что ты, понимаешь, топчешься на одном месте? Чисто кот у горячей каши!
- Скажите мне, Иван Семёнович, вот что: за последний год через ваши руки прошло немало дел. А ведь то, что мы называем делами, - это не протоколы, не докладные записки, не акты. Это - люди. И многим из них - честным, добрым, умным - жизнь нанесла незаслуженный удар, понимаете, абсолютно незаслуженный! Била их, что называется, рикошетом!
- Это - точно. Муж пьяница, ворюга - жене трагедия в четырёх действиях. Сын хулиган, распутник - родителям инфаркт…
- Значит, вы это понимаете? Но скажите, кого из этих несчастных жён и родителей, кого из них вы пожалели за последний год?
Гутырь стоял спиной к окну, лицо его было в тени, и Дробова это раздражало. Сейчас ему обязательно нужно было видеть лицо Гутыря.
- Кого я пожалел? - задумчиво спросил Гутырь. - Кого я пожалел? Сразу на память не приходит…
- Этого я и боялся, - словно про себя сказал Дробов. - В этом и вся беда…
- Какая беда? Давай не крути!
- Я вот о чём… Вы помните то, что произошло пятнадцать лет назад, и не помните того, что было в прошлом месяце. Как объяснить такие причуды памяти?
- Работы невпроворот, вот всего и не упомнишь…
- Если бы так! Нет, Иван Семёнович, вы ничего не забыли. Просто на каком-то этапе своей работы вы утеряли способность жалеть людей. Я говорю о людях невинных, случайно связанных с "делами".
- Слушай, Дробов, - сказал раздражённо Гутырь, - не суди, о чём не знаешь. Жалость в нашей работе не помощник. Жалостью никого не образумишь. Люди должны бояться ответственности за свои преступные действия. Страх, он оказывает положительное воздействие, помогает профилактике, воспитывает…
- Вы убеждены, что воспитывает?
- Безусловно…
- История с вами не согласна, Иван Семёнович. Несколько веков назад во многих странах действовал свирепый закон: за любое воровство, за любую карманную кражу вору публично на площади отрубали кисть правой руки.
- Подходящая статья, - усмехнулся Гутырь. - При таком законе сто раз прикинешь, ни разу не украдёшь…
- Вы так думаете? А вот современники утверждают, что самое большое количество карманных краж происходило во время наказания воров. Пока зеваки таращили глаза на палача, на казнь, воры преспокойно залезали в их карманы.
- Надо же! - искренне удивился Гутырь.
- Можете вы объяснить этот факт с вашей точки зрения: "Чем строже, тем лучше"?
Как многие пожилые люди, Гутырь считал оскорбительным признаваться перед молодёжью в своих ошибках. В вопросе Дробова он усмотрел только желание подчеркнуть его малую осведомлённость в истории.
- Меня эти байки не интересуют, - бросил он сердито и направился к своему столу. - Не понимаю, к чему весь этот разговор?
- Это очень важный для меня разговор, Иван Семёнович. И для вас важный. Важный для всех, кто работает в органах… Вы помните сцену на кладбище в "Гамлете"?