- Гацкевич здесь? - спокойно спросил Чегодов.
- Здесь! Вы его знаете? - повернулся к Олегу Редлих.
- Он до войны был моим связным с польским отделом НТС.
- А-а-а! Все понятно! Дело в том, что Олег Дмитриевич в ту пору ведал контрразведкой при исполбюро НТСИП.
- Гацкевич подчиняется Масленникову, - сердито бросил Каминский; хлопнув ладонью по столу, вскрыл письмо Околова. Читал он медленно, словно искал в тексте тайный смысл. В тягостной тишине он изучал короткую записку генерала СС Наумана. Потом спрятал в ящик стола, молча подошел к окну, повернулся к сидящим, сложив на груди руки, набрал в легкие воздух и выкрикнул, повышая до истерических нот голос, который, казалось, отдавался во всех уголках большого кабинета:
- Командовать русской освободительной народной армией буду я! Я возглавляю партию всея России! Я…
Олег невозмутимо ждал.
- Немцы предложили, кажется, Деникину возглавить русское движение, но тот отказался. Национал-социалистская трудовая партия России создана, по-моему, в декабре… - напомнил почтительно Редлих.
- Плевать мне на Деникина! Генерал еще до войны, выступая в Праге, разглагольствовал, что Красная армия не побежит от немцев. Ха-ха! Жалкий пророк! - Каминский загрохотал деревянным смехом. - А сейчас, после приезда адмирала Канариса и отзыва в Берлин полковника Шперлинга, нашего партийного опекуна, на Брянщину направлены члены союза, созданного еще в двадцать втором - двадцать четвертом годах генералом Врангелем. Вот и вы, Роман Николаевич, прибыли от Байдалакова, зачем? - И Каминский нахально уставился на Редлиха, и его глаза стали еще круглей.
- Пятый отдел РОВСа в Германии возглавляет фон Лампе, я встречался с ним в Берлине, а прибывшие сюда граф Смыслов и полковник Сахаров, думается, помогут нам умиротворить местное население, - спокойно объяснил Редлих.
- А где эти господа? Предпочитают иметь дело с начальником окружной полиции Масленниковым? Вы, разумеется, тоже побывали у него? - Тон его слов, обращенных к Чегодову, был допрашивающим.
- Нет еще! Разве это обязательно? - Олег невозмутимо поглядел на Редлиха, потом на Каминского. - Мне хотелось…
- Что вам хотелось? - живо прервал Олега Каминский.
- Мне довелось ехать с двумя крестьянами. Один из них служил конюхом в имении под началом вашего батюшки, уверял, будто не раз катал вас на рысаках или в седле на скаковых. Зовут его Евстафий Калиникович Губин. Помните такого? Жилистый мужичок, благообразный, хоть икону мученика с него пиши: борода черная с проседью, глаза иконописные…
- Не помню, - после минутного молчания буркнул Каминский. - И что же дальше?
- Ваши молодцы взяли у него поросенка; он приехал жаловаться в полицию Масленникову. "А почему, - спрашиваю, - не к самому Каминскому, если так хорошо его знаешь?" - "Потому, - отвечает, - что начальник полиции все равно по-своему изделает, понарошку, наперекор Брониславу Владиславовичу изделает". - Олег виновато улыбнулся и закончил: - Вы уж извините, что вмешался в чужие дела, но сами понимаете… Я этого мужичонку уговорил к вам обратиться. Он может нам пригодиться…
- Правильно, Олег Дмитриевич. Вы умны и мне нравитесь! Мы с вами сработаемся и общими силами разгромим партизан в нашем округе! Прикончим их и на всей Брянщине и Орловщине! О! Мне нужны люди, подобные вам! Роман Николаевич введет вас в курс дела… Желаю удачи! - и протянул Чегодову руку. - Лорд, это хороший человек, - обратился он к догу, который в ответ вильнул хвостом.
У порога, пропуская вперед Редлиха, Чегодов обернулся и встретился с недобрым, испытующим, мрачным взглядом Каминского. Едва они вышли за дверь, Редлих презрительно фыркнул:
- Ну как вам, Олег Дмитриевич, понравился наш будущий правитель Российского государства?
- Энергичен, неглуп, болезненно самолюбив, с сильной волей, но самодур и тиран. В областном масштабе пока сгодится. На большее не способен…
- Пока преуспевает! Награжден Железным крестом и медалями, представлен к чину бригадного генерала. Вы хитрей, чем я предполагал, нащупали его слабое место - Масленникова.
- Пощадите, Роман Николаевич. Какой из меня хитрец?
- Знаю, знаю. Пришел, увидел, победил! Прислушайтесь к моему совету, не верьте коварному мужичку, которого вы расхвалили: все они оболыпевиченные, это лесные волки, мы для них немецкие шкуры…
- Против мужиков, Роман Николаевич, воевать нельзя!
- Бросьте! Партизаны кто? Мужики! А мы против них сколачиваем роты и батальоны из голодных военнопленных. К нашему счастью, Сталин отрекся от попавших в плен солдат. А мы их обрабатываем, вооружаем и сначала бросаем против партизан, чтобы малость упились кровью. Она что водка - хмелит! А там пошлем и на фронт!
- Однако партизан все больше и больше! Увеличивается сопротивление на фронтах; Красная армия переходит в наступление. Москва и Питер стали неприступными крепостями…
Остановившись в полутемном коридоре, Редлих зыркнул глазами в оба конца, приставил палец к губам и тихо, язвительно произнес:
- Стратегия и тактика меняются. Получена директива фюрера отторгнуть от Советского Союза промышленные и сельскохозяйственные районы, вырвать в первую очередь кавказскую нефть. Группа наших армий "Юг" превосходит численностью и снаряжением советские войска на юго-западном направлении. Ферштанден? - Он прищурился. - А что там, в Витебске, творится? Кто-то убил Вилли Брандта? Это правда?
- Брандта? Знаю, убит Лео Брандт, а наш Владимир Владимирович, заместитель начальника полевой жандармерии Витебской и Смоленской области, серьезно заболел тифом. - И подумал про себя: "Неужели и с ним уже разделались? Не зевают ребята!"
- Заболел? Какая досада! - понизил голос до шепота Редлих. - Он уже несколько дней не выходит на связь. У него агенты на Брянщине и у нас на Орловщине… Оказывается, заболел. По нашим сведениям, красные сосредоточивают силы в районе Брянского фронта. Сталин опасается немецкого удара на орловско-тульском, курско-воронежском направлениях с целью захвата Москвы с юго-запада. - Редлих смолк, озираясь по сторонам.
- Военного образования я не имею, в стратегии и тактике не разбираюсь, - признался Олег. - И секретными данными не интересуюсь, дорогой Роман Николаевич.
- Тайн я не выдаю, Олег Дмитриевич. Но вы приехали к нам в Локоть, а тут идет война. Придется кое-что осваивать. - Потрепав Олега по плечу, Редлих повел его к выходу.
Сойдя с крыльца, они направились по очищенной от снега аллее к воротам, где расхаживали двое часовых.
У караульной будки топтались Степан Карнаух в ватных штанах и стеганой куртке и бывший графский конюх, бородатый Евстафий Губин в тулупе и валенках.
- А вот и мои протеже! - воскликнул Олег. - И обратился к ним: - К господину Каминскому пришли?
- Стража не пущает. Ежели, грит, по частному делу, то к заместителю, грит, ступайте, - сипло прохрипел Карнаух.
- Ты чего, Степан, простудился? - Олег коснулся его лба. - У тебя жар! У вас есть лазарет? Парень горит, ему хоть таблетки бы какие, - обратился Олег к Редлиху. - Прикажите пропустить.
Тот подал часовым знак, они отступили от калитки. Из караулки выскочил разводящий и откозырнул.
- Спасибо, барин, век не забуду вашей милости, дай вам Бог… - бородач низко поклонился Редлиху.
- Оба к врачу, пусть что-нибудь даст от простуды. - Редлих сунул руки в карманы шинели и поежился от холода. - Ну и типы! Тьфу! - сплюнул вслед побредшим по дорожке мужикам. - Волки! А вы таблетки… Где их взять, эти таблетки?
- Для полезных людей найдутся! - раздался позади них приятный баритон.
Чегодов оглянулся. Высокий красивый мужчина в валенках, распахнутом полушубке и шапке-ушанке оценивающе разглядывал его с головы до ног.
- Здравствуйте, Роман Николаевич. Честь имею! - поклонился он Олегу. - Позвольте познакомиться? Незымаев - главврач окружной больницы в Комаричах, - и схватил за руку Чегодова.
- А я хотел и себе попросить аспирина, - обратился к нему Чегодов, - или как там у вас по-медицински - ацеленой, что ли, кислоты. Знобит что-то!
- Ацетилсалициловой! Зайдите ко мне перед обедом, часика в два. - Незымаев заспешил к калитке, которую часовой предупредительно перед ними распахнул.
- Вроде неплохой парень, - похвалил Олег доктора. - Приятное впечатление производит. - И решил: "Пароль понял!"
- Каждая селедка выдает себя за осетрину, - съязвил Редлих. - Гражданские у вас замашки. А у нас тут военная дисциплина. Как при Павле Первом. Сразу впрягайтесь в работу. Выправлю вам документы, снабжу конспектами. Подготовьтесь и начинайте обучать кадры для нашей РОНА и разведчиков для заброски к красным на ту сторону фронта. И еще: не доверяйтесь никому! Эмигрантов здесь, как и в Смоленске, называют "берлинцами", за нами охотятся ночью и среди бела дня, на улицах, площадях и в квартирах. Ауфвидерзеен! - И, козырнув Олегу, направился к воротам большого дома, перед которыми расхаживал часовой с автоматом за плечом.
"Опасный тип, - подумал Олег. - Таких субъектов, разрушающих психику советских людей, коварно искажающих правду, носителей страшной заразы, надо уничтожать, как бешеных собак!" Олег свернул за угол и остолбенел: на стене разрушенного дома ярко выделялась свежая надпись углем: "Смерть немецким оккупантам!", а внизу более мелко: "Бiць, рэзаць, знiшчаць, тр'ба немчуру - абараняць свае калгасныя порядкi, сваю савецкую зямлю ад грабежнiкау!"
Хотелось захохотать, но он заторопился в сторону от этого дома.
3
На другой день Олег зашел в больницу к Незымаеву и, пользуясь тем, что в кабинете никого из персонала не было, передал записку от Боярского и шифровку в Центр. Незымаев провел Олега в изолятор, завязалась беседа. Чегодов поделился методами борьбы на Витебщине, подпольной работы под носом СД; рассказал о том, что немцы, боясь партизанского движения, открывают в городах школы для подготовки диверсантов и шпионов из разной продажной сволочи…
Незымаев был высок, почти на полголовы выше Чегодова, но уже в плечах. В молодости товарищи звали его Гаврюша-высокуха. Блондин с голубыми глазами, лет двадцати пяти, он производил приятное впечатление. Располагала какая-то на первый взгляд наивная доверчивость, казалось, это был человек, у которого "что на уме, то и на языке". Он тут же рассказал Чегодову, что прислали его в Локоть из партизанского отряда имени Дзержинского. Здесь удалось создать подпольную группу из комсомольцев-санитаров и медицинских сестер, которая ведет разведывательную работу и распространяет листовки.
- В поселок Локоть уже наехало более сотни "солидаристов"; народ пестрый. Одни ведут в бригаде пропаганду своих путаных идей, другие "куют" диверсантов. Стараемся их инактивировать. Недавно я раздобыл радиоприемник, и мы регулярно слушаем сводки Совинформбюро. Печатаем листовки в собственной типографии, - с гордостью сказал Незымаев.
- Откуда же у вас типография?
- Партизаны разгромили руководящий центр "Всея России", убили Воскобойника; воспользовавшись суматохой, мы утащили из недавно прибывшей из Кишинева типографии кассу со шрифтом и печатный станок, припрятали в подвале больницы.
- "Льдина" дрейфует! - невольно вырвалось у Олега.
…Чегодов вспомнил всю эпопею "Льдины": как в день эвакуации она прибыла в Кишинев, как везли ее в машине на окраину города и свалили в подвале старого дома. Вспомнил, как после многих мытарств он приехал в Витебск под чужой фамилией и встретился с Денисенко, а тот привел его к Боярскому, в котором узнал Сергеева. Вспомнил, как после долгих обсуждений ему было предложено поехать в Смоленск и рассказать Околову об аресте, о бегстве из Черновицкой тюрьмы, о том, что ему удалось спрятать "Льдину" и таким образом реабилитировать себя.
Тогда же он убедил Околова отправить типографию Воскобойнику в Локоть, дабы создать впечатление, что направляемые энтээсовцы, подобно настоящим представителям "третьей силы", едут во всеоружии…
- Ну а как вам, Павел Гаврилович, понравились мои мужички? Колоритны? - поинтересовался Олег.
- "Ошибочка" у них получилась. Охотились за другим, налетели на вас и влипли: у Евстафия Калиниковича перелом двух пястно-фаланговых костей. Гипс накладывал, терпеливый мужик. А вас уважительно величает чекистом.
- Какой я чекист! - отмахнулся Чегодов. - Позволил себя ударить. Мне повезло. Могли и кокнуть. - Он отвернул полу пиджака и показал плоский вальтер, который защитил его от удара под дых.
Незымаев встал, двинулся к шкафчику, достал бутылку с надписью "Spiritus Rectificati" и две мензурки, подошел к крану, налил два стакана воды и, наполнив мензурки спиртом, поднял одну со словами:
- За ваше здоровье!
Они чокнулись, глотнули спирт и запили водой. В шкафчике нашлась банка с мясными консервами и кусок немецкой булки в целлофане выпечки 1937 года, когда Гитлер призывал "создавать вместо масла пушки".
"Пьет чрезмерно, - отметил Олег, наблюдая за Незымаевым, - становится болтлив: может накликать беду! Чертово зелье! Жаль…"
Изрядно подвыпивший доктор похвалялся, что "спиртяги хватает"… Чегодов собрал со стола мензурки и бутылку, поставил в шкаф и, тяжело положив удивленному Незымаеву руку на плечо, по-дружески строго произнес:
- Вести подпольную работу и пить спирт такими порциями, дорогой доктор, нельзя. Категорически протестую. За здорово живешь все провалите!
Незымаев вскочил и угрожающе поднял руку, но тут же спохватился и опустился на табурет.
- Простите, - ударив себя в грудь кулаком, воскликнул: - Уж очень расслабился, встретив настоящего человека!
* * *
Спустя несколько дней Чегодов отправился с визитом к Масленникову. Высокий мужчина с порочным лицом и хитринкой в глазах, поднявшись навстречу, протянул два пальца, сухо бросив:
- Здрасьте! Из Смоленска пожаловали? - и, указав на стул, сам сел в кресло.
Олег молча поклонился, неторопливо опустился на стул и с подчеркнутым любопытством уставился на начальника полиции.
- Вы католик? Вроде на поляка не похожи… -вежливо начал Олег.
Масленников вытаращился и сердито буркнул:
- Православный! Больше вас ничего не интересует? Извините… Я занят… Думал, по делу пришли.
- За бестактность простите. Мне сказали, будто вы католик. Маркс говорил, что бытие определяет сознание. Гегель, наоборот, сознание - бытие. Сознание и бытие - штуки весьма неопределенные, однако, зная примерно, какова у человека вера, можно судить о его мировоззрении.
Масленников молча, с недоумением взирал на Чегодова. Олег сложил руки на коленях, не собираясь уходить.
- Я прожил много лет в Югославии. Народы этой страны в силу сложившихся исторических причин были порабощены другими государствами, - продолжал Олег. - Мне кажется, что влияние различных культур сказалось не столько на языке народов Югославии, сколько на религии, характере и даже на обычаях, в результате чего, к примеру, хорваты, будучи под влиянием Австро-Венгрии, приняли наряду с католичеством многие их черты - присущую немцам пунктуальность, отсюда ограниченность мышления, послушание, любовь к абстрактному философствованию. Зерно "протестантизма" и некоторую легкость нравов они позаимствовали у венгров, а также смелость, сопряженную порой с жестокостью и мстительностью. А сербы, будучи под турецким игом, не стали мусульманами, но приняли свойственные туркам патриархальную чистоту, правдивость, внутреннюю порядочность, пренебрежительное отношение к женщине и многое из того, что предписывает Коран. Все это, конечно, мои предположения…
- К чему вы клоните? - хмуро поглядев, свел мохнатые брови Масленников.
- Сейчас вам станет ясно! Во времена царя Алексея Михайловича ученый серб-католик Крижанич писал: "Во всем свете нет такого безнарядного и распутного государства, как польское, и нет такого крутого правительства, как в России". Это преувеличение, разумеется. Крижанич смотрел со своей колокольни, католической… Я подчеркиваю: католической!
- Я историю не изучаю, я ее делаю! - резко заметил Масленников.
- Как велят ее делать католики?… Такого же мнения о православных и католический архиепископ Хорватии Алойзо Степинац, митрополит Львовский граф Шептицкий и, разумеется, ваш шеф Каминский. Мне известны кое-какие суждения о вашей бригаде, и далеко не лестные. "Этой Русской освободительной народной армией командует поляк Каминский и немец Редлих!" - так говорят люди…
- Может быть, скажете, кто?
- Какая разница? Вы шеф осведомительной службы, сами все знаете… Немцы сплетничать не станут… Но если мы создаем "третью силу", то зачем призывать варягов "володеть и править нами"?
Резко очерченные губы Масленникова расплылись в жесткой улыбке. "Кажется, попал в точку, - отметил про себя Олег, - на первый раз хватит!"
Покинув кабинет, Чегодов столкнулся в коридоре нос к носу с Граковым. Они бросились друг другу в объятия.
- Из Берлина?
- Из Витебска, тебе привет от Якова Ивановича, Лесика и всех наших. Только приехал. - Граков полез во внутренний карман пиджака, вытащил конверт и, передавая Олегу, шепнул: - Там записка от Алексея Алексеевича и Жоры.
Обрадованный Олег намеревался тут же вскрыть конверт, но Граков жестом остановил его. Невозмутимо сунул трубку в рот и полез за кисетом.
- Грак, дорогой друг, до чего рад тебя видеть! Так мне не хватало кого-то из вас! - И Олег опять крепко обнял его.
- Ух! Пусти, медведь, задавишь! - взмолился Граков.
- Ты куда? К Масленникову?
- К заместителю Редлиха по подготовке диверсантов.
- Успеешь. Пойдем поделимся опытом. - И Чегодов подхватил его под руку и потащил на улицу.