* * *
К началу весны, в распутицу, предстояла переброска диверсантов Гракова в советский тыл и к партизанам.
Вечером Незымаев собрал группу подпольщиков в "кабинете" (кабинетом они называли подвал, где был спрятан типографский станок и радиоприемник). На повестке дня - выполнение требования Центра: проведение более организованной разведывательной и диверсионной деятельности в тылу врага и налаживание четкой, бесперебойной связи с Центром.
- Командованию, - говорил Незымаев, - в первую голову необходимо знать о количестве дислоцируемых войск в районе, их оснащенности, тыловых резервах и, конечно, переброске их. Это основные наши задачи.
- …Особенно важно сейчас, - горячо вклинился Граков, - поскольку фронт к первому апреля стабилизировался! Теперь стоит вопрос: обрушит ли враг свой удар на Москву? Таким образом, исход летней кампании сорок второго года либо будет решаться под Москвой, либо немецкие войска двинутся на юг…
- На юг, на юг, - сказал Чегодов, - это мне известно от Редлиха…
Было много дельных высказываний и смелых планов. Засиделись допоздна. Перед тем как разойтись, Незымаев предложил решить еще один вопрос: использовать скрытую вражду Каминского и Масленникова.
- Натравить на них немцев. Каминский явно глупее Масленникова; строит из себя хозяина округа! Повелевает встречать его колокольным звоном, хлебом-солью. Ни дать ни взять царь-батюшка! - Незымаев хохотнул. - А Масленников дьявольски хитер, его вокруг пальца не обведешь… Хорошо бы их стравить и "сбросить с престола" Каминского!
- Нет, Павел Гаврилович, - горячо возразил Чегодов, - гораздо важнее ликвидировать Масленникова. Он опытен, ловко организует операции против партизан, карательные экспедиции, его бандиты зверски расправляются с населением деревень. Лесничий Степан Карнаух был свидетелем, как "масленниковцы" в деревне Угреевке насиловали женщин и девушек, а детей и стариков в огонь живыми бросали… Масленников рвется на место Каминского, выслуживается перед немцами. У него блестящая память. Вы заметили, что свои архивы он держит в голове. Эта голова опасна!
- Он сын сельского попа, и в свое время весьма уважаемого в Брасовском уезде, - подала голос худенькая девушка, сестра милосердия Надя. - Мне отец рассказывал, как в начале коллективизации, в двадцать восьмом году, крестьяне не торопились сводить своих саврасок и буренок в общий загон… В село прибыла чоновская часть, пришлось согнать скот в барские конюшни, хлевы и овины и свалить небогатый инвентарь - плуги, сохи и бороны - на колхозный двор… Но стоило чоновцам отбыть за околицу, как на другое же утро мужички разобрали скотинку, сохи да бороны по домам… Так повторялось несколько раз… А воду мутил поп: читал в церкви проповеди, а миряне слушали отца Порфирия: "Батюшка сказал. Божья воля!…"
- И что же стало с попом? - заинтересовался Граков.
- Его, разумеется, арестовали, - ответила Надя, -а попович Сеня остался с матерью; из дома их выселили. Уехали они, кто знает куда. Объявился Семен Порфирьевич Масленников уже с приходом немцев. И где только его черти носили столько лет?! - заключила Надя, кинув быстрый взгляд на Чегодова. - Вот и лютует, точно зверь какой. Рогов только нет.
- Бездомный пес! Такие опасны! - холодно прокомментировал Чегодов. - Вид у него неприятный: петлистые уши, крючковатый нос… В нем сидят патологический садизм, жажда к убийству в силу атавизма или исподволь накопившейся ненависти к людям. Говорят, он убивает людей сам, хладнокровно, без всяких угрызений совести.
- Да, - закивал Незымаев. - Он именно так зверствовал в Тарасовке и Угреевщине; окружают его такие же садисты, бандиты, уголовники… которые от вида крови пьянеют и звереют… Какая уж там совесть? А мы сейчас разве не готовим убийство?
- Ну, ну, товарищ Незымаев, - остановил его Граков, - в вас заговорила медицина, гуманизм врача…
Чегодов встал и прошелся по сводчатому подвалу, поглядел на зарешеченное окошко, стекло которого было замазано краской.
Наступила пауза.
- Ты, Павел, не прав! - сказал Олег Незымаеву. - Ты устал… Это понятно - лечишь убийц.
- Лучше бы уйти в партизанский отряд, - признался доктор.
- Да, но философствовать будем на досуге, - откашлявшись, заметил Граков. - Перед нами задача: как убрать Масленникова?
Незымаев вдруг выпрямился:
- В бригаду в разное время были внедрены агенты из оперативных групп НКВД, "Дружные", "Боевой", "Сокол". У каждой группы свои задачи. Им поручено отколоть часть бригады. Теперь нам предстоит проверить еще и людей, прибывших с Граковым.
- Вот это по-деловому! - обрадовался Граков.
- Масленников настаивает, чтобы в ближайшее время подготовить новичков и направить в партизанский отряд Сабурова с заданием его убить. Ведь начальнику полиции хочется отомстить за Воскобойника. Нам в руки дает козырь Каминский - ему очень понравились Карнаух и Губин. - Незымаев повернулся к Чегодову: - Уже дважды келейно уговаривал их внедриться в отряд Сабурова с тем же заданием. Каминский хочет выслужиться перед немцами, обойти Редлиха и Масленникова. Какие есть соображения? Прошу высказываться. - Теперь Незымаев уже держал в напряжении собравшихся.
- Бронек боится, что помимо него проводятся разведывательные и диверсионные мероприятия, - заметила Надя. - Он ведь кичлив и вечно ударяется в амбицию.
- Ну и что? Давайте предложения! - неумолимо требовал Незымаев.
План операции был наконец разработан во всех деталях. Чегодову поручалось проинструктировать Карнауха и Губина, а Гракову - своих людей.
Разошлись уже ночью.
4
Апрель начался снегопадом. Потом потеплело. Подмораживало только к ночи.
Каминский, пользуясь тем, что Редлиха вызвали в Берлин, тайком отправил Карнауха и Губина в отряд Сабурова. Спустя день-другой ушли люди Гракова.
Редлих вернулся из Берлина 20 апреля.
На другой день, встретившись с Чегодовым, Граков, посмеиваясь, сказал:
- Пока наш Роман Николаевич напичкан распирающими нутро берлинскими новостями, надо к нему зайти, узнать, как поживают наши "вожди".
- Правильно, - подхватил Олег.
И они вдвоем направились к нему в кабинет. Редлих встретил их у порога с притворным восторгом:
- О! Мои друзья! Меня вызывает шеф. Пойдемте к нему, вам нужно быть в курсе. - И, взяв их под руки, потащил в кабинет Каминского. Тот восседал за письменным столом, будто на троне. Граков и Чегодов присели на диване, а Редлих устроился в старинной качалке с бархатным, изрядно потертым, стеганым сиденьем. Дог лежал слева у стола.
- Вам, Бронислав Владиславович, - начал Редлих, глядя на Каминского, - берлинский привет от бывшего заместителя 2-й немецкой армии генерала Шмидта. А всей нашей бригаде шлют наилучшие пожелания Виктор Михайлович Байдалаков, Кирилл Вергун и многие другие. В Варшаве я встречался с Александром Эмильевичем Вюрглером. Он очень похудел, у него неприятности с Околовым…
- Вюрглер меня не интересует, - перебил его Каминский. - Где сейчас генерал Шмидт?
- Я встретил его на квартире у бывшего военного агента в Петербурге графа Лансдорфа.
"Ого! Наш Роман близок с одним из покровителей генерала Власова!" - отметил про себя Граков и спросил:
- Уж не вернулся ли наш рейхсминистр Восточных областей к своим первоначальным взглядам? Тем, которые он проповедовал до войны?
Господин Розенберг предлагает после разгрома Красной армии создать самостоятельные государства: Украину, Белоруссию, Грузию, Армению, Туркестан, считая, что разбить русского колосса, который вечно будет угрожать Германии, можно, лишь использовав сепаратистские течения. Украине он хочет отдать Галицию. Он полагает, что триста тысяч немецких колонистов на Украине и сорок тысяч немцев Поволжья вместе с немецкими солдатами оккупационной армии составят фундамент для дальнейшей германизации Украины, которая примет форму немецкого протектората и постепенно превратится в независимую страну типа английского доминиона.
- Однако Геринг и Гиммлер не согласны с Розенбергом, - закончил рассказ Редлих.
Бронислав Каминский нахмурился, постучал костяшкой указательного пальца по столу.
- А что думает сам Гитлер? - деревянно проговорил он.
- Гитлер встал на сторону последних и сказал так: "Оставьте догмы. Через два месяца после победы на Востоке этнографические границы не будут играть никакой роли. О восточных границах - германской или европейской империи - сейчас я не могу думать. Возможно, что японцы распространят свои притязания на всю Сибирь, до Урала. А мы должны уважать своих союзников. Украину устраивайте как хотите, но без националистической политики. Меня же Украина интересует как резервуар, который нам нужен как колония. Национальные претензии нам только мешают, и вы держитесь от них подальше".
- А как же мы? - Каминский угрожающе поднял бровь.
- Ваша бригада создана келейно, без разрешения высокого начальства, - объяснил Редлих, покачиваясь в качалке. - Генштаб и немецкая интеллигенция считают, что мысль победить Россию самостоятельно - весьма опасная иллюзия; безжалостное использование природных богатств русских земель как колонии не даст победы. Советский Союз можно захватить и укротить только с помощью масс русского народа. Немецкий генералитет хочет иметь поддержку таких бригад, как ваша, Бронислав Владиславович. Но если Гитлер узнает, что есть русские войска в немецкой форме, то нам с вами не поздоровится…
Каминский вскочил, резко ударил кулаком по столу; дог зарычал.
- Гитлер нас не понимает? - но, спохватившись, уселся на место.
- Большинство немецких офицеров считают, что делают огромную милость нам, грязным русским, разрешая воевать с партизанами, - холодно заметил Граков.
Редлих, продолжая качаться в своей качалке, согласно кивнул:
- Армия "Юг" скоро захватит нефтеносные районы Кавказа и перейдет через Кавказский хребет. Гитлер рассчитывает на восстание в Грузии и в Армении, а также на вступление в войну Турции, после чего Советский Союз встанет на колени, и Гитлеру не понадобятся наши вспомогательные силы из русских или украинских бригад. - На лице Редлиха играла лукавая улыбка, будто он издевался над Каминским. - Сейчас Гитлер поставил своим вооруженным силам задачу: на центральном участке фронта сохранить положение, на севере взять Ленинград и установить связь на суше с финнами, а на южном фланге фронта прорваться на Кавказ. Что и сделано! Поэтому немецкая печать, радио, да и наши газеты на оккупированной территории столько пишут о блестящих победах на южных участках фронта и о скором разгроме советских соединений западнее Дона.
- Ну, положим, Ленинград еще не взят! - зло бросил Чегодов.
- Возьмут! - наступив незаметно Олегу на ногу, категорично заявил Граков.
Каминский мрачно смотрел в потолок.
- Пусть немцы берут Москву и Ленинград! - закричал он исступленно. - Пусть! Мы исподволь накопим армию здесь, в оккупационной зоне, перевербуем всех партизан: поначалу внедрим опытных пропагандистов в их подразделения, а затем создадим фиктивные партизанские отряды и постепенно приберем к рукам все партизанское движение! - Каминский неприятно ощерил свои редкие желтые зубы и, повернувшись к Гракову, продолжал: - Говорят, в Югославии генералу Михайловичу и его четникам таким путем удалось повести за собой массу крестьянства!
- Увы, не удалось! - вмешался Граков. - Я недавно был в Белграде и в других городах Югославии: инициатива там переходит в руки коммунистов, и должен признаться…
Каминский вскочил, грохнул по столу кулаком:
- Гитлер идиот!
В приемной послышались громкие голоса, дог с остервенением, оглушительно залаял; распахнулась дверь, и в кабинет ввалились три человека - вахтер пятился, все еще стараясь удержать наступавших мужиков, Губина и Карнауха.
Сдерживая собаку и сделав знак вахтеру уйти, Каминский вытаращился на с трудом переводивших дух людей и рявкнул:
- В чем дело? Какого дьявола не выполнили моего приказа? Расстреляю!
- Бяда, ваше превосходительство!
- Повешу! - угрожающе размахивал руками Каминский и ткнул пальцем в сторону лесника: - Говори!
- Ваше превосходительство, барин, пришли мы, как вы велели, в деревню Панки, в третью хату с краю, где лес начинается, к Митрофану… Как его?
- Ладно, неважно! Почему ушли из отряда Сабурова?
- Так вот-а, ваше превосходительство, барин, явились, значица, мы к энтому Митрофану в сумерки и говорим ему паролю: "Сенца для козы не дадите?", ну он чин чином: "У меня и соломы для коровы нету". Цельных три дня сидели. А в ночь на четвертый разбудил он нас, посадил в сани и повез. Беретов этак с двадцать.
- Интересно! - встрепенулся Каминский. - И что дальше?
- Завязали нам глаза и повяли, значица, к главному. Зда-равенный жеребец, ей-богу! Как закричит он, дак как кулаком вдарит: "Откуда пришли?" Так и так, гавару: "Ронавцы нашу вёску Угреевку зусим разграбували, попалили, гэтульки народу забили. Страх!" А он гаварыт сваму помочнику: "Пока тех, что послал Масленников, не постреляли, приведи-ка сюды!"
"Ай-да Карнаух! Просто артист, - восторгался про себя Чегодов, глядя на Карнауха. - Вошел в свою роль холопа, умеет барина дурить".
Далее, с не меньшим мастерством, инициативу рассказа взял Губин. Он объяснил, как к партизанскому командиру в землянку привели четырех избитых людей (Губин их видел в Локоте, когда они приходили в больницу).
Один из них, здоровый битюг, как закричит: "Какое ты, Сабуров, командир отряда, имеешь право, до конца не разобравшись, судить людей по навету палача и убийцы, поповского выродка Масленникова?" - и, опасливо глядя на дога, Губин продолжал:
- А Сабуров как гаркнет, как ткнет пальцем в бумагу: "Да знаешь ли ты, твою мать, вражина, что Масленникову я верю, как самому себе?!" Поглядел я на ту бумагу, мать родная, а там подпись нашего начальника полиции! - Губин покосился в угол, сделал поясной поклон, крестясь; его иконописное лицо стало строже и отрешенней.
Карнаух тут же добавил, что, когда уводили тех людей и никто на них внимания не обращал, Губин стащил со стола бумагу, разорвал ее пополам, и они начали скручивать козью ножку.
- Ну а тут пришел наш угреевский, аж с сорок первого он в партизаны подался и вроде у них за комиссара отряда, - продолжал Губин. - "Знаю, - говорит, - их, товарищ командир; а вы, земляки, хорошо изделали, что пришли. Не боись, садись закуривай". Закурили мы. - Губин полез в карман и вытащил замусоленный остаток козьей ножки и протянул его Каминскому.
Тот взял осторожно, двумя пальцами, обгоревшую с одного конца бумажку, на которой среди расплывшихся чернильных потеков проступали буквы; отыскав на столе лупу, он поднялся, подошел к окну и принялся внимательно рассматривать написанное… Потом повернулся к Карнауху и протянув руку:
- А где твоя часть бумажки?
- У моей ничего не було, - виновато потоптался на месте лесник.
- Посмотрите, Роман Николаевич! - Каминский протянул бумажку Редлиху, в утробном голосе его звучали и затаенная угроза, и злобное торжество. - Это, несомненно, почерк Масленникова!
"Судьба начальника полиции предрешена. Одна гадина пожрет другую!" Чегодов бросил многозначительный взгляд на Гракова.
Каминский оцепенел, лицо побледнело, змеиные глаза-буравчики поблескивали, а по левой щеке пробегал нервный тик…
- Какие причины, Бронислав Владиславович, побудили вас послать к Сабурову этих людей? - поморщился насмешливо Редлих, которому были хорошо известны взаимоотношения между командиром бригады и начальником полиции; ему не хотелось верить в рассказ крестьянина и лесника.
Каминский выдвинул ящик, вынул из него пистолет и, размахивая им перед Губиным и Карнаухом, разразился торжествующим хохотом:
- У меня нюх лучше, чем у этой собаки, я давно уже чувствовал, что Масленников - враг! Извините, господа! - обратился он к Чегодову и Гракову. - Придется вызвать немецкое начальство! А вы, мужики, пока можете идти. Спасибо за верную службу! Представлю вас к награде! - И почти вытолкал Губина и Карнауха за дверь. За ними покинули кабинет Граков и Чегодов.
Очутившись вчетвером на улице, они направились в сторону больницы. Мимо них прокатил черный лимузин.
- Ну, пошла писать губерния! Не завидую я Масленникову! - усмехался Граков. - А как мои ребята? Как Сабуров? Одобрил наш план?
- Людей, сказал командир, переправит на Большую землю. И велел еще передать, чтобы не спешили с "Першая мая".
Чегодов лишь краем уха слышал, что в недалеком будущем готовится операция "Первое мая" - массовый переход солдат из бригады Каминского к партизанам. Провокацию же с Масленниковым Олег проводил с Незымаевым и уборщицей Дусей, которая, убирая кабинет начальника полиции, выбирала из корзины, куда обычно Масленников легкомысленно бросал (правда, весьма редко) разорванные на три-четыре части черновики. Эта привычка и сыграла роковую роль в его жизни.
В тот же день по Локотю поползли слухи о предательстве начальника полиции Масленникова; говорили, что засланные им к партизанам люди расстреляны, что готовилось покушение и на самого Каминского, а убийство Воскобойника - дело рук Масленникова…
Немцы тоже поверили в принесенные Карнаухом и Губиным доказательства вины начальника полиции Брасовского округа. На клочке бумаги, черным по белому, написанное его почерком, стояло:
…абурову предлагается…
…дником Первомая…
…ен ликвид оватъ груп…
…и т… использовав…
…бригад… Каминского незам…
…лное уничтожение.
Согласно плану Масленникова, в который он посвятил людей Гракова, следовало действовать так:
По прибытии к Сабурову предлагается, воспользовавшись праздником Первомая (самогон в отряд будет доставлен), ликвидировать группу, окружающую Сабурова, и таким образом, использовав сумятицу, обеспечить бригаде Каминского незаметное и полное уничтожение партизан.
Заставив дважды прочесть задание группы, Масленников, как обычно, полагаясь на свою память, разорвал и выбросил в корзину написанное.
Через трое суток Масленников был повешен…
В бригаде начался раскол. Одни говорили: "Грабь, режь, насилуй, день, да мой", другие: "Пока не поздно, искупать надо свою вину!"
Каминский же с каждым днем становился все злей и мрачней, и порой в его глазах вспыхивало безумие. На ночь он запирался и долго сидел, обняв верного дога.
Однажды в начале мая, собрав подпольщиков, выступил Незымаев:
- Если бы не успехи немцев на южных фронтах, бригада при первом же ударе рассыпалась бы; ее сохраняет только круговая порука, которая подобна засасывающему болоту, а "солидаризм" энтээсовцев - отрава, дурман, освящающий любое кровавое дело.
- "Солидаризм" - в некотором роде эскиз круговой поруки, - заметил Граков, посасывая трубку. - Недавно я слушал, как читал из курса политграмоты НТС "Национальный вопрос" ваш врач, вновь испеченный энтээсовец, некий Филипп Никитович Заборов…
- Забора! - поправил Гракова Незымаев. - Высокого роста, полный шатен. Он личный врач Каминского с самого начала в госпитале.
- Слушал я этого Забору и видел, как он отводит от слушателей свои карие глаза, и мне стало понятно, что не верит он в "солидаризм". Почему же перешел в стан врагов своей Родины, которая воспитала, обучила его, дала высокое звание врача?
- Ему близка "солидарность" волчьей стаи, - отрубил Незымаев.