Граков, позабыв все на свете, принялся увлеченно что-то рисовать в блокноте… Все примолкли…
"Интересное чувство заложено в людях, - подумал Олег, заглядывая в блокнот Гракова, - какое-то не поддающееся объяснению уважение к подлинному творчеству. Мы останавливаемся и как завороженные следим за руками ваятеля, за резцом скульптора или за тем, как бросает на полотно мазки кисть художника".
Через десяток минут Граков задумчиво отошел в сторону. Незымаев, Чегодов, медсестра Надя, уборщица Дуся, лесник Степан Карнаух, Губин склонились над листком, вырванным из блокнота, - на картинке слева было изображено вспаханное и уже покрывшееся первыми зеленями поле, справа краснело ржавое болото, затянутое ряской. А над ним, на небольшом пригорке, чернела огромная, слегка покосившаяся виселица. Верхняя ее перекладина уходила далеко в небо, с нее свисала петля. Внизу, на земле, среди чертополоха, лежала продырявленная каска, а на ней, точно черный паук, свастика…
Рисунок навевал жуть своей мрачностью.
- Есть старинное поверье, будто под ногами повешенного вырастает альрауна, или мандрагора; это растение считается волшебным и дурманящим средством, его корень, полагали в Средние века, точная копия тела, воплотившегося в повешенного, беса, - произнес Граков. - Что же может вырасти под этими свастиками, трезубами, знаками РОНА, НТС?
"А ведь Грак - настоящий талант! И кто знает, что еще его ждет? В нем заложен необычайный дар провиденья настоящего художника. Он глубоко верит в то, что написал", - думал Олег Чегодов.
Граков тем временем доставал из кармана один, другой пастельный карандаш и то резкими, то волосяными, едва заметными штрихами поделил эту картину на две части - слева ее зеленя казались живее, ярче, радостней и небо светлело, а справа - становилось все мрачней, безнадежней…
* * *
Граков уехал в Берлин 20 мая. Его провожал Чегодов. И у того, и у другого было тоскливо на сердце. Обстановка на фронте усложнялась с каждым днем. Гитлеровские части рвались неудержимо к Волге. Немецкое радио вещало о победах над сталинскими армиями, о десятках и сотнях тысяч пленных, о неожиданном ударе армейской группы Клейста в районе Краматорска, в результате чего окружены 6-я и 57-я армии и группа Бобкина.
Но Москва и Ленинград упорно держались.
Глава пятая.
У ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЫ
Да будет выслушана и другая сторона!
1
Жаркий засушливый август 1943 года в поселке Локоть отсчитывал свои последние дни. Душно было в гарнизоне даже по ночам. Олег Чегодов с наступлением темноты, захватив рядно и подушку, отправился за хату в "садок" на свою скамейку "под вишню" и улегся, сунув под голову пистолет. Какое-то время, глядя на далекие звезды, он вспоминал своего преподавателя в корпусе - Чикомасова, который стоял перед картой звездного неба с указкой и вдохновенно рассказывал, закрыв глаза, древний миф о стрельце и его луке, об утках или о таинственной звезде Альдебаран…
Уже сон начал его одолевать, как чуткое ухо уловило приближавшиеся шаги. Это был доктор Незымаев.
- Что-нибудь случилось? - спросил Олег, поднимаясь со скамьи.
- Тебе, Олег, надо готовиться к отъезду. Сегодня слышал: немцы смекнули, что зря расстреляли начальника полиции Локотя Масленникова. Начали новое следствие. Спрашивали твоих Карнауха и Губина. Массовый переход восьмисот человек из бригады Каминского к партизанам их взбесил! К тому же и весточка от Боярского пришла…
- Куда же мне податься? В отряд к Сабурову?
- Нет, приказ Боярского - ехать в Киев. У меня, кстати, там родичи - тетка Гарпина с дядюшкой. Люди они добрые, если живы, конечно.
- Какое же задание?
- А вот держи, читай!
В конверте письмо Боярского и еще какие-то бумаги. Он писал, что руководство НТС, обеспокоенное ростом "сепаративного" движения на Украине, формирует в противовес "самостийникам" сильную группу НТС. В ближайшее время в Киев направляет людей. В прилагаемом списке Чегодов обнаружил несколько знакомых фамилий.
Далее в письме говорилось, что положение немецких войск на Восточном фронте ухудшилось, в Берлине возникла идея создать "самостоятельную" русскую армию под началом бывшего советского генерала Власова. Дальше давалась подробная информация о драчке в исполбюро НТС между Байдалаковым, Вюрглером, Околовым и Поремским…
Светя фонариком, Павел Незымаев стоял молча, пока Олег читал письмо.
Ссылаясь на просьбу Хованского, Боярский рекомендовал Чегодову срочно отправиться в Киев - разрешение на поездку подписано самим генералом Науменом; там необходимо сойтись поближе с сотрудником контрразведки НТС Николаем Шитцем, возглавляющим сейчас украинскую резидентуру "Зондерштаба Б"; установить, является ли Шитц родственником гауптштурмфюрера СД Эбелинга? Находясь в Берлине, Шитц был весьма близок к Байдалакову и принимал косвенное участие в попытке наладить связь НТС с англичанами. Надо, писал далее Боярский, узнать: 1) работает ли Шитц в гестапо? 2) каковы его взгляды на связь с англичанами? 3) насколько он близок с Эбелингом? 4) известно ли что-либо Эбелингу об англичанах?
Наконец давалась явка в Киеве на крайний случай и "ящик" на Подоле в женском монастыре.
Были копии донесений и записка Вюрглера Байдалакову, где он сетовал на то, что в Киеве НТС представлен весьма слабо…
- Все понятно, - проговорил Чегодов, поджигая спичкой письмо, пряча записку Вюрглера в карман.
Фонарик погас, они сели на скамейку, помолчали.
- Уезжать в Киев нужно немедленно, - не торопясь проговорил Незымаев. - Повезло тебе, вовремя подоспела командировка… А то пришлось бы уходить к партизанам…
- Мой отъезд похож на бегство, Каминский заподозрит неладное. Чего доброго, арестует! Он ведь с немцами не очень считается!
- Вырваться из заколдованного круга нам помогут Редлих и разрешение Наумена; покажи Роману записку Вюрглера.
- Это только записка, а не официальный приказ о моем переводе в Киев, который должен поступить из Берлина, или Варшавы, либо из Смоленска от Околова… Редлих не дурак!
- Если Редлих не поможет, позвони в Смоленск Околову, скажи, что имеются особо важные сведения, и уезжай, а тем временем Граков в Берлине подготовит приказ о твоей официальной командировке в Киев…
- А если ему это не удастся?
- В любом случае оставаться здесь больше нельзя.
- Хорошо, Павел, поеду. И спасибо тебе за все! Прощай!
Незымаев крепко пожал Олегу руку и скрылся в темноте. А Чегодов до утра не мог уснуть…
2
В начале сентября 1943 года Чегодов уже был в Киеве. Он разгуливал с дочерью тетки Гарпины и дяди Никифора по разрушенному Крещатику, с недоумением читая его новое название - Эйгорнштрассе; любовался с Владимирской горки темным плесом Днепра Славутича, далекой Русановкой, Оболонью и размышлял о предстоящих встречах с подпольщиками.
Смоленск, Витебск, Локоть… - все это уже было позади.
Что ждало в Киеве теперь?
Сегодня Олег попросил Оксану проводить его на бульвар Шевченко. Дочь тетки Гарпины, чернобровая и черноокая хохотушка, звонко смеялась, показывая белые зубки, рассказывала на своей певучей "украинской мове" о том, что килограмм хлеба в Киеве теперь стоит двести пятьдесят карбованцев, стакан соли - двести карбованцев, что бульвар Шевченко назвали Ровноверштрассе…
- А теперь, Оксана, - Олег легонько тронул девушку за плечо, - идите домой, спасибо, что довели до бульвара, - и ласково поглядел в ее глаза.
Удивление мелькнуло в ее глазах.
- Да, да! Идите, идите, я сам найду дорогу домой.
- Не понимаю, Олег Дмитриевич, - покачала она головой, - вы же сами просили меня показать Киев…
- Простите, Оксана, - замялся Чегодов, - хотелось бы одному научиться ориентироваться в городе. - Он глянул на наручные часы, время показывало, что скоро должен появиться из присутствия его бывший помощник по контрразведке Николай Шитц.
- Ну, смотрите сами, - обиженно фыркнула девушка.
Бульвар Шевченко выглядел малолюдным. Олег зашагал к полуразрушенному дому. И тут из-за угла появился высокий, тощий Шитц с унылым лицом, под руку с блондинкой, в которой Чегодов узнал его жену.
Увидав Олега, она первой кинулась к нему.
- Олег!
- Здравствуйте, Татьяна и Николай! - Он обнял их. - Вас я никак не ожидал увидеть вдвоем! Георгий Околов говорил, что сюда направили только мужчин.
В поцелуе, которым Татьяна обожгла Олега, он почувствовал зов о помощи… В тот же момент он заметил, что кто-то наблюдает за встречей, и, повернувшись, встретился глазами с грузным мужчиной, типичным украинцем, который стоял чуть в сторонке и внимательно его разглядывал…
Протянув Олегу руку, незнакомец отрекомендовался:
- Вадим Майковский.
Шитц, указывая глазами на Чегодова, проговорил:
- Это мой бывший начальник контрразведки НТС в Белграде, Олег Дмитриевич Чегодов. - Затем перевел взгляд на Майковского: - А это - шеф криминальной полиции Киева, мой нынешний начальник.
- Какими судьбами ты, Олег, попал в Киев? Впрочем, погоди, мы тут живем за углом, зайдемте в дом. Ты из Берлина? Или от этого "Кругом-да Околова"? - спросил Шитц, не скрывая неприязни к начальнику "Зондерштаба Р" города Смоленска.
- "Кругом-да Околова"! Интересно бы на него посмотреть. Надо же! - засмеялся Майковский.
- Нет, я не от Жоржа. Я приехал из провинции, из поселка Локоть. Слыхал про бригаду Каминского? Так вот, я оттуда. Приказали: "Срочно ехать в Киев".
- Мне Байдалаков писал, что направляет группу наших ребят в Киев. Но тебя, Олег Дмитриевич, никак не ожидал… А о Каминском… Целые легенды еще в Берлине ходили. Байдалаков на его войско сильно рассчитывает. Бригадный генерал, награжден Железным крестом, кучей орденов, создал самостоятельный округ, свою газету выпускает! - вспоминал Шитц.
Олег усмехнулся.
- Тысяча человек из этой "железной бригады" переметнулись к партизанам. Расстрелян как предатель руководитель его разведки и начальник полиции Брасовского округа Масленников!
- Масленников? - от удивления вскинул голову Вадим Майковский. - Мы вместе учились на юридическом факультете! Неужели он предатель? Невероятно!… - И погладил ладонью свой сразу вспотевший лысеющий череп.
- Немцы расстреляли. Уж очень они подозрительны… - Чегодов вздохнул. - Но тысяча солдат из бригады ушли к партизанам! Это точно.
- Точно, не точно, какая разница? - перебила вдруг Олега Татьяна и, взглянув предостерегающе, крепко сжала ему руку. - Помните, Олег Дмитриевич, как вы учили меня тайнописи? И остальным хитрым наукам? Как приезжали к нам в Земун?…
Олег не забыл, как Таня принимала его в своей уютной квартире, когда мужа не было дома; и ее экзальтированную любовь к нему, и то, как перед его отъездом в Румынию рыдала у него на плече, понимая особым женским чутьем, что это их последняя встреча. Тогда он отмахивался от всей этой "сентиментальщины", чтоб не раскисать из-за "бабских слез"…
- Вот тут мы и живем, заходите, - и Шитц жестом указал на отворенные ворота, где стоял часовой.
Квартира, обставленная "с бору, с сосенки", показалась Олегу неуютной: большая столовая, гостиная, кабинет, спальня, какие-то прихожие, гардеробные, коридорчики, кладовки… В ней чего-то не хватало, словно из нее вынули душу. На стенах висели картины в овальных и квадратных рамах, в углу перед образами в серебряных окладах теплились лампады; на подоконниках совсем нелепо стояли в кашпо какие-то цветы…
Прислуга тотчас принялась накрывать на стол. Поставили шесть приборов. Шитц, поглядывая на большие стенные часы, стрелка которых приближалась к пяти, пригласил гостей в гостиную.
Воспользовавшись этим, хозяйка шепнула Олегу: "Будь осторожен в словах!" - Потом, громко извинившись перед Майковским, направилась в кухню.
- Вадим, - виновато начал Шитц, - я пригласил в дом Чегодова как стопроцентно нашего человека. Надеюсь, он будет работать с нами. - Шитц переводил взгляд то на Майковского, то на Чегодова.
Олег молча, с любопытством изучал начальника киевской полиции.
- "Зондерштаб Р" проводит свою деятельность через межобластные резидентуры, - откашлявшись, заговорил Майковский. - Вся освобожденная советская территория делится на пять разведывательно-резидентских областей: А, Б, С, Д, Е. Область Б дислоцируется в Киеве. Руководящий состав "Зондерштаба Р" и резиденций создан из "солидаристов" и действует в тесном контакте с контрразведывательными органами СД и ГФП, фельд- и оргкомендатурами. - Майковский достал из кармана жестяную коробочку, вынул леденец и положил его за щеку. - Итак, мы все связаны с Германией и зависим от успехов ее вермахта. А успехов становится все меньше и меньше… В Красной армии появились в большом количестве танки и орудия, большевики создали огромную силу… Немецкие генералы ломают сейчас голову: почему у этих "унтерменшей" орудия и танки стали лучше, а стратегия и тактика - талантливей и мобильней, чем у "гениального фюрера". И боятся, что придется им падать на колени… перед Западом, который все равно захочет увидеть Россию очищенной от большевизма… Так что же нам делать? - Майковский остановил взгляд на Чегодове.
"Вешаться, - мысленно усмехнулся Олег. - Провоцируешь! Выведываешь мои настроения? Ну что ж!"
- Я руководствуюсь идеологией "солидаризма". Наше учение близко национал-социализму, однако мы не согласны со всей философией Ницше, не делим людей на высшую и низшую расы. Сейчас исполбюро союза занято созданием "третьей силы". Нужна русская армия, отряды, подобные РОНА Каминского. Мы помогали вермахту разрушать советский строй, как могли; к сожалению, немецкое руководство нам не очень верит, и, видимо, не без основания, - Олег покачал головой, - и боится формировать в тылу Германии сильную русскую армию из бывших военнопленных, остарбейтеров и эмигрантов под командованием русского генерала. Власов в любой момент, договорившись с Западом, может повернуть свои штыки против Гитлера… Немцы считают русских, украинцев и белорусов свиньями… И не желают обращаться за помощью к свиньям… Как сказать немецкому солдату, которому все было позволено, что "ты уже не сверхчеловек и, по воле неумолимого рока, война проиграна…"?! В Германии еще надеются на какое-то сверхмощное оружие, которое обещает фюрер. Что это за оружие, мы пока не знаем…
- Вы философ, - расхохотался Майковский, - и весьма осведомленный! - и снова погладил свою лысину.
- Мне тоже кое-что известно, - тихо произнес Шитц. - Еще задолго до войны в газете "За Россию" Байдалаков написал статью под заголовком "Комкор Сидорчук", в которой обсуждал вопрос: "Поддержит ли эмиграция появление вождя, скажем, с той стороны, какого-нибудь красного комкора, достигшего большой популярности среди народа и вместе с тем являющегося противником Сталина?" Вокруг статьи разразилась полемика. Мне известно… - продолжал Шитц. - Но, господа, это сугубо между нами, наш энтээсовец, в свое время печатавший в Берлине листовки на "Льдине", Казанцев, подобрал ключ к Власову, так сказать, к "комкору Сидорчуку", став его штатным переводчиком и даже советчиком. Однажды по наущению Байдалакова у Казанцева с Власовым состоялся откровенный разговор. Постараюсь привести его дословно, - память у меня, ты, Олег, знаешь, неплохая.
- Еще бы! Помню, как, прочитав два раза, шпарил слово в слово "Пиковую даму", - похвалил его Чегодов.
- Вы извините, вот-вот должен прийти Эбелинг. С вашего разрешения, мы его подождем. А покуда вернемся к рассказу Казанцева о "Сидорчуке". Так вот, выиграв как-то с Власовым у двух генералов партию в "подкидного", Казанцев встал, прошелся по комнате и, увидев на письменном столе книгу, повертел ее в руках, заметил: "Вижу, Черчилля почитываете? А с политическим строем Англии и Америки знакомы?"
Далее рассказ Казанцева - Шитца был таков: "Власов угрюмо покачал головой и пробасил: - Я никак в толк не возьму национал-социализм. Столько еще изучать надо, однако знаю лишь одно, что с каждым днем, с каждой неделей во мне растет к ним недоброе чувство. Они глупы, тупы, самодовольны… Тем не менее я дважды попался к ним на удочку - сначала на Волхове, а потом, проезжая через Германию, обманулся, глядючи на добротные аккуратные домики рабочих и крестьян. И неудивительно!… - Генерал уставился на свой полупустой стакан и умолк.
- Тем не менее английские и американские крестьяне и рабочие живут намного лучше, чем немецкие. А британский образ жизни и политическая система - самая совершенная, - возразил Казанцев.
- Ты опять затянул свою волынку? Вот я читаю о твоих англичанах. На первый взгляд, Черчилль вроде ярый антикоммунист. Он просто ненавидит Россию, а о Сталине ни черта не знает и не имеет понятия о том, что такое, в сущности, коммунизм. Гитлер и то похитрее и поосведомленнее.
- Что сидеть в комнате? А не пройтись ли нам, Андрей Андреевич? На улице солнышко светит, - Казанцев понимал, что в комнате установлены микрофоны.
- До чего вы, энтээсовцы, настырный народ! Ну ладно, пойдем! А ты, Владимир Федорович, - обратился Власов к Малышкину, который тоже тут присутствовал, - полистай эту книжку. Особенно там, где закладки.
Поднялся, одернул свой китель и, взяв Казанцева под руку, вышел с ним в сад.
- К нам, Андрей Андреевич, швейцарец приехал. Верный человек. Скоро возвращается обратно. Есть возможность "перекинуть мост" на Запад. Сами понимаете, что ставка немцев бита. Скажите слово, и я устрою вам встречу с весьма авторитетными людьми.
- А что можем мы предложить? И что они потребуют от нас? Мы можем только им сказать, что в Германии и в занятых немцами областях находится столько-то миллионов обманутых русских людей, обманутых дважды - своими и чужими, - но далеко не все готовы бороться за обновленную отчизну. Надо признаться, что в умах русских людей произошел переворот: они верят и хотят верить в мудрую, повторяю, мудрую, в отличие от немецкой, пропаганду Советов. И там, на Родине, и здесь, за границей, люди убеждены, что Россия стала на путь к подлинно демократическому строю. Мало того, кое-кто допускает возможность возвращения строя, близкого к царскому. Там подняли на щит старых героев, одели офицеров в императорскую форму, назвали войну Отечественной.
- А как украинцы, грузины, узбеки, армяне, которые добровольно превратились в "ландскнехтов" в ожидании немецких обещаний свободы и самостоятельности?
- Саша, мой дорогой Саша, они, конечно, изменники, но им жизнь продиктовала. Обстоятельства! Ты знаешь, что такое обстоятельства? - Власов остановился и взял Казанцева за борт пиджака, наклонился к нему и, дыша в лицо винным перегаром, продолжал: - Это во-первых! Во-вторых, кто-то из них поверил обещаниям Розенберга. А разве я или ты не поверили обещаниям д'Алквена, Штрикфельда, графа Ландсдорфа и многих других и мы тоже не стали "ландскнехтами"? А разве Гитлеру и его своре не поверила вся Германия? Тут другое: столкнулись две системы - у одной на вооружении классовая солидарность и национальная гордость, у другой - доходящие до изуверства шовинизм, бред и дьявольское наваждение о миссии "юберменша" и о высших и низших расах. - Власов пьяно дергал Казанцева за лацканы пиджака.
- Вот, Андрей Андреевич, нам и нужно дойти до верхов там, на Западе. Мы им нужны как союзники, они поймут! - подогревал Казанцев.