Крепы - Александр Бородыня 5 стр.


В течение часа я бессмысленно тестировал машину, она, как и ожидалось, была великолепна. Я опять набрал номер цветочной квартиры, и опять, во второй раз, загудели в трубке короткие гудки.

X

Обедали мы в маленьком ресторанчике. Здесь тоже не было ни одного посетителя. К нам подошел метрдотель, подал меню, и я сделал заказ.

- Скажите, - обращаясь к своему спутнику, спросил я, - зачем вы там, в гостинице, заказывали столик? Ведь полно было мест.

Я о многом хотел его спросить, но спросил почему-то именно об этом, самом незначительном.

- Ничего вы не поняли, - вздохнул Геннадий Виссарионович. Он был раздражен. - Нужно было не в поликлинику вас везти, а сразу в больницу, в стационар!

- И все же, зачем нужно было заказывать столик? - настаивал я.

- Столик? - Он посмотрел на меня как на подростка, задающего идиотские вопросы. - Очень просто. - Он зачем-то сделал паузу. - В нашем городе всегда и всем гарантированы места, исключением является гостиница для приезжих. Чтобы не волноваться, я оказался излишне предусмотрительным.

- Ну, хорошо. По этому пункту мы, кажется, объяснились. А скажите, что я должен понять?

Он смерил меня тем же взглядом: так учитель смотрит на школьника, разбившего стекло. Некоторое время он молчал, потом сказал:

- Послушайте, Алан Маркович, у меня к вам будет одна просьба, необычная просьба, но мне очень нужно, чтобы вы согласились.

- Вы хотите, чтобы я осмотрел местный публичный дом?

Почему-то он смутился:

- Нет, в другом роде.

- Ладно, выкладывайте, я выполню любую вашу просьбу, а завтра уеду, и вы не будете меня задерживать.

- Не будем… Не будем…

Он долго рылся в карманах, потом достал и положил на стол пластиковую упаковку с таблетками.

- Если бы вы не вынесли из номера цветок или остались ночевать у Арины Шалвовны, этого бы не понадобилось, - сказал он. - Но теперь я прошу вас, примите лекарство!

"Сумасшедший дом, - подумал я. - Неужели они так боятся разорвать контракт, что готовы меня отравить?"

- Что это? - спросил я.

- Видите ли… - замялся Геннадий Виссарионович. - Я забыл вас предупредить. У нас в городе очень плохая вода. Если вы не примете эту таблетку, могут быть неприятности с желудком.

- Может быть, сперва пообедаем?

- Нет, лучше натощак. Вы не волнуйтесь, Алан Маркович. Абсолютно безопасный препарат, экологически чистый...

Он сам выдавил на ладонь две таблетки и уже протягивал их мне. Не знаю, почему я их взял. Наверное, оттого что он смотрел мне прямо в глаза, я не почувствовал подвоха. Таблетка оказалась сладкой, я проглотил одну, а потом и вторую, запил компотом из вишен.

- Надеюсь, это не очень вредно? - Я хотел улыбнуться. Обратного пути уже не было.

Его лицо медленно расплывалось перед глазами, расплывался в мокрое пятно пустой стеклянный стакан. Последнее, что мелькнуло в моей голове: "Зачем это ему?.. Отравил все-таки…"

_____

С закрытыми глазами я лежал на спине, к горлу подступала тошнота, по телу волнами прокатывался зуд, но я все помнил. Отвратительно услужливая память включилась вместе с сознанием. Я помнил, что лежу на полу в собственной квартире на пятом этаже. Пронесшееся цветное видение, столь длительное и столь реальное, было только галлюцинацией, плодом инъекции героина. Я помнил все детали этой галлюцинации и теперь пытался восстановить, что же было до нее? Кто я? Что происходит? Тошнота прекратилась, верхнее нёбо быстро пересохло, я коснулся его языком и почувствовал от этого острую боль. Боль помогла мне открыть глаза. Я открыл глаза и долго смотрел в потолок своей квартиры. Очень долго я таким образом лежал на спине, на полу. Наконец, тяжело оттолкнувшись ладонями от пола, поднялся. Вокруг грязное белье, тарелки с объедками, в них гасили окурки. Как после обыска, распахнутые шкафы. Дверь на лестницу тщательно заперта на три замка и цепочку. Паркет, залитый чем-то желтым, растоптанный мусор, высыпавшийся из помойного ведра. Я сделал три тяжелых шага и отдернул занавеску на окне. На улице шел снег, было темно. Где-то очень далеко сквозь белые наросты льда поблескивали маленькие фонари. В умывальнике на кухне я нашел жгут, шприц и еще четыре ампулы. Хотел позвонить кому-нибудь, спросить, как меня зовут, но не нашел телефона. В шкафу висел пиджак, во внутреннем кармане которого отыскался паспорт. В паспорте была моя фотография. Я подошел к зеркалу в ванной и увидел обросшего щетиной дрожащего человека с запавшими глазами. Подставил лицо под холодный кран, долго тер его и затем снова заглянул в паспорт.

"Алан Градов, да, Алан Градов. Там, во сне, меня называли так же".

Остро захотелось вернуться назад, туда, в этот маленький безлюдный город, полный остро пахнущих цветов, часов и сложных механических кукол. Там у меня была жена, здесь, в реальности, никакой жены нет, да и не было никогда. Можно одеться, принять ванну, выйти на улицу, но зачем? Кому я там нужен? По моему лицу все можно прочесть, и в лучшем случае меня отправят сразу в больницу.

В шкафу под стопкой чистого постельного белья вскоре нашлась большая железная коробка. Я сидел на полу и смотрел на эту коробку, в ней был запас героина, которого хватит на отравление целого города. Откуда это, зачем? А какая разница, откуда? Теперь можно вообще не выходить из квартиры: если и хватятся, взломают дверь, то не раньше, чем через месяц. Через месяц меня здесь уже не будет окончательно. К тому времени я перееду в свой иллюзорный мир, как говорится, уже с вещами. Присев на грязную кухонную табуретку, я наполнил шприц, стянул жгутом руку выше локтя. Игла поискала вену.

Тарелка с объедками и окурками, незастеленная постель, ледяные зимние стекла с фонариками - все отодвинулось и понеслось, как ночная станция от курьерского поезда, в бесконечную лесную чернь…

_____

Чувствуя на языке приторный вкус таблетки, я сидел с закрытыми глазами.

- Понимаю, это довольно противно, - прозвучал где-то рядом голос голос Геннадия Виссарионовича. - Гадкий вкус. Вы запейте, Алан Маркович.

Сосредоточиться оказалось вовсе не трудно, к пальцам вернулось осязание, и я поставил стакан на стол.

- Цветы производят то же действие? - спросил я.

- Да, но мягче, если бы цветок не вынесли из номера, вы бы просто увидели приятный сон.

Лукаво поглядывая на меня, он с удовольствием нарезал на маленькие кусочки жареное мясо.

- Ну, теперь-то вы поняли? - самодовольно спросил он, накалывая на вилку один из кусочков и отправляя его себе в рот.

- Это очень дурная шутка. Вы даете мне сильнодействующий наркотик, а потом хотите, чтобы я что-нибудь понимал.

- Шутка?! - Он чуть не подавился мясом. - Простите меня, Алан Маркович, вы не могли бы мне сказать, что вы сейчас видели? Что вы видите сейчас вокруг себя?

Он так это сказал, что я непроизвольно повернул голову. Вокруг все было то же - пустые столики, лениво двигающийся официант в другом конце зала, за окном пустынная улица, залитая солнцем.

- Ну? Так что? - Геннадий Виссарионович подался вперед. - Что вы видите?

Я демонстративно пожал плечами.

XI

Он действовал мне на нервы, он раздражал меня, я просто бесился. Я твердо решил, что уеду точно в соответствии со сроком командировки и что при первой же возможности потребую от главного инженера на заводе разрыва контракта. Я с трудом удерживался, чтобы не наговорить резкостей. Сохранялась легкая тошнота, верхнее нёбо было сухим. Все вокруг казалось нереальным, каким-то заторможенным.

Я пытался есть, но кусок застревал в горле. Сквозь стеклянную стенку ресторана увидел, как подкатил знакомый красный микроавтобус. Он остановился, вышел тот же шофер, пересек улицу и исчез в подъезде одного из домов.

Покончив с обедом и проходя мимо этой машины, я через стекло заглянул внутрь. На переднем сиденье валялись пачка сигарет и коробок спичек. Сзади на полу салона были разбросаны какие-то черные тряпки. Я понял, что это экипировка виденной мною женщины-трубочиста: куртка, штаны, жирная черная веревка, а из-под сиденья торчали черные, смятые, небольшого размера сапожки.

"Значит, хоть это мне не почудилось, - решил я про себя. - Значит, все-таки была женщина там, на крыше, экспонат, украденный из музея?! - Я вспомнил, что из окна гостиницы очень хорошо видел ее невооруженным глазом, но не сразу разглядел в бинокль, и совсем расстроился. - И эта учительница рисования - куда она делась тогда? Ее-то я как раз видел в бинокль…"

- Едем в стационар, - сказал Геннадий Виссарионович, нагоняя меня.

- А хороший запас объектов, - заметил я. - С социальным охватом! - Я посмотрел на хронометр: было четырнадцать тридцать. - Ладно, поехали. Но вы уж извините, удивить меня вам не удастся. Я человек подчиненный, и у меня узкая задача: разорвать контракт.

Мы уже сидели в машине, когда из ресторана, оживленно жестикулируя, выскочил официант:

- Простите, это вы Алан Маркович? - спросил он, переводя дыхание и склоняясь к окошку. - Вас просят к телефону.

Звонила Марта.

- Насилу тебя разыскала, - сказала она своим обычным голосом. - Извини меня, Алан, за резкость, но нам нужно встретиться. Это по поводу сына.

- Мне кажется, я за этим и приехал.

- Да, конечно, я писала тебе. Видишь ли, дело действительно очень срочное… Я вела себя сегодня по-хамски…

- И вчера тоже.

В зеркале, стоящем рядом с телефоном, я мог разглядеть свое лицо, оно было ненормально бледным, но при этом улыбалось, хотя я вовсе не чувствовал улыбки.

- Ты извини и попытайся войти в мое положение, - звучало в трубке.

- Скажи, Марта, а там, на крыше под навесом, это действительно был Олег?

Официант стоял рядом, улыбка в зеркале стерлась.

- Не совсем так, - ответила Марта. Я почувствовал, что голос моей бывшей жены опять переменился. - Я могу объяснить, но ты все равно не поймешь. Вот что, давай встретимся сегодня, только не в восемь, а пораньше, часиков в пять. Ты свободен?

- В принципе, свободен, я же в командировке.

- Тогда в пять у тебя в гостинице. И вот еще что. - Она сделала паузу. - Если я буду задерживаться, пожалуйста, не звони мне домой.

Официант все-таки отошел, его фигура маячила в зале, закрывая зеркало. Воспользовавшись тем же аппаратом, я опять набрал номер Арины Шалвовны. Оказалось свободно. На втором гудке в цветочной квартире сняли трубку, детский голос произнес:

- Я вас слушаю.

- Извините, у вас там должна быть наша сотрудница, Арина Шалвовна, - сказал я. - Нельзя ли попросить ее к телефону?

- Нет, нельзя, у нас такие не живут.

- Простите, это номер… - Я назвал номер.

- Да, это наш телефон.

- Но я же звоню целый день, и никто не подходит.

- Неправда, - сказал мальчик. - Я целый день сегодня дома, у меня ангина.

Проверяя себя, я еще раз набрал тот же номер.

- Я вас слушаю, - раздался после гудка тот же детский голос. Я положил трубку.

"Хорошо, предположим, я все это время набирал неправильный номер, но если это так, то я бы все время нарывался на этого ребенка. Может, я перепутал номер после наркотика? Но его же можно проверить по телефонной книге. Может, это чья-то дурацкая шутка?"

Через пятнадцать минут я попросил остановить машину и перезвонил еще раз из автомата. На том конце провода бесконечной чередой звенели длинные гудки.

- Геннадий Виссарионович, у меня к вам просьба: давайте заедем за нашей сотрудницей, как-то нехорошо без нее выходит… И уже с ней вместе осмотрим ваш стационар.

Закрыв глаза, я расслабился на заднем сиденье, пытаясь восстановить в памяти только что пережитую галлюцинацию.

"Если придерживаться логики, то я наркоман и только что ввел себе лошадиную дозу героина. Ничего этого нет в реальности - ни города, ни моего провожатого, ни телефонной будки, ни бесконечной череды гудков в цветочной квартире, а есть умирающий на полу человек - наркоман, и дрожащие фонари за обледенелым стеклом. В конце концов, подобная неприятная версия объясняет все".

Но объяснение не годилось. Я помнил свое прошлое, собственную жизнь со всеми ее связями и пересечениями. Я мог вытянуть из этого прошлого фразу, лицо, жест, любую маленькую отчетливую деталь.

Но и это ничего не доказывало. Теперь я не испытывал сильных чувств - ни эйфории, ни депрессии, только расслабленность, остаточная тошнота и головокружение. И я не помнил никакого прошлого, стоящего за той квартирой на пятом этаже, а это уже плюс.

"Так человека недолго и до самоубийства довести, - размышлял я. - Когда теряешь уверенность в реальности происходящего, происходящее теряет половину своего смысла. Ну зачем, какого черта ему понадобилось подвергать меня столь жестокому испытанию? Впрочем, откуда ему знать, что я там увидел, после этой сладкой пилюли?.. Или он все-таки знал? Скорее всего, не знал, а предполагал, что я что-то увижу, и ошибся. Похоже, я увидел совсем не то, что было запланировано. Но разве можно создать направленную галлюцинацию, разве это уже делается? Он сказал, что не нужно было выносить цветок из номера… Это понятно, цветочный запах работает как наркотик. Интересно, что бы я увидел во сне, если бы не заставил горничную убрать цветок?"

- Мне вас подождать или вместе поднимемся? - спросил Геннадий Виссарионович, останавливая машину. Он запер дверцу, как будто в этом городе могли существовать автомобильные воры, и мы поднялись по лестнице. За дверью было тихо, ни единого звука не доносилось. Я позвонил и крикнул:

- Арина Шалвовна, вы дома?

Никакого ответа. Я хотел уже повернуться и уйти, когда Геннадий Виссарионович сказал:

- Да здесь же открыто.

Он легонько толкнул дверь, и та бесшумно подалась, распахиваясь внутрь квартиры. Лицо обдало тягучим цветочным запахом.

- Вы считаете, стоит войти?

- А чем мы рискуем?

- Неудобно как-то, чужой дом…

- Вы, наверное, Алан Маркович, никогда не жили в городках, подобных нашему, - очень тихо заговорил он, проникая в квартиру. - Если вы местный и все знают, что за вами не числится… Никто не заподозрит вас, даже если поймает за руку на месте преступления.

Мы обошли все комнаты - в квартире никого не было. В гостиной на столе стояли две пустые кофейные чашки. Это были те самые чашки, из которых мы пили вчера с Ариной Шалвовной.

- Ваша? - спросил мой спутник, показывая на чашку. Я кивнул. - Смотрите-ка, и постель не разобрана, похоже, она не ложилась. Постойте, вы говорили, был чемодан?

- Я вам ничего подобного не говорил! - грубо отозвался я. - Впрочем, чемодан действительно был, желтый, перетянутый ремнями.

Чемодан найти нам удалось. Он стоял глубоко задвинутый в стенной шкаф, под грудой пальто. Ремни на чемодане расстегнуты не были. Громко, на всю квартиру, тикали часы. Неожиданно для себя я опять обратил на это внимание: часы и цветы.

Зазвонил телефон.

- Постойте, не берите трубку!

Но Геннадий Виссарионович уже держал маленький телефонный аппарат в своих больших руках.

- Да, - сказал он в микрофон. - Ее тут нет. Ну конечно, а ты сомневался? Начальство по голосу не узнаешь?.. Нет, сегодня на завод я никак не попадаю, только завтра, повторяю тебе, завтра!.. Ее нет. Вообще никого нет. - Некоторое время он улыбался, слушал, потом махнул рукой: - Ну все, все, до завтра! - И повесил трубку. - Ну вот видите, все вполне законно, - сказал он, поворачиваясь ко мне.

- Что законно? Кто это звонил?

Я ничего не услышал, а скорее почувствовал. Это даже не было холодком, это было ожидание холодка, когда чувствуешь, что к спине сейчас кто-то прикоснется.

- А вы не догадались?.. - Геннадий Виссарионович не договорил, лицо его вытянулось, он смотрел мимо меня в сторону двери.

Это был мальчик, я сразу узнал его голос.

- Вы Алан Маркович? - спросил он.

- Ну, я.

- Вам письмо, - и он протянул мне стандартный конверт с белой розой, нарисованной в левом углу. На конверте не было ни адреса, ни имени отправителя, зато там было написано: "Алан, голубчик, очень тебя прошу, вскрой это письмо сегодня, не раньше пяти часов вечера!"

- Это ты со мной по телефону говорил? - спросил я, засовывая конверт во внутренний карман пиджака.

- Ну, я.

- А зачем же ты врал?

- А я не врал, у меня правда ангина. - Ребенок был до смешного серьезен. - Телефонный провод оттянут из нашей квартиры. Здесь ведь никто не живет, зачем здесь телефон?

- А кто тогда цветы поливает?

- Цветы мама поливает…

- А письмо как к тебе?.. - Но я не договорил: Геннадий Виссарионович схватил меня за руку, вытащил из квартиры и поволок вниз по лестнице.

- Пошли, пошли!.. - шептал он в страхе. - Это крепы… это крепы - больше некому! Да шевелите вы ногами побыстрее, если хотите остаться целым!

На этот раз мотор не хотел заводиться. Геннадий Виссарионович чертыхался, но не выходил из машины. Наконец ему удалось запустить двигатель. Я достал письмо и хотел уже надорвать белый тонкий конверт.

- Погодите, не надо! - Мой спутник был совершенно бледен, руки его судорожно вцепились в руль. - Не смейте!

- Но почему?

- Посмотрите, за нами погоня!

Я обернулся. По улице, удерживая дистанцию, за нашей машиной двигался уже знакомый красный микроавтобус.

- Знаете, - сказал я, - по-моему, всему есть предел. Мне это надоело. Почему вы вдруг решили, что они нас преследуют? - Но ответа я не получил, машина рванулась, резко набирая скорость.

XII

Нас обогнал грузовик, мимо проплыл его глухой железный кузов.

"Отчего же в этом городе все машины такие одинаковые? Кроме нашей машины и микроавтобуса, все остальные - вот такие вот грузовики, только номера разные. Интересно, чего он так испугался? Что могло напугать его в квартире - мальчик, письмо?"

Я посмотрел на конверт, который все еще сжимал в руке, сунул его обратно в карман и спросил:

- Ну, и куда мы теперь поедем - в стационар или, может быть, на завод?

Геннадий Виссарионович по-прежнему оставался бледен.

- Посмотрите, - попросил он. - Посмотрите, там, слева, сейчас будет такая круглая подворотня. Осторожно поверните голову, посмотрите и скажите мне, что увидите. - Руки его на руле чуть дрожали. - В конце концов, я хочу знать, что вы вообще видите?

Я не переставал удивляться пустынности улиц. С самого утра, исключая ресторан и школу, я видел всего несколько человек. Щурясь на солнце - красное и большое, оно тяжело двигалось, высвечивая, казалось, каждый кирпич, каждую выбоину на этой улице, - я прикинул, и получилось, что даже при европейском подходе (шестьдесят метров на человека) жилой площади здесь будет тысяч на триста населения.

Я обернулся, посмотрел на шоссе позади: там было пусто, только вдалеке, на перекрестке, который мы миновали, подрагивал нестойкий огонек светофора.

- Вот… сейчас… посмотрите направо, - хрипло прошептал Геннадий Виссарионович.

Назад Дальше