– Это сложно, но я думал уже и о таком варианте, – сказал он без особого воодушевления. – Но где мы ее спрячем?
– У вас, – твердо заявил Джергер. – Только у вас. Я думаю, это единственное надежное место.
– А если ее обнаружат? – возразил Харбери.
– Всякое сражение содержит в себе элементы риска, – возразил Джергер. – Ни одна страховая компания не станет страховать офицеров, отправляющихся на войну, и, однако, едут они туда не за смертью.
– Нет! Это немыслимый риск!
– Тогда, Билл, вам спокойнее было бы у себя дома, – холодно произнес Джергер. – Мистер Нобл будет очень разочарован.
– Я же не сказал, что отказываюсь, – пошел на попятную Харбери. – Если вы считаете, что это единственный выход, я спрячу ее у себя.
– Не только спрячете, – поправил Джергер. – Но и переправите через границу.
– Хорошо, Робби, я сделаю все, что надо, – повторил Харбери. – Вы, я вижу, железный парень.
– Да, мне впрыснули хорошую дозу железа перед отправкой в Россию.
Они шаг за шагом обсудили предстоящую операцию.
– Вы придете сюда еще раз, – заключил Харбери. – Звоните Барнсу в любой день с утра. Скажете ему… Скажете, что его ждут на выставке картин к тому часу, в который вы захотите со мной встретиться. Не важно, на какой выставке. На следующий день я здесь буду вас ждать.
Они вышли из ванной. Барнс по-прежнему дремал на диване.
– Пусть спит, если он спит, – сказал Харбери. – Не обязательно с ним прощаться. Завтра вы встретитесь. В кинотеатре "Пламя". Под высотным домом на площади Восстания. На утреннем сеансе. В это время там мало народу. Сядьте в задние ряды справа. Барнс сам вас найдет. Когда погаснет свет, он передаст вам удостоверение…
Он подошел к наружной двери.
– Я взгляну, нет ли кого-нибудь в коридоре…
Харбери приоткрыл дверь и выглянул.
– Никого, идите, – быстро сказал он. – Сперва вверх и лишь потом вниз…
На следующий день Джергер пошел в кинотеатр. На площадь Восстания. На утреннем сеансе преимущественно были подростки. От нечего делать Джергер всматривался в них. У них были хорошие лица. Джергер не хотел бы причинить этим ребятам вред. Но он не принадлежит себе. Он должен работать…
Он вошел в зал, сел позади, в пустом ряду. Свет погас, пошла лента. Джергер увлекся картиной и не заметил, как кто-то придвинулся к нему в темноте, слегка толкнул.
– Извините.
Джергер узнал голос чревовещателя.
– Это вы, Робби?
– Угу.
Джергер нащупал пухлую руку Барнса, взял пакет, сунул его в карман, пожал руку.
Барнс отодвинулся и исчез в темноте.
Джергер посмотрел картину и вернулся в гостиницу.
Не хотелось медлить, но и нельзя было спешить.
Через день он познакомился с Леночкой. Вначале чувствовал себя очень напряженно, боялся переиграть. Потом это ощущение прошло. Звонил к ней, встречался. Старался ей понравиться и, кажется, преуспел…
Посещал пригороды. Следил за объявлениями. Искал изолированную дачу, с хорошим садом, с двором. Подальше от соседей. Нашел. Дал аванс, крупную сумму, владелица дачи растаяла…
Узнал адреса всех пунктов неотложной помощи. Заходил в приемные покои. Беседовал с дежурными медсестрами. Назывался то журналистом, то просто приезжим из какого-нибудь города. Говорил, что разыскивает пропавшую родственницу. Ему сочувствовали. Просили звонить…
Так он высмотрел подходящий труп. Дождался смены сотрудников. Появился с паспортом Белякова…
После этого он впервые нарушил уговор и позвонил не Барнсу, а прямо к Харбери. Сперва вообще никто не подходил к телефону, часом позже женский голос ответил:
– Мистер Харбери вернется поздно.
– Я не знаю, кто вы, – настойчиво сказал Джергер. – Найдите его где хотите, но чтобы через час он был у своего телефона.
– А кто это говорит? – осведомился женский голос.
– Один из его друзей, – раздраженно сказал Джергер. – Выройте его из-под земли, но чтобы через час он был у себя дома!
Через час он позвонил снова. Ему ответил Харбери.
– Билл, это я, Робби! – прокричал он в телефон. Он знал, что Харбери разозлится, Харбери чересчур осторожен, надо дать ему понять, что дело не терпит отлагательства. – Я хочу с тобой повидаться. Отец Чарльз просил передать тебе свое благословение… – Он должен знать, кого зовут Отцом Чарльзом! – Пойдем посмотрим завтра выставку картин? – продолжал Джергер. – Но только пораньше. Утром! Понимаешь? Утром, утром… – Это необходимо было вбить в голову Харбери. – Выставка открывается в десять. Так вот, с утра… – Он не давал Харбери вставить слово. – Понял, Билл?
Он передохнул.
– Ты совсем пьян, Робби, – услышал он ледяной голос Харбери. – Поди проспись. Завтра поговорим…
Джергер не был уверен, что Харбери понял его, но когда утром очутился перед 543 номером, дверь была приоткрыта, как и в первый раз, и, как и в первый раз, нырнув туда, Джергер очутился все перед теми же двумя джентльменами, только Барнс был на этот раз в пижаме. Должно быть, его только что разбудили.
Харбери был зол.
– Черт бы вас задрал! – сказал он вместо приветствия. – Если мы попадемся, мне придется уехать, а вы рискуете головой.
– Время, Билл! – воскликнул Джергер. – Сегодня мы в цейтноте и должны действовать с быстротой вычислительной машины.
– Черт с вами, пойдемте опять в ванную, – сказал Харбери. – А вы, Барнс, запускайте радио и не запирайтесь на этот раз, сидите в пижаме и, если кто войдет, кричите, что не одеты и просите зайти попозже.
Мощные струи холодной и горячей воды и на этот раз аккомпанировали их разговору.
Джергер быстро изложил Харбери свой план. Действовать необходимо очень быстро. Получить в морге труп Беляковой. Встретиться с Леночкой. Вызвать Марию Сергеевну. Встретить ее и доставить к Харбери. Инсценировать смерть Ковригиной…
Тут уж не приходилось рассуждать, инициативу взял в свои руки Джергер, надо действовать, действовать с быстротой и точностью вычислительной машины.
Глава 8
В стальной комнате
Мария Сергеевна просматривала свежий номер "Вестника современной физики", когда раздался телефонный звонок. Незнакомый и какой-то странный голос спросил:
– Вы – Мария Сергеевна Ковригина?
– Да, это я.
– Вы знаете, где ваша дочь?
Мария Сергеевна испугалась: может быть, с Леночкой что-то случилось.
– Откуда говорят? – спросила она с тревогой.
– Это не важно, – ответили ей. – Выслушайте внимательно, что я скажу. У вашей дочери завелись нехорошие знакомства. Она попала в компанию дурных людей, и если вы хотите…
Мария Сергеевна терпеть не могла анонимок, а этот звонок напоминал анонимный донос.
– Все, о чем вы говорите, я сама узнаю от своей дочери, – холодно сказала она. – Я не нуждаюсь в информации, исходящей от неизвестных доброжелателей.
– Как хотите, – ответил ей странный голос. – Но завтра уже будет поздно.
– Что поздно? – с тревогой спросила Мария Сергеевна.
– Поздно что-либо предпринять. Сегодня ваша дочь согласилась поехать на вечеринку к композитору Федосееву – и поехала к нему. Я считаю своим гражданским долгом предупредить вас, что на даче у Федосеева происходят не вечеринки, а разнузданные оргии. Вашу дочь напоят, и дальше бог знает что может произойти…
То, что она услышала, было невероятно, она никогда бы не поверила, что Леночка согласится поехать на какую-то подозрительную вечеринку, но ей сообщали о состоявшемся факте, и Мария Сергеевна растерялась.
– Для чего вы мне все это сообщаете? – спросила Мария Сергеевна. – И кто все-таки со мной разговаривает?
– Один знакомый Федосеева, которому стыдно за него, – ответил голос. – А звоню я вам потому, что еще не поздно спасти вашу дочь от падения.
Мария Сергеевна постаралась взять себя в руки.
– Что же вы советуете?
– Самое простое, – сказал голос. – Поезжайте на дачу к Федосееву и заберите дочь. Сами увидите, что там за обстановка, а если проявите гражданское мужество и поставите в известность общественность, может быть, вообще поможете ликвидировать этот притон.
– Ну а где же находится эта дача? – спросила Мария Сергеевна нарочито спокойным тоном.
– Надо ехать до станции Пасечной, поселок Старых Партизан, – объяснил голос. – Это дачный поселок. Пионерская, четырнадцать. Вас, вероятно, постараются не пустить, будьте настойчивее…
– Хорошо. Благодарю вас.
– Вы поедете?
– Не знаю, – сказала Мария Сергеевна, опуская трубку. – Я еще не решила.
На самом деле она сразу решила ехать. Не было оснований не верить этому звонку. Она поедет и немедленно заберет Леночку.
Федосеев… Федосеев… Смутно ей была знакома эта фамилия. Композитор Федосеев… Да, есть такой. Не очень знаменитый, но есть. Пишет какие-то песни, музыку для кино. Недавно передавали по радио его песню. О композиторах, писателях, художниках вечно ходят всякие истории. Об их заработках, дачах, похождениях. То женятся, то разводятся. Богема! Вполне возможно, что у Федосеева действительно происходят подозрительные вечеринки…
Да и какая мать не поехала бы за своей дочерью, если бы услышала то, что услышала Мария Сергеевна! Леночка странно вела себя в последнее время. Сегодня обещала поздно прийти домой. Кроме того, в памяти Марии Сергеевны возникали многочисленные фельетоны о легкомысленных девушках и легкомысленных юношах, о всяких стилягах и их аморальных поступках, о которых то и дело писалось в газетах. Правда, ни среди молодых математиков, ни среди медиков, товарищей Леночки, не случалось никаких аморальных историй, но не зря же газеты постоянно настораживали общественное мнение по этому поводу…
В крайнем случае, если все окажется не таким страшным, Мария Сергеевна извинится и сошлется на семейные обстоятельства, вынудившие ее срочно разыскать Леночку.
Мария Сергеевна отложила журнал в сторону и позвала Павлика.
– Я уезжаю, – сказала она. – Часа на три.
– Куда? – удивился Павлик.
– Нужно, – коротко сказала она.
Не могла же она сообщить жениху своей дочери то, о чем только что ей звонили!
Павлик предложил проводить Марию Сергеевну, она решительно отказалась.
– Если вам надоест сидеть в одиночестве, – сказала она на прощанье, – проверьте, уходя, хорошо ли захлопнулась дверь.
Надела пальто, взяла сумочку и ушла. Такси она брать не стала: метро доставляло ее до самого вокзала.
В вагоне электрички Мария Сергеевна поверила вдруг всему. Она решила отчитать Федосеева так, как он этого заслуживает. Она поедет в Союз композиторов. Пусть вызовут Федосеева. С Леночкой она тоже поговорит…
А бедный Федосеев – потому что композитор Федосеев существовал на самом деле, – бедный Федосеев, не подозревая о гневе, который клокотал в сердце Марии Сергеевны, сидел в это время дома за пианино и, подвязав жениным платком грелку к животу, сочинял для нового мультипликационного фильма "Марш веселых котят".
Электричка мчалась. Мария Сергеевна ехала с твердым намерением немедленно забрать и привезти Леночку домой…
А Леночка в то время, когда Мария Сергеевна вела злополучный разговор по телефону, ждала в сквере Королева, когда Мария Сергеевна собиралась на дачу, сидела с Королевым в кафе, а когда Мария Сергеевна ехала в электричке, возвращалась уже домой…
Мария Сергеевна сошла в Пасечной, спросила, где находится поселок Старых Партизан, и решительно зашагала по узкой асфальтовой дорожке. Было еще не поздно, многие москвичи в это время только возвращались на дачи, горели фонари, повсюду на террасах и в палисадниках виднелись люди, кто-то бренчал на гитаре, где-то играл патефон…
Минут за двадцать Мария Сергеевна добралась до поселка, нашла Пионерскую улицу, принялась отсчитывать номера.
Вот и номер 14…
На минуту Мария Сергеевна остановилась. Не очень удобно врываться в незнакомый дом. Но неудобство неудобством, а если Леночка там? Будь что будет!
За высоким забором высилась большая нарядная дача. Мария Сергеевна толкнула калитку. Во дворе стояли два автомобиля. Окна освещены, но тщательно занавешены. Это Марии Сергеевне не понравилось. Если людям нечего скрывать, нечего и занавешиваться.
Мария Сергеевна поднялась на террасу. Из-за двери доносились звуки музыки. Мария Сергеевна взялась за дверную ручку. Дверь заперта. Это тоже не понравилось Марии Сергеевне. Развлекаются при закрытых дверях и занавешенных окнах!
Мария Сергеевна набралась духу и постучалась.
Прошло примерно минуты две-три.
Мария Сергеевна постучала решительнее.
Патефон или радиола продолжали играть, музыка зазвучала даже еще громче.
– Кто? – спросили из-за двери.
– Откройте, пожалуйста, – строго сказала Мария Сергеевна.
– А кто? – спросили еще раз.
– Это дача композитора Федосеева? – спросила Мария Сергеевна.
На этот вопрос Марии Сергеевне не ответили. Дверь распахнулась, Мария Сергеевна переступила порог…
В то мгновение, пока она еще не потеряла сознания, она успела удивиться, что в комнате нет ни людей, ни мебели, вообще ничего – ярко освещенная пустая комната, и только на простом и ничем не накрытом столе играет патефон.
Она почувствовала, как ее схватили за плечи и прижали к ее лицу мокрую, сладко пахнущую вату…
У нее мелькнула мысль, что надо сопротивляться, она рванулась, но лицо ее еще больше погрузилось во что-то мягкое, мокрое и противное, и она потеряла сознание.
Когда Мария Сергеевна пришла в себя, у нее болела голова и во всем теле ощущалась странная, болезненная слабость. Она лежала с закрытыми глазами и пыталась понять, что с нею произошло. Она подумала, что заболела. Но вдруг отчетливо вспомнила все: возвращение домой, разговор с Леночкой, телефонный звонок, поездку в электричке, мрачную дачу, занавешенные окна и ярко освещенную пустую комнату…
Мария Сергеевна открыла глаза.
Где она находится? Это была какая-то другая комната…
На потолке светился матовый белый плафон. У стены длинный стол, накрытый белой клеенкой. На столе несколько книг. Рядом – термос, тарелки, какие-то банки. Два стула. Стулья легкие, изящные, обитые светло-зеленым кретоном, как будто принесенные из чьей-то гостиной. Голые серые стены. Ни одного окна. Странно, что нет окон. Что же это за комната? Дверь…
Ее не сразу заметишь. Окрашена такой же серой краской, как и стены. Возле двери раковина… Новенький, сияющий никелем кран с белой фарфоровой ручкой. Водопровод! Под раковиной эмалированное ведро. И больше ничего.
Она лежит на кровати. Никелированная кровать, какие бывают в больницах. Тонкое постельное белье. Шерстяное одеяло. Пушистое, розовое. И сама Мария Сергеевна какая-то пушистая. На ней пижама. Не ее пижама. Белая в лиловую полоску, мягкая, пушистая, из какой-то искусственной ткани. В ногах, на спинке кровати, – незнакомое синее платье…
Мария Сергеевна попыталась встать. Голова у нее кружилась.
На полу около кровати стояли комнатные туфли. Красивые теплые домашние туфли. Пол холодный, цементный.
Мария Сергеевна медленно подошла к двери. Заперта! Негромко постучалась. Никакого отзвука, никакого ответа…
У нее вдруг появилось ощущение, что она в заключении. В тюрьме. Что она находится в тюремной камере. И тут же мелькнула мысль, что с Леночкой произошло то же самое. Сперва захватили Леночку, а потом ее… Для чего? Что с ними будет? Чего от них хотят? А может быть, все-таки она одна?..
Может быть, это охотятся за открытием, над которым они работают в институте? Марии Сергеевне приходилось читать рассказы о происках империалистических разведок, но она мало им верила. Слишком уж все необыкновенно в этих рассказах…
Приходилось ждать. Во всяком случае, Марии Сергеевне было очевидно, что находится она в необыкновенном положении.
Интересно, сколько сейчас времени? Часы с ее руки были сняты. Утро или вечер? День или ночь?
Преодолевая головокружение и держась за стены, Мария Сергеевна обошла комнату. За спинкой кровати стояла табуретка, которую она сперва не заметила. На ней мыло в красивой мыльнице и полотенце. На столе чашка с блюдцем, ложечка, сахар в вазочке, пачка галет, консервы, консервный нож. И на всем яркие глянцевые этикетки. Мария Сергеевна хорошо знала английский язык. "Сосиски", "Лососина", "Абрикосы". Она отвернула крышку термоса. Кофе… Во всяком случае, голодом ее морить, очевидно, не собираются! Может быть, все это отравлено? Но для чего? Ее давно бы отравили, если б хотели… Рядом с книгами чистая бумага, самопишущая ручка, карандаши. Книги… Пухлая, небольшого формата, в кожаном переплете Библия. На английском языке… Гм… Три других оказались романами. Русскими романами и на русском языке. Позаботились о ее чтении! "Воскресение", "Преступление и наказание", "Доктор Живаго". Любопытно…
Мария Сергеевна решила ждать, что будет дальше. Сейчас она слишком слаба. Но что могла бы она сделать, если бы даже чувствовала себя здоровой? Она взяла Библию и легла. Давным-давно, еще подростком, она пыталась ее читать. Поэтические гиперболы. Обрывки исторических сведений. Филиппики пророков…
Мария Сергеевна не заметила, как уснула. Проснулась она словно от толчка. У стола стояла молодая женщина лет двадцати семи – двадцати восьми в синем комбинезоне.
– Добрый день, – произнесла она по-английски.
– А сейчас день? – поинтересовалась Мария Сергеевна.
– Может быть… – Незнакомка улыбнулась. – Это не имеет значения.
Голосок у нее чуть резковатый, гортанный, но, в общем, приятный. Лицо тоже довольно милое, подогнанное к какому-то стандарту кинематографической красоты. Черные глаза, большие ресницы, темные брови, тонкий небольшой нос, хорошо очерченные губы и пышные золотистые волосы. Ресницы, брови, губы слегка подкрашены, а волосы, видно, обработаны основательно, уж очень неестествен их золотистый цвет.
– Вам что-нибудь нужно? – доброжелательно спросила незнакомка. – Можете умыться, поесть…
– Спасибо, – сказала Мария Сергеевна. – Вы мне лучше скажите – где я?
– Вам об этом скажут, – ответила незнакомка. – Я могу только помочь вам получше устроиться. Меня зовут Вайолет. Я рада быть вам полезной.
– И все-таки скажите мне, Вайолет, где я нахожусь? – уже настойчиво потребовала Мария Сергеевна. – Что это за тюрьма?
Вайолет почему-то улыбнулась.
– Вам скажут, это не входит в мои обязанности.
– Странно, – сказала Мария Сергеевна. – Немедленно выпустите меня отсюда, иначе вам придется отвечать!
– Я не могу этого сделать, – с каким-то даже сочувствием ответила Вайолет. – Но вы напрасно волнуетесь. Я пришла объяснить, что вы можете умыться и поесть. В мои обязанности входит помочь вам, а разговаривать с вами будут другие…
Она ушла, и Мария Сергеевна услышала, как щелкнул в двери замок.
Мария Сергеевна собрала всю свою волю и решила, что она не должна падать духом. Предстоит борьба. Какая – Мария Сергеевна еще не знала, но она не сомневалась, что предстоит борьба. Тем, кто придет с ней разговаривать, она не хотела давать никаких преимуществ.
Она распечатала галеты, налила кофе. Кофе был хороший, с молоком, но не сладкий. Мария Сергеевна положила побольше сахару.
Потом она снова легла и, чтобы отогнать от себя мрачные мысли, взяла "Воскресение". Она всегда любила Толстого. Она стала перечитывать встречу Нехлюдова и Катюши…