- Черт его знает! Когда отъезжал, взял и зачем-то посмотрел на дощечку с номером… Ладно. Сначала я вроде даже довольный был, вот, думаю, две сотни за каких-нибудь двадцать пять минут заработал. А потом чего-то начал расстраиваться… Вечером батьке рассказал, тот говорит: "Дурак ты и паразит! Отняли бы, - говорит, - у тебя права на полгода за нарушение, вот тогда и живи на эти две сотни…" Потом три дня ничего не говорил. Потом сказал, что к дядьке надо съездить посоветоваться. В воскресенье съездил, вечером вернулся, заругал меня опять и говорит: "Иди и все расскажи, потому что при современной международной обстановке…"
Смирнов поднялся и сказал Захарову:
Когда закончите с товарищем, зайдите ко мне.
В дверях он снова услышал раздосадованный голос капитана Захарова.
- Чудак ты, больше ничего! Где ж ты раньше был?
Смирнов закрыл двери.
Отпустив шофера, капитан Захаров зашел к Смирнову и потом, не задерживаясь у него, ушел из отдела.
Он вернулся через сутки и положил на стол Смирнову две фотокарточки - Юлии и Горелла.
- Живет у этой гражданки. Прописан под именем Клебанова Константина Ивановича.
- Та-а-ак!.. - сосредоточенно протянул Смирнов, рассматривая фотографии. - Шофер опознал? Ну, что ж, теперь можно спокойно ждать ответ из Челябинска. Новостей для нас в нем не будет. Вы не обнаружили себя?
- Все благополучно, товарищ полковник! Ручаюсь, что они не подозревают, когда и как их сняли.
- Это очень важно. У меня на вас серьезные виды, Алексей Данилович! - медленно проговорил полковник, раскатывая папиросу в пальцах. - Вы должны уходить в отпуск?
- Должен был, Герасим Николаевич! Ничего, подожду.
- Семья ваша у матери в деревне?
- Да… лето еще только началось. Успею, Герасим Николаевич.
- Я думаю, что успеете. Вряд ли операция затянется. Передайте все текущие дела капитану Берестову. Ни о чем постороннем больше не думайте. Надо в кулак собраться, Алексей Данилович!
- Понятно, Герасим Николаевич. Разрешите идти к Берестову?
- Да, выполняйте. Скажите ему, когда придет сообщение из Челябинска, пусть позвонит мне домой. Я приеду.
Сообщение из Челябинска пришло в тот же вечер. В нем говорилось, что инженер Клебанов Константин Иванович действительно работает главным инженером ремонтно-механических мастерских, но в командировку в Москву не выезжал, находится на месте. Горбачевы помнят Пономарева и относятся к нему очень хорошо. Подруга Сонечки Горбачевой, Валя Макарова, учится в Челябинске, о поступлении на физический факультет не помышляет, и, главное, Горбачевы никогда не позволили бы себе просить рекомендательное письмо для поступления в институт "по блату"…
Пришла также справка из Ленинской библиотеки, из которой Смирнов узнал, что Георг Биллиджер в течение нескольких дней изучал челябинскую газету.
Так связались, наконец, в стройное целое разрозненные обрывки сведений.
Теперь уже был ясен не только облик Горелла, но известны стали имена его руководителей, известен самый адрес диверсанта.
Что же, пожалуй, все сделано.
Осталось рассказать о последнем, заключительном эпизоде из недолгих похождений шпиона и диверсанта Горелла на нашей земле, и повесть закончена.
В действительности же все обстоит гораздо сложнее.
Вокруг Робертса, Биллиджера, Горелла и портного, возможно, протянулись злокачественные побеги, ведущие к не раскрытым еще предателям. Вскрыть их и с поличным поймать руководителей - вот задача разведчика.
Вот почему генерал, отметив на карте города дом возле Эрмитажа значком, отбросил карандаш и сказал Смирнову:
- Ну, что ж, Герасим Николаевич! Пожалуй, начнем! Значит, вы предлагаете кандидатуру капитана Захарова? У меня нет возражений! Согласен!
Юля болезненно раздражала Горелла.
Давным-давно прошло то время, когда близость с женщиной заставляла его чувствовать что-либо, кроме тягостного напряжения. Он сходился с женщинами, только когда это было нужно, и рвал в ту секунду, когда терял деловой интерес.
Но по какому-то проклятому совпадению женщины всегда искали близости Горелла. Для него это было и благо и несчастье. С помощью женщин он одерживал крупнейшие свои победы, и они же доставляли ему массу осложнений и хлопот.
Вот теперь Юля. Она все плакала. Она подозревала и ревновала его, пыталась выслеживать и довела до того, что Горелл с трудом сдерживался в ее присутствии.
Горелл пытался успокоить Юлю подарками. Несколько раз он приносил ей ценные вещи: кольцо, золотые часы, серьги.
- Животное! - кричала Юля, швыряя часы на пол. - Почему ты не скажешь, как мне дальше жить? Тридцать два года! Что дальше? Ведь у меня жизнь пропадает, понимаешь ты это или нет? Я хочу быть, как все, людей видеть! Почему у нас дома люди не бывают? Почему ты не можешь, как все?
Горелл не понимал, что ей нужно. Он делал все, что до сих пор устраивало самых требовательных женщин. "Сознавшись", что он спекулянт, Горелл перестал стесняться в деньгах. Юля могла теперь тратить почти столько, сколько хотела… Что еще?
- Почему мы ни к кому не ходим? - кричала Юля. - Где твои родители? Почему не расскажешь о себе? Таишься? Бросить меня хочешь, да?
Горелл скрипел зубами и выдумывал для нее еще одну биографию.
Конечно, он давно бы ушел, но очень уж удобной была эта маленькая, прочно изолированная квартирка с тремя выходами, как установил Горелл. Несмотря на крохотные размеры, в ней был черный и парадный ходы, а окно кухни всего на метр возвышалось над крышей соседнего двухэтажного дома, выходящего к тому же в переулок.
Дело, ради которого он прибыл сюда, приближалось к. концу.
Робертс сообщил, что переправляет первую серию аппаратуры.
Второго июля, как и было указано в инструкции, группа иностранцев отправилась на пикник, в пригород Москвы. Только два человека знали настоящую цель пикника - Робертс и Биллиджер. Остальные искренно радовались возможности подышать свежим воздухом, выпить за счет Робертса и потанцевать на зеленой лужайке.
Прибыв на место, Робертс завел свою машину в кусты. Мадж и миссис Робертс с помощью шофера с другой машины развернули на траве ковры и достали посуду и продукты. Мужчины нарезали веток, чтоб подложить под ковры, и расчистили лужайку для танцев.
Это был самый настоящий, веселый пикник. Сначала все выпили за здоровье родных там, дома. Вспоминали студенческие пикники. Супруга Робертса обстоятельно рассказала, как они провели свой медовый месяц, путешествуя по городам Европы, осматривая соборы. Робертс заметил, что он сейчас пишет книгу о соборах Англии, Мадж с энтузиазмом подхватила, что она перепечатывает главы из этой книги и часто не может удержаться, бросает печатать и прочитывает очередную главу до конца, так трогательно и интересно рассказывает автор о соборах. Биллиджер заметил, что хотел бы провести свой медовый месяц на яхте, он страстный яхтсмен - это наследственная страсть в их семье: он начал под руководством отца с того, что построил легкую яхту. Супруга Робертса заметила, что Биллиджеру неплохо было бы для медового месяца найти сначала жену и глазами подсказала Мадж, чтобы она подложила Биллиджеру крабового салата. Мадж покраснела и послушно взялась за ложку. Выпили за будущую свадьбу Биллиджера.
Робертс завел патефон. Через несколько минут все танцевали, смеясь и скользя по траве. Мадж принялась обучать Биллиджера танцевать самбо, но вскоре Робертс отозвал его к своей машине. Мадж начала было отплясывать с шифровальщиком, но супруга Робертса покачала головой и глазами показала ей в сторону машины, почти скрытой в рустах, где возились над чем-то Биллиджер и Робертс. Мадж бросила шифровальщика и послушно направилась к Биллиджеру, но на полдороге ее остановил голос Робертса.
- Мы немного заняты, Мадж! - сказал он совершенно служебным тоном. - Мистер Биллиджер помогает мне разобраться в одной технической трудности. Не ходите сюда, мы в трусах, мы разделись, чтобы легче было возиться с машиной…
Мадж покраснела и вернулась на лужайку,
Выпили за Биллиджера в трусах.
Пикник шел своим чередом. Принялись кувыркаться на траве и инсценировали бой быков. Пели хором русские песни.
Робертс и Биллиджер попрежнему возились у машины. Биллиджер маленькой лопатой копал яму, ссыпая каждую горсть земли в место, специально очищенное от листьев, рядом. Когда яма углубилась, сэр Робертс быстро передал ему небольшой кожаный чемоданчик, не больше тех, с какими ходят футболисты и балерины. Биллиджер также быстро втиснул его в яму и принялся закапывать. Потом они аккуратно накрыли яму срезанной ранее крышкой из дерна, забросали листвой. Покурили, отдыхая, вытерлись одеколоном, надели брюки и вернулись на лужайку.
- Не понимаю, дорогой, куда ты скрылся! - обиженно сказала супруга. - Ведь здесь нет балета!
- Да!.. - с сожалением согласился сэр Робертс. - Здесь нет этих прелестных созданий. В восемнадцатом веке были чрезвычайно распространены балетные пасторали на свежем воздухе. В парках! Представляю себе, какое это зрелище!
- Мадж! - с тихой яростью сказала супруга сэра Робертса. - Станцуйте моему мужу бугги-вугги. Это почти то же самое!
Мадж смущенно улыбнулась и встала.
А через два дня здесь же устроили пикник Горелл и Юля. Горелл сам предложил поехать за город в знак примирения. Юля хотела взять на весь день машину. Горелл отказался. Он заявил, что они поедут на поезде, - так приятнее, по-студенчески.
- А я хочу на машине! - упрямо твердила Юля. - Я не пойду пешком. И что за страсть лезть в какую-то глушь? Поедем, как все нормальные люди, в Химки, в ресторан!
Видя, что ему не удастся отговорить Юлю, Горелл выругался и "признался".
- Мне надо взять товар! - грубо сказал он. - Лак заграничный! Теперь понимаешь?
- Понимаю! - злобно сказала Юля. - Разве ты сделаешь что-нибудь просто так? От души? Как все люди?
"Ладно! - мысленно сказал себе Горелл. - Когда-нибудь я ее все-таки убью. Когда буду уходить. Задушу, причем медленно".
От этой мысли ему сразу стало легче, он поцеловал Юлю и застегнул ей туфли. Она начала толстеть и не любила теперь наклоняться.
Горелл вообще очень легко ориентировался, к тому же Робертс переслал ему точный план, и он без труда вынул из дерна чемоданчик, вложил его в рюкзак и сразу стал торопиться домой.
Дома он напоил Юлю, а когда она уснула, вышел на кухню и раскрыл чемоданчик.
Сверху лежали деньги и документы. Под ними - части прибора, обернутые в черную замшу. Горелл знал этот прибор; развернув небольшой пропеллер, он взглянул на фиолетовый блеск металла и покачал головой. Уходить будет трудно: эта штука поставит на ноги много опасных для него людей.
Теперь оставалось получить взрывчатку, и можно будет приступить к осуществлению диверсии.
Горелл запер чемоданчик в шкаф и лег спать.
Спал он спокойно.
Утром неожиданно пришел портной.
Войдя в переднюю, он огляделся и спросил, нет ли в доме сердечных капель, он забыл взять с собой нитроглицерин, а чувствует себя плохо…
- Вы что, взбесились? - злобно осведомился Горелл, вытеснив его на кухню и захлопывая дверь кухни перед носом Юли. - Кто вам разрешил ходить ко мне?
- Есть срочное сообщение! - сказал портной, щупая свой пульс. - Думаете, интересно идти к вам? А если у меня случится инфаркт? Вот возьмите!
Он втиснул в руку Горелла капсулу и ушел. Юля рвалась в кухню, Горелл открыл ей дверь и сам заперся в ванной. Встав на табурет, под лампочкой, в лупу он прочитал внеочередное сообщение Робертса.
"Меняем связного. Первая встреча за городом, карта прилагается, седьмого июля в двенадцать дня. О дальнейшем договоритесь лично".
"Идиотство! - почти вслух сказал Горелл. - Меняют связного! Неужели старик погорел? И в такое время, когда остались считанные дни!"
Ничто не возбуждало в Горелле такой ярости, как неожиданная смена связных.
Во-первых, это означало добавочную трепку нервов. Непосредственной связи с руководством нет. Проверить сообщение нет возможности. Доверять ли новому связному? А что, если провокация?
И, как назло, в этот же день пришлось ехать за взрывчаткой.
После полуторачасового переезда в электричке Горелл и Юля добрались до места, указанного в карте Робертса. На траве еще виднелись остатки второго пикника. Юля постелила плащ, легла навзничь и принялась рассматривать размытые, волнистые облака.
- Как много неба! - сказала она Гореллу. - Иди сюда, посмотри вместе со мной! Какое оно чистое и большое…
Горелл молчал. Он курил и бродил по кустам, прощупывая носком правой ноги почву, отыскивая кусок подрезанного дерна.
- Не хочу я мандариновый сад! - сказала грустно Юля. - Пускай сосенки будут, лишь бы дома, в России… И зачем нам целый дом? Все равно детей нету. Купим полдачи где-нибудь под Москвой, и хватит. Соседи за стеной будут…
- Помолчи! - резко сказал Горелл. Он только что почувствовал, как сдвинулся под ногой травянистый покров. - Можешь ты помолчать хоть немного?
Возвращались они домой уже в сумерки, усталые и молчаливые. Юля с ужасом спрашивала себя, зачем ей этот чужой, злобный человек. Словно угадав ее мысли, Горелл наклонился и спросил:
- Устала? Ничего, скоро приедем.
Юле стало еще страшнее. Как никогда остро она почувствовала, что за теплой интонацией его голоса нет чувства. Ничего нет, пустота… Что же это такое? Как дальше жить?
А Горелл, откинувшись на спинку сиденья, думал о встрече с новым связным. Что ж, может быть, Робертс просто страхуется? У Горелла был однажды случай, когда подменили связного просто потому, что он слишком много знал. Вероятно, и здесь так же.
О встрече с Пономаревым Горелл не думал. Сам Пономарев не произвел на него особого впечатления. Горелл совершенно точно уловил, что связаться с ним невозможно. Этот бритоголовый, курносый человек с очень светлыми голубыми глазами сейчас весь поглощен какими-то своими событиями и мыслями, и ему не до новых людей. Горелл почувствовал также, что Пономарев насторожен больше, чем следовало бы, насторожен и напряжен… Нет, с ним одно неосторожное слово может наделать много хлопот…
Значит, первая часть задания отпадает. Узнать о работе Пономарева не удастся. Не следует рисковать самым основным!
Проблема, над которой трудился Пономарев, также мало волновала Горелла. Он считал, что нелепо заботиться о здоровье человека, приговоренного к смерти. Все равно в ближайшие пять лет придется уничтожить очень много людей, зачем же тратить деньги и силы на лечение болезней? Бессмысленно!
Вернувшись домой, Горелл опять напоил Юлю и, уложив ее, ушел в ванную осматривать второй чемоданчик.
В футляре из черной замши лежали большие кубики массы, изолированные рубашкой из особого свинцового сплава. Когда прибор будет собран, он поднимется на воздух, пройдет на заданную высоту, на заданную точку. Кубики повиснут на подводящем устройстве, в нужное время когти сцепления разожмутся, освободят изоляционную рубашку, она упадет, и тогда произойдет взрыв, сила которого смешает все - кирпич, стекло, бетон и людей.
Аккуратно застегнув замшевые футляры, Горелл уложил кубики и запер чемоданчик в шкаф.
В эту ночь он спал неспокойно. Мешала мысль о новом связном. Она сидела, как заноза, и ныла где-то по соседству с мозжечком.
Капитан Захаров проснулся раньше, чем обычно.
Он заставил себя повернуться на другой бок и уснуть. Это долго не удавалось, наконец, он задремал, и в ту же минуту мать тряхнула его за плечо и сказала:
- Леша, пора… Что это ты сегодня на работу не встаешь?
- Ага, - пробормотал Захаров, борясь со сном, - мне сегодня позже надо. Сейчас!
Он крепко растерся мочалкой под холодным душем и сел завтракать, не позволяя себе думать о том, что через полчаса он уходит из дома на опасное боевое задание. Собственно, о чем сейчас думать? Все решено с Герасимом Николаевичем.
По опыту Захаров знал: чем будничнее, спокойнее относишься к делу, тем оно легче удается.
Если ему не удастся добиться от себя ровного состояния, ничего не выйдет!
Но он добьется.
Захаров съел целую сковородку картошки, запеченной, как он любил, в духовке со сметаной и маслом. Починил матери электрический утюг. Вычистил сапоги, хотя он должен был сегодня идти в штатском. Выколотил коврик.
Все эти мелкие домашние дела отвлекли его и привели, наконец, в то спокойное, ровное состояние, которого он добивался.
Телефон молчал. Но Захаров знал, что полковник уже в отделе и, так же как и он, косо поглядывает на аппарат, понимая, что звонить бессмысленно! Нового ничего не скажешь, только ударишь друг друга по нервам.
- Писем нет, мама? - спросил Захаров, хотя знал, что писем нет, выходил на лестницу и смотрел в дырочки почтового ящика.
- Нет, Лешенька. Так ведь позавчера пришло. Оля писать не любит… Разве через неделю теперь придет…
Ничего, стерпится, слюбится! - думая о жене и матери, решил Захаров. - Виноват, конечно, слишком самостоятельный характер Оли. Она все хочет решать и делать сама! Во всех семьях ребят воспитывают бабушки, если они есть. Оля заявила, что отправит дочку в детский сад, а дома будет воспитывать сама. Бабка ходит вокруг с глазами, полными слез, и молчит, потому что Захаров при первом же намеке на семейный конфликт заявил, что ни материнская, ни Олина дудка ему не подходит, он будет во всех случаях поступать по совести. - И не жалуйтесь друг на друга, и не ходите ко мне с претензиями… - сказал он и, надо сказать, держится с тех пор довольно твердо.
Когда Оля уезжала в деревню, бабушка ночи не спала, переживала - как-то малышка справится с порогами в избе! Небось, шишек-то набьет! Затылочком бы не упала! Оля написала, что с первого же дня в деревне они стали учиться переходить пороги. И теперь освоили задачу, уже переступаем, только иногда садимся верхом на порог. Нет, конечно, у Ольги система правильная! Мама бы, небось, целые дни перетаскивала Аську через этот самый порог на руках!
- Леша, ты что?
- Ухожу, мама! Будьте здоровы! Вернусь, как всегда, если задержусь на работе, позвоню!
Захаров надвинул на левый глаз мягкую серую шляпу и вышел на лестницу.