- Псих ты, ей-богу! Тебе-то что за польза? На, держи деньги - и выпить хватит и жинке подарок сделать. Есть жена-то? Так и быть, ради нее еще дам. Вот - не червонец, целых пять. Тебе за них сколько дней работать, а я просто так даю, понравился ты мне.
Люся побагровел.
- Купить меня, гад, хочешь? - вне себя от гнева закричал он. - Меня, Люсю Гречко! Чтоб я за червонцы твои паршивые Родину продал? Иудой стал? Залазь, тоби кажу, на площадку! Довольно чикаться!
Выдержка, хорошие манеры никогда не относились к числу достоинств Люси Гречко. Попытка подкупить окончательно лишила Люсю самообладания, и он шагнул к Дыннику, чтобы силой заставить того подняться на площадку. Дынник бросил быстрый взгляд по сторонам. На дороге никого нет. Все так же пустынны поля вокруг. Будь что будет! Надо справиться с извозчиком без шума. Ничего иного не остается. Арест - верная гибель. Милиция передаст его контрразведке, там дознаются, кто убил Милетина. Как ни рискованно, а прикончить извозчика надо.
- Кажу, полезай! - Гречко приблизился вплотную к Дыннику, обдавая врага горячим дыханием. - Хуже будет.
- Вон, смотри! - испуганно крикнул Дынник.
Люся невольно оглянулся. В то же мгновение Дынник выхватил нож и кинулся на Гречко. Люся успел уклониться, удар пришелся не в грудь, как метил Дынник, а в левую руку у предплечья.
- Вот ты как, сука! - в бешенстве заорал Гречко. - Получай же, получай!
Тяжелый кулак с размаху ударил Дынника по физиономии, - на недостаток силы Гречко не жаловался. Сгоряча, еще не чувствуя боли от раны, Люся схватил правую руку Дынника, стиснул ее. Пальцы Дынника разжались, звякнул о камни шоссе выпавший нож.
- Вот тебе! Вот, вот! - Гречко, не помня себя от ярости, продолжал молотить правой рукой. Нос и губы Дынника раздулись, посинели.
Однако Гречко скоро почувствовал: силы оставляют его, рана делает свое дело. Ноющая боль охватила левую руку, которой он держал врага.
Дынник дернулся изо всех сил, вырвался от Гречко и отскочил на несколько шагов. Люся поднял с земли нож и снова кинулся на Дынника. Тот отбежал за повозку, выхватил пистолет. Из кармана при этом вывалилась бумажка, но Дынник не обратил на нее внимания. С ножом в руке, кровавым пятном, проступающим сквозь рубашку, выражением яростной ненависти на лице Люся был страшен. И Дынник струсил. Пора удирать. Не удалось расправиться с извозчиком без шума - надо удирать. Стрелять нельзя. Выстрел неминуемо кто-нибудь услышит, и тогда арест неизбежен.
Не давая приблизиться Гречко, Дынник побежал к кукурузному полю.
- Стой, гад! - крикнул Гречко. Дынник не остановился, Гречко схватил камень и швырнул его вслед бегущему. Камень попал в спину между лопатками. Дынник передернул плечами, как от холода, и помчался еще быстрее.
Гречко пытался преследовать Дынника и даже сделал несколько неуверенных шагов, но перед глазами поплыли зеленые круги, и он, зашатавшись, тяжело упал на жесткое шоссе. Попробовал встать, но не смог. Тогда он пополз к площадке. Полз долго, сам не помнил, как залез на нее, взял вожжи, тронул лошадей. Потом приподнялся, опираясь на сиденье, посмотрел вокруг, надеясь еще раз увидеть врага, но того и след простыл. Дорога была пуста, ветер гнал по ней маленькие столбики пыли - "колдунчики". Люся опять погрузился в забытье…
Вскоре на окраине Воскресенска заметили едущую по шоссе повозку с лошадьми. Кучера на обычном месте не было, лошади брели, никем не управляемые. Когда подошли к повозке ближе, увидели лежащего там без сознания человека. Вокруг него по грязным доскам растекалось кровавое пятно. В руке он сжимал нож.
Доставленного в больницу Гречко тут же в палате допросил сотрудник уголовного розыска. Опытный в своем деле, он сразу понял, как важны полученные от раненого сведения, и немедленно передал их в контрразведку. Не прошло двадцати минут после его сообщения, как возле Воскресенской районной больницы остановился легковой автомобиль. Из машины вышли Марченко и Бурлака.
- К вам, - сказала санитарка, входя в палату, где лежал Гречко, - двое военных. Не возражаете?
- Угу, - сердито ответил Гречко. Его злило, что врагу удалось уйти. Беспокоила и рана - ныла не сильно, но настойчиво. "От дела, - упрекал сам себя Люся. - Не будь того ножа, чорта лысого он бы от меня утек. Погано получилось".
Негромко постучав, вошли два офицера в морской форме: один - пожилой, представительный, как определил Гречко, второй - молодой.
- Лежи, лежи, - Марченко придержал Гречко, пытавшегося подняться на постели. - Береги силы. Крови много потерял, ишь бледный какой.
- Слабость напала, - виновато улыбнулся Гречко, - а вообще-то я ничего, хлопец крепкий.
- Ну и отлично. Скоро поправишься… Побеседовать с нами, рассказать, что с тобой произошло, можешь?
- А чего ж нет? Позовите сестрицу, она вам стулья принесет.
- Не надо. Лейтенант на подоконник сядет. Я - прямо к тебе на койку. Не возражаешь?
- Добре, добре, товарищ офицер. Сидайте.
Ведя ничего не значащую беседу, Марченко приглядывался к Люсе, определяя, можно ли положиться на точность его сообщений. Парень заслуживает доверия - к такому выводу пришел капитан первого ранга. Лицо бесхитростное, с огоньком в глазах, огоньком, не притушенным даже болезненным состоянием. Говорит, глядя прямо на собеседника, не задумываясь, не заботясь, понравятся или нет его слова; мыслей своих не скрывает. У него на уме и на языке одно.
Марченко осторожно присел на край кровати, выдул коробку "Казбека" и, раскрыв, протянул ее Люсе.
- А может быть, тебе курить нельзя? Болен ведь.
- Не, не, дайте папиросу, пожалуйста. С того самого часу еще ни одной затяжки не сделал.
Закурил и Марченко. Синие полосы дыма потянулись к открытому окну, медленно просачиваясь через марлевую занавеску.
- С какого "того самого часа"? - спросил Георгий Николаевич.
- Как паразита встретил. Шпиёна, - пояснил Люся.
- А почему ты уверен, что это был обязательно шпион?
- Шпиён или нет, я, конечно, не знаю, но что паразит - я вам совершенно точно скажу, хоть на куски режьте, - убежденно сказал Люся. - Рожа его выдает, такая рожа у честного человека не может быть. Ох, я ему ее разделал! - Люся широко улыбнулся, глаза его повеселели. - Як бог черепаху. Неделю себя в зеркале узнавать не будет.
- Неделю, говоришь? - переспросил Марченко. - Так. Есть примета. Но погоди, погоди. С самого начала давай. Рожа, как ты выражаешься, еще не доказательство. Откуда ты решил, что перед тобой подозрительный тип? Рассказывай по порядку. Не забегай вперед.
- Еду я, товарищ офицер, спокойно, о делах своих думку имею. Оно, конечно, в них государственной важности нема - ломовой извозчик я, биндюжник, как говорится, однако у каждого свои заботы. Нашего председателя артели вспомнил, вяжется он ко мне…
Бурлака, примостившийся на подоконнике, нетерпеливо пошевелился. Скорей бы Гречко добирался до сути рассказа. Важное дело, а он распространяется о председателе и об уходе за лошадьми.
Марченко сердито глянул на лейтенанта, осуждая его невыдержанность. Георгий Николаевич в рассказе Гречко ценил все. Пусть сказанное не относится непосредственно к делу, по которому каперанг и лейтенант приехали в Воскресенск, все равно не надо прерывать Гречко, мешать ему. Пусть выскажет, что есть на душе.
Тактика Георгия Николаевича в беседе оправдалась: Люся сообщил множество ненужных, несущественных подробностей, но видя, как внимательны посетителя к его словам, постарался не забыть ничего, связанного с происшествием.
- Значит, ты как увидел, что он получил что-то из машины, заподозрил неладное и попробовал вмешаться? - спросил Марченко, когда Люся закончил рассказ.
- Конечно, что же еще робить? - с недоумением ответил Гречко вопросом на вопрос.
- Молодец! - от всего сердца сказал Марченко. - Спасибо тебе.
- Что вы, товарищ офицер! - смутился Гречко. - Упустил паразита, а вы - спасибо.
- Хоть и упустил, но дал нам новые сведения о нем. Теперь постараемся дознаться, куда он направился после того, как от тебя удрал.
- От то гарно! Значит, споймаете его?
- Не уйдет, - уверенно ответил Георгий Николаевич. - Сам посуди: он один, а таких, как мы с тобой, миллионы. Если бы только наш брат за ним гнался, можно было бы гадать - поймают или не поймают, а от народа скрыться невозможно.
- Невозможно, - подтвердил Гречко, - от народного глаза и под землей не сховаешься.
- Жена знает, что с тобой стряслось? - перевел разговор Марченко.
- Нет.
- Дай мне свой адрес. Я сейчас возвращаюсь в город. Сам заехать к тебе не смогу - дело срочное есть, а шофера пошлю. Он захватит твою жинку и привезет ее сюда. А то пока она на автобусе в Воскресенск доберется, сколько времени пройдет.
С благодарностью взглянув на Марченко, Люся оказал:
- Спасибо вам, товарищ…
- Георгий Николаевич меня звать. Благодарности не стоит…
- Спасибо вам, Георгий Николаевич, дуже добрый вы к людям.
- Смотря, брат, к каким, - невесело засмеялся Марченко. - Тот, с которым ты дрался, этого не скажет, нет, - в голосе Марченко зазвучали жестокие ноты. - Не скажет. Век мою доброту помнить будет.
- Так то ж не человек.
- Пожалуй, ты прав, - грозное выражение лица Марченко снова сменилось улыбкой. - Ну, давай прощаться. Жинка твоя через час будет здесь.
Марченко и безмолвный свидетель разговора Бурлака, попрощавшись с Гречко, вышли из больницы. Перед тем как сесть в машину, Георгий Николаевич спросил провожавшего их врача:
- Опасное ранение у Гречко?
- Ничего серьезного, через недельку поправится.
- Ну и хорошо. До свидания, доктор.
Миновав кварталы поселка, автомобиль помчался по дороге в Энск. Завыл на высоких оборотах мотор. Марченко нравилась быстрая езда. Шофер знал эту склонность своего командира и всецело одобрял ее.
12. Кольцо сжимается
Марченко, молчаливый, задумчивый, сидел рядом с шофером, лишь временами поглядывая вперед. Когда проезжали мимо кургана, капитан первого ранга тронул шофера за плечо. Тот понял знак. Скрипнули тормоза.
- Три гудка, - коротко, в своей обычной манере, приказал Марченко.
Из-за кургана появился человек в штатском. Он приблизился к машине, по-военному поздоровался с Марченко, опустив руки по швам и наклонив голову.
- Здравствуйте еще раз, товарищ Терентьев, - сказал Марченко. - Ну что? Обыскали это место?
Терентьев достал из кармана клочок бумаги, бережно расправил и протянул капитану первого ранга. Марченко прочел написанное, довольно улыбнулся, но тут же спросил:
- Это все?
Терентьев утвердительно кивнул.
- А хорошо искали?
Ответом был взгляд, лучше слов говоривший: "Неужели вы думаете, что мы могли искать плохо?"
- Простите, - Марченко понял. - Я напрасна задал вопрос. Следы нашли? Куда они ведут?
- На юго-запад, через кукурузное поле. Примерно в двух километрах отсюда трамвайная линия. Думаю, там он сел в вагон.
- Сколько вагонов ходит по этой линии?
- Шесть.
- Расспросите кондукторов. Они могли запомнить приметного пассажира - у него сильно избито лицо. Человек, который пытался задержать преступника, утверждает: следы побоев останутся на неделю. Неделя не неделя, но за несколько часов не сойдут, тем более, что смыть кровь с лица и вообще привести себя толком в порядок он не успел. Не до того ему было.
Терентьев молча кивнул, как бы говоря: "Все понятно, сделаю".
- Постарайтесь узнать, на какой остановке он сошел в городе.
- Слушаюсь.
- Желаю успеха. Едем.
Автомобиль опять помчался к Энску.
Марченко долго вглядывался в каждое слово полученной от Терентьева записки, потом посмотрел, нет ли чего на ее обороте, и, лишь проделав все это, осторожно положил ее в карман.
Бурлака не хотел беспокоить сейчас капитана первого ранга своими недоуменными вопросами, хотя для Ивана многое оставалось неясным в событиях последних суток. Кто убил Милетина? Почему? За что? Какую роль вообще играет Милетин? Сообщник это, которого по каким-то причинам убрали с дороги, или жертва? Как отыскать преступника, зверски расправившегося со стариком и затем проникшего в бюро? Он не оставил ни одной улики на месте преступления. Гречко довольно подробно описал внешность неизвестного, встреченного на шоссе, но какие основания предполагать, что подозрительный тип, ранивший Гречко, и убийца Милетина - одно и то же лицо?.. Лейтенант терялся в догадках, а Марченко молчал, занятый своими мыслями.
Автомобиль въехал в Энск и сбавил ход.
Это было промышленное предместье города. По прямой широкой улице, в центре которой и вдоль тротуаров росли невысокие, с пыльной листвой акации, грохотали грузовики, тяжелые подводы, большие зеленые автофургоны. За каменным забором судостроительной верфи надсадно вздыхал паровой пресс, наперебой трещали пневматические молотки клепальщиков, возившихся у корпуса нового танкера. Прямо над улицей, на высоте трехэтажного дома, протянулась труба теплоцентрали. Из фланца ее выбивалась тонкая струйка пара и, взметнувшись вверх, таяла, играя на солнце всеми цветами радуги.
Многолюдная оживленная улица промышленного района казалась капитану первого ранга очень красивой. Георгий Николаевич любил эту часть города больше центральных старинных кварталов с их строго-спокойными памятниками зодчества, тенистыми, прохладными скверами и бульварами, манящими к отдыху. Здесь, где все проникнуто напряжением труда, Марченко чувствовал себя особенно хорошо.
Казалось, Марченко никогда в жизни не занимался производительным трудом: не строил домов, не стоял за станком, не собирал корабли. Он лишь охранял тех, кто делал это. И в каждом воздвигнутом цехе нового завода, в каждом спущенном со стапелей корабле, в каждом километре железнодорожных путей, проложенных через пустыню, были бессонные ночи, энергия, кровь чекиста Марченко. Да, не только энергия, но и кровь. Диверсант, ранивший Марченко и застреленный каперангом в схватке один на один, имел задание взорвать недавно пущенную домну. Группа вредителей, раскрывая которую Марченко чуть не погиб, готовилась вывести из строя несколько шахт. Георгий Николаевич Марченко знал, что его труд так же необходим, как труд тех, кто ведет сейчас машины, кто сжимает обеими руками трепещущий, как живое существо, пневматический клепальный молоток, кто обтачивает острым резцом упругую блестящую сталь…
С удовольствием глядя по сторонам, Георгий Николаевич думал о своем. Марченко мысленно собирал в одно все полученные данные, оценивал происшедшие события, выводил из них заключения.
Деловые мысли перемежались с житейскими: Глаша жалуется на боль в нотах, должно быть ревматизм, надо купить для нее путевку на курорт; не плохо бы и самому съездить, с довоенного времени не отдыхал…
Вот, наконец, здание контрразведки.
Марченко вышел из машины.
В вестибюле начальника остановил дежурный офицер.
- Разрешите обратиться, товарищ капитан первого ранга! Пакет от товарища Глебова. Принес он сам, просил передать.
- Ага! Давайте. - Марченко торопливо разорвал конверт. - Так… "Ваше поручение выполнил… Были вместе на "Виктори", - вполголоса читал каперанг. - Вернулись только что… Посылаю образец почерка - его записку для меня к одному из сотрудников консульства…" Вот она, - Марченко глянул на небольшой листок бумаги, вложенный в конверт вместе с письмом Глебова. - "Рад немного помочь вам… С приветом! Глебов". Молодец! Сделал все.
Каперанг спрятал письмо и, неожиданно легко шагая через две ступени, поднялся по лестнице к себе в кабинет. Бурлака не отставал от начальника.
- Ну, лейтенант, - Марченко повесил фуражку на вешалку в углу, тщательно пригладил все еще густые волосы, - период догадок и предположений кончился. Посмотрим, что находится в нашем распоряжении.
Марченко подошел к массивному шкафу, установленному у стены. Певуче скрипнула дверца. Каперанг достал коричневую папку и положил ее на стол.
- Бумаги эти, - говорил он, развязывая тесемки, - найдены в квартире Милетина. Письма старику от сына Михаила, записка за его же подписью, лежавшая под столом. Приобщим к ним письмо, которое наши товарищи отыскали на дороге возле кургана. Проглядите все. Что вам это говорит?
- Ну? Прочли? - обратился Марченко к лейтенанту через некоторое время. - Что думаете?
- Мне кажется, - ответил Бурлака, перебирая бумаги, - дело обстояло так: шпиону каким-то образом стало известно, что по катакомбам из дома Милетина можно пройти в бюро. С письмом Михаила Милетина он явился к старику, требуя помощи и угрожая в противном случае рассказать о предательстве Михаила Милетина. Старик отказался, тогда его убили.
- В общем я с вами согласен, но как вы объясните одну деталь. Откуда взялось письмо Михаила Милетина? Ведь если младший Милетин предатель, нужно время, чтобы найти его в армии, выманить от него такое вот послание, а сделать это нелегко. Затем нужно опять вернуться в Энск. Довольно сложная и затяжная штука, не правда ли? Явиться сюда с готовой программой действий и готовым письмом Михаила Милетина шпион не мог. Подобные шаги предпринимаются непосредственно на месте, когда ясна конкретная обстановка.
- Да, - признался Бурлака, - этот вопрос я уже задавал себе и не нахожу на него ответа.
- А он очень прост. Смотрите.
Марченко положил рядом одно из последних писем Михаила к отцу и записку, в которой лейтенант умолял старика помочь шпиону.
- Я тоже встал в тупик перед загадкой, но мало-помалу добрался до истины, когда стал сличать почерк обоих документов. Займитесь и вы этим…
- А-а!.. - Бурлака в горячности вырвал из рук Марченко обе бумаги и стал внимательно вглядываться в них. - "О" здесь круглое, закрытое, а здесь - с хвостиком наружу. Одно "т" с толстой верхней чертой, другое - с чертой потоньше. Точно: почерк на записке Михаила Милетина подделан. Михаил не писал ее. Вот теперь порядок полный, все ясно.
- Конечно, не писал, - улыбнулся Марченко. - Шпион сумел втереться в доверие к старику, получил доступ к письмам его сына. Одно из них украл. В спокойном месте и сфабриковал эту записку, подделав почерк.
- Надо разобраться, как шпион познакомился с Милетиным, почему попал в его дом, - сказал Бурлака.
- Верно… Когда записка была готова, шпион показал ее старику. Тот, очевидно, на предательство не согласился. Затем, наверное, все произошло именно так, как вы предполагаете. Убив Милетина, шпион спустился в подвал, прошел до бюро. Разобрал кирпичную кладку в стене котельной, поднялся наверх и там встретился с охранником. Ну, и так далее. Теперь перейдем к записке, найденной на дороге.
Марченко взял ее, положил рядом с фальшивым письмом Михаила Милетина.
- Попробуем, - продолжал капитан первого ранга, - установить, есть ли связь между ночным убийством, неудавшимся налетом на бюро и случаем возле степного кургана. Такая связь, несомненно, есть.
Бурлака с удивлением посмотрел на своего начальника. Почему каперанг говорит так уверенно?