- Вы уже сравнивали записку, якобы посланную Михаилом Милетиным, с его подлинными письмами. Это дало отличные результаты, - говорил Марченко. - Теперь сравните ее с той, что нашли у кургана. Первое - сходство бумаги. И там и там она линованная, причем совершенно одинаково - тонкими голубыми линиями. Пробелы между линиями, ширина обоих листочков, толщина линий - все одинаковое. Сорт и химический состав бумаги тоже одинаковы - анализ подтвердит, вот увидите. Наконец смотрите, - капитан первого ранга зажал обе записки большим и указательным пальцами, как держат игральные карты. - Оба листка вырваны из блокнота. Видите зубчатую линию отрыва? Ясно?
- Ясно, товарищ капитан первого ранга.
- Чья бумага? Чей блокнот? - каперанг хитро подмигнул Бурлаке и эффектным жестом фокусника достал из кармана листок, полученный вместе с письмом Глебова. - Прошу. Образец почерка. Сделан журналистом Моро, посланным с "дружественными", - Марченко усмехнулся, - целями в нашу страну. Здорово, а? - По голосу каперанга чувствовалось, что он очень доволен достигнутым.
- Мо-ро?! - немного недоверчиво протянул Бурлака.
- Не верите? Вот именно, Моро. Я, признаться, тоже не поверил, когда пришло на ум первое подозрение. Читал его статьи. Приятные. Без всякой клеветы на Советский Союз. Вел он себя в Энске очень сдержанно, а червячок меня грыз и грыз. Решил проверить Моро, выработал один план. Теперь этот план не понадобился. Записка, которая у нас есть, ценнейшая вещь для следователя, особенно когда соединишь ее с первыми двумя - все три по величине, форме, рисунку линий абсолютно сходны. Если сличить почерк записки, найденной на дороге, и той, которую Моро дал Глебову, увидим, что он совершенно тождествен. О совпадении не может быть и речи.
- Кроме того, на бумаге должны сохраниться отпечатки пальцев.
Марченко одобрительно кивнул.
- Кто добыл эту записку? - спросил лейтенант.
- Очень толковый человек. Зовут его Глебов. Журналист.
- А как он вмешался в это дело? - удивился Бурлака.
- Как Гречко, как любой советский человек, - пожав плечами, ответил каперанг. - Когда вы налаживали преследование убийцы Милетина, я уехал к себе. Меня не оставляла мысль: Моро имеет непосредственное отношение и к ограблению бюро и к убийству. Лично он ни в том, ни в другом не участвовал - не так глуп. Он организатор, руководитель. Как руководителя его необходимо изолировать от шайки хоть на время. Но каким путем? Не арестуешь же Моро без всяких оснований. Позвал к себе Глебова, вкратце рассказал, в чем дело. Объяснил, под каким предлогом можно задержать Моро. Глебов все сделал великолепно.
- Вот злился-то Моро! - усмехнулся Бурлака.
- Злиться, может, и злился, - возразил каперанг, - однако не растерялся. Сумел передать записку своему подручному. По правде говоря, я на это не рассчитывал. Благодаря Гречко хитрость Моро обернулась против него самого. Я просил Глебова достать образец почерка Моро, чтобы сравнить его с почерком письма, полученного Милетиным, чтобы или отбросить свои подозрения относительно Моро, или окончательно укрепиться в них. А Гречко дал нам третий документ… - Марченко сделал небольшую паузу. - Кстати, мне пришлось читать много иностранной литературы о нас. Каждый из авторов по-своему объясняет успехи советской контрразведки. Один говорит даже, что мы привлекаем на помощь "астральные силы". Потусторонний мир, иначе говоря. А ларчик открывается просто. Стал бы в капиталистическом государстве ломовой извозчик, малограмотный человек, помогать контрразведке? Не стал бы. Вот и разгадка. Никакой мистики… Но я в лирические отступления ударился. Задача наша - выследить убийцу. Уже после того, как он будет раскрыт, дать ему возможность встретиться с Моро и схватить обоих вместе. Наши люди идут по следу врага. Записка, найденная на дороге, облегчает, положение. - Марченко взял со стола записку, раздельно, останавливаясь на каждом слове, прочитал ее вслух: - "Сегодня, в восемь сорок пять вечера, на девятой скамейке от конца прибрежной аллеи парка Шевченко". Так пишет Моро. Тон приказа.
- Надо задержать того, кто явится в парк, - сказал Бурлака, - вместе с Моро.
- Э, лейтенант, не так-то просто это сделать. Они не глупее нас с вами. Вы были когда-нибудь на той аллее?
- Был… вчера. - Бурлака чуть-чуть покраснел. Марченко заметил и шутливо спросил:
- Тоже, наверно, свидание назначили? Только другого характера. Ну ладно, ладно. Не вмешиваюсь в ваши сердечные тайны. Но вот за то, что не запомнили расположение аллеи, похвалить не могу. Она идет прямо над обрывом вдоль берега. Со стороны парка ограждена низким декоративным кустарником и большими газонами. Внизу - пляж. Позиция - лучше не надо. Подойти к сидящим в центре аллеи, - а ручаюсь, что девятая скамейка именно в центре, - невозможно. Они сразу почуют опасность, спустятся по одной из нескольких тропинок вниз, а то и прямо сбегут по склону. И там ищи-свищи их между скалами! Время тоже с умом выбрано - перед закатом. Хорошо видно, что делается вокруг, а почти сразу после встречи, - Марченко посмотрел на листок настольного календаря, где были указаны часы и минуты захода солнца, - наступит темнота. Все предусмотрели. Задали нам хлопот! Ну, да мы и сами с усами.
- Что же делать?
- Вы Нефедову знаете?
- Знаю, товарищ капитан первого ранга.
- В восемь двадцать вы должны с ней сидеть на восьмой или десятой скамейке той аллеи. Не дальше. Вы молоды, собой не дурны, она тоже - вполне за влюбленных сойдете, и ни у кого не возникнет никаких подозрений. Смотрите в оба. Ваша обязанность увидеть, как встретятся преступники. Что произойдет дальше, предсказать трудно. Когда они выйдут из парка, к вам присоединятся трое. Командуете вы. Задача: узнать, где их логово, окружить его. Возьмем всю шайку. Для завершения операции приеду сам. Пока более подробных инструкций дать не могу. Сам не знаю, как обернется дело. Скажу одно. Действуй наверняка. Не промахнись. Понял?
- Товарищ капитан первого ранга! - обиженно воскликнул Бурлака. "Неужели Марченко сомневается во мне?" - с горечью подумал он.
- Молчите и слушайте! - резко перебил каперанг. - Я давно капитан первого ранга! Нечего обижаться, когда вам дело говорят. Вы уже видели, к чему приводит малейшая наша ошибка. Мы не подумали о том, что в бюро можно попасть через котельную. Простукай мы там стены, преступник попал бы в засаду и уже был за решеткой. А он на свободе гуляет. Одного человека зарезал, другого пытался зарезать, третьего чуть не застрелил.
Бурлака испуганно смотрел на каперанга. Он никогда не видел Марченко в таком состоянии. Привыкнув, что капитан первого ранга всегда спокоен, выдержан, Бурлака считал Марченко немного флегматичным. В эту минуту лейтенант понял, что ошибся. Под внешней выдержкой, самообладанием старого чекиста скрывалась горячая, страстная натура.
Ненависть, которой дышало сейчас лицо каперанга, прогнала сомнение Бурлаки. Он понял: Марченко посвящает борьбе всего себя без остатка, он чувствует огромную личную ответственность за людей, чей труд и безопасность бережет.
- Перед тем как отправиться к Гречко, я звонил в больницу, где лежит товарищ, раненный при охране бюро, - немного успокоившись, сказал Марченко. - Он сейчас в тяжелом состоянии, но жить будет. Так врач меня заверил. Представим к ордену, наградной лист я подписал.
"Сейчас, когда каждая минута на учете, каперанг не забыл осведомиться о судьбе раненого и подумал о том, чтобы достойно отметить его храбрость", - мелькнуло в голове Бурлаки.
- Но Милетина не вернешь! Не вернешь! - горькие ноты зазвучали в голосе Марченко. - За него можно только отомстить… И отомстим… Понятно, как действовать?
- Понятно, товарищ капитан первого ранга.
- За резкость на меня не обижайся. Хочу, чтобы ты понял: противники у тебя не лыком шиты. Смените, дорогой товарищ лейтенант, гнев на милость.
- Простите меня, Георгий Николаевич, - тихо сказал Бурлака.
- Э, пустяки. Сам когда-то таким был. Учили и меня, да только по-другому - пулями. От такой учебы тебя охраняю. Ну, - все. Можешь итти. Условьтесь с Нефедовой о встрече.
- Слушаюсь, товарищ капитан первого ранта.
- До свидания, - сказал Марченко и улыбнулся своим невоенным словам.
Отпустив Бурлаку, он стал просматривать телефонограммы, донесения работников, направленных по следам убийцы Милетина. Обыск в квартире старика, произведенный самим капитаном первого ранга, беседы с людьми, которые могли обратить внимание на одинокого человека, проходившего рано утром в районе дома Милетина, дали возможность, правда не очень уверенно, предполагать, в каком направлении скрылся убийца. Капитан первого ранга верил: его подчиненные не позволят врагу уйти далеко.
Происшествие на дороге возле кургана изменило положение. Контрразведка получила новые ценные сведения, и Марченко быстро ими воспользовался. Однако каперанг учитывал, что, потеряв записку и предполагая, что она могла попасть в чужие руки, преступник может не явиться на место встречи в парк. Поэтому Марченко не снимал с выполнения задания и вторую группу, выслеживавшую преступника независимо от Бурлаки.
Руководил этой группой Терентьев - контрразведчик, который нашел записку у кургана. Почти в то самое время, когда капитан первого ранга и Бурлака обсуждали, как быть дальше, Терентьев беседовал с трамвайным диспетчером. Войдя в тесную комнату, он протянул служебное удостоверение пожилому человеку с длинными, свисающими вниз "запорожскими" усами.
Диспетчер долго рассматривал красную книжечку, а потом привычным движением расправил усы.
- Меня Петрушко звать, Гаврила Степаныч, прошу любить и жаловать. Садитесь, говорите, чем полезен буду.
- Мне, Гаврила Степаныч, нужно расписание движения трамваев по двадцать девятому маршруту.
- Пожалуйста, это мы сейчас, - диспетчер порылся в стопке бумажек, лежащей на столе, достал нужную. - Вот оно.
Терентьев записал несколько цифр себе в блокнот.
- С тринадцати сорока пяти до четырнадцати часов сорока минут на остановке "улица Полевая" побывало три вагона?
- Совершенно справедливо, - подтвердил Петрушко.
- Где они теперь?
Петрушко самодовольно погладил усы.
- До точности могу указать. У нас, как на железной дороге: график - закон. - Гаврила Степаныч взял у Терентьева расписание, повел по нему толстым пальцем с пожелтевшим от табака ногтем. - Вагон номер двадцать два семнадцать недавно вышел отсюда, приближается к остановке "Ярмарочная площадь". Вагон одиннадцать сорок три - к остановке "улица Толстого". Пятьдесят ноль семь идет по Адмиральской. Проверяйте не проверяйте, так и есть.
- Скоро приедут сюда?
- Это тоже без запинки отвечу. Через тридцать две минуты - один, через двадцать - другой и через одиннадцать - третий.
- Ладно, спасибо. А скажите, бригады на них не менялись?
- Чего им меняться? - удивился Петрушко. - Кондукторы и вагоновожатые те же, что с утра.
- Я подожду их, побеседовать надо.
Петрушко погладил правый ус, искоса глянул на Терентьева и нерешительно сказал:
- Вы меня извините, товарищ Терентьев, спросить вас хочу.
- Пожалуйста, что за церемонии.
- Случаем, не хулиганов ищете, которые гражданина избили?
- Хулиганов? Нет. А почему вы про них вспомнили?
- Так просто, извиняюсь, тут у нас странное происшествие.
- Рассказывайте, рассказывайте, люблю про странные происшествия слушать, - улыбнулся Терентьев.
- Тома Бахелова говорила: к ней в вагон пассажир сел, весь избитый, в крови, хулиганы на него напали и поколотили. Тома в милицию заявить посоветовала, он сначала отказывался, а потом согласился, с трамвая сошел. Сойти сошел, а когда поехали, Тома на него глянула и видит - не идет он в милицию, ждет чего-то.
- Чего же он ждет? - спросил Терентьев, не пропустивший ни слова из рассказа Петрушко.
- Откуда нам знать? Бахелову сомнение взяло. Приехала сюда и ко мне. Что, мол, такое? Я говорю: звони в милицию, спроси, был избитый гражданин? Оттуда отвечают: не был, ничего не знаем. Вот какая история! - Петрушко тыльной стороной ладони подбил кверху усы, опустившиеся во время длинного рассказа.
- Всякое случается, - уклончиво ответил Терентьев. - А где Бахелова?
- На номере одиннадцать сорок три. Будет здесь, - диспетчер посмотрел на часы, - через двадцать три минуты.
- Когда вернется, пригласите ее сюда.
- Слушаюсь! - ответил Петрушко тоном бывалого вояки.
- Разрешите, я позвоню - по телефону?
- Действуйте, действуйте.
Терентьев набрал номер:
- Сошел с трамвая у отделения милиции, куда направился, не установлено. Проверьте аптеки - он мог заглянуть туда, чтобы купить иод и прочее.
Приехавшая Тома Бахелова охотно рассказала о странном пассажире, описав его лицо, фигуру, костюм. По описанию это был именно тот человек, которого избил Гречко. Терентьев представлял себе его так ясно, как будто встречал не раз. Приметы врага получили агентурные работники на вокзале и пристани, начальники контрольно-пропускных пунктов, в те первые послевоенные месяцы еще не снятых с дорог у въезда в город.
Оставить Энск Дынник теперь не мог. Кольцо вокруг преступника сжималось. И все же дальнейшие события развернулись иначе, чем предполагал капитан первого ранга.
13. Вечером в парке
В парке тихо, прохладно, уютно. Солнце спускается за море, и мягкий медно-красный цвет усиливает впечатление покоя. Легкие порывы ветра доносят с газонов аромат цветов, шевелят листву деревьев. Из центральной части слышны голоса, музыка, а на аллее почти безлюдно. Временами, не торопясь, проходят гуляющие - больше молодежь, небольшими группами или парами.
Высокий подтянутый молодой человек и черноглазая девушка присели на скамейке отдохнуть. Они весело разговаривают, не обращая внимания на окружающих.
Некоторое время молодой человек и девушка были одни в этой части парка, но вскоре на соседней скамье расположился мужчина средних лет. Ему, очевидно, тоже надоело бесцельное блуждание по парку, и он решил побыть немного здесь, полюбоваться вечерним морем.
Так подумал бы каждый, издали глядя на безмятежную позу мужчины, его ленивые, беспечные движения. Но подойди посторонний наблюдатель поближе а посмотри внимательно на "отдыхающего", он бы заметил во взгляде этого человека беспокойство, страх.
Наступила очередь Моро заниматься догадками и предположениями. Как обстоят дела у Дынника? Очень скверно, что не удалось его повидать. Был ли он в бюро? Вопреки всем своим правилам, "Д-35" рискнул - прошел мимо бюро несколько раз. Ничего особенного, никаких признаков тревоги он не заметил. Будь все проклято! Глупо забивать себе голову бесполезными догадками. Через десять, - Моро глянул на часы, - нет, уже через восемь минут Дынник должен явиться. Пусть только попробует опоздать хоть на секунду…
А Дынник опаздывал.
Убегая от Гречко, Дынник думал только об одном: скорее скрыться, спрятаться, уйти от этого неожиданного врага. Два с лишним километра от кургана до трамвайной остановки Дынник бежал, задыхаясь, чувствуя, что сердце вырывается из грудной клетки. На счастье - или несчастье? - в ту минуту, когда Дынник оказался у остановки, подошел трамвай. Дыша хрипло, со свистом, едва не теряя сознание от усталости и волнения, Дынник вскочил в вагон, упал на первую свободную скамейку.
Что с вами, гражданин? - заботливо спросила кондуктор, удивленно глядя на пассажира с окровавленным, разбитым лицом. - Где это вас так?
- Напали… Хулиганы… Грабители… - Дынник никак не мог отдышаться.
- Среди бела дня! В милицию заявить надо!
- Милиция! - скептически сказал соседний пассажир с длинным лицом, на котором особенно выделялся уныло опускавшийся к подбородку нос. - Им бы только к нашему брату водителю придираться, права отбирать, а как за порядком следить, так их нет.
- Не говорите глупостей, - отрезала кондуктор. - Сейчас мимо третьего отделения проезжаем, я специально для вас остановку сделаю. Идите туда, возьмите милиционера - и за жульем. Поймаете, далеко не уйдут, - она протянула руку к веревке сигнального звонка.
Красное, потное лицо Дынника побелело.
- Погодите, не надо, - торопливо сказал он.
- То-есть как не надо? - удивился длинноносый пассажир. - Очень даже надо. Вы на мои слова насчет милиции, товарищ, не склоняйтесь, я так, со зла. Права у меня вчера отобрали за превышение скорости. А хулиганам спуска давать не следует. Если вам самому трудно, я помогу.
Придумать выход из внезапно сложившегося опасного положения Дынник не мог. В милиции спросят его документы, отправятся вместе с ним искать "хулиганов", наткнутся на извозчика. Ни за что нельзя итти в милицию! Как отделаться от чересчур участливых попутчиков? И нет сил встать, покинуть вагон. Кружится голова, дрожат ноги…
Собрав силы, Дынник поднялся, тихо выговорил пересохшими от ненависти губами:
- Умно вы говорите, оставлять такое дело нельзя, пойду заявлю.
- Помочь вам? - участливо спросил шофер.
- Нет, не надо, я один.
Дважды прозвенел звонок. Трамвай остановился.
- Что случилось, Тома? - спросил вагоновожатый, высунувшись из своей кабины.
- Пассажиру сойти требуется. Хулиганы его избили, он в милицию заявит, - ответила Тома.
Дынник тяжело спрыгнул с высокой ступеньки, медленно направился к дому, на который ему указали. Из окон вагонов трамвайного поезда на Дынника глядели по меньшей мере четыре десятка любопытных глаз. Каждый из пассажиров, тем более кондуктор, запомнит, сможет опознать в случае надобности. Проклятие!
До здания, в котором находилась милиция, от трамвайной линии было метров двести. Дынник остановился, стараясь оттянуть время, ожидая, пока тронется трамвай.
- Поехали! - скомандовала Тома.
Позванивая, красный поезд скрылся за поворотом.
Дынник немедленно зашагал в другую сторону - прочь от милиции.
Встречные удивленно оборачивались вслед Дыннику. Он понял, что должен немедленно найти убежище, в котором можно привести себя в порядок, отдохнуть. Иначе он в конце концов покажется кому-нибудь подозрительным, и его задержат.
А куда итти? В огромном городе, среди сотен тысяч людей он был одинок. Никому не может он открыться, никто не станет помогать ему. Каждый встречный: молодой майор с орденами на груди; худая, просто одетая женщина с кошелкой, из которой торчит рыбий хвост; парень в железнодорожной форме - любой из этих и других людей ненавидит, презирает Дынника.
Был ясный, солнечный день. В такую погоду сами собой прибавляются силы, становится легче на душе, каждой клеточкой существа своего чувствуешь радость бытия.
Но солнце светило не для предателя. Дынник чувствовал бы себя гораздо лучше в дождливую, хмурую ночь. Тогда бы он мог итти по улицам, закутавшись, не привлекая ничьего внимания. А сейчас он со злобой и страхом озирался вокруг, желая скорей покинуть людные, светлые улицы, внушавшие ему ужас, стремясь скорей спрятаться в тайной берлоге и, подобно раненому зверю, зализать раны.
Чисто звериный инстинкт привел Дынника за город, к пустынному морскому берегу. Кроме чаек, с жалобным писком нырявших в воду, здесь не было никого. Уныло шумел прибой. Бесформенным выступом нависала аспидно-серая скала. Между ее основанием и водой оставалась небольшая полоска грязноватого песка и гальки.