Выскочив на прямой участок, Антипин с удивлением заметил, что в аккурат на переезде стоит "Волга" Ольховского с дымящим мотором. Его бежевый автомобиль со знаками "Инвалид" в небольшом городе знали все водители. Ольховский открыл дверцу и беспомощно озирался. Колеса "Волги" застряли на рельсах.
Егор чертыхнулся и поддал газа, чтобы быстрее помочь парализованному человеку, попавшему в беду. Подъезжая к переезду, он заметил вынырнувший из-за бугра товарный состав, мчавшийся на всех парах. Антипин нажал педаль тормоза, но метров сорок перед железной дорогой были залиты горячим машинным маслом. В "Волге" пробит картер двигателя, с ужасом понял Антипин. Лысые колеса старенького ПАЗика заклинило, и автобус плавно скользил по масляной дороге, как по гладкому льду. Нога водителя окаменела от напряжения, однако это не помогало. Егор видел приближающийся бампер легкового автомобиля, но ничего не мог поделать.
Автобус грузно тюкнулся в "Волгу". Автомобиль сдвинулся на корпус вперед, а ПАЗик заглох и занял его место, прямо по центру железнодорожного пути.
Оцепеневший машинист Кокбаев заметил перед собой новое препятствие. Вместо легкового автомобиля с одним единственным человеком, на железнодорожном пути оказался автобус, полностью забитый людьми. Пронзительный гудок локомотива заставил пассажиров вздрогнуть и обернуться. Расширившиеся глаза Кокбаева наблюдали, как на безмятежных заспанных лицах проявляются гримасы первобытного ужаса.
С каждым мгновением лица становились ближе, а ужас отчетливее…
30
Катастрофа
Машинист оказался бессилен. Экстренное торможение не помогло. Слишком большую скорость набрал локомотив, стремясь наверстать упущенное время. Под визгливое шипение тормозных колодок тяжелогруженый товарный состав с грохотом врезался в автобус и потащил его вперед, коверкая и сминая, словно консервную банку, напичканную килькой…
Лишь на мгновение крики людей возвысились над железным лязгом. Затем неумолимая мощь стали продемонстрировала свое бесспорное превосходство над беззащитной человеческой плотью…
Отскочившую "Волгу" с инвалидом за рулем товарняк не задел.
От звука удара и ужасного скрежета уши Дембеля мгновенно навострились. Заглотив остатки пирожка, пес потрусил на странный шум. Вскоре запахло кровью. Пряный аромат был настолько густым, что полностью забивал неприятный кислый дух железной дороги. Волнующий запах, жирно разбрызганный в длинную нитку, не обрадовал, а напугал пса. Слишком много его было, слишком быстро он распространялся. Пес бежал вдоль железной дороги и повсеместно замечал куски свежего мяса в разорванной человеческой одежде. Около одной из кровавых лепешек Дембель остановился. Сквозь одурманивающий благоухание свежей крови, он различил едва уловимый запах мясного фарша с луком. Так пахли руки женщины, кормившей его пирожками. Рядом валялись очки с толстыми стеклами. Они, на удивление, не пострадали.
Тихон Заколов, одетый в белый халат и накрахмаленную пилотку, с утра сидел в ординаторской и ждал, когда машина от госпиталя отправится на полигон. Его благосклонно включили в состав бригады, потому что считалось, что он участвует в расследовании гибели Королькова, и об этом просил сам прокурор Крюков. Заколов прикидывал, как бы уговорить кого-нибудь из врачей под любым предлогом проверить руку майора Линько. Если под ожогом обнаружится резаная рана, то Линько никто иной, как вражеский агент!
Неожиданно тесная комната и коридор наполнились осязаемой суетой и вязкой тревогой. Захлопали двери, забегали врачи, беспомощно крутили выпученными глазками молоденькие медсестры, за двумя стенами что-то яростно кричал Шаповалов.
В комнату ураганом ворвался дежурный хирург.
– На тридцать восьмой площадке автобус с офицерами попал под поезд, – сообщил он, нервно раскрыл чемоданчик, окинул взглядом его содержимое и закричал: – Где обезболивающее?! Взять жгуты! Анестезиолога ко мне!
Услышав о трагедии, женщины впали в истерику. У многих из них на полигоне служили мужья, и каждое утро они отправлялись на службу в автобусе.
– Подготовить все операционные! – гремел в коридоре голос Шаповалова. – Вызвать всех сотрудников хирургического отделения.
Через пару минут три машины "Скорой помощи" выскочили за территорию госпиталя и помчались под тревожный писк сирены. Заколов трясся в одной из них, гадая, что же случилось на переезде? Опытные врачи догадывались о масштабах трагедии, но картина, которую увидели на переезде, потрясла даже их. Смятый разорванный автобус торчал под колесами остановившегося товарняка. Локомотив протащил обломки целый километр, и везде вдоль пути были видны оторванные конечности и останки человеческих тел. Заднюю часть автобуса оторвало и отбросило в сторону. Из-под искореженного железа раздавался тихий стон. Растерянные бледные врачи, поборов рвотный рефлекс, направились туда.
Заколова мутило. Он часто и глубоко дышал, но это приносило лишь временное облегчение. Воздух был насыщен дурманящим духом человеческих останков, а сухая земля тут и там пропиталась теплой кровью. Чтобы не потерять контроль над собой, приходилось сознательно сдерживать человеческие эмоции.
Заметив стоящую за переездом "Волгу", Тихон поспешил к ней. Сандалии шлепали по моторному маслу, сквозь которое прочертили след автомобильные шины. Из распахнутой водительской дверцы потерянно выглядывал Игорь Анатольевич Ольховский. Тихон его узнал и сразу спросил:
– Что здесь произошло?
Ольховский молчал. Осознав всю бестактность преждевременного вопроса, Тихон извинился.
– Простите, Игорь Анатольевич. Вас не задело?
– Вместо них должен быть я, – печально произнес инвалид, глядя на разбросанные куски автобуса. – Это было бы справедливо…
– Не надо так говорить.
– Я уже думал, что пришло мое избавление, но… Бог рассудил иначе.
– Игорь Александрович, с вами всё в порядке?
– Если не считать этого, – съязвил заместитель по науке, опустив глаза на парализованные ноги.
– Чем я могу вам помочь?
– Моя коляска… Посмотрите, она не пострадала?
Помимо ручного управления "Волга" Ольховского была модернизирована таким образом, что задняя дверца на водительской стороне распахивалась навстречу движению. Это позволяло тренированному инвалиду пересаживаться из кресла в водительское сиденье, а затем самостоятельно складывать и убирать коляску внутрь автомобиля. В обратном порядке он покидал машину. Парализованный гордый ученый Ольховский всеми силами добивался независимости в бытовых мелочах.
Заколов открыл заднюю дверцу, вытащил инвалидную коляску и помог Ольховскому пересесть в нее. Игорь Анатольевич, не опуская руки с плеча помощника, внимательно прищурился.
– Вас, молодой человек, случайно, не Заколовым величать?
– Да. Тихон Заколов.
– Я знал вашего отца. Вы на него похожи. А к чему этот маскарад? – Ольховский брезгливо тронул белый халат. – Насколько мне помнится, вы студент уважаемого технического ВУЗа, и проходите у нас практику.
Тихон пожал плечами.
– Так вышло.
– Досадно, что мне было недосуг с вами побеседовать. Много работы. Но всё поправимо.
– Конечно, Игорь Анатольевич.
– Кроме этого… – Ольховский перевел печальный взгляд на последствия катастрофы. – Какая несправедливость. Вместо меня погибли молодые здоровые люди. Это ужасно.
– Что здесь случилось?
– Меня машина подвела. Такая же калека, как и ее хозяин.
– Это масло из вашего автомобиля? – Тихон указал на дорогу около переезда.
– Видимо. Я заглох на железной дороге, увидел поезд и уже прощался с бренным телом, но… Они заняли мое место. – Ольховский горько усмехнулся. – Снаряд два раза в одну и ту же воронку не падает.
Заколов еще раз взглянул на тормозной след автобуса и понял, какая удивительная случайность спасла жизнь инвалида, кощунственно обменяв ее на десятки других. Скользящий автобус вытолкнул сломавшуюся "Волгу" и угодил под поезд.
– Куда вас отвезти? – предложил Тихон.
– Позвоните, пожалуйста, Анастасии Мареевой. Сообщите, что я жив. Она волнуется.
– Конечно же. Сейчас.
– Это можно сделать с контрольно-пропускного пункта, – подсказал Ольховский. – Здесь всего девятьсот семьдесят метров.
Тихон сдержанно улыбнулся. Он уважал точность в цифрах.
Анастасия Мареева примчалась быстро. Взволнованная женщина смотрела только на своего мужа, не обращая внимания на кошмарную картину вокруг. Она гладила его плечи, прижималась щекой к седым вискам и говорила что-то строгое и вместе с тем нежное. Из покрасневших глаз в ореоле мимических морщинок катились крупные слезы. Съехавшиеся к месту трагедии начальники отводили смущенные взгляды. Ольховскому завидовали. Все соглашались, что выжил он только чудом. Хотя наблюдать счастливую пару рядом с жуткими ошметками человеческой плоти было странно и больно. Словно понимая это, Мареева, не мешкая, увезла Ольховского на военном УАЗе. Жесткой сцепкой к нему прикрепили поврежденную "Волгу".
К тому времени на место катастрофы прибыли академик Трушин и генерал-майор Орел. Большой кожаный портфель в руках растерянного главного конструктора смотрелся нелепо, но он ни на секунду его не выпускал. Рядом топтались угрюмые охранники. Заколов наблюдал, как командир полигона Орел мотался вдоль путей и кричал:
– Кто виноват, мать вашу? Где водитель?
Генералу объясняли, что водитель и большинство пассажиров погибли, но Орел не унимался.
– Где машинист? Я его расстреляю!
Однако машинисту самому требовалась экстренная помощь. Его не могли вывести из глубокого шока.
Академик схватил за руку перевозбужденного генерала и одернул.
– Хватит, Николай Иванович!
– Да я их под трибунал! Да я…
– Уже ничего не исправишь. Я хочу, чтобы вы осознали масштабы свалившегося на нас ЧП. Я привез сюда ведущих разработчиков зенитно-ракетного комплекса. Ведущих! Вы понимаете значение этого слова?
Раскрасневшийся генерал кивнул. Он обуздал внутреннюю злость и внимательно слушал академика.
– И все они погибли. У нас остался лишь опытный образец техники и вот это. – Академик указал на свой портфель. – Здесь плод многолетних трудов лучших умов, которых некем заменить! Мое здоровье уже ни к черту. Случись что…
Академик болезненно поморщился. Генерал уже собрался кликнуть врачей, но Трушин остановил его.
– Не смотря ни на что, мы проведем решающие испытания, как и намечено, через три дня. Необходимо в срок сдать опытный образец в серию. Иначе, риск многократно возрастает. Враг не дремлет, вы это прекрасно знаете. Какие подвижки в поиске шпиона?
– Госбезопасность работает… Но враг обнаглел. Ночью вновь выходил на связь. В озере найденная угнанная лодка. Видимо сеанс шел оттуда.
– Вот видите. От такого агента можно ждать любых самых неприятных сюрпризов. Значит, мы должны спешить.
– Мои офицеры зады зря не просиживают.
– Когда аэродинамические мишени будут готовы к испытаниям?
– Гамаюн! – выкрикнул генерал. – Ко мне!
Командир эскадрильи тоже приехал на место трагедии. Чрезвычайное происшествие такого масштаба затронуло всех начальников на полигоне.
– Полковник, когда вы подготовите самолеты-мишени? – спросил у подбежавшего летчика академик.
– Через два дня. Согласно плану.
– Мне нужно, чтобы как минимум одна из них летела на высоте двадцати метров, огибая рельеф местности, как американские крылатые ракеты, – уточнил Трушин.
– Американские ракеты летают выше! – отрапортовал Юрий Гамаюн.
– Я знаю. Но мы работаем на перспективу. Я хочу гарантированно сбивать всё, что они придумают в течение ближайших двадцати лет!
– Слушаюсь! Обеспечим мишень на высоте двадцати метров.
– Тогда за дело. Незачем нам тут толпиться.
– Я уже приказал, оцепить место происшествия и выдворить лишних, – сообщил генерал и строго зыркнул на полковника. – Отправляйтесь в часть. Вам двое суток на подготовку мишеней.
Гамаюн ушел. Генерал-майор Орел озабоченно посмотрел на Трушина.
– Вам бы, товарищ главный конструктор, не помешало усилить охрану.
– Обо мне заботится госбезопасность. Они знают, что делать, – отрезал ученый. – А вот вы, генерал, озаботьтесь сохранностью опытной установки. В нее мои конструкторы внесли изменения, которых еще нет в заводских чертежах. Вы понимаете, что это значит в сложившихся обстоятельствах?
– Так точно, товарищ главный конструктор.
– Я возвращаюсь в город. Подготовьте списки погибших… Мне еще предстоит незавидная участь, сообщить родным своих сотрудников об этом… кошмаре.
На вычислительный центр Заколов попал во второй половине дня. Перед этим он помог доставить в госпиталь тяжелораненых и сейчас пребывал под гнетущим впечатлением от увиденной трагедии. Более страшные картины бывают только на войне, да и то после очень жестоких боев.
Евтушенко встретил мрачного друга во взвинченном состоянии.
– Тут такое, тут такое, – твердил он. – Сначала узнали о катастрофе на переезде. Женщины заметались. Некоторых нашатырем откачивали. Потом сказали, что машину Ольховского тоже задело. Я услышал об этом в коридоре… А Мареева здесь сидела. И никто не решался ей рассказать. Она, как чувствовала, удрученная была, вся в напряжении. А потом ей позвонили. Здесь телефон отключен, прибежали, позвали в другую лабораторию. Потому что новость хорошая оказалась.
– Это я ей звонил.
– Ты?!
– Я был на переезде. Помог Ольховскому. Врачам не до того было, они помогали раненым.
– Мареева после звонка всё бросила и сразу уехала.
– Она с ним встретилась. Это была трогательная сцена…
– Как он?
– Игорь Анатольевич не пострадал. Ему невероятно повезло. Зато остальным…
Заколов сел на рабочее место Мареевой и отстраненно листал ее бумаги.
– Кто погиб? – нетерпеливо спросил Александр.
– По словам Трушина, все ведущие разработчики ЗРК С-300. Около тридцати человек.
У Евтушенко беспомощно опустились руки.
– Что же теперь будет?
– Остался главный конструктор. Он берется доработать комплекс в течение ближайшей недели и передать его в массовое производство.
– Если ему не помешает Игла.
Заколов поднял вопросительный взгляд на Евтушенко.
– Какая игла?
Александр проверил, заперта ли дверь, и вернулся к Тихону. Он заговорил приглушенным голосом:
– Здесь была взвинченная обстановка. Работать невозможно. Я хотел узнать подробности, бродил по коридорам, прислушивался. Там бегали многие, и на меня внимания не обращали. Так вот, что я услышал. – Евтушенко наклонился и перешел на шепот. – Помнишь, мы обнаружили мощную программу, которая работает в бесконечном цикле? Ты еще предположил, что идет расшифровка кода?
– Было дело.
– Ты оказался прав. В одной из лабораторий работают дешифровщики. Они стремятся раскодировать шпионские послания. И кое-чего они уже добились.
Евтушенко загадочно умолк, выждал паузу и продолжил:
– Они разгадали подпись в конце радиограмм…
– Не тяни, – поторопил Тихон.
– Игла! Это позывной агента.
Заколов откинулся на спинку стула. Любая кличка что-нибудь да значит, она несет тайный смысл. Но какой? Игла – это острая маленькая колючая штучка. Она может быть как опасной, так и полезной. А также легко может затеряться. Похож ли майор Линько на иглу? Что рассказывала про него Анна Федоровна? Она упомянула, что у него в детстве было прозвище!
Тихон с досадой взглянул на бесполезный отключенный телефон.
– Откуда я могу позвонить?
– Из перфораторной. Там девушки добрые, – посоветовал Евтушенко.
Заколов спустился на первый этаж. Две смешливые лаборантки и впрямь оказались очень приветливыми. Они по-женски придирчиво оценили статную фигуру и внешний вид молодого человека. Видимо остались довольны, потому что помимо телефона Тихону любезно предложили крепкий чай из тонкой фарфоровой чашки с расписным блюдцем.
Заколов набрал номер Корольковой и заговорил, прикрывая рот ладонью:
– Анна Федоровна, здравствуйте…
– Тихон? Ты слышал, что сегодня произошло? Автобус попал под поезд.
– Да, Анна Федоровна…
– Ужасная трагедия. Много людей погибло. Это такое несчастье, такое несчастье, ты даже не представляешь.
Пережив собственное огромное горе, Королькова невольно находила утешение в обсуждении деталей чужой трагедии.
– Анна Федоровна, – прервал нервную тираду женщины Заколов. – Я хотел спросить про школьную кличку Андрея Линько. Вы вспомнили ее?
– Ты хочешь поговорить с ним о Вите?
– Да, конечно.
– Его звали… Что-то острое…
Заколов напряженно ждал. Он надеялся, что майора дразнили Иглой.
– А, вспомнила! – выкрикнула женщина. – Рыба-меч! Андрей переживал. Он был весь такой заостренный и колючий. Дрался постоянно. Потом его стали звать просто Меч. И Андрей уже не возражал. Ты с ним встретишься?
– Обязательно.
– Попроси, чтобы ко мне зашел.
– Непременно.
Заколов распрощался с Анной Федоровной. От предложенного чая ему не удалось отвертеться. Он сдержано улыбался гостеприимным девушкам, вежливо отвечал на их вопросы, а сам разочарованно думал, что его версия в очередной раз не сработала. Меч, хоть и острый, однако совсем не похож на тонкую иглу.
Вернувшись в комнату к Евтушенко, Заколов плюхнулся на рабочее место Анастасии Мареевой. У нее было самое удобное кресло: с подлокотниками и высокой упругой спинкой.
– Сегодня Мареева не придет. После той передряги, в которую попал Ольховский, ее можно понять. Отключить ее монитор? – Заколов крутанулся в кресле. Спинка задела стопку бумаг, и разрозненные страницы разлетелись по кабинету.
– Поаккуратней. Она любит порядок, – предупредил Александр.
– Я подберу.
Тихон наклонился. Собирая листы, ему приходилось разглядывать их, чтобы разложить по порядку. Помимо текстов программ и блок-схем, на одном из листков попались формулы, известные по школьному курсу физики, и рисунок со стрелочками, похожий на иллюстрацию к задаче из учебника.
– Она что, преподает в школе? – спросил Тихон, пытаясь понять смысл задачи.
– Не думаю. Кроме того, сейчас у школьников каникулы.
– Логично.
Одно из значений переменных показалось Заколову знакомым. Где-то он видел это трехзначное число.
За дверью послышалось щелканье клавиш на кодовом замке. Застигнутый врасплох, Тихон инстинктивно свернул бумажку, сунул ее в карман и вскочил с чужого кресла. Открылась, обитая металлом дверь. На пороге появилась Анастасия Мареева. Из-за ее плеча выглядывала любопытная мордашка Ларисы Трушиной. Мареева окинула комнату строгим взглядом и сразу прошла к своим бумагам.
– Привела к вам вашу приятельницу, – по пути объяснила она. – Михаил Львович попросил, академик.
Лариса пожимала плечами и сдержано улыбалась. Весь ее облик говорил, от меня можно ждать любых сюрпризов.
– Как чувствует себя Игорь Анатольевич? – из вежливости поинтересовался Заколов.
– Давление зашкаливает. Но храбрится. Планирует завтра выйти на работу.
– А как же его автомобиль?
– Есть хорошие мастера. Обещали за пару дней починить. – Она бросила строгий взгляд. – Вы бы, ребятки, работали, не отвлекались.